Текст книги "Ведьма отлива"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 11

Если бы Марион не смеялась…

Гарт не испытывал удовольствия от того, что он должен был сказать ей. Диагноз – это одно дело. Любой врач, будь он специалистом по телесным или психическим заболеваниям, умеет управлять своими эмоциями так, чтобы они не влияли на его суждения. И врач не должен лечить тех, кто ему слишком близок и дорог.

И все же это был удивительный смех: жесткий, с привкусом жестокости. Марион сидела, строго выпрямившись, на искусно уложенных волосах отблескивало пламя свечи. Вся комната пропахла ее духами.

Она сидела на стуле со спинкой из перекладинок, на фоне белого простенка между двумя решетчатыми окнами. Маленькие язычки пламени от свечи отражались в ее глазах. Закинув обе руки за голову, расставив локти, Марион с кошачьей грацией откинулась назад и заложила ногу на ногу.

– В чем дело, Дэвид? Почему вы не скажете мне, чтобы я не смеялась так громко? Почему вы не окажете мне, чтобы я говорила шепотом? Почему не скажете, что здесь вокруг полно людей и может разразиться скандал?

– А вы сами не понимаете?

Казалось, что это замечание так глубоко задело Марион, что погасить раздражение могли либо проклятия, либо молитва.

– Можете не волноваться. Никто нас не услышит: здесь слишком толстые стены. Никто не видел, как я проскользнула сюда. Или вы думаете о Винсе?

– Интересно, Марион, сможете вы догадаться, о чем я думаю на самом деле?

– Винс спит. Я подсыпала хлорал в его виски. – В ее тоне звучали и ворчливость, и задабривание, она одновременно и атаковала, и подлизывалась с неубедительной нежностью, но заговорила все же тише. Хотя все еще казалось, что она может что-нибудь выкрикнуть насчет всеобщей несправедливости. – Не будьте глупым, Дэвид. Я не хочу с вами ссориться.

Я стараюсь быть с вами любезной. Хотя порой мне хочется убить кое-кого из знакомых мужчин.

– Особенно если учесть, что на самом деле вы попытались убить женщину, заметил Гарт.

Марион опустила руки и выпрямилась.

В одном из углов комнаты дедовские часы скорее прохрипели, чем пробили. Гарт пошел обратно к дверям. Задвижка на них была новая, но щеколда деревянная. Время и на этом островке прошлого все же двигалось вперед. Гостиницу построили в те времена, когда жизнь Англии зависела от шерсти, перевозившейся на кораблях, которые требовалось защищать от пиратов; и Фальк де Равен, первый Смотритель пяти портов, наблюдал за проливами со своей башни.

Но сейчас не стоило об этом думать. Если какое-то время стоять неподвижно, прислушиваясь к голосам прошлого, то можно поверить, что ваши чувства или чувства вашей собеседницы не слишком важны, поскольку другие люди испытывали их прежде и будут испытывать потом, когда вы покинете этот мир. Но в действительности они имели значение, ибо были сейчас единственной реальностью.

Гарт запер дверь на задвижку.

Посреди комнаты стоял огромный круглый стол, около него еще один стул с решетчатой спинкой. Дэвид поставил свечу на стол и сел напротив Марион. Хотя свеча едва освещала ее лицо, Гарту не требовалось ее видеть. Раздувающиеся ноздри Марион создавали вопиющий контраст с ее романтически-нежными духами.

– Винс, как я понимаю, рассказал вам, что сегодня произошло, – сказал Гарт.

– Убийство? Милый, милый Дэвид! Это очень неприятно для вас!

– Да, неприятно. Глинис Стакли была задушена в… – тут он заколебался, в павильоне на пляже за домом Бетти. Все улики доказывают, что ее убили либо сама Бетти, либо я.

– Какое несчастье!

– Да. Но кто на самом деле убийца? Я сомневаюсь, что даже инспектор Твигг, офицер полиции, который смертельно ненавидит меня, действительно верит, что я мог убить Глинис. Следующей у него на подозрении Бетти. А Бетти не виновна.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я знаю Бетти. Хорош бы я был как врач, если б не мог составить свое мнение о психике человека. Или душе, если хотите.

Лунный свет блестел на решетчатых окнах. Напольные часы, так неторопливо, будто они – само время, пробили в тишине.

– Твигг – одно дело, Марион. Каллингфорд Эббот – другое. Он не более проницателен, чем Твигг, но опытнее в общении с людьми того круга, который Твигг ненавидит. Его первым побуждением было допросить миссис Монтегю; он это скоро сделает и сможет узнать от нее правду. А еще, после разговора, который состоялся у нас с ним сегодня вечером, он намерен допросить и вас тоже.

– Вы сказали ему, – прошептала Марион. – Какие бы грязные мысли у вас ни возникли… как вы могли? Потому что… потому что этот венский доктор говорит, что в нашей жизни самые глубинные желания имеют корни в сексуальном влечении?

– Что бы он ни говорил, я полагаю, что в вашем случае – да. Во всяком случае – в некоей разновидности сексуального влечения.

– Вы подлец, – прошипела Марион, потом, задыхаясь, вскочила на ноги. – О Господи, помоги! Какой же вы подлец! А я считала вас своим другом! И другом Винсента!

– Сядьте, Марион, – холодно сказал Гарт. – Вы напрасно испугались. Я ничего не говорил Эбботу.

– Как это?

– Я ничего ему не сказал. Я обещал вам помощь и сдержу свое слово. Но есть и другие люди.

– Вы глупец! Вы явно ненормальны! Вы вообразили себе, что это я сегодня убила ту отвратительную особу в райской обители вашей любовницы?!

– Ох нет.

– Тогда что?..

– Я не говорю, что вы убили ее, хотя, возможно, могли. Я имею в виду другой инцидент, связанный с убийством, возможно даже, спровоцировавший убийство, служивший тому, чтобы запутать след. Я имею в виду попытку задушить миссис Монтегю в пятницу вечером. Скажите, Марион. Ведь это вас она обозвала шлюхой, да?

Тикали часы, время с шелестом утекало в вечность.

– Часть вашей истории звучала правдоподобно. То, что миссис Монтегю позвала вас ночью в дом, откуда были отосланы все слуги, и то, что она кричала в полутемном доме, кажется правдой. Но почему эти крики должны были так сильно разозлить Глинис Стакли? Почему они вообще ее задели, кем бы она, в конце концов, ни прикидывалась? А вот вас, Марион, это задевало всякий раз, когда вы позволяли себе об этом вспоминать.

Марион Боствик, гибкий призрак в белой длинной, обильно украшенной оборками ночной рубашке, метнулась к двери. Заскрипели и закряхтели старые половицы, задрожало пламя свечи.

Но далеко она не убежала; возможно, она и не собиралась этого делать. Она вернулась, быстрой легкой походкой, и встала перед Гартом.

Дэвид сидел неподвижно, прикрывая правой рукой глаза от слабого света свечи.

– Извините, Марион.

– В чем вы меня обвиняете? В чем?

– Вы действительно хотите, чтобы я вам сказал? Все?

– Да!

– Бедняга Винс никогда не встречался с Глинис Стакли. А вы встречались. Не он был ее жертвой, а вы. Все мотивы кроются здесь. Надеюсь, вы понимаете, к какому заключению это ведет?

– Нет!

– Ну, не важно. Не это сейчас нас интересует. Давайте вернемся к реальным событиям в Хэмпстеде вчера вечером. – Гарт опустил руку и поднял глаза. – Когда миссис Монтегю, не помня себя, выкрикнула обвинение в ваш адрес, вы тоже потеряли голову. Я знаю, вы не собирались ее убивать. Но вы зашли слишком далеко. И вам надо было это как-то объяснить.

Глинис Стакли не было в доме. Я думаю, вы видели ее где-то тем вечером, поэтому могли описать ее одежду. Хотя здесь я только предполагаю. А вот по поводу остального – это уже не предположения.

Вы – девочка с не слишком богатым воображением, Марион, но решительности и хитрости у вас не отнимешь. Вы храбры, жестоки и готовы на все. Если бы вы обвинили Глинис Стакли в попытке убийства, естественно, все поверили бы вам, а не ней. Тем более, что она и правда шантажистка. Конечно, и миссис Монтегю, с ее ужасом перед скандалами, придя в себя и все обдумав, поддержала бы вас и подтвердила бы вашу историю.

Вы не сомневались, что она вас поддержит. Эта уверенность сквозила в каждом слове, которое вы мне сказали вчера вечером в Хэмпстеде. Родная сестра Глинис поверила в вашу выдумку. Вы отперли дверь подвала изнутри; если бы вы не забыли про задвижки и отодвинули их тоже, я бы и сам вам поверил. И если бы это была единственная ваша вина…

– Единственная? – возмутилась Марион. – Единственная? Вы назвали меня этим словом, или все равно, что назвали, и говорите, что это еще не все?

– Нет, Марион. Вы знаете, что это не все.

В темноватой комнате ее быстрое дыхание производило жуткое впечатление. Казалось, она задыхается.

Гарт тоже вскочил, теперь такой же бледный, как она.

– Умоляю вас, миссис, воздержитесь, не говорите, что я читаю вам морали. Вы не «развратница»: пусть вас судит тот, кто сам не был человеком из плоти и крови. Это просто жестокость юности. Вы – как ребенок, который неожиданно взбрыкнул на то, что является суровой реальностью, а потом, потерпев неудачу, вынужден был взывать ко всему взрослому миру о защите. Когда этот призыв не услышали, вы решили использовать другое оружие, например ваши женские чары, как вы собирались использовать их со мной.

– Как вы смеете!

– Стоп, Марион. Я сказал вам правду.

– Тетя Бланш…

– Да. Мы должны вспомнить о ней и о том, что она вам сказала. Как любой другой ребенок, Марион, вы при желании можете признать факты, касающиеся вас, сколько бы обидными они вам ни казались. Если бы миссис Монтегю назвала вас шлюхой, и не более того, вы не впали бы в такое неистовство. Было что-то еще. Что?

– Кто-то слушает под дверью, – сказала вдруг Марион изменившимся голосом.

Повисла тишина.

Оба окна были закрыты. Свеча горела ровно в неподвижном воздухе. Под этими черными балками, по этим старинным скрипучим полам почти невозможно было передвигаться без шума. Гарт подошел к двери, тихо отодвинул задвижку, очень осторожно поднял щеколду.

Слева от двери его спальни сквозь бутылочное стекло окна в конце коридора светила луна.

Вправо коридор тянулся футов на пятнадцать-двадцать до лестничной площадки: лестница вела в небольшую гостиную внизу. Запах старого дерева и камня, вымытых каминных решеток и полировочных паст для меди витал в коридоре, как запах прошлого. На некотором расстоянии от двери было еще одно, открытое, окно, и за ним шелестела густая листва деревьев.

Кто мог подкрасться к дверям, если это только не очередная уловка Марион? Закрыв дверь и обернувшись, Гарт не обнаружил и следа давешнего напускного спокойствия и уверенности. Марион оперлась на спинку стула в глубоком отчаянии, тем более глубоком, что воспринималось оно как несправедливость.

– Дэвид, что мне делать? Помогите мне! Я не прошу многого, я прошу только помощи. Не стойте там как бревно. Помогите мне! О господи, что мне делать?

– Не знаю.

– Кто там был? Это был…

– Никого! Никого там не было! Хотя если вы не будете говорить тише, то поднимете весь дом. – Гарт помолчал немного и заговорил тверже: – Понимаете вы хотя бы сейчас, что чуть не стали убийцей? Вы чуть не убили женщину, от которой ничего, кроме добра, не видели?

– Ох, зачем говорить об этом. Я это сделала, что вам еще надо?

Гарт смотрел на нее.

– Я не хотела этого, но что еще было делать? – продолжала Марион. – Вы сказали, что не собирались бранить меня!

– Я не собираюсь вас бранить. Вы отдаете себе отчет, что вы обманули полицию? – Тут он спохватился. – Нет, нет, в вашем состоянии вы, полагаю, и не могли действовать иначе. Дело в том…

На огромном круглом столе стояла деревянная коробка, наполовину заполненная сигаретами. Он оставил их здесь в пятницу. Вынув из коробки сигарету, Гарт поднес к ней свечу и очень удивился, обнаружив, что руки его дрожат. С большим усилием он все-таки справился с этой дрожью. Заплаканные глаза Марион искоса следили за ним.

– Теперь дальше, – сказал он. – Откуда вы узнали, во что была одета Глинис Стакли в пятницу вечером?

– Ох, какое это имеет значение?

– Отвечайте!

– Я ее видела. Она там была.

– Где она была?

– Она сидела на дороге возле дома дяди Села. Я видела ее, когда шла пешком, хотя сделала вид, что не заметила. Она ждала.

– Ну?

– Я подумала, что тетя Бланш попросила ее прийти тогда же, когда и меня, и решила, что эта мерзавка боится, что ее заманят в ловушку и схватят. Вот она и ждет. Но я знала, что она никогда не сумеет доказать, что ее не было в доме, если я поклянусь, что она там была. Даже ее таксисту не поверили бы. Я бы не добилась, чтоб ее повесили, но посадить в тюрьму могла бы.

– Марион, ради бога!

– Вы хотели, чтобы я рассказала вам правду, не так ли? Чего вы хотите?

– Значит, вы встречались с Глинис Стакли прежде?

– Да. И вы это прекрасно знаете!

– Где вы с ней встретились?

– Когда была в Париже с… В Париже.

– Она вас шантажировала?

– Ей пока это не удавалось. Но она собиралась.

– Что она о вас знала? Это было…

И тут, за шаг до цели, Гарт заколебался. Глаза Марион наполнились слезами.

Даже если бы у него были иные причины для сомнений, помимо деликатности, все равно останавливаться было глупо. За Марион стоял кто-то еще, и этот «кто-то» не остановился бы перед новым убийством, если б того потребовали обстоятельства.

Но Гарт колебался. Марион (способная уловить мельчайшую перемену в настроении человека) заметила это сразу. Она вскочила, умоляя:

– Я понимаю, о чем вы спросите. Но я скорее умру, чем скажу вам. Я не собираюсь сообщать всему свету… Что скажут люди, если узнают. Если вам все известно, Дэвид, чего ради просить меня унижаться? И сколько это продлится?

Гарт посмотрел на сигарету, бросил ее на пол и придавил каблуком. Он отвернулся от Марион, потом повернулся опять.

– Вы не сделаете этого, Дэвид. И вы сами это знаете. Достаточно того, что случилось. Как мне быть?

– Не знаю! Возможно, вы не так уж виноваты. Видит бог, в нашей жизни много лжи и суеты. И Винс вас любит – это мое личное соображение. Если бы имелась какая-нибудь возможность скрыть все это, не подставив под удар Бетти…

– А разве такой возможности нет?

– Может быть. Я должен все хорошенько обдумать. Это будет нелегко. И если кто-нибудь посторонний слышал нашу беседу и понял, о чем речь…

Гарт осекся и обернулся.

Что бы ни слышала Марион раньше, сейчас сомнений не было: их подслушивали. Крадущиеся шаги были едва слышны, но обувь задевала за плинтус. Потом все стихло.

Часть третья
МРАК

Как хорошо известно, воскресенье в Англии посвящается отдыху и посещению церквей. Магазины, увеселительные заведения и рестораны в Сити закрыты весь день, другие рестораны открыты только с часу до трех и с шести до одиннадцати вечера. Однако многие музеи и картинные галереи в воскресенье работают.

Бедекер. Лондон и его окрестности. Путеводитель

Глава 12

Тепло воскресного полдня, блеск яркого солнца на воде и протянувшиеся вдоль моря сады придавали Фэрфилду такое очарование, которое могло бы ввести в заблуждение новичка.

Правда, хотя прилив и пошел на убыль, пляж был пуст: купание в воскресенье не допускалось. Все горожане, направлявшиеся в церковь, были одеты в выходные костюмы, и вдоль всей набережной, от памятника Флоренс Найтингейл до «Ройял Альберт аквариум», солнце то и дело вспыхивало на приподнимавшихся цилиндрах и величаво склонявшихся зонтиках.

На Виктория-авеню, параллельной набережной, располагались два роскошных отеля, «Палас» и «Империал», с башнями, вывесками, написанными золочеными буквами в два фута высотой. По самой Виктория-авеню тряслись машины с такой приличной скоростью, что лошади пугались. На садовых клумбах алые герани, синие лобелии, белые алисоны образовывали круги и треугольники в стиле рококо.

Июнь, 16-е, воскресенье.

Дэвид Гарт посмотрел вдоль набережной, будто надеялся кого-то увидеть, но в то же время кого-то избегал.

Он поднялся по ступеням к «Ройял Альберт аквариум», постоял немного, повернувшись спиной к чугунным украшениям фасада, и оглядел сады. Он уже дважды посмотрел на часы, когда увидел Каллингфорда со свежим цветком в петлице и в сверкающем цилиндре.

– Но, мальчик мой, – спросил Эббот, осторожно поднимаясь по ступеням, почему здесь? Почему вы выбрали это место? – Он вздел свой монокль и начал изучать фасад. – Знаете, это настолько ужасающе безвкусно, что мне даже нравится. – Он перевел взгляд на Гарта: – Кстати говоря, об ужасах…

– У меня была ужасная ночь, я не мог заснуть.

– Вы выглядите так, будто не спали месяц. Так все плохо?

– Да. Это одна из причин, почему я вам позвонил.

Даже в чванливом Фэрфилде все же звенели голоса, звякали велосипеды. Афиша на двери большими красными буквами извещала об автомобильных гонках на треке в Уэйбридже.

Здесь, на залитой солнцем набережной, среди празднично одетых людей, тревоги Гарта немного отступили.

– Скажите, – продолжал он, – насколько велик ваш авторитет в департаменте уголовного розыска?

– Хм… Полагаю, я получу все, что мне нужно, если захочу.

– Я так понимаю, что дело Глинис Стакли поручено Твиггу?

– Я тоже так понимаю. – Черты лица Эббота заострились. – И что?

– Зайдемте внутрь, – сказал Гарт.

Из парка с эстрады донеслись звуки настраиваемых инструментов. Там начала собираться толпа. Внутри здания аквариума было темно и влажно, хотя вода, заключенная за стеклом, казалось бы, не должна была пропитывать все вокруг.

– Одна из причин, почему я выбрал это место, – продолжал Гарт, – в том, что Твиггу неудобно было бы следить за мной здесь. Я собираюсь защищаться.

– Защищаться?

– Да. Вы знаете, что является лучшей защитой? Как вы смотрите на то, чтобы заключить соглашение?

– В зависимости от того, что вы предлагаете.

– Конкретно, я хочу договориться с вами о Твигге. Я хочу, чтобы вы не дали ему допрашивать Бетти или Марион – их обеих – в течение ближайших суток и чтобы вы сами этого не делали.

Собеседники шли по гулкому, безлюдному залу, не столько рассматривая рыб за стеклом, сколько наблюдая друг за другом. Потом они остановились, и Эббот заявил:

– Мой милый мальчик! Не слишком ли много вы просите?

– Согласитесь, я прошу только краткое перемирие. И при этом…

– О, не волнуйтесь. – Усы Эббота приподнялись в сардонической ухмылке. Я – не самый ярый защитник правил. Хотя вы приглашаете меня перейти на сторону противника.

– Нет-нет! Я говорю о соглашении.

– А что вы предложите в обмен?

– Думаю, что смогу предложить вам разгадку убийства. Подождите!добавил он. – В других обстоятельствах, знаю, такое высказывание было бы абсолютной нелепостью. Любитель, который соперничает с полицией, – это только в книгах бывает.

– Совершенно верно. Твигг думает, что вы именно этим и занимаетесь.

– Я мог бы придумать такой рассказ.

– Да, вроде того.

Они двинулись дальше мимо скучных рыб. В стекле отражалось обеспокоенное лицо Гарта и цинично-веселое – Эббота.

– Черт возьми, у вас крепкие нервы! – бросил Эббот. – Только не знаю, насколько это выполнимо, вот в чем вопрос. Твигг считает, что вы вредный тип – сердитый малый, как он выражается. А кроме того, он и на меня имеет зуб. – Эббот колебался. – Послушайте, что произошло с прошлого вечера?

– О, со вчерашнего вечера все горит веселым, синим пламенем! Вы представляете себе, что это значит – иметь на руках двух обезумевших женщин?

– Эту, мой милый, ремарку можно неверно истолковать.

– Да. Хорошо. – Гарт закрыл глаза, потом открыл и пошел дальше: – Я, кажется, потерял чувство юмора, так же как чувство меры и желание говорить правду. Беда в том, что взрыв может грохнуть в любую минуту. Твигг приехал в Рейвенспорт из Лондона рано утром. Между прочим, почему это дело ведет рейвенспортская полиция? И почему вы все устроили там штаб-квартиру? Разве дом Бетти относится не к Фэрфилду?

– Формально да. Но полиция Фэрфилда, пожалуй, слишком похожа на жителей Фэрфилда. Рейвенспорт, хоть он и древнее, более современен. Кстати, о Твигге: он кое-что раскрыл, о чем непременно намекнет Бетти. Одно обстоятельство касается ее велосипеда.

– О?..

– Другое связано с куском белого шнура. Я не сумел выяснить подробностей. Твигг даже самой Бетти собирался только намекать, а мне и подавно не скажет. – Эббот задумался. – Ладно, Гарт, предположим, я соглашаюсь на ваше фантастическое предложение. Держитесь!

– Да?

– Я не думаю, что из этого что-нибудь получится, но попробуем. А что, если я сам присоединюсь к охоте и буду иметь удовольствие увидеться с миссис Боствик…

– Вы не должны встречаться с Марион. Это часть моего плана.

– Проклятье, – Эббот холодно улыбнулся во весь рот, – и вы собираетесь действовать на свой страх и риск! Что у вас за план?

Над садом проплыли первые звуки увертюры.

Эббота, казалось, раздражала музыка. Он развернулся, пошел назад и, даже не спросив ни у кого разрешения, закрыл большие входные двери аквариума. Все звуки сразу стали глуше, только где-то капала вода. Помещение, кажется, стало еще более влажным и мрачным. Но у Дэвида Гарта наконец-то появилась надежда.

– Сегодня после завтрака, – ответил он, – я ходил на главпочтамт Рейвенспорта. Как вы и советовали.

– А, чтобы отправить телеграмму Филдингу?

– Я не стал рисковать с телеграммой. Майкл мог не получить ее вовремя, он мог вообще ее не получить. Сегодня утром он должен был быть в больнице Барта. Я поговорил с ним по телефону.

– И?..

– Эббот, здесь я был совершенным глупцом. Если чувствительный простофиля Майкл увлекся покойной Глинис – или, точнее, если она нарочно подцепила его, – то это, конечно, никакое не совпадение. Все не случайно. И если Майкл сможет ответить нам на два вопроса, это уже первый шаг к тому, чтобы загнать убийцу в угол. Но я не могу ждать: Твигг слишком близко.

– Особенно если учесть, что вы все еще не рассказали мне о своем плане наступления! Что вы задумали?

Гарт достал часы, проверил время и убрал их обратно.

– Поезд Майкла прибудет в Фэрфилд через двадцать минут. Бетти привезет Майкла в кебе в отель «Палас». Если я в это время буду стоять возле отеля, значит, что вы приняли мой план, и кеб останавливается. Если меня возле отеля нет, они поедут в другое место.

– Что-нибудь еще?

– Да. Винс и Марион Боствик тоже туда придут. Эббот, – добавил Гарт с прямотой отчаяния, – я прошу вас простить меня за то, что поставил вас в такое положение. Я прошу у вас прощения за то, что все это может показаться вульгарным или мелодраматичным…

– Мой мальчик, – прервал его Эббот, сдержав смешок, – никогда не извиняйтесь за такого рода мелодрамы. Это доставляет мне удовольствие. Клянусь Юпитером!

Гарт и Эббот смотрели друг на друга совсем уже в ином настроении. Гулкое эхо их голосов запуталось в железных фермах.

– На таком сборище, знаете ли, – продолжал Эббот, – что-нибудь должно выясниться.

– Надеюсь.

– Присутствие мистера и миссис Боствик на этой конференции необходимо?

– Да. Им это не нравится, но ведь это никому не нравится, особенно Бетти. Хочу только добавить, хотя в данный момент это не имеет для вас никакого значения. Как ни смешно, Марион Боствик на самом деле понятия не имеет, кто настоящий убийца.

– А с какой стати ей это знать?..

– Простите меня, – спохватился Гарт, – но этого нельзя говорить, и, возможно, это не будет сказано никогда.

– Послушайте, а если ваш план провалится?..

– Если он провалится, – сказал Гарт, – полиция потеряет только сутки. Если же я преуспею, то, по крайней мере, три человека сохранят то, чем они дорожат больше всего на свете. Что вы скажете?

– Действуйте! Я говорю «да».

В зале было жарко; солнце на мгновение осветило влажные плитки пола, когда одна из створок распахнулась, впустив человека с улицы. Хэл Омистон словно принес с собой звуки музыки, притихшие, как только он закрыл дверь.

– Возьмите, – сказал Хэл, подходя к Гарту и протягивая две скомканные бумажки по пять фунтов. – Я вообще не должен был их поднимать. А теперь заберите их, понятно?

Даже всегда невозмутимый Эббот широко раскрыл глаза, отчего его монокль выпал и повис на шнурке. В полумраке Гарт не видел выражения лица Хэла. Молодой человек был, что называется, разодет в пух и прах: кремовый костюм с черной окантовкой по карманам и отворотам, высокий воротничок и широкий голубой шейный платок. Одним словом, он был одет (как сказал бы сам Хэл) в лучших традициях хорошего вкуса.

– Вот, – Хэл чуть не кусался, – и я никогда больше не буду называть вас Нанки!

– Благодарю. Это уже кое-что. Но лучше оставь деньги на случай крайней необходимости.

– Так вы снова? – взвился Хэл. – Позвольте мне быть честным, для разнообразия. Не думаю, чтобы вас когда-нибудь так оскорбляли, как можете оскорбить вы. О, не своих пациентов! Они – люди пожилые, а то и дряхлые. Но вы не понимаете молодых людей; вы их терпеть не можете. Вы, должно быть, и родились-то уже стариком.

– Ну, может быть, это и правда.

– Ваш автомобиль отремонтировали, – сказал Хэл. – Я уговорил своего друга, здесь, в Фэрфилде, починить его даже в воскресенье. И приехал я из Лондона только для этого. А теперь, мой уважаемый предок! Вы заберете свои десять фунтов или мне придется самому заталкивать их в ваш карман?

– Говорю, оставь их себе. Оставь себе и делай с ними что хочешь. Я был бы рад думать, что эта замечательная перемена…

– О, я не изменился. Это вы начали меняться. Возможно, и к лучшему.

– Хэл, скажи мне только, что…

– Да. У старушки Бет – простите, леди Колдер – неприятности. Я не понимал, насколько они велики, пока не побеседовал полчаса назад еще раз с инспектором Твиггом. Этот хитрец перво-наперво просит, чтобы вы дали показания, а сам никогда не скажет, что к чему. А я хочу помочь. Что бы вы, что бы Ваше Высокомерие ни думали, у меня тоже есть чувства!

– Молодой человек, – вклинился Эббот, неприязненно подняв монокль, – так вы просто хотели помочь, когда позвонили, не назвавшись, в полицейский участок?

– Вы ничего не докажете, дружище Эббот, а я ничего не признаю.

– Вам и не надо признаваться, дружок. Ваш дядюшка все знает так же хорошо, как и я. Некто позвонил в полицейский участок и сообщил об убийстве…

– Об убийстве? – Голос Хэла стал выше и тоньше. – Я ничего такого не говорил!

– Кто-нибудь другой позвонил бы в Фэрфилд, не в Рейвенспорт. Но вы только что привезли в Рейвенспорт высокое должностное лицо из Скотленд-Ярда. И, как я понимаю, решили, что так будет лучше. А?

– Я был зол. И вы бы разозлились на моем месте.

– Ага! – буркнул Эббот.

– Мой благочестивый дядюшка волочится за старушкой Бет. Он скрывается, но на самом деле так оно и есть. Я подумал, что забавно было бы сказать полицейским, что они найдут кое-что «интересное», если явятся в коттедж поздно вечером. Представляете, какие толки пошли бы по Фэрфилду? Я сказал «вечером». Какой-то бестолковый сержант неправильно понял, вот и все.

– Значит, вот и все?

– Да! Я сожалею, что поступил так. Вот.

Хэл сделал стремительное движение. Гарт и подумать не мог, что мальчик на такое способен. Хэл бросился вперед, затолкал свернутые банкноты в боковой карман Гарта и отскочил. Жар накаленного дверного стекла опалил его лицо.

– И зачем лицемерить, словно во времена старой королевы… Это вам не раз-два-три, как теперь. Взять хотя бы Марион Боствик.

Пока Гарт не осознал, что музыка сменилась беззаботными мелодиями Гилберта и Салливана, он не понимал, что в аквариуме появилось довольно много людей и все они смотрят на них.

– Молодой человек, – настороженно спросил Эббот, – что это вы такое сказали о миссис Боствик?

– Не спешите, мистер полисмен! Я ничего не имею против Марион, если вы об этом. Может, мне просто не повезло.

– В самом деле?

– Вы меня слышали. Я говорил о притворстве. Они взяли ее в дом еще в Индии, когда ей было четырнадцать; красотка, даже тогда, я бы сказал. Я встретил ее четыре года спустя, в девятьсот пятом, за три месяца до того, как Винс Боствик положил на нее глаз. Если есть что-нибудь, о чем эта девушка может говорить без конца, так это о том, как она любит молодых людей. Спросите у доктора Дэвида Гарта, если сама Марион вам этого не говорила.

Гарт промолчал. Он смотрел в пол и едва ли слышал, о чем идет речь.

– Ну так она лжет, – выпалил Хэл. – Я довольно настойчиво пытался, после того как она вышла замуж. И вот случайно узнал, что и Майкл Филдинг тоже. Я тогда думал, что у нее, должно быть, специфические сексуальные вкусы, но…

– Сексуальные вкусы, – повторил Эббот, – сексуальные вкусы.

Эббот, этот на вид беспутный человек, был, казалось, до глубины души оскорблен подобными словами.

– Молодой человек, – сдержанно сказал он, – вам никто никогда не объяснял, что не следует говорить о леди в таких выражениях?

– Говорили, и не раз. Вы меня поняли насчет притворства? Впрочем, вы уже старый…

– Я достаточно стар, чтобы быть вашим отцом, – сказал Эббот. – И я еще способен задать вам такую порку, что вы запомните ее на полгода.

– Это да, мистер Каллингфорд Эббот, и потом хорошо заплатите мне, чтобы дело не дошло до суда.

Монокль Эббота опять повис на шнурке. Он потянулся к горлу Хэла.

– Спокойно! – сказал Гарт. – Возьмите себя в руки, я вам говорю!

В чем дело, Нанки? – обратился к нему Хэл. – Я извинился, так? Я стараюсь для вас и старушки Бет как могу, так?

– Хэл, тебе лучше уйти. Хотя погоди немного. Если бы понадобилось, ты бы поклялся, что ты и Майкл Филдинг самым галантным образом ухаживали за миссис Боствик и что она отказала вам обоим?

– Гарт, – сказал Эббот, – неужели и вы тоже утратили все понятия о приличиях?

– Тихо! Хэл, ты и Майкл согласились бы дать такие показания?

– Могу держать пари, Майкл возражал бы. У него в роду пасторов больше, чем на двадцати страницах Крокфорда, и он собирается стать доктором, как и вы. Однако, если я получу кое-что в компенсацию за свои хлопоты, я не против.

– Ты получишь компенсацию, я обещаю. («Держитесь, Эббот!») Это все, Хэл. Спасибо.

Хэл выскочил, оставив дверь открытой, снова донеслись звуки музыки. Эббот с сердцем захлопнул ее. Повисла пауза.

– Извините, – через мгновение проворчал Эббот. – очень глупо с моей стороны. Вспылил.

– Все в порядке.

– Вы обошлись со мной сегодня так же, – сказал Эббот, – как я обошелся с вами вчера, когда вам хотелось свернуть шею Твиггу. Ну, вернемся к нашим баранам. Все одно и то же! «Сексуальные вкусы». Прямо так и говорится! Куда идет мир?

– Я теперь понимаю, что Майкл Филдинг не такая уж юная невинность. Придется немного по-иному разложить карты для нашей встречи. Нам не нужна Марион, и тем более Винс.

– Хм… Этот ваш план, хотелось бы верить, включает в себя объяснение убийства?

– О да. И в этом вся загвоздка.

– Фу-ты! Но…

– Я не сказал, что эту тайну трудно разгадать, совсем нет. Я сказал, что в этом вся загвоздка.

– Вы заметили, – уже спокойней поинтересовался Эббот, – что говорите совсем так же, как принц Ариман в одном из ваших рассказов?

– Простите. – Гарт посмотрел на часы. – Эббот, мы должны поспешить. Поезд уже прибыл. Как бы ни повернулась судьба, мы приблизимся к разгадке. Вы готовы?

Яркое солнце ослепило их на набережной. Шелест аплодисментов стоящих и сидящих вокруг эстрады зрителей приветствовал окончание попурри из мелодий Гилберта и Салливана. Аплодисменты, не слишком бурные, но и не холодные, не равнодушные, не экстравагантные, соответствовали небу, морю и порядку вещей.