Текст книги "Фирма"

Автор книги: Джон Гришем (Гришэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

8

В субботу он отсыпался и прибыл на фирму только к семи утра. Бриться не стал, надел джинсы, старую рубашку и мягкие кожаные мокасины на босу ногу. Так он одевался в университете.

Соглашение для Кэппса печаталось и перепечатывалось в пятницу поздно вечером. Он все вносил в него поправки, и окончательный вариант был готов с помощью Нины в восемь. Митч понял, что других забот, кроме работы, у нее не было, или почти не было, и поэтому не колеблясь попросил ее задержаться. Она ответила, что не против переработок, и он тут же предложил ей поработать в субботу утром.

Нина появилась в девять, затянутая в джинсы, которые подошли бы и слону. Митч вручил ей соглашение, все двести шесть страниц, с последними уточнениями и попросил перепечатать его в четвертый раз. В десять он должен был встретиться с Эйвери.

По субботам фирма выглядела несколько иначе. Все сотрудники были на местах, так же, впрочем, как и почти все компаньоны; пришли также несколько секретарш. Поскольку клиентов не было, в одежде допускались поблажки. Почти каждый был в джинсах. Никаких галстуков. Кое на ком были бейсболки и так туго накрахмаленные рубашки, что казалось, они хрустят при каждом движении.

Но в атмосфере чувствовалось напряжение. Во всяком случае, Митчел И. Макдир, новый сотрудник, ощущал его на себе совершенно явно. Он отменил свои встречи с консультировавшими его по курсу подготовки к экзамену в четверг, в пятницу и в субботу. Все пятнадцать томов материалов пылились на полке, напоминая, что у него появилась реальная возможность провалиться на экзамене.

К десяти часам окончательный вариант был готов, и Нина церемонно положила его перед Митчем, отправившись затем к кофеварке. В последнем варианте насчитывалось уже двести девятнадцать страниц. Митч прочел их все четырежды, а пункты, относящиеся к налогообложению, вообще выучил наизусть. Он встал и, взяв папку с соглашениями, отправился в кабинет Толара. Тот разговаривал по телефону, а секретарша набивала бумагами огромный портфель.

– Сколько страниц? – спросил Эйвери, кладя трубку.

– Больше двухсот.

– Внушительно. Сыро получилось?

– Не очень. Это четвертый вариант в течение суток. Он почти идеален.

– Посмотрим. Я прочту его в самолете, а после меня его прочтет Кэппс через увеличительное стекло. Если он обнаружит хоть одну ошибку, то устроит скандал и будет угрожать, что не заплатит. Сколько у тебя ушло на эту работу времени?

– Пятьдесят четыре с половиной часа, начиная со среды.

– Прошу извинить за то, что все время подгонял тебя. Первая неделя вышла у тебя тяжелой. Но клиенты иногда и не так гонят, и это далеко не последний раз, когда нам пришлось ломать себе шеи по желанию человека, который платит двести долларов в час. Таков наш бизнес.

– Я не жалуюсь. Немного отстал с подготовкой к экзамену, но у меня еще есть время.

– Этот прохвост Хадсон не действует тебе на нервы?

– Нет.

– Дай мне знать, если будет. Он всего пять лет в фирме, ему нравится разыгрывать из себя профессора. Считает себя теоретиком. Я от него не в восторге.

– У меня с ним никаких проблем. Эйвери положил соглашение в чемоданчик.

– Где деловая записка и другие документы?

– Я подготовил их в самом общем виде. У нас же еще двадцать дней.

– Да. Но не стоит откладывать. Кэппс начинает требовать своего задолго до конца им же установленных сроков. Ты завтра работаешь?

– Я не собирался. Жена настаивает на том, чтобы сходить в церковь.

Эйвери покачал головой.

– Умеют жены встревать в наши дела, верно? – Ответа он не ждал. Митч промолчал.

– Давай-ка закончим с Кэппсом к следующей субботе.

– Отлично. Без труда.

– Мы говорили о Кокер-Хэнксе? – спросил Эйвери, копаясь в папке.

– Нет.

– Вот оно. Кокер-Хэнкс – крупный подрядчик из Канзас-сити. По всей стране у него контрактов на сто миллионов. Группа “Хэллоуэй Бразерс” из Денвера предлагает перекупить его. Они намереваются добавить ценных бумаг, кое-чего из имущества, контрактов и определенную сумму в наличных деньгах. Довольно сложная сделка. Познакомься с материалами, а во вторник утром, когда я вернусь, поговорим.

– Сколько у нас времени?

– Тридцать дней.

На этот раз папка была не такой толстой, как по делу Кэппса, но тем не менее она впечатляла.

– Тридцать дней, – негромко повторил Митч.

– Это сделка на восемьдесят миллионов, мы загребем двести тысяч в качестве гонорара. Неплохо, а? Каждый раз, когда ты хотя бы посмотришь на эту папку, пиши себе в счет один час. Занимайся ею каждую свободную минуту. Если ты вспомнишь о Кокер-Хэнксе за рулем автомобиля, когда едешь на работу, ставь в счет еще один час. Это бездонная бочка.

Эйвери принялся смаковать в голове мысль о клиенте, который заплатит столько, сколько с него потребуют. Митч попрощался с ним и вернулся к себе в кабинет.

Примерно в то время, как они, покончив с коктейлями, изучали карту вин и выслушивали Оливера Ламберта, сравнивающего и анализирующего различия, оттенки и особенности французских вин, тогда, когда Митч и Эбби начали понимать, что лучше бы они остались дома, поедая пиццу и смотря телевизор, в это самое время двое мужчин открыли ключом дверцу блестящего “БМВ” на стоянке рядом с рестораном. Мужчины были в галстуках и пиджаках, вид их никаких подозрений не вызывал. С невинным видом усевшись внутрь, они тронули машину с места и, проехав через Центр города, остановились перед воротами гаража нового дома мистера и миссис Митчел И. Макдир. “БМВ” был загнан в гараж, водитель достал из кармана Другой ключ, открыл дверь в дом, и вместе со своим спутником вошел. Херси был сразу заперт в туалете.

В темноте на стол был положен маленький кожаный чемоданчик, из него мужчины извлекли резиновые перчатки, надели их; каждый взял в руки по крошечному фонарику.

– Сначала телефоны, – сказал один из них. Работали они быстро. Телефонная трубка была снята, микрофон ее выкручен и изучен. Затем в чашечку трубки был посажен на клей миниатюрный, размером не более изюминки, передатчик. Когда клей подсох, вновь был установлен микрофон, трубка собрана и возвращена на свое место, а телефон повешен на кухонную стену, откуда его три минуты назад сняли. Звуки, или, точнее, сигналы, будут передаваться в небольшой приемник, установленный на чердаке, а более мощный передатчик рядом с приемником отправит сигналы через весь город антенне, установленной на крыше Бендини-билдинга. Используя линию переменного тока в качестве источника питания, “жучки”, установленные в телефонных аппаратах дома, будут работать безотказно.

– Займемся комнатами.

Чемоданчик перенесли на диван. Чуть выше его спинки в стенную панель был забит небольшой гвоздь и тут же извлечен. В образовавшееся отверстие вставлен тонкий черный цилиндр, толщиной около двух миллиметров и длиной примерно двадцать пять миллиметров. Капелька эпоксидной смолы прочно закрепила его. Микрофон был абсолютно невидим. Провод, не толще человеческого волоса, пропущен по шву обоев. Он свяжет микрофон с приемником на чердаке.

Такие же точно приспособления были спрятаны в стенах каждой спальни. Найдя в прихожей лестницу-стремянку, пришедшие забрались на чердак. Один из них достал приемник и передатчик из чемоданчика, а другой в это время тщательно протягивал тончайшие проводки. Скрутив их и перетянув изоляцией, он протянул их в угол, где его напарник поставил передатчик в старом ящичке из-под картотеки. Проводок переменного тока был отделен и затем прикреплен к передатчику. Между черепицами крыши на пару сантиметров поднялась антенна.

Тщательно уничтожив следы своей работы, они через десять минут закончили выполнение задания. Херси был выпущен; мужчины прошли в гараж. Сев в “БМВ”, они быстро скрылись в ночной темноте.

В то время как Оливеру Ламберту и его гостям подавали жареные морские гребешки, на стоянке у ресторана тихо остановился “БМВ”. Сидевший за рулем нашел у себя в кармане ключи от темно-красного “ягуара”, собственности мистера Кендалла Махана, адвоката. Оба техника перебрались из “БМВ” в “ягуар”. Махан жил гораздо ближе, чем Макдир, и, судя по плану дома, работа будет сделана быстро.

На пятом этаже фирмы Бендини Маркус смотрел на панель с помигивающими лампочками, ожидая сигнала из дома 1231 по Ист-Медоубрук. Ужин в ресторане закончился полчаса назад, можно было начинать прослушивание. Слабо вспыхнула маленькая желтая лампочка, и Маркус надел наушники. Нажал кнопку записи, вслушиваясь. В ряду под надписью “Макдир 6” замигал зеленый огонек. Это была спальня. Цвет его стал более интенсивным, голоса, сначала едва слышимые, звучали уже отчетливо. Он увеличил громкость.

– Джил Махан – сука, – раздался женский голос, принадлежавший миссис Макдир. – И чем больше она пьет, тем большей сукой становится.

– Мне кажется, она просто была в плохом настроении, – отозвался мужской голос, видимо, принадлежавший мистеру Макдиру.

– Муж у нее нормальный, а она – просто хамка, – сказала миссис Макдир.

– Ты пьяна? – спросил ее мистер Макдир.

– Почти. Я готова к неистовой любви. Маркус еще добавил громкости и склонился над панелью.

– Снимай одежду, – потребовала миссис Макдир.

– Мы уже целую вечность этим не занимались, – сказал мистер Макдир.

Маркус поднялся и дугообразно завис над тумблерами и лампочками.

– И чья в этом вина? – спросила она.

– Я уже не помню. Ты прекрасна.

– В постель, – скомандовала она.

Маркус повернул рукоятку громкости до отказа. Он улыбался; дыхание его стало тяжелым. Ему нравились новые сотрудники, недавние выпускники, полные неукротимой энергии. Раздававшиеся в наушниках звуки наполняли радостью его сердце. Он закрыл глаза и дал волю воображению.

9

Прошло две недели. Кэппс заключил удачную сделку, главным образом благодаря череде восемнадцатичасовых рабочих дней самого молодого сотрудника фирмы, сотрудника, еще даже не сдавшего экзамен на звание адвоката и бывшего слишком занятым практической деятельностью, для того чтобы беспокоиться об этом. В июле он закрывал своими счетами по пятьдесят девять часов в неделю, что было рекордом фирмы для человека, пока еще не сдавшего экзамен. На ежемесячном совещании Эйвери с гордостью проинформировал компаньонов о том, что для новичка Макдир справляется просто замечательно. Дело Кэппса было завершено на три дня раньше планируемого, и это благодаря Макдиру.

Оливер Ламберт высказал озабоченность по поводу подготовки к экзамену: до него оставалось менее трех недель, и каждому было ясно, что Макдир не успевает, В июле он отменил половину встреч с консультантами, отметив в своем дневнике только двадцать учебных часов. Эйвери успокоил присутствующих, заявив, что парень все сделает.

За пятнадцать дней до экзамена Митч все же взбунтовался. Экзамен почти наверняка будет провален, объяснял он Эйвери за обедом в Манхэттен-клубе. Ему нужно время для занятий. Много времени. Он может поднатаскаться за оставшиеся две недели и как-нибудь сдать, но для этого он должен быть предоставлен самому себе. Никаких цейтнотов. Никаких чрезвычайных обстоятельств, никаких ночей напролет, он умоляет. Эйвери внимательно выслушал его и извинился за имевшую место гонку. Он обещал Митчу забыть о нем на ближайшие две недели. Митч поблагодарил.

В первый понедельник августа в главном зале библиотеки на первом этаже собрались все члены фирмы. Этот самый большой из библиотечных залов был предназначен как раз для подобного рода собраний. Часть присутствовавших сидели за уникальной работы столом вишневого дерева. Остальные расположились вдоль стеллажей, тесно уставленных обтянутыми кожей юридическими справочниками, которыми десятилетиями никто не пользовался. Здесь были все работавшие в фирме, пришел даже Натан Лок. Он немного опоздал и теперь в одиночестве стоял у двери. Он не сказал никому ни слова, и никто, кроме Митча, бросавшего украдкой на мистера Черные Глаза взгляды, не смотрел в его сторону.

Атмосфера в зале была печальной. Ни одной улыбки. В сопровождении Оливера Ламберта вошли Лаура Ходж и Бет Козински. Их усадили напротив стены, где висели два забранных траурной вуалью портрета. Женщины держались за руки и старались улыбаться. Мистер Ламберт стоял спиной к стене и обводил глазами присутствующих.

Он заговорил своим мягким, глубоким баритоном, полным симпатии и сочувствия. Заговорил негромко, почти шепотом, но мощь его голоса доносила каждое сказанное слово до стоящих в самых дальних углах зала людей. Ламберт смотрел на двух вдов и говорил о том, какую глубокую печаль испытывает вся фирма, какой заботой будут окружены родственники погибших все то время, что будет существовать фирма. Говорил о Марти и Джо, о первых годах работы, о том, как необходимы были их общему делу эти два молодых человека, чья смерть нанесла фирме столь тяжелый урон, говорил о их преданности и любви к своим семьям.

Ламберт был красноречив. Он говорил, ни на мгновение не задумываясь о содержании следующего предложения. Вдовы тихонько плакали и вытирали слезы. Начинали сопеть и другие: Ламар Куин и Дуг Терни.

Выговорившись, Ламберт подошел к портрету Мартина Козински и снял покрывавшую его тонкую вуаль. В этот напряженный момент в глазах у многих стояли слезы. В Чикагской юридической школе будет учреждена стипендия его имени. Фирма берет на себя обязательства по обучению его детей. Семья его будет пользоваться постоянной поддержкой. Бет прикусила нижнюю губу, однако рыдания ее стали еще громче. Несгибаемые, закаленные профессионалы-юристы великой фирмы Бендини нервно сглатывали и избегали поднимать друг на друга глаза. Только Натан Лок хранил невозмутимое спокойствие. Уставившись в стену своими проницательными глазами-лазерами, он не обращал на происходящее особого внимания.

Затем наступил черед портрета Джо Ходжа. Подобная биография, такая же стипендия, тот же фонд в пользу детей и семьи. Митч слышал, что за четыре месяца до гибели Ходж застраховал свою жизнь на два миллиона долларов.

Когда речи закончились, Натан Лок, не привлекая ничьего внимания, вышел. Окружив вдов, юристы выражали им искренние соболезнования и сжимали их в своих дружеских объятиях. Митч знаком с женщинами не был, говорить ему было нечего. Он подошел к стене и стал изучать портреты. Рядом с изображением Козински и Ходжа висели еще три, поменьше, но тоже великолепно выполненные. Внимание его привлекло женское лицо. На табличке из бронзы имя: “Элис Наусс, 1948-1977”.

– Это была ошибка, – едва слышно сказал Эйвери, подойдя к Митчу.

– Как это следует понимать? – спросил он.

– Типичная женщина-юрист. Пришла к нам из Гарварда, закончила первой на курсе, но, будучи женщиной, несла на себе печать первородного греха. Каждого мужчину она считала женоненавистником и смысл своей жизни видела в борьбе с половой дискриминацией. Суперсука. Через полгода ее здесь все возненавидели, но никак не могли избавиться. Два компаньона из-за нее ушли на пенсию раньше, чем предполагали это сделать. Миллиган до сих пор винит ее в своем сердечном припадке. Она была приставлена к нему.

– А юристом она была хорошим?

– Очень хорошим, но ее достоинствам было совершенно невозможно воздать должное. Она по любому поводу демонстрировала свою сварливость и вздорность.

– Что с ней случилось?

– Автомобильная катастрофа. В ее машину врезался какой-то пьяный. Это было ужасно.

– Она была первой женщиной в фирме?

– Да, и последней, по крайней мере, до тех пор, пока нас не принудят решением суда. Митч кивнул на соседний портрет.

– А это?

– Роберт Лэмм. Был моим другом. Учился в Атланте, он пришел за три года до меня.

– Что произошло?

– Никто не знает. Он был страстным охотником. Как-то зимой мы вместе охотились на лося в Вайоминге. В 1970-м он отправился пострелять в Арканзас и там пропал. Его обнаружили через месяц в овраге, с дырой в голове. Вскрытие показало, что пуля вошла в заднюю часть скулы и снесла почти все лицо. Предполагают, что выстрел был произведен с большого расстояния из мощного ружья. Похоже на несчастный случай, но точно никто не знает. Не представляю, чтобы кто-то хотел убить Бобби Лэмма.

“Джон Микел, 1950 – 1984” было написано под последним портретом.

– А что с ним? – прошептал Митч.

– Пожалуй, самый трагический случай. У него было не все в порядке со здоровьем, сказывалось постоянное напряжение. Он много пил и уже перешел на наркотики. Жена ушла от него, был безобразный развод. Фирма в шоке. После десяти лет работы он начал бояться, что не станет компаньоном, выпивки участились. Мы потратили целое состояние на лечение и психиатров, но ничто не помогло. Он впал в депрессию, начал думать о самоубийстве. Написал на семи страницах прощальное письмо и сунул дуло в рот.

– Это ужасно.

– Еще бы.

– Где его нашли?

Эйвери откашлялся, повел глазами по залу.

– В твоем кабинете.

– Что?!

– Да, но потом все было вычищено.

– Ты смеешься!

– Я говорю серьезно. Уже прошли годы, и кабинетом твоим пользовались неоднократно. Все нормально. Митч потерял дар речи.

– Ты ведь не суеверен? – спросил Эйвери с неприятной ухмылкой.

– Конечно, нет.

– Может, мне стоило сказать тебе об этом раньше, но мы как-то не заговаривали на эту тему.

– Я могу поменять кабинет?

– Безусловно. Провались на экзамене, и мы переведем тебя к младшему персоналу в подвал.

– Если я провалюсь, то только благодаря вам.

– Согласен, но ты же не провалишься, так?

– Если его сдавали до меня, то и я сдам.

С пяти до семи утра в доме Бендини было тихо и пустынно. Натан Лок прибыл около шести, но сразу же прошел в свой кабинет и закрыл дверь. В семь начали приходить сотрудники, стали слышны голоса. К половине восьмого почти все были на местах, за исключением нескольких секретарш, а в восемь кабинеты и залы были полны, кругом стоял привычный хаос. Сосредоточиться становилось все труднее, отрывали от работы постоянно, телефоны звонили непрерывно. В девять все юристы, младший персонал, клерки и секретарши сидели за своими столами, или, по крайней мере, считались приступившими к работе.

На утро следующего после печальной церемонии дня Митч зашел в зал библиотеки на первом этаже в поисках какого-то учебника, и вновь его внимание привлекли пять портретов. Стоя перед ними, он вспоминал краткие некрологи, услышанные от Эйвери. За пятнадцать лет пять погибших юристов. Эта фирма – опасное место для работы. В блокноте он записал их имена и даты смерти. Была половина шестого утра.

В коридоре послышалось какое-то движение, Митч резко повернулся. В темноте стоял мистер Черные Глаза и смотрел на него.

– Что вы тут делаете? – требовательно спросил он. Митч развернулся и заставил себя улыбнуться.

– Доброе утро. Получается так, что я здесь готовлюсь к экзамену.

Лок перевел взгляд на портреты, затем – опять на Митча.

– Понятно. А что вы нашли интересного в них?

– Обыкновенное любопытство. Я вижу, в фирме случались и трагедии.

– Все они уже мертвы. А трагедия произойдет, когда вы не сдадите экзамен.

– Я рассчитываю сдать его.

– А я слышал об обратном. Ваша подготовка беспокоит компаньонов.

– А подписанные счета, которые я в избытке приношу фирме, компаньонов не беспокоят?

– Не стоит острить. Вам говорили, что экзамен для вас важнее всего остального. Работник, не имеющий лицензии адвоката, фирме не нужен.

У Митча на языке вертелось несколько достойных ответов, но он оставил их при себе. Лок отступил и растворился в темноте. Придя к себе в кабинет, Митч спрятал листок с именами и датами в ящик и раскрыл учебник по конституционному праву.

10

В субботу после экзамена Митч не поехал в фирму, а, выйдя из дома, принялся копаться в клумбах с цветами и ждать. После окончательного обустройства в дом не стыдно было приглашать гостей, а первыми, конечно, станут родители жены. Всю неделю Эбби занималась чисткой и наведением блеска, теперь наступало ее время. Она обещала, что родители приедут ненадолго, максимум на несколько часов. Он обещал быть предельно вежливым.

Митч вымыл и отдраил оба новеньких автомобиля, и они выглядели как в демонстрационном зале. Газон был вычищен соседским мальчишкой. Мистер Райс целый месяц удобрял его, и теперь трава “начала набирать рост”, как он выразился.

Они приехали в полдень, и Митч неохотно отошел от клумб. Улыбнувшись, он приветствовал их и, извинившись, отправился переодеться. Было видно, что чувствуют они себя неловко, как ему и хотелось. Пока Эбби показывала им обстановку и каждый сантиметр обоев, Митч все стоял под душем. На Сазерлендов самое большое впечатление произвели мелочи. Мелочи всегда производят впечатление. Ее родители рассуждали в основном о том, что было в их доме такого, чего нет у других. Отец – президент небольшого окружного банка, который уже лет десять балансировал на грани краха. Мать была “слишком порядочной” для того, чтобы работать, и всю свою сознательную жизнь провела в поисках какой-нибудь значимой социальной деятельности, для которой в их городке и места не было. Она проследила свою родословную, выведя ее из королевского дома какой-то европейской страны, что, безусловно, производило неотразимое впечатление на шахтеров из Дэйнсборо, штат Кентукки. С таким количеством голубой крови в венах судьба предназначила ей пить горячий чай, играть в бридж, болтать о мужниных деньгах, порицать менее удачливых и не покладая сил работать в клубе садоводов. Ее супруг был обыкновенной марионеткой, вскакивающей, как только она начинала рявкать на него; он жил в постоянном страхе вызвать в ней гнев. С рождения дочери они неумолимо вбивали ей в голову, что главное в жизни – быть лучше всех, добиваться больше всех, а самое главное – выйти замуж удачнее всех. Дочь взбунтовалась и вышла за бедного парня, у которого вся семья состояла из полусумасшедшей матери и брата-преступника.

– Неплохое у вас тут местечко, Митч, – произнес мистер Сазерленд, пытаясь сломать лед молчания.

Они сидели за столом и передавали друг другу блюда.

– Спасибо.

Больше ничего, только “спасибо”. Он не отрывал головы от тарелки. Его улыбки они за обедом не увидят.

Чем меньше он будет говорить, тем более неловко они будут себя чувствовать. А он хотел, чтобы они ощутили себя не в своей тарелке, ощутили свою вину, свои ошибки. Он хотел, чтобы они истекали потом и кровью. Это же они сами решили бойкотировать свадьбу. Камень брошен ими, а не им.

– Здесь так уютно, – произнесла мать, обращаясь неизвестно к кому.

– Спасибо.

– Мы так гордимся всем этим, мама, – пришла на помощь матери Эбби.

У них тут же завязался разговор о внутреннем убранстве дома. Мужчины ели в молчании, а женщины рассуждали о том, во что декоратор превратил эту комнату, во что – другую. Иногда Эбби от отчаяния была готова заполнять паузы любой пришедшей в голову чушью. Митчу становилось жаль ее в такие мгновения, но он упрямо не отрывал глаз от скатерти. Сгущавшийся над столом воздух, казалось, можно было резать ножом.

– Так значит, ты нашла работу? – задала вопрос миссис Сазерленд.

– Да. Я приступаю в следующий понедельник. Буду учить третьеклассников в епископальной школе при церкви Святого Андрея.

– Преподаванием много не заработаешь, – буркнул ее отец.

“Он безжалостен”, – подумал Митч.

– Меня не очень беспокоят деньги, пап. Я учитель, и эта профессия мне кажется самой важной в мире. Если бы я думала о деньгах, я бы выучилась на врача.

– Третьеклассники – самый бойкий возраст. Тебе и самой скоро захочется детей, – заметила мать.

– Может быть, через несколько лет, мама. “Может быть, когда вы умрете”, – подумал Митч.

– Ты же хочешь детей, Митч? – спросила теща.

– Может, через несколько лет.

Мистер Сазерленд отодвинул тарелку и зажег сигарету. Вопрос о курении неоднократно обсуждался до их приезда. Митч настаивал на том, чтобы в доме вообще не курили, а они – в особенности. Спор этот выиграла Эбби.

– А как твой экзамен? – спросил тесть.

“Это уже интереснее”, – подумал Митч и ответил:

– Изнурительный.

– Но ты его сдал?

– Надеюсь.

– Когда это станет известно?

– Через месяц-полтора.

– Сколько он длился?

– Четыре дня.

– После того как мы переехали сюда, он был занят только учебой и работой, больше ничем, – сказала Эбби. – Этим летом я его почти не видела.

Митч улыбнулся жене. Его постоянное отсутствие стало больной темой всех их разговоров, и теперь ему было забавно слышать эти слова, в которые она облекала свое прощение.

– Что будет, если ты не сдал его? – спросил ее отец.

– Не знаю. Я об этом не думал.

– А если сдашь, оклад повысят? Митч решил быть вежливым, как и обещал. Но удавалось ему это с трудом.

– Да, будет повышение оклада и неплохая премия.

– Сколько всего юристов в фирме?

– Сорок.

– Боже мой, – воскликнула миссис Сазерленд, закуривая. – Это больше, чем у нас в округе.

– Где она расположена? – спросил мистер Сазерленд.

– В центре.

– Мы можем поехать посмотреть? – спросила теща.

– Может быть, в другой раз. По воскресеньям фирма закрыта для посетителей. – Митч сам изумился своему ответу. “Закрыта для посетителей”! Как будто это музей.

Эбби почувствовала надвигающуюся катастрофу и быстро перевела разговор на церковь, в которую они с Митчем ходят. В церкви четыре тысячи прихожан, есть гимнастический зал и кегельбан. Она поет в хоре и учит восьмилеток в воскресной школе. Митч ходит в церковь, когда он не на работе, а ему приходится работать почти каждое воскресенье.

– Я рад узнать, что ты посещаешь церковь, Эбби, – благочестиво сказал ее отец.

Вот уже многие годы он руководил хором по воскресеньям в Первой методистской церкви в Дэйнсборо, а остальные шесть дней в неделю безраздельно отдавал жадности и финансовым махинациям. Кроме того, он столь же упорно, но еще более осмотрительно увлекался виски и женщинами.

В беседе случилась заминка, наступило неловкое молчание. Он закурил другую сигарету. “Кури, старина, – подумал Митч, – кури больше”.

– А для десерта давайте перейдем во внутренний дворик, – предложила Эбби, начиная убирать со стола.

Они стали расхваливать подстриженную зелень и Митча – такого умелого садовода. Митчу оставалось только проглотить эту похвалу. Тот же соседский мальчишка подрезал деревья, выполол сорняки, подровнял живые изгороди, выложил камешки по периметру внутреннего дворика. Сам Митч научился пока лишь выдергивать сорную траву и убирать за Херси. Мог разве что еще управиться с дождевальной установкой, но, как правило, предоставлял это мистеру Раису.

Эбби принесла слоеный торт с земляникой и кофе. С беспомощным видом она посматривала на мужа, но тот хранил полную невозмутимость.

– У вас действительно здесь очень и очень неплохо, – произнес ее отец вот уже в третий раз, обводя глазами прилегающий к дому двор. Митч ясно представил себе, как в голове его проворачиваются шестеренки: он сравнивал размеры их дома с домами соседей и умирал от желания узнать, во сколько же это все обошлось? Каков был первый взнос? Сколько платить в месяц, черт побери? Вот что ему нужно знать. Он так и будет водить своим носом, поджидая момент, чтобы спросить напрямик.

– Чудное местечко, – заметила мать раз, наверное, десятый.

– Когда дом был построен? – задал вопрос отец.

Митч поставил чашку на стол и кашлянул. Он чувствовал, что долго не продержится.

– Ему около пятнадцати лет, – ответил он.

– А площадь?

– Примерно три тысячи квадратных футов, – несколько нервно вступила Эбби.

Митч бросил на нее взгляд. Самообладание его улетучивалось.

– У вас хорошие соседи, – сказала мать, надеясь поддержать иссякающий разговор.

– Новый заем или вы взяли всю сумму на себя? – отец говорил так, как будто опрашивал человека, желающего получить ссуду, о его дополнительных источниках доходов.

– Новый заем, – ответил Митч и замолчал в ожидании.

Эбби молча молилась и тоже ждала чего-то. Мистер Сазерленд не ждал, не мог ждать.

– Сколько вы за него заплатили?

Митч набрал полную грудь воздуха и был уже готов ответить: “Слишком много”, но его опередила Эбби.

– Не очень много, папа, – чуть нахмурившись, твердо сказала она. – Мы уже научились обращаться с деньгами.

Митч улыбнулся, прикусив язык.

Миссис Сазерленд поднялась.

– Давайте прокатимся, а? Я хочу посмотреть на реку и на ту новую пирамиду, что они построили на берегу. Поехали, Гарольд.

Гарольду хотелось получить побольше информации о доме, но на его руке уже повисла супруга.

– Отличная идея, – согласилась Эбби. Усевшись в сверкающий “БМВ”, все поехали любоваться рекой. Эбби попросила родителей не курить в новом автомобиле. Митч за рулем молчал и очень старался быть вежливым.