Текст книги "Убийство в музее восковых фигур"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Не знаю, – ответил Бенколен. Со стороны казалось, что он слегка тронулся разумом. Но на основе собственного опыта я знал, что это означает одно – сыщик взял след.

– Ну а теперь оставим мадемуазель Мартель на некоторое время в одиночестве. Еще один взгляд…

Мой друг опустился на колени рядом с телом. Оно уже не вселяло ужас. Застывшая поза, мертвый взгляд, сбитая набок шляпка придавали ему вид менее реалистичный, чем у восковых фигур. Бенколен снял с шеи девушки тонкую золотую цепочку и еще раз внимательно ее изучил.

– Рывок был очень резкий. – Он сильно растянул цепочку, чтобы продемонстрировать ее прочность. – Звенья хотя и маленькие, но очень крепкие. Несмотря на это, они разорваны.

Когда Бенколен поднялся с колен и направился к лестнице, Шомон спросил:

– Неужели вы хотите оставить ее здесь одну?

– Почему бы и нет?

Молодой человек в растерянности провел ладонью по лбу и сказал неуверенно:

– Не знаю. Наверное, ей уже ничто не сможет повредить. Однако вокруг нее при жизни всегда было так много людей. А это место выглядит таким зловещим. Вы разрешите мне побыть с ней?

Шомон чувствовал себя крайне нервозно под полным любопытства взглядом Бенколена.

– Понимаете, – попытался объяснить капитан; лицо его окаменело, – глядя на нее, я все время вспоминаю Одетту. Господи, – добавил он безжизненным голосом, – я ничего не могу с собой поделать.

– Успокойтесь! – жестко сказал Бенколен. – Вы пойдете с нами. Сейчас вам просто необходимо выпить.

Мы миновали главный грот и прошли через вестибюль в жилую часть здания. Энергичный скрип кресла-качалки чуть затих, и мадемуазель Огюстен, откусывая нитку, подняла на нас глаза. Очевидно, по выражению наших лиц она догадалась, что мы нашли гораздо больше того, на что рассчитывали. Ну и дамская сумочка в моих руках, конечно, просто бросалась в глаза. Не проронив ни слова, Бенколен прошел к телефону, а старик Огюстен, покопавшись в одном из стоящих в комнате шкафов, извлек на свет пузатую бутылку коньяку.

Мадемуазель Огюстен открыла от изумления рот, увидев, сколько спиртного налил ее отец в стакан Шомона. Однако кресло продолжало равномерно покачиваться. Тикали часы, кресло-качалка скрипела. Наверное, теперь навек эта комната будет у меня ассоциироваться с запахом отварного картофеля. Мадемуазель Огюстен ничего не спросила, но было заметно, как она напряглась, и ее пальцы лишь механически продолжали работать. Полосатая блузка, которую она чинила, казалось, была центром сосредоточения готовой к взрыву энергии.

Потягивая свой коньяк, я обратил внимание на то, что Шомон не сводит с девицы взгляда. Несколько раз ее отец принимался говорить, но никто не поддерживал беседы, и старик умолкал.

Наконец в комнату вернулся Бенколен.

– Мадемуазель, – начал он, – я хотел бы вас спросить…

– Мари, – вмешался отец; в его визге слышалось отчаяние, – я не мог тебе сказать! Это убийство. Это…

– Пожалуйста, помолчите, – остановил его Бенколен. – Я хотел спросить мадемуазель, когда она сегодня поздним вечером включала свет в музее.

Она не стала валять дурака и переспрашивать. Спокойно, недрогнувшей рукой мадемуазель Огюстен отложила рукоделие и ответила:

– Вскоре после того как папа ушел на встречу с вами.

– Какие именно лампы вы включали?

– Я осветила главный грот и лестницу в подвал.

– Зачем вы это сделали?

Она без всякого интереса, безмятежно подняла глаза на сыщика.

– Мне показалось, что по музею кто-то расхаживает, так что с моей стороны это был естественный шаг.

– Похоже, вы не принадлежите к числу нервных особ?

– Нет. – Ни улыбки, ни даже намека на нее. Из короткого ответа было ясно, что всякого рода нервозность заслуживает лишь презрения.

– Вы входили в музей, чтобы проверить свои подозрения?

– Да, входила. – Но поскольку сыщик продолжал смотреть на нее, вопросительно подняв брови, мадемуазель была вынуждена сообщить некоторые подробности. – Я осмотрела главный грот – шум, как мне казалось, доносился оттуда. Видимо, я ошибалась – там было пусто.

– Вы спускались вниз?

– Нет.

– Сколько времени горели лампы?

– Точно не скажу. Наверное, минут пять. Может, чуть дольше. А теперь объясните мне, – резко сказала она, приподнявшись в кресле, – что это за болтовня об убийстве?

Бенколен ответил, медленно цедя слова:

– Убита девушка, некая мадемуазель Мартель. Ее тело было положено в руки Сатира у поворота лестницы…

Старик Огюстен потянул Бенколена за рукав. Плешивый череп с двумя нелепыми пучками седых волос был нацелен на сыщика. Казалось, старец готовился его забодать. Покрасневшие глаза то расширялись, то сужались.

– Пожалуйста, мсье, умоляю вас! Она ничего об этом не знает…

– Старый дурень! – выпалила девица. – Не встревай не в свое дело. Я сама как-нибудь разберусь.

Он беспрекословно повиновался, замычал и принялся разглаживать белые усы и бакенбарды с выражением гордости за свою дочь и взглядом умоляя ее о прощении.

– Итак, мадемуазель, имя Клодин Мартель вам что-нибудь говорит?

– Мсье, по-моему, у вас сложилось ложное представление, будто я знаю и запоминаю не только внешность, но и имена всех случайных посетителей.

Бенколен наклонился к ней:

– Почему вы полагаете, что мадемуазель Мартель была посетительницей музея?

– Вы же сами сказали, – мрачно ответила девица Огюстен, – что она здесь.

– Она была убита между домами, в проходе, ведущем на улицу, – сказал Бенколен, – и вполне вероятно, ни разу в жизни не посещала ваш музей.

– О! В таком случае, – девушка пожала плечами и потянулась за шитьем, – нас можно оставить в покое.

Бенколен задумчиво достал сигару, нахмурил брови. Казалось, он размышляет над последним замечанием мадемуазель. Мари же принялась за работу. Она улыбалась так, будто выиграла трудную схватку.

– Мадемуазель, я попрошу, чтобы вы немного погодя взяли на себя труд взглянуть на тело. Мои мысли все время непроизвольно возвращаются к нашей беседе здесь чуть раньше.

– Да?

– Беседе об Одетте, юной даме, тело которой мы нашли в Сене.

Отбросив рукоделие, она стукнула ладонью по столу и воскликнула:

– Что за свинство! Почему нас не оставляют в покое? Я уже сказала все, что знаю.

– Насколько мне помнится, капитан Шомон и я попросили вас описать внешность мадемуазель Дюшен. По причине слабой памяти или чего-то еще ваше описание оказалось неточным.

– Я уже сказала! Возможно, была ошибка. Вероятно, я думала о ком-то другом. Да, о другом…

Бенколен закончил разжигать сигару и помахал в воздухе спичкой, гася пламя.

– Верно, совершенно верно, мадемуазель. Выдумали о другой персоне. Мне кажется, вы вообще никогда не видели мадемуазель Дюшен. Вас совершенно неожиданно попросили дать описание. Вы рискнули: отвечали быстро, создавая портрет человека, который все время был у вас на уме. Именно это и вынуждает меня полюбопытствовать…

– Я слушаю.

– …полюбопытствовать, – задумчиво протянул Бенколен, – почему этот образ поселился в глубине вашего сознания. Короче говоря, каким образом вам удалось дать нам столь точное описание внешности мадемуазель Клодин Мартель?

Глава 4
КАК МАТЕРИАЛИЗОВАЛСЯ НЕКИЙ МИФ

Бенколен точно рассчитал удар. Это было заметно по едва дрогнувшим губам, прервавшемуся дыханию и остановившемуся взгляду – мадемуазель Огюстен мысленно пыталась найти выход из создавшегося положения.

– Простите, мсье, – сказала она, искусственно рассмеявшись, – но я не уловила всей глубины вашей мысли. Описание, которое я дала, подходит множеству людей.

– Означают ли ваши слова признание того факта, что вы никогда не видели мадемуазель Дюшен?

– Я ничего не признаю и хочу лишь сказать, что описание соответствует внешности многих тысяч женщин…

– Но одна из них мертва и находится в этом доме.

– …и то, что мадемуазель Мартель по чистой случайности оказалась похожа на нарисованный мною портрет, не что иное как совпадение.

– Поосторожнее! – бросил Бенколен, предостерегающе помахивая сигарой. – Откуда вы знаете, как выглядела мадемуазель Мартель? Вы же пока ее не видели.

Лицо девушки залила краска гнева, и вовсе не потому, что ее в чем-то обвиняли, а потому, что Бенколен сумел запутать ее и сбить с толку. Ее вывело из себя то, что кто-то мог манипулировать словами быстрее, чем она. Мари Огюстен отбросила ладонью волосы назад и сказала ледяным тоном:

– Не кажется ли вам, что вы излишне долго отрабатываете на мне свои полицейские трюки? Я сыта ими по горло!

Бенколен с отеческим видом покачал головой. Это лишь усилило ее раздражение. Сыщик излучал ласку и доброжелательность.

– Я сочувствую вам, мадемуазель. Но увы, есть еще ряд моментов, которые мне хотелось бы обсудить вместе с вами. Мы не можем вот так просто расстаться.

– Ну что же, вы – полицейский, и все права за вами.

– Именно, мадемуазель, именно. Итак, к делу. Полагаю, мы с полным основанием можем допустить, что между гибелью Одетты Дюшен и смертью Клодин Мартель имеется связь, и притом весьма тесная. Но здесь на сцену вступает третья дама – фигура гораздо более загадочная, нежели первые две. Она своего рода призрак в этом музее. Я имею в виду женщину, лица которой никто не видел, которая носит мех вокруг шеи и коричневую шляпку. Обсуждая с нами этот вопрос, ваш батюшка выдвинул интереснейшую гипотезу.

– Матерь Божья! – сердито воскликнула девушка. – Неужели вы слушаете чепуху, которую несет этот выживший из ума старый олух? Ну-ка выкладывай, папа! Ты делился с ними всеми своими бреднями?

Старик вдруг напыжился и попытался заговорить с комичным достоинством:

– Мари, не забывай – перед тобой отец! Я лишь сказал им то, что считаю истиной.

Впервые на ледяном лице дочери промелькнуло нечто похожее на нежность. Тихонько подойдя к отцу, она обняла его за плечи и, заглянув в глаза, промурлыкала:

– Послушай меня, папочка. Ты очень устал. Иди к себе и приляг. Отдохни. Эти господа больше не собираются с тобой беседовать. Я сама расскажу им все.

Она бросила вопросительный взгляд на Бенколена. Тот утвердительно кивнул.

– Ну, коли так, – нерешительно произнес старик, – если господа не возражают. Для меня это удар. Страшный удар. Не помню, когда еще я был так огорчен. – Он вяло махнул рукой. – Сорок два года… – Голос его окреп. – Сорок два года мы имели высокую репутацию и незапятнанное имя. Репутация так много значит для меня. Да…

Послав нам извиняющуюся улыбку, мсье Огюстен повернулся и неуверенно, как бы ощупью, направился к затененной части комнаты. Спина его сгорбилась, плечи поникли, голова склонилась на грудь. Запыленная лысина чуть покачивалась в свете лампы. Через несколько секунд он растаял в темноте среди белоснежных кружевных салфеточек, наброшенных на пухлые, набитые конским волосом спинки кресел.

Мари Огюстен глубоко вздохнула.

– Я готова, мсье.

– Итак, вы утверждаете, что женщина в коричневой шляпке является мифом?

– Естественно. У моего отца случаются… фантазии.

– У вашего отца, согласен, бывают. Еще один маленький вопрос, который мне хотелось бы задать вам. Ваш батюшка говорил о репутации. Он гордый человек. Ваш музей является доходным предприятием?

Мари Огюстен, ожидая очередного подвоха, была настороже. Подумав немного, она сказала:

– Не вижу в вашем вопросе связи с делом.

– Связь имеется, и притом непосредственная. Отец ваш упоминал о бедности. Я осмелюсь высказать предположение, что финансовая сторона дела – в вашем ведении?

– Да.

Бенколен вынул сигару изо рта.

– Вашему отцу известно, что в разных банках Парижа вы имеете вклады на общую сумму около миллиона франков?

Она не отвечала, однако лицо ее побледнело и глаза округлились.

– Ну как, – продолжал Бенколен в тоне самой задушевной беседы, – что вы на это можете мне сказать?

– Ничего, – заговорила она хрипло, с трудом подыскивая нужные слова, – ничего, кроме того, что вы, бесспорно, способная ищейка, ловкий тип. Боже мой! Теперь, я полагаю, вы все выложите отцу?

Бенколен небрежно пожал плечами:

– Вовсе не обязательно. О! Я слышу, пришли мои люди.

С улицы донесся звук сирены полицейской машины. С визгом затормозив, она остановилась у входа в музей, и мы услышали неразборчивый шум голосов. Бенколен заторопился к дверям. Подкатила еще одна машина и встала рядом с первой. Я увидел растерянное лицо Шомона.

– Какого черта?! – неожиданно взревел он. – Что здесь происходит?! Я ничего не понимаю! Зачем мы здесь и что делаем? Что… – Но видимо, поняв, что утратил над собой контроль в присутствии женщины, замолчал и конфузливо заулыбался.

Я обратился к Мари Огюстен:

– Мадемуазель, боюсь, что полиция перевернет здесь все вверх дном. Если вы желаете уйти, уверен, Бенколен не станет возражать.

Она подвергла меня внимательному изучению весьма суровым взглядом. Я же с удивлением обнаружил, что в соответствующем антураже она была бы почти красива. Если она избавится от напряжения и слегка расслабится, ее сильная, пластичная фигура станет более женственной. Нормальное платье и умеренный макияж высветят привлекательные черты лица и усилят блеск живых глаз. И вот в темноте, за спиной неряшливо одетой девицы, передо мной возник образ совсем иного существа. Она, видимо, заметила его отражение в моих глазах, и между нами протянулась невидимая нить, возник незримый союз. Тогда я не мог знать, что этот союз вскоре, в момент смертельной опасности, сослужит мне огромную службу. Девушка кивнула как бы на мой неслышный вопрос.

И вот призрак заговорил вслух:

– Вы весьма забавный юноша. – Легкая улыбка подняла уголки ее губ. Мое сердце учащенно забилось, необъяснимое волнение сдавило грудь – призрак, казалось, материализовался и отвечал на мои непроизнесенные слова. – Кажется, вы мне сможете понравиться. Однако я не намерена уходить. Любопытно, что станет делать полиция.

В комнату ввалились сержант в форме, два быстроглазых человека в фетровых шляпах, эксперты с какими-то ящиками и фотоштативом на плече. Бенколен появился в комнате с одной из шляп и сразу же начал раздавать указания:

– Инспектор Дюрран – он будет вести дело. Вы все поняли, инспектор, что я вам сказал о проходе?

– Мы проявим предельную осторожность, – коротко ответил инспектор.

– И никакого фотографирования.

– Понял – никакого фотографирования.

– Теперь об этих предметах. – Бенколен подошел к столу, на котором были разложены сумочка, ее содержимое и черная полумаска – все, что мы подняли с каменных плит пола. – Вы, наверное, захотите ознакомиться с ними.

Инспектор склонился над столом: его пальцы быстро перебрали все предметы.

– Насколько я понимаю, сумочка принадлежала убитой?

– Да. Во всяком случае, на застежке ее инициалы. Я не нашел там ничего существенного, кроме этого. – Бенколен взял со стола маленький листок бумаги, очевидно, торопливо вырванный из записной книжки. На листке были записаны имя и адрес. Бросив взгляд на запись, инспектор присвистнул.

– Вот это да! – пробормотал он. – Неужто здесь замешан этот тип? А… понятно – соседний дом… Можно ли его потрясти?

– Ни в коем случае! Я сам намерен побеседовать с ним.

Позади меня послышался какой-то резкий звук. Мари Огюстен схватилась за спинку качалки, которая отчаянно заскрипела.

– Могу ли я поинтересоваться, – спросила девушка твердым голосом, – чье имя обозначено на листке?

– Конечно, можете, мадемуазель. – Инспектор внимательно посмотрел на нее из-под полей шляпы. – Здесь сказано: «Этьен Галан, 645, авеню Монтень. Телефон: Элизе 11–73». Вы знакомы с этим человеком?

– Нет.

Дюрран, кажется, был намерен продолжать задавать вопросы. Но Бенколен опустил ладонь на его руку, и инспектор замолк.

– В записной книжке ничего существенного… – сказал Бенколен. – Вот ключ от машины, водительское удостоверение, регистрационная карточка автомашины. Попросите патрульного осмотреть округу – может быть, машина окажется где-то поблизости.

Дюрран громко выкрикнул имя. В комнате возник ажан и браво отсалютовал присутствующим. Выслушав приказ, он не сразу бросился его выполнять. Немного поколебавшись, полицейский произнес:

– Я должен кое-что сообщить, мсье. Возможно, это имеет значение. – Бенколен и инспектор медленно повернулись к ажану. Тот смутился и покраснел. – Может, это вовсе не так важно, но сегодня вечером я заметил женщину неподалеку от входа в музей. Она привлекла мое внимание, потому что я проходил мимо дверей музея дважды в течение пятнадцати минут и оба раза видел эту даму. Заметив меня, она отвернулась, притворившись, что кого-то ждет.

– Музей был закрыт? – спросил Бенколен.

– Да, мсье. Я был удивлен, так как обычно он открыт до полуночи. Первый раз я проходил без двадцати… Женщина, кажется, тоже была изумлена.

– Как долго она оставалась у музея?

– Не знаю, мсье. В следующий раз я оказался на этом месте после двенадцати. Она уже ушла.

– Вы смогли бы узнать эту женщину, если бы снова увидели ее?

Полицейский с сомнением покачал головой:

– Трудно сказать, мсье. Было довольно темно. Но все же полагаю, что узнаю. Я почти уверен в этом.

– Отлично, – похвалил его Бенколен. – Присоединитесь к своим коллегам внизу и приглядитесь к мертвой женщине. Действуйте! Впрочем, постойте. Вы говорите, она нервничала?

– Да, и весьма заметно.

Бенколен отпустил его взмахом руки и, переведя взгляд на Мари Огюстен, быстро спросил:

– Вы видели или слышали кого-нибудь, мадемуазель?

– Абсолютно никого.

– Не слышали звонка?

– Я уже сказала, что нет.

– Прекрасно, прекрасно. Итак, инспектор, – Бенколен поднял со стола черную маску, – это мы нашли рядом с пятнами крови. Насколько я могу представить, жертва стояла спиной к стене соседнего дома, примерно в футе, может быть, полутора от нее. Убийца находился прямо перед ней. Судя потому, как брызнула кровь, он нанес удар через ее левое плечо сверху вниз под лопатку. Осмотр раны, я уверен, подтвердит это. Теперь маска… Она может многое сказать. Резинка порвана с одной стороны, как будто маску сорвали…

– Убийца?

Бенколен протянул маску инспектору:

– Попробуйте теперь вы осмотреть ее хорошенько. Обратив маску белой подкладкой к свету, Дюрран приступил к анализу.

– Ее носила женщина. Нижний край соприкасался с верхней губой, что говорит о миниатюрном лице. Здесь есть красный мазок. – Он ковырнул маску ногтем. – Да, это помада. След слабый, но заметный.

Бенколен, соглашаясь, кивнул:

– Бесспорно, маску носила женщина. Что еще?

– По всей вероятности, она принадлежала убитой.

– Я внимательно осмотрел труп – на губах покойной помады не было. Но давайте порассуждаем вместе. Как можно видеть, помада весьма темного цвета, следовательно, мы имеем дело с дамой, очевидно, смуглой, возможно брюнеткой. Осмотрим резинку. Она довольно длинная. Мы знаем, что если обычная маска «домино» касается верхней губы, она скрывает маленькое лицо. Итак, женщина небольшого роста, носит маску с длинной резинкой…

– Это означает, – сказал Дюрран, – длинные густые волосы, уложенные пучком на затылке.

Бенколен улыбнулся и выдохнул облако сигарного дыма.

– Таким образом, перед нами, инспектор, брюнетка, миниатюрная брюнетка с пышной прической и весьма приверженная к употреблению косметики. Думаю, маска ничего больше нам не скажет, особенно если учесть, что мы имеем дело с самой заурядной, продающейся на каждом углу моделью.

– Что-нибудь еще?

– Только это. – Вынув из кармана конверт, Бенколен вытряхнул на стол мелкие осколки стекла. – На полу в проходе, – объяснил он, – самые крохотные прилипли к стене. Оставляю все вещи, инспектор, на предмет размышлений. Мне пока больше нечего сказать. Не думаю, что вам посчастливится найти следы ног или отпечатков пальцев. Теперь я забираю Джеффа и капитана Шомона, и мы отправляемся интервьюировать мсье Галана. Если я вам позже понадоблюсь, вы найдете меня дома. Можете звонить в любое время.

– Мне нужен адрес убитой. Необходимо известить родственников о том, что тело взято на вскрытие.

– Дюрран, – сказал, ухмыльнувшись, Бенколен и хлопнул инспектора по плечу, – ваши прямота и здравый смысл неподражаемы. Отец мадемуазель Мартель, я убежден, высоко оценит ваш стиль подачи новостей. Но все-таки не беспокойтесь: я или капитан Шомон позаботимся об этой стороне дела. Не забудьте только сообщить мне, к какому заключению пришел хирург по поводу раны. Не думаю, что вам удастся обнаружить оружие. А вот и мы… Итак?

Появился полицейский с каскеткой в руках.

– Я осмотрел тело, мсье, и уверен, что мертвая женщина – не та, которую я видел у музея сегодня вечером.

Дюрран и Бенколен обменялись взглядами. Бенколен спросил:

– Не могли бы вы описать внешность той, которую видели?

– Это сложно. – Полицейский развел руками. – Ничего примечательного. Прекрасно одета. Кажется, блондинка. Среднего роста.

Дюрран потянул за поля шляпы, надвинул ее на брови и сказал:

– Великий Боже! Так сколько же у нас женщин? Едва мы описали наружность одной по ее маске, как возникает какая-то блондинка. Что еще?

– Еще мне кажется, – ответил полицейский не очень уверенно, – что она носила меховой воротник и маленькую коричневую шляпку.

Последовала длинная пауза. Шомон поднес ладони ко лбу. Бенколен изысканно вежливо поклонился в сторону мадемуазель Огюстен.

– Миф, – произнес он, – материализовался. Желаю вам спокойной ночи, мадемуазель.

Бенколен, Шомон и я вышли в холодную темноту ночи.