Текст книги "Слепой цирюльник (= Охота на цирюльника)"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Карр Джон Диксон
Слепой цирюльник (= Охота на цирюльника)

Джон Диксон Карр

Слепой цирюльник (Охота на цирюльника)

Гидеон Фелл

перевод А.В.Кровякова

Часть первая

Глава 1

СТРАННЫЙ БАГАЖ

Когда лайнер "Королева Виктория" вышел из гавани Нью-Йорка и взял курс на Саутгемптон и Шербур, его пассажиры только и говорили, что о плывущих вместе с ними трех знаменитостях. Между тем находилась среди них и четвертая – впрочем, совсем неприметная – личность, сыгравшая, однако, значительную роль в этой истории. Сам того не подозревая, молодой человек вез в своем багаже нечто куда более ценное, нежели марионетки месье Фортинбраса или изумрудный слон лорда Стэртона, что и стало в какой-то мере причиной той суматохи, кутерьмы и безобразий, которые степенная и спокойная "Королева Виктория" до этого никогда не знала. Произошедшее в этот рейс вышло далеко за рамки обыденного.

Вообще, отыскать корабль, достойный более "Королевы Виктории" нести флаг Британского пароходства, очень трудно. Этот лайнер часто даже называют "семейным", так что после одиннадцати вечера в его кают-компании шуметь запрещается. А если, кроме того, учесть, что экипаж постоянно переводит стрелки часов при пересечении кораблем в открытом море часовых поясов, то станет совсем понятно, как много неудобств это создает. Например, вы приходите в бар, надеясь расслабиться, а тут оказывается, что он уже сорок пять минут как закрылся. Такое кого угодно выведет из себя. В застекленном почтовом салоне "Королевы Виктории" обычно восседают настолько унылые и мрачные пассажиры, что можно подумать, будто все они сочиняют соболезнующие письма к родственникам усопшего. В роскошно убранной кают-компании текут тихие беседы, заглушаемые скрипом деревянных переборок, за иллюминатором видна зеленая зыбь, а внутри царит такая же зеленая тоска; вечерами, дабы вязальщицы не испортили вконец зрение, включают лишь несколько тусклых лампочек. Во время обеда и ужина в галерее ресторана оркестр исполняет серьезную классическую музыку – надо же хоть чем-то развлечь и повеселить пассажиров. Вот такая тут, как правило, атмосфера. А потому немудрено, что события, произошедшие в этом рейсе, навсегда остались в памяти капитана третьего ранга сэра Гектора Уистлера. А надо сказать, Уистлер – типичный капитан океанского лайнера: спокойный, веселый, исключительно вежливый с пассажирами. Хотя под его лощеной внешностью таится взрывной нрав шкипера, променявшего парус на пар. В кругу друзей он славится богатством и образностью языка. Молодые офицеры записывают за ним отдельные выражения. Итак... После этого необычайного рейса "Королева Виктория" вошла в док днем 18 мая. А уже утром следующего дня мистер Генри Морган стоял на пороге нового дома номер 1 на Аделфи-Террас. Возможно, читателям следует напомнить, кто это такой. Мистер Генри Морган – знаменитый автор детективов, человек, относящийся к своей профессии почти до неприличия легкомысленно. Он познакомился с доктором Феллом при расследовании дела с восьмеркой крошечных мечей. Вот только сегодня, несмотря на чудесное утро, молодой человек не склонен был любоваться восходом солнца над Темзой и садами, окружающими Аделфи-Террас. На его вытянутом, увенчанном очками лице (благодаря им посторонние считали его серьезным) застыло смешанное выражение ужаса и изумления. Сейчас у него, вне всякого сомнения, был вид человека, которому через многое пришлось пройти. В сущности, так оно и было. Доктор Фелл радушно приветствовал гостя. Прогудев "Добро пожаловать!", он насильно сунул ему в руку кружку с пивом. Морган отметил, что хозяин дома со времени их прошлой встречи еще больше располнел и лицо его стало более красным. Доктор грузно опустился в глубокое кресло у окна, выходящего на реку.

Морган огляделся. Последний раз он был здесь несколько месяцев назад, когда доктор Фелл с супругой только переехали в этот дом. С тех пор в просторном кабинете с изящным камином работы Адама навели порядок. Правда, назвать комнату образцовой язык не поворачивался, ибо у доктора давно сложились свои представления о чистоте и уюте. Но пять с чем-то тысяч книг кое-как распихали по дубовым стеллажам, а все углы и укромные местечки забили всяким барахлом. Старомодный хлам вообще был слабостью доктора Фелла. Особенно он любил пестрые картинки, изображающие охоту или сценки из произведений Диккенса, а еще картинки с видами сельских трактиров, на порогах которых стояли веселые джентльмены с кувшинами пива. Собирал доктор также фарфоровые пивные кружки с оловянными крышками, причудливые книжные закладки, пепельницы, стянутые из пивных, статуэтки монахов, дьявола и прочую ерунду. И надо заметить, эти безделушки очень оживляли мрачный кабинет с темными стеллажами по стенам и протертым ковром на полу, а еще, как ни странно, мило сочетались с его гигантской фигурой.

Сейчас бандитские усики хозяина дома топорщились от довольной ухмылки, в глазах мерцали огоньки. Какое-то время он молча щурился на гостя поверх очков с широкой черной лентой, а когда закурили сигары, отдуваясь и тяжело дыша, сказал:

– Мальчик мой, возможно, мне это только кажется, но я вижу в ваших глазах профессиональный блеск.– Он положил большие руки на письменный стол, заваленный книгами и бумагами.– Признавайтесь, что-нибудь случилось?

– Много чего,– мрачно ответил Морган.– Хочу рассказать вам самую невероятную историю, какую вы когда-либо слышали, если только у вас найдется для меня время. Она довольно длинная, но, думаю, может вас заинтересовать. Кстати, если вы в чем-либо усомнитесь и вам понадобится подтверждение моим словам, я взял на себя смелость пригласить к вам Керта Уоррена...

– Хе-хе!– Доктор Фелл с удовольствием потер руки.– Хе-хе-хе! Как в добрые старые времена. Конечно, у меня найдется для вас время. И приводите всех, кого хотите. Налейте себе еще пива и выкладывайте.

Морган сделал большой глоток и набрал в грудь побольше воздуха.

– Во-первых,– начал он, словно заправский лектор,– я собираюсь привлечь ваше внимание к пассажирам, которых добрый капитан "Королевы Виктории" пригласил за свой столик. К числу этих избранных счастливцев – или, если угодно, несчастных – принадлежал и я.

С самого начала мне казалось, что путешествие будет скучным: пассажиры выглядели слишком уж добродетельными, словно мумии. Через полчаса после открытия бара в нем, кроме меня, появилось всего два посетителя. Вот так я познакомился с Валвиком и Уорреном.

Капитан Томассен Валвик – норвежец; в прошлом водил торговые и пассажирские суда в Северной Атлантике. Выйдя в отставку, он поселился в Балтиморе. У него жена, "форд" и девять детей. Внешне этот человек смахивает на боксера-тяжеловеса. У него пышные песочные усы; в разговоре он щедро помогает себе жестами, а когда смеется, сопит и фыркает. Рассказчик совершенно неподражаемый: ночь напролет способен угощать вас самыми невероятными байками, которые воспринимаются еще смешнее из-за его сильного скандинавского акцента; если его обзывают вруном – не обижается. Глазки у него бледно-голубые, постоянно прищурены и часто-часто моргают; кожа на лице дубленая, обветренная, морщинистая; лицо усыпано веснушками. И абсолютно никакого чувства собственного достоинства. Я сразу понял: нашему капитану, сэру Гектору Уистлеру, предстоят нелегкие деньки. Дело в том, что Валвик знал капитана "Королевы Виктории" и прежде, еще до того, как Уистлер, по словам норвежца, "зазнался" и стал изображать из себя джентльмена. Да, чуть не забыл описать вам Уистлера! Он уже начал полнеть; лицо у него длинное, плечи узкие; и весь перетянут золотыми галунами, словно рождественская елка. За столом Уистлер глаз не спускал с Валвика. Следил за ним так, как пассажиры следят в шторм за тарелкой супа на столике в каюте. Однако старик норвежец совершенно не обращал внимания на укоризненные взгляды капитана и продолжал вспоминать молодость.

Вначале их отношения не особенно меня занимали. Мы сразу и неожиданно вошли в полосу шторма; шквалистый ветер с дождем обрушился на корабль; "Королеву Викторию" постоянно бросало то вверх, то вниз. Почти все пассажиры укрылись в своих каютах. Роскошная кают-компания и изысканные салоны опустели; казалось, мы очутились на корабле-призраке. Деревянные переборки и снасти скрипели, словно плетеные корзины, которые разрывают на части. Огромные волны швыряли наш корабль, как скорлупку. Проход по коридору или выход на палубу превращался в настоящее приключение. Но лично мне плохая погода нравится. Люблю, открывая дверь, встретить сильный порыв ветра, бьющий в лицо; мне приятен запах белой краски и отполированной меди говорят, у многих от одного этого запаха сразу начинается приступ морской болезни. Люблю в шторм бродить по кораблю; знаете, прогулка по коридору похожа на поездку в скоростном лифте. Однако многим все это не по душе. В результате за капитанским столом нас осталось всего шестеро: Уистлер, Валвик, Маргарет Гленн, Уоррен, доктор Кайл и я. Компанию нам должны были составлять еще две знаменитости, но их стулья пустовали... Это были старый Фортинбрас, который возглавляет жутко модный театр марионеток, и виконт Стэртон. Вы о ком-нибудь из них слышали? Доктор Фелл взъерошил пальцами копну седеющих волос.

– Фортинбрас!– вскричал он.– Все заумные журналы только о нем и пишут! Его театр где-то на окраине. У него огромные марионетки, почти в человеческий рост, и весят чуть ли не столько же, сколько настоящие люди. Кажется, он ставит классические французские драмы или что-то в этом роде?

– Верно,– кивнул Морган.– Последние десять-двенадцать лет занимался этим, так сказать, для себя или ради высокого искусства – бог знает зачем. Где-то в Сохо у него был крошечный театрик с деревянными скамьями; зрителей в зале помещалось человек пятьдесят. Обычно только дети эмигрантов. Они обожали его представления. Главным блюдом старика Фортинбраса была постановка "Песни о Роланде" – на французском языке, белым стихом. Мне все это рассказала Пегги Гленн. Говорит, старик сам играл большинство ролей. Ворочал вместе с помощником тяжеленные куклы и одновременно выкрикивал стихи. А каждая из них весом под пятьдесят килограммов, не считая доспехов, меча, сбруи... Марионеток передвигают на специальной тележке, а их руки и ноги работают благодаря сложной системе проволок. Все эти ухищрения необходимы, так как куклы в основном сражаются между собой, а детишки-зрители скачут от восторга и подбадривают бойцов охрипшими голосами.

Понимаете, малышам наплевать на всякие там возвышенные чувства. Скорее всего, они даже не слушали стихов или не понимали, о чем речь. Спектакль начинается с того, что на сцену, пошатываясь, выходит Карл Великий, в золотых доспехах и алом плаще, с мечом в одной руке и алебардой – в другой. За ним, толкаясь и шатаясь, выкатываются на тележке куклы-придворные, так же пестро разодетые и с таким же смертоносным оружием в руках. С другой стороны на сцену выходит мавританский султан со своей свитой, также вооруженной до зубов. Потом все куклы застывают в самых неестественных позах, а Карл Великий громоподобным голосом вещает нечто вроде: "Привет вам, судари мои, умри, несчастный, гранмерси",– и дальше в том же духе белым стихом минут двадцать. Он объясняет мавританскому султану, что ему нечего делать во Франции, и пусть он убирается оттуда в преисподнюю,– или еще куда подальше. Мавританский султан поднимает саблю и разражается ответной пятнадцатиминутной речью, весь смысл которой в одной фразе: "Как бы не так!" После этого Карл Великий, издав боевой клич, кидается на противника и со всей силы врезает ему по голове алебардой.

В общем, тут начиналась настоящая потеха. Куклы набрасывались друг на друга, словно бойцовые петушки на арене, размахивая мечами и так топая, что едва не проламывали сцену. То одну, то другую марионетку "убивали" и сбрасывали с платформы. "Убитая" кукла со страшным грохотом падала вниз, поднимая вокруг себя облака пыли. Битва грохотала в ее клубах, старый Фортинбрас носился взад-вперед за кулисами, так как ему надо было говорить за всех. Дети-зрители были в полном восторге. Потом занавес падал; на сцену, кланяясь и отдуваясь, выходил старина Фортинбрас. Пот тек у него по лицу градом. Он был бесконечно уверен – публика неистово аплодировала. Тут старик произносил речь о славе Франции, а благодарные зрители вопили от восторга, совершенно не понимая, о чем он толкует... Он был совершенно счастлив: его искусство ценится по достоинству.

Вы, наверное, догадываетесь, что случилось потом. В один прекрасный день его искусство "открыли" высоколобые интеллектуалы, и как-то утром дядюшка Фортинбрас проснулся знаменитым. Его назвали непризнанным гением, которым британская публика, к стыду своему, пренебрегала. И понятно, что публика в его захудалом театрике совершенно переменилась. В зале яблоку было негде упасть от важных господ в цилиндрах, интеллектуалов, обожающих цитировать Корнеля и Расина. Сдается мне, старик был изрядно озадачен. Вскоре ему на очень выгодных условиях предложили гастроли в Америке. Гастроли превратились в сплошной триумф...– Морган перевел дыхание, помолчал, затем продолжил: – Как я уже говорил, все это мне рассказала мисс Гленн, которая служит у старого чудака кем-то вроде секретарши и управляющей. Она устроилась к нему задолго до того, как театр прославился. Мисс Гленн приходится ему дальней родственницей по материнской линии. Ее отец был сельским священником или школьным учителем – словом, кем-то в этом роде; после его смерти она приехала в Лондон и перебивалась с хлеба на воду. Тогда-то старый Жюль и взял ее в долю. Мисс Гленн очень хорошенькая девушка; пока вы не познакомитесь с ней поближе, кажется, что она несколько чопорна и жеманна, но стоит ей выпить несколько коктейлей подряд, как она становится сущим бесенком.

Значит, следующей к нашей компании присоединилась Пегги Гленн; а почти сразу же за ней явился и мой друг Кертис Уоррен.

Керт вам понравится. Он, правда, несколько легкомыслен, но, несмотря на это, любимый племянник одного важного чина в теперешнем американском правительстве...

– Кого именно?– поинтересовался доктор Фелл.– Не помню ни одного Уоррена в составе...

Морган кашлянул.

– Родство по материнской линии,– пояснил он.– Дядюшка Уоррена играет в моем рассказе довольно существенную роль; пока назову его просто "важной персоной", стоящей по положению не так далеко от самого Ф.Д. Рузвельта. Между прочим, в политических кругах наша важная персона славится достоинством и напыщенностью; цилиндр у него самый лощеный, стрелка на брюках безупречна. Он пользуется безоговорочным доверием большинства избирателей и обладает безукоризненными манерами... Словом, высокопоставленный дядюшка разослал несколько телеграмм – нам, простым смертным, такое недоступно – и устроил Керта на теплое местечко в консульской службе. Местечко, надо признаться, так себе: в каком-то богом забытом углу типа Палестины. Однако, прежде чем заживо похоронить себя в глуши, выписывая счета и всякую всякую всячину, Керт решил устроить себе каникулы и отправился в круиз вокруг Европы. Между прочим, его хобби съемка любительских фильмов. Он богат; у него есть не только кинокамера, но также и звуковая установка – вроде тех, которые таскают журналисты из радионовостей. Раз уж речь зашла о важных персонах, упомяну еще об одной знаменитости на борту "Королевы Виктории", кстати также пораженной морской болезнью. Это не кто иной, как лорд Стэртон – вы знаете,– тот, которого называют Отшельником с Джермин-стрит. Он ни к кому не ездит; у него нет друзей; он посвятил свою жизнь собиранию всевозможных редких драгоценностей... Доктор Фелл вытащил изо рта трубку и нахмурился.

– Прежде чем вы продолжите рассказ, мне хотелось бы кое-что выяснить. Вы, случайно, не собираетесь поведать мне старый, избитый анекдот о знаменитом бриллианте под названием "Озеро света", украденном из левого глаза бирманского божества, за которым охотятся темнолицые злодеи в тюрбанах? Если да, то будь я проклят, если стану слушать вас дальше... Лицо Моргана исказила страдальческая гримаса.

– Нет,– возразил он.– Я предупреждал вас, что история уникальная, хотя украшение в ней тоже есть. Оно-то нас окончательно и запутало. Из-за него поднялась такая суматоха... Как вы догадываетесь, украшение, разумеется, украли... Доктор Фелл внимательно посмотрел на собеседника и хмыкнул.

– Кто?

– Я,– неожиданно заявил Морган, но тут же поправился: – Точнее, нас было несколько. Просто кошмар какой-то! Наваждение! Драгоценность, о которой идет речь,– кулон на цепочке. Она известна как изумрудный слон. Исторической и художественной ценности не представляет, зато стоит целое состояние. Просто диковина, редкая вещица. Именно поэтому Стэртон и поехал за ней в Америку. Слона продавал один разорившийся нью-йоркский миллионер. Все знали, что Стэртон вел с ним долгие переговоры и наконец купил у него кулон. Я узнал это от Керта Уоррена. Дело в том, что дядюшка Керта – приятель Стэртона. Дядя и рассказал обо всем Керту еще до нашего отплытия. Впрочем, об этом знала примерно половина пассажиров "Королевы Виктории", и всем было любопытно взглянуть на чудака, который выкидывает огромные деньги на безделушки. А вид у Стэртона тот еще – эдакий рыжий старикан со старомодными бакенбардами и лошадиной физиономией. Путешествовал он в сопровождении лишь одной секретарши. И при этом так боялся простуды, что постоянно кутался в теплые шарфы и ругал всех, кто попадался ему на пути.

Странно, однако, что вам пришла в голову эта старая байка о сказочной драгоценности. Ибо в тот самый день, когда и начались все наши невзгоды,случилось это на четвертый день плавания, а прийти в порт назначения нам предстояло через три дня,– Пегги Гленн, капитан Валвик и я как раз обсуждали этого изумрудного слона. Представьте себя на нашем месте: вы лежите в шезлонге, кутаетесь в плед, и вам совершенно нечего делать, кроме как ожидать, когда прозвучит сигнал на чай. Мы заспорили, где находится этот изумруд – в каюте лорда Стэртона или же заперт в капитанском сейфе, и смеха ради обсудили возможность его украсть в каждом из этих случаев. Насколько я помню, Пегги предложила очень изощренный и оригинальный план. Однако я слушал ее невнимательно. За прошедшие четыре Дня мы успели достаточно хорошо познакомиться, поэтому общались друг с другом совершенно запросто, без церемоний. Собственно говоря,– уточнил Морган,– я клевал носом. И вдруг...

Глава 2

ВЫХОДКА ДЯДЮШКИ УОРПАСА

Небо вдали покрылось жемчужными разводами; начинало смеркаться, и на седых барашках волн заплясали разноцветные огоньки. "Королева Виктория" попала в полосу шторма. Линия горизонта накренилась и вздыбилась над кипящим, бурлящим котлом океана; почти пустынную палубу стало насквозь продувать ветром. Морган безвольно откинулся на спинку шезлонга, крепче закутался пледом. Качка ему нисколько не мешала, а грозный рев океана казался таким же уютным, как потрескивание поленьев в камине. Он сонно соображал: скоро на корабле зажгут свет, накроют чай, будет играть оркестр. Оба его спутника на некоторое время умолкли, и он посмотрел на них.

Маргарет Гленн лежала в шезлонге с полузакрытыми глазами, уронив на колени книгу. На ее хорошеньком, проказливом личике, которое чужакам могло показаться чопорным, застыло озадаченное и расстроенное выражение. Она вертела за дужку очки в массивной черепаховой оправе, а точно в центре ее лба, между карими глазами, собралась морщина. Маргарет была в меховой шубке, шею ее обвивал широкий шелковый расписной шарф. Прядка черных волос, выбившаяся из-под маленькой коричневой шляпки, развевалась по ветру.

– Почему же так долго нет Керта?– спросила она.– Он еще когда обещал выйти к нам, а ведь скоро чай; мы еще собирались подбить вас на пару коктейлей...– Она обернулась назад и сосредоточенно посмотрела в иллюминатор, словно ожидая найти Уоррена именно там.

– Я-то знаю, в чем дело,– лениво проговорил Морган.– Наверняка его задержала вертлявая блондиночка из Нэшвилла. Помните – та, что впервые в жизни едет в Париж и уверяет, будто жаждет набраться там духовного опыта.

Пегги повернулась к нему; лицо ее вспыхнуло и порозовело на ветру. Она уже приготовилась выпалить какую-нибудь ответную колкость, но тут заметила ехидную усмешку на лице Моргана и, вместо того чтобы что-нибудь съязвить, показала ему язык.

– А!– воскликнула она бесстрастно.– Знаю ее – бессовестная кривляка! Таких девиц я вижу насквозь. Одевается как дешевая шлюха, но при этом не подпускает к себе мужчин на пушечный выстрел. Послушайте моего совета,– мисс Гленн оживилась и подмигнула,– держитесь подальше от женщин, которые жаждут набраться духовного опыта. Знаете, что это значит? Это значит, что телесного опыта они попросту боятся!– И вдруг вновь нахмурилась.– Нет, серьезно, что такое приключилось с Кертом? Даже учитывая прославленную непунктуальность американцев...

– Ха-ха-ха!– оживился капитан Томассен Валвик.– Тавайте я фам расскашу. Мошет, это похоше на историю с лошадь.

– Что еще за лошадь?– спросил Морган. Капитан Валвик дружелюбно фыркнул и согнул могучие плечи. Даже в сильный шторм, когда палуба ходила ходуном и шезлонги скользили по ней, словно притягиваясь друг к другу, он стоял прямо без всякого труда. Его лошадиное веснушчатое лицо сморщилось от удовольствия; светло-голубые глаза за стеклами очочков в тонкой позолоченной оправе блестели почти нечестивым блеском. Капитан даже зажмурился, смакуя приятное воспоминание. Он снова хрипло фыркнул в песочные усы, сдвинул большую твидовую кепку на одно ухо и небрежно повел рукой в сторону. Если бы на том месте кто-нибудь стоял, беднягу отнесло бы к противоположному борту.

– Ха-ха-ха!– загремел капитан Валвик.– Сейшас я фам расскашу. На моей родине, в Норвегии, есть такой обышай. Кок-та фы хотите останофить лошадь, фы кофорите "Тпру!". А у нас не так. Мы кофорим: "Брубублу-о-о-о-блуу!" Желваки на скулах капитана Валвика задвигались; он задрал голову, словно Тарзан над свежей добычей, и издал самый необычайный боевой клич, какой когда-либо доводилось слышать Моргану. Казалось, такое невозможно воспроизвести лишь обычным человеческим горлом. Вопль капитана походил на шум воды, выбегающей из ванны, когда вынимают пробку, и завершился на ликующей ноте, постепенно затихая, словно вода утекала по ржавым канализационным трубам, сокрушая все на своем пути; вопль был похож на симфонию, написанную каким-нибудь современным композитором для Духовых и струнных инструментов.

– Бру-блу-булу-у-у-ло-о-о-лу-у-булу-у-у!– вопил капитан Валвик, вначале опустив голову, но на самом кульминационном месте ее вскидывая.

– Наверное, это очень трудно?– осведомился Морган.

– Ах, нет! Я телать это легко,– широко осклабился его собеседник, кивая в подтверждение своих слов.– Но я хотел расскасать фам, про перфый раз, как я попробофал крикнуть так на лошадь, которая кофорить по-английски. Фаш лошадь меня не понял. Я расскасать фам как это было. В то фремя я был молотой и ухашивать са тефушка, который шил в штат Фермонт. Там фсегда идет снег, как в Норвегия. Фот я и решил прикласить ее покататься в санках чинно-плакоротно. Нанял лучшую лошатку и санки, какие пыли, и фелел тефушка быть котов к тфа часа тня. Снаете, я хотел происфести хороший впешатлений на моя тефушка. И вот я примчался к ее дому и уфител, что он стоит на крыльцо и штет меня. Фот я решил потъехать, как кофорится, с шик, и я скасал: "Брубублу-о-о-о-блуу!" – кромко и отчетлифо, шштопы мой лошать пофернул ф форота. Но не останофился. И я тумаль: "Ну и тела! Шшто такое с этот проклятый лошадь?" – Капитан Валвик взволнованно взмахнул рукой.– И я пофториль: "Брубублу-оо-о-блуу!" – и наклонился к самый лошадь и крикнул еще раз. И на этот раз лошадь пофернуль голофа и смотрель на меня. Но он не останофился! Протолшал пешать и пропешал мимо тома, кте стоял мой тефушк, и только припафил скорость и перешел ф калоп, кок-та я кричаль: "Брубублу-о-о-о-блуу!" И мой тефушк открыл сфой клас и смотрел на меня так смешно, но лошадь несся все тальше и тальше; я только смог встать в санки и снял мой шляпа и махаль ей все фремя, пока ехал тальше и тальше от она. Потом мы пофернули са пофорот, и я польше ее никокта не фитель...

Рассказ сопровождался живой пантомимой: капитан дергал за поводья воображаемой лошади. Завершив повествование, он немного взгрустнул, но тут же благожелательно осклабился:

– Я никокта не приклашал больше эта тефушк кататься. Ха-ха-ха!

– Не вижу ничего общего,– парировала Пегги Гленн, глядя на него в некотором недоумении.– При чем тут Керт Уоррен?

– Я не сналь,– сообщил капитан, почесывая затылок.– Я только хотеть расскасать история, я полакать... слушшайте, а мошшет, у нефо морская болеснь? Ха-ха-ха! Ах! Кстати, я расскасыфаль фам о том, шшто случилось у меня на сутне, кокта наш кок съел корохофый суп са фесь экипаж...

– Морская болезнь?– возмутилась Пегги.– Ерунда! Во всяком случае... бедняга, надеюсь, у него нет морской болезни. Мой дядя ужасно страдает, а еще сильнее мучается оттого, что обещал капитану показать спектакль на концерте, который состоится в последнюю ночь плавания... Как вы считаете, может, стоит пойти и посмотреть, что случилось с Кертом?

Она замолчала, так как на палубе показался стюард в белой куртке. Он стоял озираясь, явно стараясь кого-то найти. Морган узнал этого всегда веселого молодого человека с гладкими черными волосами и длинной нижней челюстью. Он убирался у него в каюте. Теперь, однако, вид у стюарда был довольно таинственный. С трудом держась на ногах на открытой палубе под порывами ветра, он кивнул Моргану и крикнул, пытаясь перекричать грохот волн:

– Сэр! Мистер Уоррен... передает вам привет и просит вас зайти. И ваших друзей тоже.

Пегги Гленн вскочила на ноги:

– С ним ведь ничего не случилось? Где он? В чем дело?

Стюард потоптался в нерешительности, затем поспешил успокоить ее:

– О нет, мисс! Ничего страшного. Просто он, по-моему, получил по голове.

– Что?!

– Ему подбили глаз, мисс. И еще дали по затылку. Только он, мисс, нисколько не расстроился, ну вот ничуточки. Когда я ушел, мистер Уоррен сидел на полу каюты, приложив к голове полотенце,– продолжил стюард, чуть ли не в полном восторге,– в руках у него был обрывок кинопленки, а ругался он так, что любо-дорого послушать. Да уж, мисс, врезали ему что надо, это факт. Друзья уставились друг на друга, а потом все одновременно ринулись внутрь, за стюардом. Капитан Валвик, отдуваясь и сопя в усы, бормотал страшнейшие угрозы. Толкнув тяжелую дверь, они буквально влетели в теплый коридор, пахнущий краской и резиной. Уоррен занимал большую двойную каюту, крайнюю по правому борту. Они спустились по шатким лесенкам, проскользнули мимо кают-компании и постучали в дверь под номером 91.

На физиономии мистера Кертиса Дж. Уоррена, обыкновенно отмеченной печатью лени и добродушия, сейчас застыло крайне злобное выражение. Он страшно ругался и богохульствовал, отчего атмосфера вокруг него клубилась и казалась отравленной. Вокруг его головы на манер тюрбана было повязано влажное полотенце; под глазом явно отметился чей-то кулак. Зеленоватые глаза мистера Уоррена с горечью взирали на друзей, а его волосы из-под повязки топорщились, словно у домового. В руке он сжимал нечто, напоминающее полоску кинопленки с перфорацией для записи звука, надорванную с одного конца. Кертис сел на краешек кровати и стал почти неразличим в тусклом желтоватом свете, льющемся из иллюминатора. В каюте царил страшный разгром.

– Входите!– крикнул мистер Уоррен и набрал в грудь побольше воздуха, словно задыхаясь. Затем взорвался: – Когда я поймаю этого трусливого, подлого сукиного сына, который попытался украсть у меня ценную вещь... я взгляну на похотливую рожу этой сволочи, которая наносит удары дубинкой...

– Керт!– взвизгнула Пегги Гленн, кидаясь его осматривать и ощупывать. Потом принялась поворачивать из стороны в сторону, словно хотела разглядеть ее через ухо насквозь.

Уоррен вздрогнул и ойкнул.

– Дорогой мой, но что случилось?– Глаза Пегги сверкнули.– То есть как вы допустили, чтобы подобное случилось? Вам больно?

– Детка,– с достоинством произнес Уоррен,– не стану отрицать: задета не только моя честь. Когда зашьют мою голову, я, наверное, стану похож на бейсбольный мяч. Что же касается того, что я будто бы нарочно допустил... Друзья,– заявил он угрюмо, поворачиваясь к Моргану и капитану,– мне нужна помощь. Я попал в переплет, и это не шутки.

– Ха!– проворчал Валвик, поглаживая огромной ручищей усы.– Фы только скашить мне, кто фас утариль, та? Тут я поймаю его и ка-ак...

– Я не знаю, кто это сделал. В том-то и трудность.

– Но... за что?– спросил Морган, обозревая разгромленную каюту. Уоррен горько улыбнулся:

– А это как раз по вашей части, старина! Вы, случайно, не знаете, нет ли среди пассажиров каких-нибудь международных жуликов? Обычно они носят титул – принц такой-то или княгиня разэтакая – и заняты в основном тем, что прожигают жизнь в Монте-Карло. Не знаете? Дело в том, что у меня украли один документ государственной важности... Да-да, я не шучу. Я не знал, что эта проклятая штука у меня. Мне и в голову это не приходило... я думал, ее уничтожили... Повторяю, я попал в переплет; мне абсолютно не до смеха. Садитесь куда-нибудь, и я вам все расскажу.

– Первым делом вам срочно нужно показаться врачу!– горячо возразила Пегги Гленн.– Я не допущу, чтобы вам отшибло память или что-то в этом роде...

– Детка, послушайте,– Уоррен сдерживался из последних сил,– кажется, вы до сих пор ничего не поняли. Это настоящая бомба. Это похоже... на один из шпионских романов, которые сочиняет Хэнк, только поновее; да-да, по здравом размышлении я понимаю... Так вот, слушайте. Видите эту пленку? Он передал пленку Моргану, который поднес ее к иллюминатору, чтобы лучше разглядеть. На всех кадрах присутствовал представительный седовласый джентльмен в вечернем костюме. Он стоял раскрыв рот, очевидно, произносил речь; потом поднял кулак – речь, видимо, была зажигательная. В облике почтенной особы смутно чувствовался какой-то непорядок: галстук съехал на сторону и болтался под самым ухом, а над головой и плечами мелькали какие-то кружочки. Сначала Морган решил, что тогда шел снег. Однако на самом деле это оказалось конфетти. Лицо героя фильма было смутно знакомым. Через некоторое время до Моргана дошло: перед ним не кто иной, как великий дядюшка Уоррена, важная персона, самая напыщенная и высокопарная фигура в администрации президента США, мощный политик, который "делает погоду", верховный жрец. Слушая по радио его бодрый, успокоительный голос, миллионы американцев начинали мечтать о новой, лучезарной эпохе национального процветания, об эре товарного изобилия, беспроцентных займов и прочих радостей. Его достоинство, его ученость, его изысканные манеры были общеизвестны...