Текст книги "Проповеди"

Автор книги: Джон Донн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Донн Джон
Проповеди

Джон Донн

Проповеди

Проповедь 4.

Произнесена 29 января 1626 г.

___________________________________________________

Псалом 63.7 ИБО ТЫ ПОМОЩЬ МОЯ, И В ТЕНИ КРЫЛ ТВОИХ Я ВОЗРАДУЮСЬ. ___________________________________________________

Псалмы – небесная манна Церкви. Как манну каждый вкушал, словно сладчайшее в мире яство, так и псалмы наставляют и насыщают каждого во всех непредвиденных обстоятельствах и в любом деле. Царь Давид не только пророк, предсказавший Христа, но пророк для каждого христианина. Он предсказывает мои и ваши страдания, слова, поступки. Вся книга Псалмов – это миро разлитое {1} (Песн П 1:3), (как Супруга говорит об имени Христовом) миро, пролитое на все язвы, повязка, облегчающая боль от всех ушибов, бальзам, врачующий все раны. Но есть псалмы, которые можно назвать царственными: они властвуют над всеми нашими чувствами и объемлют все сущее – кафоличные, вселенские псалмы, отзывающиеся на все наши нужды. Перед нами один из них. Существовало апостольское правило, по которому Церковь должна была собираться ежедневно и петь его. И св. Иоанн Златоуст свидетельствует, что первые Отцы Церкви составили указ, по которому этот псалом нужно было читать каждый Божий день. Следуя обоим канонам – апостольскому и Отцов Церкви, – я, участник церковной службы, погружаюсь в размышление и вслушиваюсь в наставление из этого псалма. И существует третье установление. По уставу моей церкви каждый священник должен ежедневно читать один псалом, и мне выпал 62-й. И если вся Псалтирь – манна небесная, то эти пять псалмов – моя мера {2}, который я ежедневно должен наполнять этой манной и опустошать от нее.

Дух и душу всей Псалтири можно сжато передать этим псалмом, и точно так же дух и душу самого псалма можно сжато выразить одним стихом. Ключом к нему бл. Иероним называет первую его строку – здесь это слова о том, что Давид сложил псалом, "когда он был в пустыне Иудейской". Мы видим, что двигало им в тот миг, видим, что происходило между ним и Богом, когда читаем слова "Ибо ты помощь моя"). Сверх того, мы видим следствие ("В тени крыл Твоих я возрадуюсь"). Таким образом, перед Давидом – весь жизненный круг: прошлое, настоящее и будущее. Эти-то три составляющие времени и станут треми частями нашего размышления: во-первых, о том, как он страждет в настоящем, что вытекает из контекста; во-вторых, на чем зиждется его уверенность в событиях прошлого ("Ибо Ты помощь моя"), и в-третьих, о том, что он намерен сделать в будущем ("В тени крыл Твоих я возрадуюсь"). Первое – его томление в пустыне, его нынешнее состояние напоминает ему о том, что для него некогда сделал Бог, и это воспоминание переносит его к тому, в чем он убедится позднее. Мысленно устремись к Богу, где бы ты ни был, и ты увидишь, что Он окружает тебя, Он всегда с тобой, – но только если ты стремишься к Нему. Он был с тобой и прежде, ибо научил тебя; устремляться к Нему мыслью, и будет с тобою во веки, ибо "Он вчера и сегодня и во веки Тот же" (Евр. 13:8).

Нынешнее положение царя Давида, который очутился в изгнании, в пустыне Иудейской и подвергся гонениям (первая часть нашего стиха), – нам задано, об этом говорится в стихе, о котором мы размышляем. Во всех земных злоключениях Давид страдал только от духовных утрат. Печаль его не о том, что он был удален не просто от двора Саула, но от Церкви Божьей. И когда он говорит, стеная и плача: "...в земле пустой, иссохшей и безводной", он передает ощущение скудости, бесплодности, засухи и жажды "видеть силу Твою и славу Твою, как я видел Тебя во святилище". Ибо там "как туком и елеем насыщается душа моя, и радостным гласом восхваляют Тебя уста мои". Эти размышления убеждают нас в том, что духовные потери несравненно тяжелее мирских, и посему предметом наших молитв в любых утеснениях и бедствиях должно быть восстановление или продление нашего духовного, а не мирского благоденствия. В этом суть первой части стиха. Что касается развития темы других частей (воспоминание о Божьих благодеяниях в прошлом и выросшие из него упования на будущее), то было бы уместней поговорить о них позже. Теперь же вернемся к первой части и сравним мирские и духовные страдания.

При таком сравнении прежде всего приходит мысль о всеобщности, повсеместности страдания и, следовательно, о его неизбежности. Что за счастливую метафору вложил Святой Дух в уста апостола: "Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу"3 (2 кор 4:17). Иными словами наши страдания легки, поскольку за ними нас ожидает преизбыток вечной славы. Если бы не он, ничто в мире не могло бы перевесить те бесконечные страдания, которые гнетут нас здесь. Не только "моровая язва весьма тяжелая"4 (Исх 9:3), но и "множество песьих мух"5 (Исх 8:24). Желая досадить египтянам, Бог насылает всего лишь мух, но и мухи могут стать тяжким бременем. Не один Иов жалуется, что "стал самому себе в тягость", – Авессалома тяготят волосы: "он стриг ее (голову) каждый год, потому что она отягощала его". Не только Иеремия стенает о том, что Бог "отяготил оковы" его, но и работники в винограднике возроптали на Бога за "тягость дня и зной" (Мф 20:12). "Весок и песок", – говорит Соломон (Прит 27:3). Сколько же в мире страдальцев, сгибающихся под крестной ношей ежедневных и ежечасных горестей, тяжких если не весом, так; числом своим! "Тяжел камень", – говорит тот же Соломон. Сколько же на свете людей придавил камень! Сколько их, никогда не знавших креста: приуготовляющего ли, обличающего или назидающего, купается в роскоши и беззаботности, и вот внезапно на них обрушивается камень, точило или жернов или сокрушает невыносимый крест? Но все тот же Соломон говорит далее: "гнев глупца тяжелее их". А сколько детей, слуг и жен страдают от гнева, ревности, сурового или сварливого нрава глупых хозяев, родителей и мужей, хотя вынуждены об этом помалкивать... Давид и Соломон стенали о том, что весь мир – суета и тлен, но Бог знает, что все на свете – тяжесть, бремя, вес и гнет. И если бы не весомость будущей славы, уравновешивающей их, все мы погрузились бы в ничтожество.

Я не спрашиваю Марию Магдалину, была ла для нее бременем легкость бытия (ибо грех – ощутимое бремя). Но я спрашиваю Сусанну: разве не была для нее бременем даже целомудренная ее красота, и Иосифа: не тяготился ли он своей миловидность? Я не вопрошаю Богача6, обреченного на вечную гибель, но тех, кого сразил "мучительный недуг" пресыщения (Эккл 5:13) (о котором сказано: "И гибнет богатство это от несчастных случаев"): разве богатство не бремя?

Вся наша жизнь – неизбывное бремя, но мы не должны стонать под его гнетом, и сплошные тиски, но мы не должны задыхаться в них. И как в нежном возрасте мы страдаем, но не даем волю слезам, за которые могут выпороть, так же и ныне, если мы начнем жаловаться, на нас будут смотреть с брезгливой жалостью и стоит нам назвать наше время больным, нас сочтут провинившимися. Но бремя; утяжеляется, а горечь от него умножается тем, что оно по-прежнему ложится на лучших. Только услышишь, что Бог нашел человека, который был "непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла", тотчас появляется сатана, насылающий Савеян и Халдеев на его скот и слуг, огонь и бурю – на его детей и страшный недуг – на него cамого. Едва услышишь, как Бог говорит, что "найдет Себе мужа по сердцу Своему" (1 Цар 13.14), как сыновья тотчас похищают его дочерей и убивают друг друга, а после восстают на отца и бросают его в нужде. Едва лишь Бог засвидетельствовал о Христе при крещении: "Сей есть Сын мой Возлюбленный, в Котором Мое; благоволение" (Мф 3:17), как сразу же вслед за этим Он оказывается возведенным "Духом в пустыню, для искушения от диавола". И не уcпел Бог еще раз подтвердить это свидетельство во время Преображения (Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение), как возлюбленный Сын оказывается всеми покинутым и преданным в руки книжников и фарисеев, мытарей и иродиан, первосвященников и солдат, народа, судей, свидетелей и палачей. Тот, кто был назван Возлюбленным Сыном и в час Преображения стал соучастником Славы Божьей в мире сем, ныне берет на Себя все зло, все грехи мира не как Сын Божий, но как обычный человек, и даже не человек, а презренный червь. Словно быть человеком в этом мире – величайшее преступление и быть праведником величайшая вина. Человек несчастней остальных тварей, а праведник несчастней всех людей.

Но за этим следует преизбыток вечной славы, и она перетягивает чашу весов, превращая все мирское благополучие в навоз, а все мирские напасти – в прах, ибо на другой чаше весов покоятся не только временные страдания, но и пытка духовная. И к ним мы можем отнести слова: "кто упадет на этот камень (то есть земные страдания), разобьется, а на кого он упадет (духовные страдания), того раздавит". Немалая опасность обычно таится в том, что духовные муки проистекают из мирских страданий: из ропота и недоверия к Богу и очерствения души, вызванного мирскими бедствиями. Но вопреки всем земным законам плод оказывается больше и тяжелее, чем древо, муки духовные ужаснее, чем мирские и преходящие страдания (Плиний "Естественная история" Кн. 27, 98.)

Натуралисты полагают, что сие растение – величайшее чудо природы: не тверже камыша или тростника, но плоды его – не что иное, как цельные и очень твердые камни. То, что мирские страдания производят духовное окаменение и ожесточение, привычно, хотя и не естественно. Потому Бог и говорит о величайшем блаженстве, коим Он щедро одарит Свой народ: "...и возьму из плоти их сердце каменное, и дам сердце плотяное" (Иез 11:19, 36:26). Так пусть же сердце мое всегда будет плотяным, а не каменным! Знатоки редких явлений природы упоминают о волосатых сердцах – людских сердцах, поросших волосами (Плиний и Плутарх), но об окаменевших сердцах – человеческих сердцах, превратившихся в камень – мы не прочтем нигде, ибо окаменение сердца и оцепенение человека – последний удар десницы Божьей по нашему сердцу в мире дольнем. Великие бедствия, которые семь Ангелов выливают из чаш, (Откр 16) по-прежнему сопряжены с тяжестью, ужесточающей страдание. И после того, как четвертый ангел вылил чашу, "жег людей сильный зной, и они хулили имя Бога и не вразумились, чтобы воздать Ему славу". Пятый ангел навлек на них мрак, и они "хулили Бога Небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих". И после того, как седьмой ангел выливает чашу, "град, величиною в талант, пал с неба на людей"; но вместо того, чтобы воздать Ему славу, у них еще хватало дерзости хулить Его "за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая". И если от тяжкой язвы хулят они Бога, то сколь тяжкой будут новые язвы, которые падут на них за это хуление?

Пусть я зачахну и буду доживать свой век в тесной, гнусной и убогой тюрьме, расплачиваясь за долги своими; костями, и возмещу расточительность молодости нищетой преклонных лет, пусть я иссохну от внезапного, мучительного и постыдного недуга, искупая распутную юность отвратительной старостью, но если Бог не лишит меня Своих милостей, Своей благодати и терпения, если сумею принять от Него страдания и муки, то все мимолетное, преходящее будет подобно гусенице, заползшей в угол моего сада, или плесени, тронувшей груду зерна, а тело мое, все существо мое будет цело, доколе цела душа. И если я предамся тому, что мы называем благодушием, а Бог сокрушит, разорит и отнимет его; если буду держаться за нравственные устои, а Бог начнет сотрясать и подрывать, уничтожать и разрушать их; если задумаю освежить себя покоем и сладостным сознанием чистой совести, а Бог призовет на меня весь мрак и все исчадия ада, и поднимет во мне бурю неверия, и совесть мою покроет глухой коростой отчаяния, если силы оставят меня и я буду держаться за богатство, которое утешит меня в болезни, а богатство мое отнимется и восторжествуют надо мною ложь и клевета; если нужен мне будет мир, и некому будет постоять за меня, кроме Тебя, Господи, а я увижу, что все раны нанесла мне Твоя десница, все стрелы – из Твоего колчана, тогда-то я и уразумею, что пока я предавался пороку и причинял Тебе только зло, Ты отвечал мне добром. И на этой высоте, когда лихорадит не тело со всеми его соками, а дух, когда противник – не воображаемый, а истинный, – сама судьба, и враг – не коварство земных владык, но настоящий, неотразимый, неумолимый, вечный противник – сам Господь сил, Всемогущий Бог, Вседержитель – и только Он один знает всю меру нашего страдания, которое перетянуло бы чашу весов и непоправимо, безвозвратно, безнадежно поглотило бы нас, если бы Он Своей собственной рукой не возложил на другую чашу весов преизбыток вечной славы.

Что за пугающая бездна, что за духовный недуг – так отпасть от Бога? Но это ли произошло с псалмопевцем? Разве он пал в бездну неверия? – Нет. И все же опасный склон, по которому можно соскользнуть в эту бездонную глубь, не должен преграждать путь к Богу, к общению с Ним – об этом-то и плачет Давид, говоря, что в своем изгнании, в пустыне Иудейской, он не может войти в святилище Господне, чтобы принести в жертву свою хвалу и; молиться вместе со всеми, ибо и ангелы не сразу достигают цели, но движутся окольными путями, и люди приобщаются к славе Церкви Торжествующей через общение с Церковью Воинствующей. На этот лад настраивает Давид свою арфу, рассказывая во многих псалмах, как Бог страдал от врагов, желавших завладеть его скинией: "Отринул жилище в Силоаме, скинию, в которой обитал Он между человеками; И отдал в плен крепость Свою и славу Свою в руки врага" (Пс 78 (77):60). Но чаще всего он жалуется, что Бог не дал ему прийти во святилище. Вот предел его желаний и молитв: "Одного просил я у Господа, того только ищу, чтоб пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать красоту Господню и посещать храм Его" (Пс 26 [27]:4). Это неистовое желание выплескивает он вновь и вновь: "Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда прийду и явлюсь пред лице Божие!" (Пс 42:2 [41:3]). Он исполнен святого рвения, религиозной ревности даже к воробьям и ласточкам ("И птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих, Господи сил, Царь мой и Бог мой!" (Пс 84 [83] 4.) И хотя ты – Царь мой и Бог, Ты лишаешь меня того, что даешь птицам: А разве не дороже мы "многих малых птиц"; (Лк 12:7)?

Давид словно бы чувствует какую-то фальшивую легкость, полу-соблазн или привкус сплетни в мысли о том, что Бог живет в пустыне Иудейской, везде и повсюду, наравне со святилищем, и потому в тексте появляются патетические, страстные, порывистые слова: "у алтарей Твоих". Ты здесь, убеждает себя Давид, в пустыне, и я могу увидеть Тебя и служить Тебе "у алтарей Твоих, Господи сил, Царь мой и Бог мой". Давид не мог сам придти в храм и все же поклонялся храму: "...поклонюсь святому храму Твоему в страхе Твоем" (Пс 5:8). Так же и Даниил, когда молился, "окна в горнице его были открыты против Иерусалима". И Езекия, отворотившись лицем к стене, плача и молясь на своем скорбном ложе, понял, что должен подчиниться и успокоился у храма (ср. Ис 38:2). На освященном месте Бог через Моисея устанавливает порядок богослужения и дает обетования Своему народу (Втор 31:11). К этому жертвеннику обращает Соломон молитву своего народа в день освящения храма (войти туда еще нельзя): "Когда выйдет народ Твой на войну против врага своего... и будет молиться Господу, обратившись к городу, который Ты избрал, и к храму, который я построил имени Твоему: Тогда услышь с неба молитву их и прошение их, и сделай, что потребно для них" (3 Цар 8:44). Ведь и мы, молясь, должны, по слову Христа, затвориться в комнате своей; так упражняемся мы в скромности и целомудрии нашей веры7, не докучая Богу в Его доме. В общей храмовой молитве упражняем мы пламенное рвение и святую отвагу нашей веры, ибо, по слову Тертуллиана: Сомкнув строй, будем осаждать Бога8. – Недаром Давид так возвеличивает блаженство пребывающих в доме Господнем: "Блаженны живущие в доме Твоем, они непрестанно будут восхвалять Тебя" (Пс 83:5). Те, кто поклоняются храму, могут иногда воздать Тебе хвалу, но те, что живут в Церкви и служат в ней, конечно, имеют преимущество перед всеми остальными (которых неизбежно отвлекают мирские дела), и если они исполняют свой долг, исправно совершая церковное служение, всемогущий Бог принимает их.

Человек по естеству своему обречен на многообразные бедствия, а беды духовные несравненно тяжелее мирских, и самая большая из них – отпасть от Церкви Божией, где нам даруются зримые источники блаженства. Конечно, действовать нужно с величайшей чуткостью и осмотрительностью, чтобы не затворить пред людьми церковных врат. Если бы я не молил Бога не отлучать нас от Церкви Торжествующей (а такое отлучение равносильно проклятию), я бы ступил на скользкий путь к отлучению от Церкви Воинствующей, опасней которого нет. Что за мерзкий грех – неповиновение порядку и власти, презрение к ним, противление им! Как и все люди, предпочитающие ведение невежеству, знаю, что отлучение (хотя клеветники объясняют его разными пустяками, ибо первое недовольство зачастую бывает вздорным) всегда проистекает из неповиновения, презрения и противления Церкви. Вот это и есть настоящее неповиновение – не воображаемое, но явное, и именно оно отлучает человека от небесной Церкви. Тут требуется большая осмотрительность, и пусть не каждое отлучение на земле влечет за собой отлучение на небе, пусть не приносит оно проклятие человеку, но лишь порицает его путь, изгоняя его из Церкви земной и преграждая тем самым путь в Церковь Небесную, – все же опасность велика. А потому да убоится каждый отлучить себя от Церкви, как отлучают себя упрямый бунтарь, нерадивый вольноотпущенник, капризный отступник, полу-безумец, чье тело пребывает здесь, а мысли – в облаках, или тот, чье тело лишь наполовину здесь: руки и ноги покоятся на ложе, а чувства устремляются за тридевять земель. Все они отлучают себя сами и отлученными; останутся. Блаженство, по которому томится Давид, вкушает лишь тот, кто всецело пребывает здесь, на земле, и радуется, что он здесь, и счастлив найти здесь свое служение, которое он несет и другого не ищет.

Мы завершили размышления над первой частью сегодняшнего чтения, где речь идет о Давиде, о его положении и опасности духовных страданий, ибо преследования и изгнание равносильны отлучению от Бога и Церкви. Следуя предложенному нами плану, мы переходим ко второму стиху: к прошлому Давида, к тому, что Бог сделал для него прежде: "Ибо ты – помощь моя".

Представим, что перед нами три ступеньки. Первая ступень – образец, которому нам надлежит следовать во всех наших устремлениях и действиях, узор для вышивки, правило или пример для подражания. Раз так было доселе, говорит псалмопевец, я принимаю решение идти по этому пути и дальше. На второй ступени открывается: этот образец, узор или пример, который мы избрали, продолжает прежние пути и дела Божии. – Раз Бог ступил на этот путь, я ожидаю, что Он будет идти по нему и впредь. И наконец, ступень третья: в пути, по которому Бог некогда повел Давида, Он оказал ему помощь (Ибо Ты помощь моя).

Итак, все, что хорошо соделано или искусно исполнено в этом мире кем бы то ни было – самым убогим ремесленником, мудрейшим философом или Самим Всевышним, соделано и исполнено по уже существовавшему замыслу, прообразу, представлению чертежу или узору, заранее предложенному нам. Плотник не станет строить дом, не создав его загодя в своем воображении. Небезызвестный философ Эпиктет, прежде, чем взяться за всякое дело, сначала раздумывал, как бы на его месте поступил Сократ, Платон или иной мудрец. Богословы осторожно предполагают, что Сам Бог никогда не делал ничего, о чем у Него не было предвечного замысла, вечной идеи, пребывавшей в Нем Самом. Об этих предвечных Идеях, то есть представлениях, пред-начертаниях Божиих, бл.Августин говорит так: Cколько силы заложено в замыслах Божьих8, столько в них правды и могущества, что, отрицая их, человек отрицает и Самого Бога, ибо не способен усмотреть Божьих наставлений, премудрости и осмотрительности в Его действиях, а воображает себе Бога, действующего необдуманно. Потому и другие Отцы Церкви, толкуя стих: ез Него ничто не начало быть, что начало быть. В нем была жизнь9 (Ин 1:4), говорят: все, что происходит во времени, прежде, чем было создано, предсуществовало в Боге, в Его предвечном замысле или первообразе. Точно также 3-й стих 11-й главы Послания к евреям: Так что из невидимого произошло видимое10, мы истолковали следующим образом: мир видимый создан не из тех вещей, которые мы видим, а многие Отцы церкви толкуют его так: мы не видим мир, пока он не создан, но он невидимо существовал в предвечном представлении, в замысле Божьем прежде всех век. Все сущее на небе и на земле, кроме Самого Бога, предсуществовало в Его собственном замысле или прообразе, прежде, чем Он сотворил мир.

Так пусть же Он будет нам образцом в этом делании по образцу, чтобы у нас были правила и примеры для всех наших действий, – тем стремительней и ревностней мы отдадимся служению. На вопрос, по чьему образу сотворил меня Бог, Он отвечает: Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему11. Значит, должно было произойти соединение трех ипостасей единой Троицы, чтобы я был сотворен в Адаме по образу и прообразу, который она (Св. Троица) предначертала. Если я взыскую служения, и Бог спросит меня, каков Его замысел обо мне, как же я могу служить Ему, не предъявив ничего в ответ. Если он спросит меня о сути моей веры и мое мнение о ней, разве не вправе я ответить: суть ее в том, что Твое слово и Твоя Вселенская Церковь запечатлели во мне? Если Он спросит, о чем я молюсь, разве не могу я сказать, что молюсь о своих нуждах, как заповедал Сын Твой, а забота и преданность Церкви, сложившей достойные молитвы, оставили во мне глубокий след? Если спросит Он о замысле моих проповедей, разве я не вправе сказать, что пишу их "по мере веры"12, что стремление создать общину, ревностное служение, раздумья сердца отозвались в них. Но, начни я молиться или проповедовать без этого замысла, в своей необдуманной молитве или проповеди я дойду до бездумной веры, до скороспелой религии, а потом займусь поиском скороспелого рая – рая, созданного для меня одного, ибо в рай Вселенской Церкви мне никогда не попасть, если я не пойду по пути Вселенской Церкви, по пути прежних замыслов Божьих, прежних примеров и образцов, если не стану подражать древней вере, молиться по древнему канону и проповедовать, полагаясь на размышления былых времен. Без этих прообразов, без обращения в прошлое, возврата к предначертаниям Бог не делает ничего, а человек ничто не делает хорошо.

Тогда, как мы уже говорили, я должен что-то предложить самому себе, положить себе за правило, сделать основанием моих сегодняшних и будущих действий.; Продолжая эти размышления, не могу предложить ничего лучшего, чем созерцание прежних замыслов Божьих обо мне, подобно тому, как созерцает их Давид в нашем псалме. Раз таков был путь Божий, я и впредь буду искать Его путей. В иврите – языке, на котором Бог обращался к людям, -отсутствует настоящее время. В отличие от западных языков глаголы настоящего времени: я слышу, вижу или читаю, имеют форму прошедшего времени: я слышал, видел или читал. Через Свой язык, через Свое Слово Бог переносит нас в прошлое, к тому, что Он уже совершил, и лучшая уверенность в настоящем и будущем прежние благодеяния Божии, излитые на меня. Кто не радуется13 , – говорит бл.Августин, кто не ликует от радости, созерцая дары Божьи? Кто усомнится в исполнении всего, видя, как большая часть пророчеств сбывается?14 Если я считаю правдой то, что Бог говорит об Антихристе, почему не верить Его словам о падении Антихриста? Веруем в меру того, что нам предстоит15 , говорит тот же св. Отец. Многое мы видели исполнившимся, и Бог оставил немногое для испытания нашей веры: чтобы мы верили, что и это исполнится.

Нет такого государства, Церкви или человека, которые не навязывали бы этого представления Богу, не налагали бы на Него цепей: раз Бог уже многое сделал для них, значит, обязан сделать еще больше. Люди подчас идут проторенными путями, чтобы не сознаться в ошибке и в том, что они заблуждались. Бог же ошибок не допускает и по-прежнему осыпает нас благодеяниями. Ныне каждый из нас может сказать: "Господи, Ты привел меня сюда – так дай же мне услышать, Тебя; Господи, Ты это сделал – так дай же мне разумение и веру, укрепи меня в делании, в упорстве, наконец". Мысленно пройди весь свой жизненный путь, начиная с самого первого ощущения, и ты увидишь, что Бог неустанно воздействовал на тебя: либо через тебя же самого – когда ты впервые обратился к помощи разума, либо через других людей, но ради тебя – в твоем крещении. Но если ты возомнил, что первым начал действовать сам, знай: Бог сделал для тебя нечто много раньше, еще до всего – когда избрал тебя. Об этом избрании говорит бл. Августин: Имеет избранных, которых сотворил избранниками16, то есть может возвестить им о Своем избрании. Бог задумал тебя, прежде, чем сотворил, сначала Он возлюбил тебя, а потом уже создал, чтобы ты любил Его, а Он продолжал любить тебя. Вернейший и кратчайший путь к Богу – признать все Его былые благодеяния. Именно так поступает Давид, признавая прежние милости Божии, излитые на него, то есть Божью помощь. На этом и завершается вторая часть нашего стиха: Ибо Ты – помощь моя.

Из одного этого слова: Бог – помощь моя, я делаю сразу два вывода. Во-первых, Бог не оставлял меня одного, Он приходил мне на помощь, а во-вторых, не упускал меня из виду, и, будучи мне опорой, оставил мне в удел мою долю труда, который я должен завершить вместе с Ним и с Его помощью. Моя уверенность в будущем, вырастающая из прошлого, зиждется не только на том, что Бог спас меня, но и на том, что Он протянул мне при этом руку помощи. А протянутая рука предполагает встречное движение, встречное усилие. Бог не избирал меня помощником при сотворении, искуплении и обращении. Все это Он сделал один, да и какой Ему от меня в этом прок?; Сначала Бог осенил меня благодатью как податель благ, – то был первый шаг, но в дальнейшем излияния благодати исходили от Него как помощь, оттого мы и называем их вспомогательными дарами, дарами помощи, которые мы всегда получаем, когда стремимся использовать во благо Его прежние милости. "Верую, Господи! (говорит отец отрока в Евангелии) помоги моему неверию" (Мк 9:24). Если бы не неверие, слабость, несовершенство в вере, не было бы нужды и в помощи, но без веры и верности человек не воззвал бы о помощи и поддержке, которые должны быть безраздельным деянием Божьим, без всякого участия со стороны человека.

Таким образом, если я с чистой совестью свидетельствую, что Бог помог мне, то признаю, что Бог никогда не забывал меня и никогда не доводил до забытья. Он осенил меня благодатью, чтобы я не вверялся ничьей помощи, кроме Его, и не искал Его помощи, пока не пожелаю помочь себе сам. Провидение Божье не судило небу и земле произойти из ничего, ибо они не имели в себе бытия, но Бог помог земле произвести траву и злаки, дав ей семена, которые не принялись бы без помощи Отца. В рассказе о сотворении женщины присутствует слово Gnazar – Бог сотворил человеку помощника, – ту, что должна была делать многое за него и вместе с ним. Тогда, если все былые благодения Божии убедят меня в благодатности его будущих целей, если я признаю, что Бог щедро одарил меня, то я должен увидеть, что все, сделанное мной, – плод Его милостей, ибо Бог обещает быть именно помощником. Господи, отверзи уста мои17 , (то есть Бог безраздельно действует во мне), и уста мои возвестят хвалу Твою (Пс 50:17) – так Давид становится соработником Божьим. И тогда говорит ему Господь: Открой уста твои, (теперь уста – твои, потому и открой их) и Я наполню их (Пс 80/81:10). Все начала и концы, начинания и свершения – от Бога, одного только Бога, но необходимо и наше участие (возможное при постоянном возобновлении Божьей благодати), когда Бог действует как помощник, а я принуждаю Его к чему-то большему, если сам ничего не делаю. Но если я молюсь о Его помощи, принимаю Его дары и, получив их, правильно распоряжаюсь ими, тогда Он – воистину мой помощник, и от этого свидетельства чистой совести я могу перейти к уверенности псалмопевца в будущем. Ибо ты помощь моя, в тени крыл Твоих возрадуюсь, -; такова третья и последняя часть нашего стиха.

Поговорив о Давиде и его нынешнем положении – изгнании из храма Господня и обращении к прошлому;; признании прежних милостей Божьих и того, что Он был ему помощью, поговорим теперь о будущем псалмопевца, о его уверенности в будущем. Задержимся на этих двух ступеньках. Первая: упования не избавляют от могущественных врагов и не служат мечом отмщения им. Это не значит, что у псалмопевца не будет противника или противник не причинит ему вреда. Это значит лишь то, что он получит передышку, отдохнет В тени крыл Твоих18. А еще это значит, что богоугодный путь и тот способ, та мера отдохновения, коими удостоит его Бог, хоть и не дадут ему полного избавления, должны привести к радости. Нам не только нельзя роптать на то, что мы не имеем радости или терпеливо довольствоваться ее крохами, – мы должны восходить ко святой радости, словно все уже совершилось и исполнилось: В тени крыл Твоих я возрадуюсь.

Поэтому, пав духом или потерпев поражение, никто не должен беспокоиться или сомневаться, властен ли Бог восставить его. Ведь это Он украсил светилами небосвод, и Писание изобилует знаками, метафорами и свидетельствами Его силы. Лик Божий подчас светится в слове меч, щит, стена, крепость, скала и холм, а подчас – в преславном и многогранном созвездии всех этих понятий – Господь сил19. Бог, в отличие от всех остальных, никогда не является нам в броне и с оружием, ибо не нуждается в них. Когда поэты воспевают великих героев и их достоинства, они непременно отводят особую роль их оружию и с немалой изобретательностью описывают его силу, ибо величайшая доблесть и мощь нуждаются в оружии (даже Голиаф был вооружен); без оружия в руках мы подвергаем себя опасности и совершаем безрассудство. Но Бог совершенно неуязвим и никогда не предстает вооруженным: нет у Него ни кольчуги, ни шлема, ни лат, хотя порой может показаться, что это не так. Пророк Исаия говорит: "И Он возложил на Себя правду, как броню, и шлем спасения – на главу Свою, и облекся в ризу мщения, как в одежду, и покрыл Себя ревностью, как плащем (Ис 59:17). Это пророчество – о Христе, Который назван Искупителем. Сыну нужно было оружие защиты, Отец в нем не нуждается. Слово Божье – Священное Писание – тоже нуждается в нем, потому бл. Иероним "вооружил" его: поместил перед каждой книгой Библии свой