Текст книги "Ретроградное лето"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– А я и не подозревала, что дело зашло так далеко.

– Еще хуже. Все пассажирские линии переходят на полностью автоматизированные корабли. Высокоскоростные рейсы уже укомплектованы ими полностью. Исходят из теории, что поле десятка рейсов при пяти "g" экипаж слишком выматывается.

Я думал о печальном факте нашей современной цивилизации: эпоха романтики кончилась. Солнечная система приручена и покорена. Места для приключений не осталось.

– Ты мог бы отправиться в кометную зону, – предложила она.

– Это единственное, что поддерживает во мне желание учиться на пилота. Там, где охотятся за черными дырами, компьютер не нужен. В прошлом темногоду я уже подумывал о том, чтобы где-то подработать и купить билет на какой-нибудь рейс. Но все же перед этим я попробую пройти курс пилотирования.

– Наверное, так будет умнее.

– Не знаю. Поговаривают, что курсы астрогации собираются закрыть. Возможно, мне придется учиться самому.

– А не пора ли нам обратно? Я скоро проголодаюсь.

– Нет. Давай еще немного посидим. Мне здесь так нравится…

Уверен, что мы просидели там часов пять, почти не разговаривая. Я спросил ее, почему она интересуется системами жизнеобеспечения, и получил на удивление откровенный ответ. Вот что она сказала о профессии, которую выбрала: «После развода с матерью я обнаружила, что мне интересно создавать места, где безопасно жить. В то время я не чувствовала себя в достаточной безопасности». Потом она нашла и другие причины, но призналась, что ею до сих пор движет стремление к безопасности. Я задумался о ее странном детстве. Она была единственным известным мне человеком, выросшим не со своей родной матерью.

– Я и сама подумывала отправиться за границу системы, – сказала она после очередного долгого молчания. – Хотя бы на Плутон. Может, мы когда-нибудь там встретимся.

– Все может быть.

Пол пещеры содрогнулся; не очень сильно, но достаточно, чтобы всколыхнуть ртутные лужи и вызвать у Джубилант желание возвращаться. Мы стали пробираться между лужами к выходу, но тут раздался долгий рокочущий гул и фиолетовое сияние погасло. Нас разбросало в стороны, и мы упали уже в полной темноте.

– Что это было? – В ее голосе пробился зарождающийся страх.

– Похоже, нас завалило. Скорее всего, оползень засыпал вход. Сиди на месте, я тебя отыщу.

– Где ты? Не могу тебя найти. Тимоти!

– Сиди спокойно, и я отыщу тебя за минуту. Успокойся и не психуй, беспокоиться не о чем. Нас откопают через несколько часов.

– Тимоти. Ты где? Я не… – Она задела мое лицо ладонью и попыталась отыскать меня в темноте. Я прижал ее к себе и стал успокаивать. Еще утром я, наверное, поглядывал бы на нее с высокомерием, но теперь я начал понимать ее лучше. Кроме того, никому не хочется оказаться погребенным заживо. Даже мне. Я обнимал ее, пока не почувствовал, что она расслабилась.

– Извини.

– Не извиняйся. Когда меня завалило в первый раз, я испытывал то же самое. Я просто счастлив, что ты со мной. Оказаться заваленным в одиночку гораздо хуже, чем быть просто погребенным заживо. Теперь садись и делай то, что я скажу. Поверни входной клапан влево до упора. Сделала? Теперь мы расходуем наименьшее допустимое количество кислорода. А сейчас нам следует как можно меньше шевелиться, чтобы избежать перегрева.

– Хорошо. Что дальше?

– Ладно, для начала скажи – ты в шахматы играешь?

– Что? И это все? Разве не следует послать сигнал бедствия или еще что-то сделать?

– Уже послал.

– А что бывает, если тебя заваливает грунтом и костюм твердеет, чтобы тебя не раздавило? Как ты тогда пошлешь сигнал?

– Он включается автоматически, если костюм остается твердым больше минуты.

– А, понятно. Тогда «е2 – е4».

Мы забросили игру после пятнадцатого хода. Мне плохо удается удерживать в памяти доску с фигурами, а она, хотя и прекрасно с этим справлялась, слишком нервничала, чтобы обдумывать ходы. Я тоже начал волноваться. Если вход заблокировало так, как мне представлялось, то нас должны были откопать в течение часа. В свое время я тренировался отсчитывать время в темноте и прикинул, что после толчка прошло уже часа два. Должно быть, оползень оказался больше, чем я думал. Спасателям может потребоваться целый день, чтобы добраться до нас.

– Когда ты меня прижал, я очень удивилась, что смогла к тебе прикоснуться. К коже, а не к костюму.

– Кажется, я даже почувствовал, как ты вздрогнула. Дело в том, что костюмы взаимно проницаемы. Когда ты ко мне прикоснулась, у нас был один костюм на двоих. Иногда это очень удобно.

Мы лежали на озерке ртути, обняв друг друга. Так нам было спокойнее.

– Ты хочешь сказать… а, поняла. можно заниматься любовью, не снимая костюма. Ты про это говорил?

– Тебе не помешало бы испробовать это, лежа на ртути. Лучше не придумаешь.

– А мы уже лежим на ртути.

– Сейчас не до любви. Мы перегреемся. А резерв кислорода может пригодиться.

Она лежала спокойно, но ее руки за моей спиной напряглись.

– Мы сильно влипли, Тимоти?

– Нет, но, может быть, придется очень долго ждать. Пить ты наверняка захочешь. Сможешь продержаться?

– Жаль, что мы не можем заняться любовью. Я бы отвлеклась.

– Ты сможешь продержаться?

– Смогу.

– Тимоти, я недозаправила баллон перед уходом. Это ничего?

Кажется, я не напрягся, но она меня здорово напугала. Я задумался, но поначалу не понял, насколько это серьезно. По дороге к дому она использовала максимум часовой запас кислорода, даже если учесть его повышенный расход на охлаждение. Внезапно я вспомнил, какой прохладной была ее кожа, когда я ее обнял.

– Джубилант, кода мы вышли из дома, у тебя было включено максимальное охлаждение?

– Нет, но я включила его по дороге. Было так _ж_а_р_к_о. Я чуть не потеряла сознание от перенапряжения.

– И не выключала его до самого землетрясения?

– Да.

Я проделал приблизительные подсчеты, и результат мне не понравился. По самым пессимистическим оценкам у нее осталось кислорода не более, чем на пять часов. А вытащить нас могут и через двенадцать. Она могла сделать такие же подсчеты не хуже меня, и не было смысла скрывать от нее итог.

– Прижмись ко мне теснее, – сказал я. Она удивилась, потому что мы и так уже лежали, крепко обнявшись. Но я хотел сблизить наши входные клапаны. Я соединил их и выждал три секунды.

– Теперь давление в наших баллонах уравнялось.

– Зачем ты это сделал? О, нет, Тимоти, не надо было так. Это я виновата, что была так неосторожна.

– Я сделал это и ради себя. Как бы я жил дальше, если бы ты умерла, а я мог тебя спасти? Подумай об этом.

– Тимоти, я отвечу на любой вопрос о твоей матери.

Вот тут я впервые взбесился. Я не рассердился на ее дальновидность и незаправленный баллон. И даже на охлаждение. Здесь было больше моей вины, чем ее. Степень охлаждения я превратил в какую-то игру, не внушив ей, насколько важно сохранять достаточно большой резерв. Она не приняла меня всерьез, и теперь мы оба расплачивались за мою шутку. Я ошибся, предположив, что она, как специалист по выживанию на Луне, сама о себе позаботится. Как она могла это сделать, не имея реальной оценки местных опасностей?

Но ее предложение прозвучало как плата за кислород, а так на Меркурии не поступают. Когда возникает реальная опасность, воздухом всегда делятся безвозмездно. Благодарность здесь оскорбительна.

– Только не думай, что ты мне _д_о_л_ж_н_а. Ошибаешься.

– Я не поэтому предложила. Если нам придется здесь умереть, то, по-моему, глупо цепляться за секреты. Ведь верно?

– Если мы умрем, то какой смысл все мне рассказывать? Что мне с этого? Так что в любом случае это бессмысленно. А пока мы даже не н_а_ч_а_л_и_ умирать.

– Это хотя бы поможет убить время.

Я вздохнул. Сейчас мне уже не было так важно узнать то, что я из нее пытался вытянуть.

– Хорошо. Вопрос первый: почему Дороти оставила тебя на Луне, переехав сюда? – Как только я задал вопрос, он неожиданно снова приобрел для меня важность.

– Потому что она вовсе не наша мать. С нашей я развелась, когда мне было десять лет.

Я резко сел, впав в тупое обалдение.

– Дороти не… значит, она… она моя приемная мать? А все это время она говорила, что…

– Нет, она не приемная твоя мать. Она твой отец.

– ЧТО?

– Она твой отец.

– Кто, черт возьми… _о_т_е_ц? Да что за бред ты несешь? Кто может вообще знать своего _о_т_ц_а?

– Я знаю, – просто ответила она. – А теперь и ты.

– Думаю, лучше будет, если ты расскажешь все с начала.

Она заговорила, и все встало на свои места, как бы дико ни звучали ее слова.

Дороти и мать Джубилант (м_о_я_ мать!) были членами религиозной секты под названием «Первые принципы». Я понял, что в их учении было много диких идей, но самой дикой из них была та, которую они называли «ядерной семьей». Не знаю, почему они ее так назвали, наверное потому, что она была изобретена в эпоху, когда впервые была укрощена ядерная энергия. Такая семья состояла из отца с матерью, живущих в одном доме, и дюжины детей.

«Первые принципы» не заходили настолько далеко: они все же придерживались конвенции «один взрослый – один ребенок» – ради своего же, кстати, блага, потому что иначе их бы просто линчевали вместо того, чтобы с отвращением, но терпеть – но им пришлась по вкусу мысль о двоих родителях, живущих вместе и растящих двоих детей.

Поэтому Дороти и Сияние (так ее звали; на Луне они были Блеск и Сияние) «поженились», и Сияние взяла на себя роль матери их первого ребенка. Она зачала его, родила и назвала Джубилант.

Затем все начало разваливаться, что мог им предсказать любой нормальный человек. Я не очень сведущ в истории, но кое-что знаю о том, что творилось на Старой Земле. Мужья, убивающие жен, жены, убивающие мужей, избивающие детей родители, войны, голод и тому подобное. Не знаю, насколько это было результатом существования ядерных семей, но, должно быть, тяжко было на ком-то «жениться» и слишком поздно обнаружить, что ты ошибся в выборе. Поэтому все вымещалось на детях. Я не социолог, но кое-что соображаю.

Их отношения, которые поначалу, может, блестели и сияли, стали постепенно ухудшаться. Через три года они дошли до того, что Блеск оказался не в состоянии находиться со своей женой на одной планете. Но он любил ребенка, и привык думать о нем, как о своем. Попытался объяснить это на суде. В современной юриспруденции даже концепция отцовства воспринимается примерно так, как божественное право королей. Блеск не смог найти в законах зацепки, за которую он смог бы ухватиться. По закону ребенок принадлежал Сиянию.

Но моя мать (приемная мать, не могу себя заставить назвать ее отцом) нашла компромисс. Бессмысленно было оспаривать факт, что он не мог взять Джубилант с собой. Ему пришлось с этим смириться. Но он мог взять ее частицу. Он так и сделал. Поэтому он прибыл на Меркурий с ребенком-клоном, изменил свой пол и вырастил меня, не сказав ни слова о «Первых принципах».

Выслушав эту историю, я стал успокаиваться, но она, без сомнения, явилась для меня откровением. Меня переполняли вопросы, и на некоторое время о спасении было позабыто.

– Нет, Дороти больше не состоит в секте. Это была одна из причин разрыва. Насколько я знаю, Сияние сейчас ее единственный член. Она долго не продержится. Те пары, что образовывали секту, вволю натерзали себя в семейных ссорах. Поэтому суд и присудил мне развод; Сияние пыталась навязать мне свою религию, и когда я рассказала о ней своим друзьям, они стали надо мной смеяться. Мне не нравилось, когда надо мной смеются, даже когда мне было десять лет, и я сказала на суде, что считаю свою мать сумасшедшей. Они согласились.

– Тогда… выходит, что Дороти еще не родила своего ребенка. Как думаешь, сможет ли она еще это сделать? Есть у нее такое право?

– Дороти говорит, такое же, как и у всех. Судьям это может не понравиться, но это ее право, и они не могут его отрицать. Она смогла выбить разрешение вырастить тебя лишь из-за одной лазейки в законе, потому что она отправлялась на Меркурий и выходила из-под юрисдикции суда на Луне. Эту лазейку закрыли вскоре после твоего отъезда. так что мы с тобой уникальная пара. Что ты об этом думаешь?

– Не знаю. По-моему, лучше бы мне иметь нормальную семью. Что я теперь скажу Дороти?

Она сжала меня в объятиях, и я был ей за это благодарен. Я почувствовал себя совсем молодым и одиноким. Ее история все еще входила в меня, и я со страхом думал, какой может оказаться моя реакция, когда я ее усвою и приду к выводам.

– Я ей ничего не скажу. А зачем это делать тебе? Наверное, она решится все тебе рассказать перед тем, как ты улетишь в кометную зону, но если и нет, то что с того? Какое это имеет значение? Разве она не была для тебя матерью? Чем ты можешь быть недоволен? Неужели биологический факт материнства важнее всего? Думаю, что нет. По-моему, любовь важнее, а я вижу, что она тебя любила.

– Но она же мой отец! Как я смогу это воспринять?

– Даже не пытайся. Мне кажется, что отцы любят своих детей совсем так же, как и матери, по крайней мере тогда, когда отцовство – нечто большее, чем просто осеменение.

– Может, ты и права. Да, наверное, права.

Она прижалась ко мне.

– Конечно, я права.

Через три часа раздался грохот и нас снова окружило летнее сияние.

Мы вышли на солнечный свет, держась за руки. У входа нас ждала команда спасателей, они улыбались и шлепали нас по спинам. Они заправили наши баллоны, и мы насладились роскошной возможностью выгнать из-под костюмов пот, не жалея на это кислорода.

– Сильный был оползень? – спросил я у начальника спасателей.

– Средний. Вы двое – одни из последних, кого мы откопали. Трудно пришлось?

Я взглянул на Джубилант, которая вела себя так, словно ее воскресили из мертвых, и с лица которой не сходила улыбка. Я немного подумал и ответил:

– Нет. Ничего особенного.

Мы поднялись по каменистому склону, и я обернулся. Толчок сбросил в ртутную долину несколько тонн камней. Еще хуже было то, что разрушилась естественная дамба в нижнем ее конце. Большая часть ртути вышилась в широкую долину внизу. Было ясно, что ртутный грот уже не будет тем волшебным местом, каким он был во времена моей молодости. Жаль. Я любил его, и у меня родилось чувство, что в нем я очень многое оставил.

Я повернулся к нему спиной, и мы пошли вниз. к дому и Дороти.