Текст книги "Голодный гоблин"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Глава 11

Мрачный, осунувшийся, но, как всегда, полный решимости, в пальто и блестящей шляпе, Нигел, поглаживая густые усы, переминался с ноги на ногу. Он подошел к столику Кита, но не стал ни садиться, ни снимать пальто и шляпу. Помолчав, он заговорил.

– Не моя ли дорогая жена тут присутствовала? И твоя inamorata?

– Да, они обе. Ты хочешь пуститься в погоню за ними?

– Нет. Пусть бедняжки идут себе. Искал я тебя. Но Мюриэль хороша, не правда ли?

Кит посмотрел на него.

– Это ты хорош, Нигел, – резко сказал он. – Получив рану, которая едва не поразила сердце, делать то, что ты делаешь, подвергать себя такому опасному и ненужному риску!..

Нигел отказался слушать.

– П-п-полегче, старый ворчун! Если эта проклятая пуля не прикончила меня в воскресенье вечером, то уж днем в понедельник она со мной ничего не сделает. Я продирался сквозь африканский буш, когда был, черт побери, в куда худшем состоянии, чем сейчас. Так что не переживай по поводу моего здоровья. А вот я переживаю... по кое-какому поводу.

– Присядь, Нигел. Чай остыл. Хочешь, я закажу свежую заварку?

– Обойдемся без чая, спасибо. Пригодился бы хороший бренди с содовой, хотя не вижу, чтобы тут подавали выпивку. И хватит тут рассиживаться. Для того, что я собираюсь рассказать тебе, должна быть совсем другая атмосфера. Ты взял билет в комнату ужасов?

– Да.

– Как и я. Значит, двинулись.

Кит расплатился с мегерой официанткой за напиток, который и не пахнул чаем. Надев шляпу и перекинув пальто через руку, он последовал за Нигелом в большой зал.

На полпути Нигел остановился, чтобы изучить табличку у изображений мистера Гладстона и мистера Дизраэли, которые беседовали так дружелюбно, что в это было трудно поверить. Кит тронул своего спутника за руку:

– Ты сказал, что искал меня?

– Искал, старина, и ты не представляешь, сколько времени у меня это заняло. Первым портом назначения для меня стал отель «Лэнгем», куда я прибыл, высвободившись из уличного затора – две подводы столкнулись с маленьким локомотивом и перекрыли всю дорогу у Чок-Фарм. В гостинице мне сказали, что ты ушел, но не оставил указаний, где искать тебя. Швейцар снаружи подсказал мне, что, когда ты взял экипаж, ему послышалось, что ты назвал адрес Глочестер-Плейс, 90, Портман-сквер.

– Этот адрес тебе о чем-то говорил?

– Только не тогда. Мне пришлось порыться в памяти. Мне помнится, в субботу у тебя был ленч с полковником Хендер-соном и Уилки Коллинзом. Кроме того, как ты сейчас уже должен был услышать, оба они утром явились в «Удольфо», прихватив с собой какого-то детектива, которого звали... что-то вроде Гоблин. Я знал, где живет полковник Хендерсон, – не на Глочестер-Плейс. Мог этот адрес принадлежать другому?..

– Ну и?..

– Когда приходится, я тоже могу быть детективом, – с гордостью сообщил Нигел. – Я вернулся в гостиницу за справочником по Лондону. Ты небось думаешь, что справочник у них под руками? Наконец ош нашли один – но лишь после основательных поисков. Я просмотрел его и наконец нашел нужное имя. «Коллинз Уильям Уилки, Глочестер-Плейс, 90, Портман-сквер». Так что я сказал моему Кебмену, куда ехать.

– Значит, ты увиделся с Коллинзом?

– Встретиться с ним мне не удалось: он поднялся к себе и прилег вздремнуть. Милое дитя по имени мисс Грейвс – она его племянница или что-то в этом роде – сообщила мне, что ты здесь был и ушел на какую-то встречу у мадам Тюссо. – Нигел вскинул кулак. – Но я не имел представления, что эта проклятая встреча состоится с Мюриэль!

– Я договаривался о встрече с Пат. Никто из нас не ожидал появления Мюриэль. А теперь скажи мне, – продолжил Кит, глядя собеседнику прямо в глаза. – Это отчаяние, с которым ты можешь говорить только в своем окружении, – имеет ли оно отношение к Мюриэль и к ее подлинности?

– Боже святый, конечно, имеет! К кому или чему еще оно может относиться!

– Если ты избегал задать ей прямой вопрос, Нигел, то необходимость в нем отпала. Она знает.

– Что она знает?

– Что ты подозревал или подозреваешь ее, будто она подменила собой лицо и тело Мюриэль. В субботу вечером ты убедился, что она совершенно подлинная. Прошлым вечером, могу ручаться, ты изменил свое мнение и чувствовал нечто совершенно противоположное. Так что же ты на самом деле чувствуешь?

Нигел уставился на него:

– Ну... В одном смысле ты прав, Кит. Прошлым вечером я верил или почти верил, что был обманут суккубом. Теперь все изменилось. И сейчас, хотя не могу в этом поклясться, я совершенно убежден, что, как бы там ни было, она – моя Мюриэль. А вот что ты думаешь?

Кит коснулся каталога, лежащего в боковом кармане пиджака.

– Честно говоря, – ответил он, – будь я проклят, если знаю. Прошлым вечером я, как и ты, считал, что у меня есть весомые причины сомневаться в ней. А сейчас я, так сказать, сомневаюсь в собственных сомнениях. Когда мы с Пат оказались тут за столиком, Мюриэль присела к нам и сама все выложила. Не успел я высказать ей свои возражения, как она ответила и на них. И более того. В то мгновение, когда она поклялась в своей подлинности, я по ее голосу почувствовал, что она просто не может лгать! Короче, после того, как она рассказала нам всю эту историю...

Нигел, откровенно потрясенный, фыркнул.

– Минутку, Кит! Для меня ты не чужой человек, а вот Мюриэль тебя не знает. Пат тоже ей незнакома. – Нигел пыхтел все громче. – Значит, она тебе все рассказала, да? Моя Мюриэль откровенно выдала всю эту историю, изложила ее перед двоими людьми, которые, как бы ни были ей симпатичны, все же оставались для нее чужими?

– Столь же откровенно, Нигел, как ты сам этим утром выложил ее не только перед таким близким знакомым, как полковник Хендерсон, но и перед совершенно чужими .тебе людьми, как Уилки Коллинз и старший инспектор Гоб.

– Они умные ребята и смогут помочь. Да и разве я не взял с них слово, что они никому, кроме тебя, ничего не расскажут? Что касается меня, то это другое, совершенно другое! Она меня убедила! Понимаешь?

– Более или менее. То есть что ты и я, мы оба, говорили одно и то же. И посмотри сюда!

Под стеклянными взглядами мистера Гладстона и мистера Дизраэли, чуть более глуповатыми, чем их выражение в жизни, Кит извлек каталог с надписью и, протягивая его собеседнику, объяснил, откуда он взялся.

Нигел с трудом подавил возглас удивления.

– Вот оно! Вот он, решающий довод! – произнес он. – Вот он, настоящий почерк моей подлинной жены, – или же я туп, как дюжина твердолобых голландцев! – Он сунул каталог себе в карман. – Но чего ради мы торчим здесь под присмотром нынешнего премьер-министра и бывшего, который был год назад? В комнату ужасов!

– Нигел, ты серьезно?

– Я чертовски серьезен, старина!

– Парень, что случилось? – уставился на него Кит. – Почему именно сейчас в комнату ужасов? После того как ты убедился в подлинности Мюриэль, тебе подобает порхать и веселиться, как жаворонку. Тени растворились, и тебе больше не о 4ev беспокоиться. И конечно же комната ужасов отнюдь не то место...

– А вот тут, Кит, ты совершенно не прав!

– Неужто?

– Если это Мюриэль собственной персоной, очень хорошо. С одной стороны, приходится признать, что лучше и быть не может. С другой стороны, конечно, все может стать куда хуже. И вот эта мрачная атмосфера соответствует моему настроению. Понимаешь? Или ты считаешь, что я окончательно тронулся?

– Надеюсь, что нет, Нигел. В то же время...

– Брось, Кит! Ты же знаешь, что тебе свойственна незаурядная проницательность; если ты дашь себе труд подумать, то сразу же все поймешь. Но в любом случае – вперед, Здесь, перед нами, в дальнем конце...

Они больше не разговаривали, пока не добрались до места назначения. Проход к самой популярной экспозиции выставки был сделан в виде арки, ведущей в темную пещеру, в которой стояло слабое зеленоватое свечение, словно идущее из-под воды. Отдав свои билеты капельдинеру в ливрее, они прошли под дополнительную крышу, образованную платформой гильотины.

– Может, это настоящая гильотина, – заметил Нигел. – Хотя, скорее всего, нет. В Париже было несколько таких орудий, включая и главное, которое стояло на площади Согласия. Я слышал, что, когда безумие Большого террора стихло, все эти бритвенные станки уничтожили, превратив в щепки. В каждом из этих дьявольских устройств использовалось больше одного лезвия?

– Да, можно не сомневаться, – согласился Кит. – Вдовушка Луизетта нуждалась в частой замене затупившихся ножей.

Выйдя из-под платформы, они повернулись, чтобы взглянуть на нее.

Под треугольным– ножом, поднятым и закрепленным в деревянной раме, на доске лицом вниз лежала пышноволосая придворная дама в изодранном бальном платье; шея ее была прижата деревянным воротником, а голова свисала над корзиной, куда ей предстояло упасть. Сбоку наготове стоял стройный молодой человек в запятнанном комбинезоне. Зубами он сжимал красную розу.

– Годится! – одобрил Нигел. – Если даже эшафот не подлинный и гильотина сомнительная, лезвие может быть из числа настоящих. А малый, что жует розу, никак палач? В те дни эта служба передавалась по наследству?

– Из поколения в поколения, – ответил Кит, – она принадлежала семье Сансон. Этот паренек с розой – кстати, он описан в нескольких отчетах и вылеплен совершенно точно – юный Анри Сансон, сын того человека, которого поэтически называли «Месье Париж».

– Послушай, Кит, ты разбираешься в делах, связанных с кровью, но ручаюсь, что и я смогу показать тебе кое-что. Вот, например!

Показав на реконструкцию камеры смертников, которой и сейчас пользовались в Ньюгейтской тюрьме, Нигел обратил внимание на чисто английскую виселицу, которая в этом сумрачном освещении высилась зловещим напоминанием. Приговоренный со связанными руками и ногами и с петлей на шее стоял под ней на поперечном брусе, в то время как палач готовился накинуть ему на голову белый мешок, а священник зачитывал текст из открытого молитвенника.

– Последняя публичная казнь в стране! – сообщил Нигел, заставив нескольких посетителей пугливо отшатнуться. – Больше таких отвратительных зрелищ не будет!

– А кто это под виселицей?

– Ирландец Баррет, Майкл Баррет. Он вместе с несколькими своими друзьями-заговорщиками из братства фениев[9]9
  Ирландское революционное братство, основано в 1858 году.


[Закрыть] подложил бочонок с порохом к стене Клеркенвелской тюрьмы и поджег фитиль. Таким образом они хотели освободить других фениев, которые сидели в ней. Но добились лишь того, что взрыв разнес в куски целую улицу, убил четырех человек и ранил около сорока, среди которых было много детей. Когда летом 68-го года Баррет был казнен, привычное мятежное настроение значительно усилилось. Публичные казни уже давно подвергались осуждению, как унизительное, развращающее действо. Беспорядки во время казни Баррета плюс многочисленные слухи о заговорах фениев вынудили внести поправки в эту юридическую процедуру. Впредь казнь должна была проводиться внутри Ньюгейта и никогда снаружи для увеселения толпы. Ты в то время, Кит, не был в Англии, как и я. Но мне довелось позже услышать об этом. А ты?

– Я читал, что публичные казни отменены – кроме самого факта, несколько подробностей.

Теперь у Нигела был вид экскурсовода.

– Обрати внимание, Кит, – продолжил он, – на восковые изображения отрубленных голов, что находятся рядом с гильотиной. Революционный трибунал заставил мадам Тюссо, которая тогда была швейцарской девочкой, живущей в Париже, лепить головы сразу же после того, как Луизетта отчленяла их. Не знаю, вынуждали ли ее копировать Шарлотту Корде, которая заколола Марата, ты можешь увидеть ее справа от себя. Теперь, прежде чем мы перейдем к тем убийцам, что стоят рядами...

– Минутку, Нигел?

– В чем дело, старина?

– Являюсь ли я или нет специалистом по делам, связанным с кровью, – Кит продолжал изучать его, – но никогда не слышал, что ты им был. И прежде чем мы подойдем к какому-то убийце, скажи, где ты почерпнул столько кровавых подробностей о том или ином преступлении?

– На самом деле, Кит, я ни черта не знаю! Хотя хотел бы знать. Когда вспоминаешь, что случилось со мной в моем же собственном доме прошлым вечером, хочется быть ходячей энциклопедией. И все-таки я беспокоюсь не только из-за событий прошлого вечера; нет, ни в коем случае! У меня есть подозрение, приятель, что за мной следят!

– Следят?

– Когда я в своем экипаже выехал из «Удольфо», – с глубокой убежденностью сказал Нигел, – кто-то в наемной карете последовал за мной. За мной следили, когда я подъезжал и к отелю «Лэнгем», и к дому Уилки Коллинза... мне кажется, я и сейчас под наблюдением. Что ты об этом думаешь, Кит?

– Я думаю, это еще одна причина, по которой ты не должен так по-дурацки рисковать. Ты знаешь, что у тебя есть какой-то враг, который уже сделал попытку убить тебя...

Нигел взвился:

– Кит, ради бога! Что бы им ни было нужно, они не хотят убивать меня. Кажется, я сказал «они»? Сказал потому, что их как минимум пара и я знаю, кто они такие. Упоминал ли я некоего офицера полиции, детектива с фамилией, смахивающей на Гоблин?

– Да, хотя его зовут...

– За мной следят, Кит, наши синемундирники из Скотленд-Ярда! В штатском! Несколько раз старина Гоблин высовывал голову из бокового окна кареты, а кто-то другой, смахивающий на него, высовывал голову с другой стороны. Должно быть, им отсыпали довольно щедрый бюджет, черт бы их побрал, раз они могут нанимать кеб и носиться по всему городу. Но зачем, дьявол их побери, они должны этим заниматься?

– Может, они подозревают, что под прикрытием всех своих дел ты являешься крупным преступником?

– Я? – взорвался Нигел, возмущенный таким невероятным предположением. – Но ведь я жертва, черт бы побрал их души, черт бы побрал и меня тоже! На самом деле они просто не могут так считать! С чего бы?

– Нигел, речь не идет о реальной действительности! Изощренная фантазия писателя может придумать и не такой повод для подозрений. Я уверен, что полиции это не под силу.

– Во всяком случае, как-то полегче! А теперь двинулись со мной, дружище, и давай вернемся к делам!

В той же раскованной манере бывалого экскурсовода Нигел направился к залитой зеленоватым светом группе убийц, стоящей в отведенной для них пещере, и наудачу выбрал чисто выбритую и лохматую фигуру, внешний вид которой вызывал отвращение.

– Этот парень – типичный грабитель, охотник за чужими деньгами! К тому же весьма прилично одет. Никаких данных, кто он такой, но у него есть номер. Так что стоит заглянуть в каталог...

– Могу тебе рассказать, кто он такой, – предложил Кит, – потому что он тут стоял еще до моего отъезда за границу. Это Уильям Палмер, знаменитый доктор Палмер из Рагли, которого повесили в 56-м. Мать считала его святым, но у жертв, которым он давал яд, должно быть, имелась другая точка зрения. Но я согласен, Нигел, что нам лучше вернуться к делу. Чего ты так и не сделал.

– Не сделал?

– На самом деле ты отдалился от него куда дальше, чем прежде. Вот смотри! – Кит вытянул руки. – К своему большому удовольствию, ты доказал себе, что твоя жена, цвет души твоей, – не подмена и не обманщица. Но это не улучшило твоего душевного состояния. Скорее, наоборот. С одной стороны, как ты заверял меня, все еще хуже, чем раньше, так что комната ужасов – единственное подходящее для тебя место. Почему? В чем дело? Что за дьявольщина, которую ты несешь?

– Если я должен обсуждать это, старина...

– Ты сам знаешь, что должен, – или из-за всех этих мудрствований ты станешь жертвой страхов и ужасов. Ну, Нигел!

Но тот, вместо ответа, погрузился в тяжелые раздумья.

– Да, может, ты и прав, – наконец согласился он. – Мюриэль...

Взгляд Нигела, скользивший вдоль ряда восковых изображений, остановился на фигуре женщины – точнее, девушки, – чья шляпка, а также красивое платье из красного бархата с пышным кринолином напоминали о моде десятилетней давности.

– Даю слово, Кит, что я не избегаю этой темы. Но вот эта девица... – Он подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть ее. – Хороша, как на картинке, хотя челюсть тяжеловата. Думаю, что помню ее! Мадлен Смит, не так ли? Богатая очаровашка из Глазго, дело вроде 57-го года... или около того. У нее был бурный роман с молодым французом, клерком конторы по торговле семенами. Ее обвинили, что она накормила его мышьяком. Но что здесь делает Мадлен Смит? Ее же оправдали, не так ли?

– Не в полной мере, Нигел. Наверно, она в самом деле давала ему мышьяк, как сочло жюри. Но Пьер Л'Анжелье шантажировал ее, чтобы она вступила с ним в брак. Ей вынесли шотландский вердикт «не доказано», который в действительности означает «невиновна, но больше так не делай». Во всяком случае, она получила свободу. И уж конечно, тут ей быть не полагается. У ее семьи, должно быть, было свое мнение по этому поводу, в противном случае мадам Тюссо уже несколько лет назад был бы вчинен иск за клевету...

– Чертовски забавно. Так вот, Мюриэль...

– Надеюсь, ты не сравниваешь Мюриэль с Мадлен Смит?

– В плане отравительства и холодного сердца – нет. Ни в коем случае! В то же время... Ты же знаешь, что я тут отсутствовал добрый год. Если моя дорогая жена настолько сбилась с пути добродетели, что завела любовника...

– Ты снова заводишь старую песню?

– Не понимаю, Кит.

– А стоило бы понять. Помнишь, в субботу вечером ты выдвинул тот же тезис – и отказался от него. Сказал, что тебе не нравится вся эта ситуация в целом. Но ты не можешь отказаться от любви к ней и даже не испытываешь чрезмерных страданий, поскольку убедился, что она любит тебя и будет предана тебе. Ты же говорил это, не так ли?

Нигел, созерцавший Мадлен Смит, развернулся:

– Да, я так говорил, когда не знал, в чем дело.

– Теперь ты думаешь по-другому?

– Мне ничего иного не остается. Учти, что я не отказываюсь ни от одного сказанного слова! Если во время моего отсутствия Мюриэль нашла кого-то другого, мне это не понравится. Но я не буду бесноваться, как маньяк, и не буду кричать о мести. Я приму это и забуду... потому что я должен так поступить. Вот представь себя, Кит, в такой же ситуации... с девушкой, которую ты обожаешь. Представь ее в объятиях другого парня, с которым она занимается тем же, чем занималась с тобой. Пусть даже ее увлечение будет результатом мгновенного помутнения мозгов, неужто тебя не потянет к выпивке?

– Может, да, а может, и нет, – сказал Кит. – Давай кое-что вспомним, Нигел. Когда ты изливал душу перед полковником Хендерсоном и Уилки Коллинзом, ты сказал им: «Женщина может во многом перемениться, но вот способ, которым она выражает свою любовь, изменить она не может. Разве что...» – и вот тут ты остановился. Разве – что?

– Разве что, – нашелся с ответом Нигел, – она узнает несколько новых штучек, о которых никогда раньше не знала. Это неизбежно, Кит. Откуда еще Мюриэль могла узнать о вещах, которые она не знала, поскольку я ее не учил им?

– Значит, именно это ты и имел в виду?

– Именно это я и имел в виду. Доволен?

– Ты заставил меня замолчать, но удовлетворения я не испытываю. Ты знаешь, что в субботу вечером и у меня родилась сумасшедшая идея. Я пришел к выводу – если выяснится, что Мюриэль в самом деле обманщица, ты должен будешь не переживать, а испытывать удовольствие и облегчение.

– Удовольствие? Облегчение?

– В данный момент, мой старый друг, я прибегну к твоей же тактике и откажусь что-либо объяснять. И кстати, если во время отсутствия мужа Мюриэль все же нашла себе утешение в виде любовника, есть ли какие-нибудь кандидаты на эту роль?

– Да, вполне возможно. Как насчет твоего приятеля Джима Карвера?

– Джим Карвер? – уставился на него Кит. – А что с ним?

– Пошевели мозгами, парень, ты же сам предположил!...

– Мне это никогда и в голову не приходило!

– Еще как приходило, – продолжал настаивать Нигел. – Это парень Карвер прошел через малый зал в «Лэнгеме»; увидев мою жену, он тут же прибавил шаг. Она сказала, что не знает этого человека, но мне показалось, что ее возражения были слишком бурными. И еще! В субботу утром Мюриэль неожиданно сорвалась из сельского дома своих родителей. Она вернулась лишь в воскресенье днем и до сих пор так и не рассказала ни где она была, ни чем занималась. Неужто тебя это не удивляет?

Хотя Кит никогда не представлял Джима в роли реального действующего лица в этой ситуации, он припомнил, что эта мысль часто посещала его. А если добавить бесконечное кружение Карвера вокруг отеля и неожиданные недавние расспросы Мюриэль о его американских друзьях в Лондоне, такая возможность перестает быть уж очень отдаленной.

– Ну так как, старина? – потребовал ответа Нигел. Кит встрепенулся.

– Я склонен не столько удивляться, – громко сказал он, – сколько понять, каким образом наше с тобой воображение так далеко завело нас. Ты знаком с «Песней Тома из Бедлама»?

– Не думаю. А что?

– Некоторые называют ее «Песней Тэма из Бедлама». Это знаменитый набор глупых анонимных стишков XVII столетия. Один из них гласит, как герой, гонимый дикими страстями, с которыми он не может справиться, вооружившись пылающим копьем и оседлав воздушного коня, скитается в пустыне.

Наступило молчание.

– Мы не будем интересоваться, – добавил Кит, – правилами рифмовки XVII столетия. Может, у них вообще не было рифм. Но вот что есть для нас: романтический звездочет, теоретик, сплетение фактов с фантазией и даже с горячкой! Мюриэль и Джим Карвер? Нет! Это более чем сомнительно; это настолько бредово, что...

Потрясение заставило его прерваться. От каменных плит пола отразился звук быстрых шагов. Из-под платформы гильотины, стоящей в комнате ужасов Музея мадам Тюссо, вышел не кто иной, как Джим Карвер.

У него был вид туриста, который, пусть и изучает достопримечательности, погружен в свои размышления. Сначала Джим не заметил ни Кита, ни его спутника. На нем была та же пелерина, что и в пятницу вечером. Он был высок, черноволос, беспечен и столь же раскован в движениях, как и Нигел Сигрейв; он наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть изображение камеры смертников в Ньюгейте.

Наверно, не менее тридцати секунд он вглядывался сквозь прутья решетки в унылую фигуру узника; и вдруг, словно повинуясь внезапному толчку, повернулся и в упор посмотрел на Кита.

Нигел узнал Джима. Оставалось непонятным, узнал ли Джим Нигела. Но хотя его, похоже, беспокоили те же тревоги, что и Нигела, Джим расплылся в улыбке и сделал шаг вперед, когда Кит протянул ему руку.

– Кит! – сказал он, крепко сжимая протянутую руку. – Я не буду спрашивать, что ты делаешь в Лондоне; в конце концов, это касается только тебя. Пока я пребываю здесь, снимаю квартиру на Кларидж-стрит, 24. До чего приятно увидеть хоть одно знакомое лицо в чужой стране. Как дела, ирландцы?

Все трое, хотя и по разным причинам, испытывали крайнее напряжение. Кит хотел бы предупредить Нигела о некоторых аспектах прошлого Джима, но, скорее всего, это было не важно, да и во всяком случае это можно отложить на потом.

– Физически лучше некуда, – ответил он. – Да и твою жуткую физиономию приятно увидеть. Я хотел бы познакомить тебя с моим очень старым другом, о котором я тебе рассказывал. Джим Карвер. Нигел Сигрейв.

– Очень приятно, сэр, – в унисон сказали оба, обмениваясь рукопожатием.

Нигел, скорее всего, припомнив и то, что он услышал от Кита, и то, что подслушал из разговора Кита с «первосвященником» Рискином в отеле «Лэнгем», был воплощенная любезность.

– Надеюсь, вы не сочтете Лондон слишком уж скучным, мистер Карвер. Давайте кое-что уточним. Ваш отец – сенатор Карвер из Массачусетса. А вы, насколько мне помнится, во время последней заварушки в Америке были майором. У вас, янки, была масса времени между 61-м и 65-м. Служили в кавалерии или пехоте, майор Карвер?

Джим нахмурился, и его доброжелательность испарилась.

– Если быть точным, сэр, ни там и ни там.

– Бросьте, бросьте, мы не собираемся совать нос в чужие дела. И тем не менее! Поскольку вы среди друзей, в каком полку армии Союза вы служили?

Джим выпрямился и застыл. В тишине помещения громко раздался его голос.

– Среди друзей? – повторил он. – И снова, сэр, опасаюсь, что вас ввели в заблуждение или что вы сами впали в него. Я командовал вьючной артиллерией Южной Каролины и имел высокую честь служить Конфедерации[10]10
  Во время Гражданской войны в Америке (1861 – 1865) отделившиеся семь южных штатов стали называться Конфедерацией, а северные – Союзом.


[Закрыть] Штатов Америки. Всего хорошего, Кит. Надеюсь, скоро увидимся. Он повернулся на каблуках и решительно вышел.