Текст книги "Искушение"

Автор книги: Джон Данн Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глава 5

Однодолларовая бумажка скромна и выглядит бедновато. Пятерка задирает нос повыше. Десятка поигрывает мускулами, все в ней надежно и честно. Двадцатидолларовая банкнота шелестит, как музыка в хорошем баре, тихая и волнующая. Пятьдесят? Тут уж в ушах словно бы раздается отдаленный рев публики на конных скачках. Полтинник – удачливый игрок, уверенный в себе; ему не мешало бы побриться; на мизинце у него – видите? – посверкивает желтоватый бриллиант. Ну а стольник, – что говорить, в нем проглядывает уже порода, чувство достоинства, истинного, а не напускного.

А теперь о количестве. Несколько мелких купюр на дне грязного кармана или веер долларовых бумажек в верткой руке шулера где-нибудь в глухом закоулке. Или три пятерки, захватанные и сальные, старательно запечатанные в дешевом конверте. А теперь представим себе солидный портфель, набитый пятерками, десятками, двадцатками. Увидели? Следующей ступенькой в этой иерархии стал бы неброский портфель с банковскими пачками, почти плоский, одними сотнями, – вот он украдкой меняет хозяина где-нибудь в коридоре помпезного правительственного здания.

И все это – ничто в сравнении с увиденным нами. Ничто. После того, что открылось нашим глазам, я был уже другим человеком. И я знал, что мне уже никогда не сделаться прежним, таким, каков я был еще минуту назад. Перед тем как замки черного металлического кейса были взломаны.

Я присел перед ним на корточки. Посмотрел на Винсента. Наши глаза встретились, и около секунды мы смотрели друг на друга так странно – растерянные, объятые неясным чувством то ли стыда, то ли вины, то ли тревоги. И мы сконфуженно отвели глаза в сторону.

– Да-а… – протянул Винс. – Что, собственно, принято говорить в таких случаях?

Деньги были сложены в пакеты высотою около четырех дюймов, каждый пакет перевязан крепко-накрепко проволокой. Пачки лежали плотно, впритирку. Я вытащил одну. Верхняя и нижняя купюры были по сто долларов, и ни та, ни другая не была новой. Взвешивая пачку на руке, я рассматривал ее. Винс тоже хотел увидеть деньги поближе. Я взял второй пакет, передал ему. Он зажал пачку между колен и провел большим пальцем по боковой поверхности, состоящей из краешков множества банкнот.

– Должно быть, пятьсот, – сказал он.

– Это по пятьдесят тысяч в пачке.

– А сколько тут пачек?

Я стал вынимать по одной, считая.

– Хотел в уме сосчитать – не получается, – сказал Винс.

– Минуточку!

На дне кейса лежала записка. Деньги закрывали ее. Тут были цифры, напечатанные слепо, нечисто, – видно, лента была старая, а в шрифт набилась краска. Я взглянул на записку, потом протянул ее Винсу.

34000 х S 100 = S 3400000

500 x S 500 = S 250000

S 3650000

– Кармела не в счет? – спросил я.

– Ты же сам слышал.

Итак, мне принадлежит миллион триста двадцать пять тысяч долларов. Мне лично, одному мне. Я смотрел на всю эту кучу денег.

– Одну пачку придется раздраконить.

– Давай.

Когда я развязал пакет, одна банкнота порвалась. В разъятом виде деньги занимали гораздо больше места. Я на глазок разделил развязанную пачку пополам. И ближнюю ко мне половину сосчитал. Двести шестьдесят две банкноты. Двенадцать штук я переложил в оставшуюся часть. Мои двести пятьдесят сотенных я сунул в свой чемодан, под белье. Карманные деньги. Каких-то двадцать пять тысяч долларов. Порванная сотняга лежала сверху. Я помахал ею Винсу.

– Эту мы, пожалуй, выбросим?

– Бога ради! Давай ее сюда и возьми из моих другую.

– И ты жертвуешь ею с легким сердцем?

– Для надежного друга – да.

Я достал сигареты и зажигалку. Он держал разорванную купюру. Я поджег ее. Он поднес горящую сотню сначала к моей, потом к своей сигарете. Он держал купюру за уголок, пока не обжег себе пальцы.

– Никогда не думал, что когда-нибудь смогу себе это позволить, – сказал он.

И вдруг мы начали хохотать как безумные, задыхаясь от смеха и кашля.

Отсмеявшись, мы разделили всю эту уйму денег. Я получил двадцать шесть пачек сотенных. Винс сказал, что хотел бы взять себе купюры по пятьсот долларов. Там, куда он направляется, их легче сбыть. Я полюбовался своей горой денег, развалил ее и сложил заново. Потом взглянул на ту, на чужую груду денег. И внезапно почувствовал, как злость шевельнулась во мне. Та груда была выше, она и выглядела значительней, да что там – она внушала трепет. Однако тут же я одернул себя: ребенок ты, что ли?

Итак, мы определились с тем, что и кому принадлежит. Я сложил все купюры обратно в кейс. И похвалил себя: взламывая замки, я обошелся с ними достаточно деликатно, они и теперь не отскакивали, и кейс был снова благополучно закрыт (хотя и не заперт). Я поставил его в большой шкаф, запер дверцу на ключ. Принес Винсу еще воды, потом помог ему пройти в ванную и обратно, раздеться, лечь в постель. Я успокоил его: мне знакомо это ощущение, оно пройдет.

Я вышел, сел в машину, отыскал первый попавшийся ресторан, поел и взял для Винса два гамбургера; мне нашли даже какой-то сосуд и дали с собой кофе. Когда я отпирал дверь, во мне вдруг вспыхнула дурацкая мысль – а не смылся ли тем временем Винс со всеми деньгами?

Но он спал. Я считал, что ему необходимо поесть, и потому разбудил его. Он съел гамбургер и выпил половину кофе.

– Что дальше? – поинтересовался я.

– Дальше? Подождем, пока заживут мои раны.

– Это будет не так скоро.

– Это ты так думаешь. И ошибаешься. Если заражения не будет, мне понадобится дней десять, не больше. Я выкарабкаюсь! А потом уеду.

– Куда?

– Это мое дело. Я знаю, куда мне нужно и как туда добраться. После того что произошло с Кармелой, мне уже не придется никуда заезжать по пути.

– Хочешь сказать – то, чего я не знаю, тебе не повредит?

– Вот именно.

– А эти десять дней?

– Самым надежным и удобным местом из всех я считаю твои дом, Джерри. У него есть свои недостатки, но подумай сам и поймешь, что достоинства перевешивают.

Я задумался. Он был прав, но для меня тут возникали проблемы.

– Слушай, а ты легально въехал в страну?

– На сей раз – да.

– Но если ты остановишься у нас, риск возрастает. Чем больше риска, тем это дороже стоит, Винс.

Он бросил на меня долгий взгляд. Потом зевнул и спросил:

– Сколько?

– Еще одну пачку тех, что помельче.

– Чертовски дорогая цена. Ни один квартиросъемщик не платил таких денег ни одному хозяину.

Вот уж не думал, что мы будем этак торговаться. Но ведь, кажется, не я начал?

– Есть еще вариант. Найти уединенное место, где ты спокойно залечишь свои раны. Раз в день я доставлял бы тебе провизию. Между прочим, одно такое место я, кажется, знаю. Можешь поверить, там тебе было бы неплохо.

– А сколько это стоит?

– Это было бы бесплатно.

Он прикрыл глаза. Я решил было, что он уснул, когда раздался его голос:

– О'кей. Ваш дом. Теперь у тебя будет двадцать семь кубиков, поиграться, – ведь ты строитель. Может быть, ты и еще пару вытащишь из меня.

– А, иди ты к дьяволу, Бискай. С голоду не помрешь. Пять пачек сотенных ты бы отдал Кармеле, так ведь? У тебя и теперь остается четыре пачки сверх твоей доли. А потом, дорогой друг мой, я ведь и вообще мог исчезнуть со всей добычей, пока ты играл в волейбол сеньором Сарагосой.

Он опять прикрыл глаза и сказал, помолчав:

– Спокойной ночи, приятель. Я потому и разыскивал тебя. Потому что знал, что ты не исчезнешь.

На следующий день каждое движение доставляло ему страшную боль. Только после десяти мы отправились в путь. Он почти всю дорогу спал и громко стонал во сне. В обед он не мог проглотить ни куска.

Часам к пяти вечера его глаза приобрели странный, не-, натуральный блеск. Я положил ему на лоб ладонь.

– У меня жар? – спросил он.

– Парень, ты весь горишь.

– Это нога.

– Надо искать врача.

– А, ладно. Потерплю. Поехали дальше, лейтенант.

Но еще через час, недалеко от Бирмингема, он начал бредить по-испански и пытался на полном ходу открыть дверцу. Кажется, он уже не осознавал, что с ним, но продолжал что-то бормотать про себя.

В первом же мотеле за Бирмингемом я оплатил комнату и с превеликим трудом затащил туда моего товарища. Домик оказался с краю, на отшибе, и я вдруг подумал – как легко было бы сейчас взять да испариться. Со всеми деньгами. Дурацкая, ненужная, ни куда не годная мысль.

Я захватил некоторое количество денег и поехал в Бирмингем, где отыскал на одной скромной улочке врача – не из самых дорогих. Мне и нужен был такой, чтобы пять тысяч долларов сотенными купюрами казались ему целым состоянием. Ну, не состоянием, так достаточно крупной суммой для того, чтоб ему не захотелось сообщать куда-то о человеке, схлопотавшем огнестрельные раны в ногу и плечо. Я привез его с собой, он обработал раны, сделал уколы, оставил необходимые лекарства, после чего я отвез его обратно. Он предупредил, что в ближайшие два дня Винс не сможет ехать дальше. На рассвете я проснулся. Винс был слаб, но в сознании.

Глаза его глубоко запали. Я рассказал ему, как было с врачом. Винс считал, что если мне удастся перетащить его в машину, то дорогу он выдержит. Я вынес четыре шерстяных одеяла и устроил для него более или менее сносное ложе в задней части машины. Хозяину мотеля я оставил пятьдесят долларов в конверте.

Для Винсента этот день был мучительным. Боль, которую он испытывал при движении машины, сделала его лицо желто-серым. Когда стемнело, я свернул с трассы, остановился в затишке и проспал два часа. А потом ехал снова, через Спрингфилд, Престон и Канзас-Сити; ехал с максимальной скоростью, какую способна была выдержать резина. В пять часов пополудни в субботу мы были на месте, измученные и грязные. Я надеялся, что Лоррейн не будет дома. Так оно и вышло. Не было ни ее, ни Ирены. Я помог Винсу войти в дом и подняться в гостевую комнату. Он был почти не в состоянии передвигаться самостоятельно: кое-как переползал со ступеньки на ступеньку, вернее, это я перетаскивал его, а он старался мне в этом хоть как-то помочь. Он немало потерял в весе и все же оставался слишком тяжелым для того, чтобы я мог просто втащить его наверх на руках.

Я переодел его в пижаму и уложил в ту самую постель, на которой он еще недавно ночевал здоровый и невредимый. Вся эта процедура заняла сорок минут. Теперь я стоял перед новой проблемой: где спрятать деньги. Лоррейн чересчур любопытна, да и нюх у нее тончайший. И она непременно станет допытываться, где я был и что делал. Я перетащил черный кейс волоком в подвал. В котельной были заготовлены дрова для камина: береза, дуб, клен, – чистые ровные поленья, сложенные в штабель. Черный кейс весил, по моему ощущению, не меньше центнера. Его узкая ручка глубоко врезалась мне в ладонь. Я положил кейс плашмя, а поверх него сложил новый штабель. При этом я так спешил, что занозил обе руки. В последнюю зиму мы пользовались камином нечасто. Огонь в очаге принадлежит к признакам мирной, уютной жизни. У нас дело зашло так далеко, что мы разжигали камин только в те дни, когда ждали гостей.

Закончив, я поднялся наверх, вымыл руки и пинцетом вытащил занозы из ладоней. Хотелось встать, наконец, под душ, но оставались еще двадцать пять тысяч в моем дорожном чемодане. Пять сотен я взял на расходы; остальные вложил в большой конверт, который Приклеил к задней стенке письменного стола, за выдвижным ящиком. Ящик теперь закрывался не до конца, выступая наружу, и все же этот тайник казался мне достаточно надежным.

Было уже больше шести. Я посмотрел на Винса. Он спал. Я опустился на стул возле него, и он тут же проснулся.

– Как дела?

– Господи, я рад, что мы добрались наконец-то, я бы не выдержал больше трястись по шоссе – это был сущий ад! Ладно, что это я разнюнился.

– Мы не успели договориться с тобой – что я скажу Лоррейн? Что-то ведь придется сказать.

– Чем меньше, тем лучше.

– Если она решит, что мы что-то скрываем от нее, будет как раз хуже.

– Я понимаю, Джерри.

– Насчет твоих ран хорошо бы вообще промолчать. Если она узнает про эти две пули, то не успокоится, покуда не выпытает все. А потом две-три лишние рюмки, и она раструбит это повсюду. Нет, надо придумать что-нибудь попроще, поскучней.

– Нет ничего скучнее, чем чужая хирургическая операция. Ты не находишь?

– Неплохая идея. А что за операция?

– Да не все ли равно. Шишка, циста или как это называется. Вырезали эту штуку в двух местах, плечо и бедро, и еще кость поскоблили, я слышал нечто подобное от болящих.

– О'кей. Значит, еще будучи здесь, ты мне сказал, что собираешься лечь на операцию. И можешь спокойно утверждать, что то же самое ты рассказал и ей. Лоррейн так много пропускает мимо ушей, когда нагрузится как следует, что не решится возражать. А потом я тебя навестил в больнице. Но где?

– Скажем, в Филадельфии.

Это звучало действительно неплохо. Я навестил его там и решил забрать домой. Лоррейн не станет возражать против этого, во всяком случае – не при госте.

– А деньги? – спросил он.

– Деньги в надежном месте.

Он уставился на меня.

– Очень хорошо. Превосходно. Но где?

– Говорю же – в абсолютно надежном месте. Тебе что, этого мало?

Он мучительно повернулся на левый бок и приподнялся, опираясь на локоть. Луч заходящего солнца через окно высветил на его щеках щетину – жесткую, темную, с видимым медным отливом.

– Джерри, будь благоразумен. Это ведь очень много денег. Настолько много, что всякая недомолвка может вызвать сомнение, недоверие, мало ли что. Не станем мучить друг друга. Джерри, я должен знать, где они.

– В подвале. Под дровами. Он вздохнул и откинулся назад.

– Это хорошо, – сказал он.

И в тот же миг я услышал мотор. Подъехал «порше» моей жены, я узнавал его по звуку. Спустившись, я встретил ее ухе в кухне.

– Хелло! – сказала она. – Вот и мы. На ней был серый купальник и пляжный халат, очень стильный. Влажные волосы вились колечками.

– Ты что, купалась?

Она выложила на тарелку кубики льда.

– Нет, танцевала. Хорошо съездил, дорогой?

– Да, ничего. Я привез с собой гостя. Она бросила лед в стакан, выпрямилась и сверкнула глазами:

– Что за дурацкие шут…

– Да ты что, забыла? Винс ведь рассказывал нам, что ложится на операцию. Плечо, бедро… Не говори мне, что ты не помнишь.

Глаза ее забегали.

– Да-да, – сказала она с неохотой. – Припоминаю что-то… Но очень смутно.

– Я заезжал в Филадельфию, в больницу – посмотреть, как у него дела.

– Ты был аж в Филадельфии?

– И не только. Несколько городов объездил. А ему там, в Филадельфии, не очень-то повезло. Я уговорил его отлежаться у нас. На какое-то время ему запретили вставать с постели.

– Бедняга!

– Так ты не будешь против?

– Бог ты мой, нет! Может быть, Ирена поворчит, но и ей грех обижаться, она тут у нас не перетрудилась. Ах ты незадача, ведь я ее сегодня отпустила! Что ему можно есть, не знаешь?

– Немногое. Суп, тост. Я могу пообедать в городе.

– Я тоже сегодня обедаю в клубе. Но что-нибудь перед уходом соображу. – Она испытующе оглядела меня. – Джерри, ты скверно выглядишь. Совсем исхудал.

– Еще бы, я не вылезал из машины.

Она взяла выпивку с собою наверх. Проходя в спальню, я слышал, как она уже разговаривала с Винсом и он отвечал ей своим густым басом.

Я принял душ. Когда я вошел в спальню, Лоррейн в пеньюаре стояла перед комодом, а в руках у нее был спичечный коробок.

– Ты и вправду далеко забрался, мое сокровище. Судя по этому коробку, ты побывал во Флориде. Мотель в Старке.

– Я… Нет, так далеко я не был. Может быть, это цепь мотелей: знаешь, один хозяин, одна реклама.

– На твоем счете почти ничего не осталось. Что ты собираешься предпринять?

– Кое-что положу опять… Немного, сама понимаешь. Лоррейн, прости, но тебе придется поумерить расходы. То, что мы могли себе позволить раньше, теперь не пройдет.

– А кто виноват? Ты мог бы в понедельник спокойно вернуться к папе и приступить к работе. И все уладилось бы по-людски. Как, согласен?

– Так ты подумаешь о том, что я сказал?

– Там посмотрим. А ты что, присмотрел себе место?

– Пока не знаю.

– Ага. Твои хваленые друзья не собираются ничего давать взаймы. Это меня ничуть не удивляет. Лучше пораскинь мозгами – что ты будешь делать дальше? Иначе люди решат, что ты, как бы это выразиться помягче, с приветом… Послушай, тебе не кажется, что у Винса тот еще видок? Краше в гроб кладут.

– Да, он что-то совсем раскис.

– Но почему, что с ним такое?

– А, не беспокойся за него, он выкарабкается. Приняв душ, она сварила бульон и приготовила тост для Винса. Потом переоделась для коктейля. Я стоял в комнате Винсента у окна, смотрел, как она уезжает, – в открытой машине, черные волосы повязаны цветным платком, а концы его струятся по ветру. Звякнула посуда – это Винс отодвинул от себя поднос.

Я помог ему с ванной, устроил на ночь; воду, лекарства, будильник расположил на столике так, чтобы он мог легко до всего дотянуться. У меня было чувство, что мы спешно должны были обговорить кое-какие вещи, но я просто падал с ног от усталости. Даже поесть уже сил не было. Поднос из комнаты Винса я унес в кухню. Один тост он оставил нетронутым, и я съел его, запил стаканом молока и рухнул в постель. И заснул тут же – словно упал в колодец, где вместо воды была теплая черная тушь.

Глава 6

Я проснулся. Лоррейн еще спала. Ирена в воскресенье была свободна. Я сошел вниз, взял воскресную газету и, поставив вариться кофе, стал ее просматривать. И обнаружил почти сразу же подробное сообщение о победе генерала Пераля над заговорщиками. Сеньор Рауль Мелендес, к сожалению, повесился в тюремной камере. При подавлении восстания армия Пераля захватила много различного оружия; ключевые фигуры заговора либо убиты, либо арестованы. Имущество Мелендеса конфисковано в пользу государства. Чрезвычайное положение уже отменено. Предполагается, что происшедшее не повредит международному туризму, которому в стране отныне ничто не угрожает. Почти в самом конце длинной статьи говорилось:

« ..равным образом разыскивается доверенное лицо и личный пилот Мелендеса, американец по происхождению, а теперь гражданин нашей страны Винсент Бискай. Установлено, что Бискай четвертого мая, за четыре дня до переворота, с неизвестными целями покинул страну в частном самолете. Учитывая, что в течение многих лет он был тесно связан с Мелендесом, его добровольное возвращение представляется маловероятным. В осведомленных кругах считают, что Бискай будет просить политического убежища на Кубе, где семейство Мелендеса располагает значительной собственностью. Бискай пользуется репутацией международного авантюриста».

Убийство в Тампе было подано с меньшей обстоятельностью, и я не обнаружил никаких попыток связать между собой эти два события. Сине-белый «форд» был найден в районе трущоб; выяснено, что его украли на стоянке приблизительно за два часа до убийства. Точно так же обнаружен полицией и черный «крайслер», в котором темноволосый незнакомец и его шофер скрылись от преследователей. Машина, как оказалось, была взята напрокат. В прокатной фирме «крайслер» был получен через подставное лицо – местного торговца по фамилии Гарленд. Допрошенный в полиции Гарленд показал, что он был остановлен на улице хорошо одетым человеком, спросившим, есть ли у него при себе водительские права. Гарленд ответил утвердительно. Неизвестный попросил оказать ему услугу, а именно: взять для него напрокат лимузин черного цвета «крайслер», для каковой цели незнакомцем были выплачены сто долларов задатка и пятьдесят долларов – после того, как названный Гарленд получил и доставил ему машину. В найденном «крайслере» одно стекло пробито пулей, а на полу перед задним сиденьем обнаружено довольно значительное количество крови. Полиция предполагает, что человек, которого преследовали убийцы, тяжело ранен. Все врачи в округе предупреждены, что обязаны сообщить, если к кому-либо из них обратится человек с огнестрельным ранением. На различных поверхностях в обоих автомобилях найдены отпечатки пальцев, не совсем четкие, так что нельзя сказать, помогут ли они идентифицировать личность преступников.

Я понес газету и горячий кофе наверх. Винсент был в ванне. Когда он открыл дверь, я подскочил помочь ему. Под слоем загара по его лицу разлилась страшная бледность, он кусал губы от боли. Только в постели он начал немного приходить в себя, и краски вернулись на его лицо.

– Почему ты не позвал меня?

– Нужно было поразмять мускулы. Когда брился, ноги перестали держать, я чуть не свалился.

Он поправил под головой подушку, сделав ее повыше. Я протянул ему чашку кофе.

– Ну что? Большая о нас пресса? – пошутил он, увидев газету.

– Твое имя упомянуто.

– Тампа? – спросил он напряженно.

– Нет. Эти, другие.

Он прочел обе статьи и отбросил газету.

– Дела все лучше, лейтенант.

– Да, об этом я как раз хотел поговорить с тобой. Мне подумалось, когда я сегодня проснулся… Ты вот упомянул, что кого-то из этих двух горилл знаешь?

– Я не совсем уверен.

– Но ведь он и тебя мог узнать. Может, поэтому они и устроили все это представление: напали на Сарагосу средь бела дня. Может, эти двое за нами следили и рассчитывали ограбить в подходящем месте, а потом увидели нас и поняли, что надо действовать немедленно.

– И что же?

– Винс, хоть малейшая вероятность есть, что они знают, где ты сейчас находишься? Он почесал нос.

– Ни малейшей. Утешился?

– Пожалуй. Теперь следующий пункт. Мы поделим деньги и разойдемся только тогда, когда тебе станет лучше. Но трудности наши на этом не кончатся.

– О чем это ты?

– Ты, Винс, похитрей меня. Предположим, я погорел, и меня спрашивают, где это я раздобыл миллион долларов наличными. Как думаешь, мне поверят, если я скажу, что откопал их в саду? Или скопил? Или выиграл на скачках? Они захотят знать, где я находился в те дни, когда уезжал из дома. И зачем я привез тебя сюда. И куда ты отправился отсюда. Они не отстанут, пока я не отвечу. Значит, и ты заинтересован, чтобы я ни на чем не споткнулся. И наоборот, я должен знать, что с тобой все в порядке.

Он взглянул на меня с некоторой иронией.

– Джерри, я знаю точно, каким путем выбраться из Штатов. И куда потом направить стопы. Я сделаюсь другим человеком, я в него нырну с головой, понял? Все, чего я хочу, – это чтобы ровно восемь дней после моего отъезда здесь было все тихо. После чего ты можешь, мой мальчик, объявлять о наших приключениях хоть через громкоговоритель, трубить налево и направо – никаких проблем.

– А как ты думаешь провезти деньги через границу? Что скажет таможня?

– У меня для этого есть пути и средства. Об этом не беспокойся.

– А если мне тоже понадобится уехать? Ты мог бы дать боевому соратнику пару советов. Он наморщил лоб.

– Погоди-ка. Лететь тебе нельзя, придется искать что-то другое. Можно поехать в места вроде Сан-Диего или Браунсвилла, где у нас водная граница с Мексикой. Возьми напрокат лодку, плыви себе на рыбалку. Двигайся вдоль мексиканского берега, найди там укромный уголок, спрячь деньги, потом возвращайся. Верни лодку. А там по суше легально перейдешь границу, заберешь свои деньги и – давай Бог ноги.

Или вот, еще лучше: езжай в Нью-Йорк, купи акцептные права, а там заходи в любой банк, какой встретишь по пути. Отправляйся в Бостон, сделай то же самое, в Филадельфию – и так далее. Обойди минимум шестьдесят – семьдесят банков, в каждом оставь толику денег и возьми от них бумагу. Получишь в итоге шестьдесят – семьдесят листков бумаги отличного качества. Затем вылетай спокойно в Швейцарию, таможню твои бумаги не интересуют. Скажи, что ты закупщик, что ли. Открой в швейцарском банке секретный счет. Заключи с ними инвестиционный договор. Когда пристроишься где-то, напиши им, сколько они должны тебе высылать ежемесячно. И тогда, скажем во Франции, ты можешь жить как у Христа за пазухой. Или вот еще, погоди-ка: если ты игрок, то рискни. Купи американскую машину пороскошней, в таких можно спрятать что угодно. Спрячь деньги в ней и отправь машину морем в Европу. А если ты действительно хочешь навара, то купи камушки. Бриллианты. Дай подумать, у меня еще многое вертится на языке. Ты мог бы…

– Ладно, Винс. Хватит и этого.

– Вчера, когда мне было неважно, твоя жена пыталась меня расколоть насчет твоих дальнейших планов. Она думала, что ты со мной обсуждал эти вопросы. Доложу тебе, она разозлена не на шутку.

– Нет у меня никаких планов.

– Но что-то ты собираешься делать?

– Когда ты уедешь, я подам на развод. Пока что придется с ней ладить. Когда о разводе будет объявлено официально, я уберусь из Штатов.

– Мне все равно, что ты сделаешь, когда я уеду, но я смогу отправиться не раньше, чем через неделю. И мне не хотелось бы, чтобы она ломала себе голову – почему это ты, будучи без копейки в кармане, не ищешь работу. Отчего бы тебе, кстати, не вернуться к ее старику? Потом уволишься в любой момент. А пока что ты бы ее успокоил. От ее спокойствия кое-что зависит, сам понимаешь.

Все во мне протестовало против этой мысли, но я не мог не согласиться, что он прав. Влезть в старый хомут – это бы ни в ком не вызвало подозрений. Чего я боюсь? В конце концов, я-то знаю, что это ненадолго!

– Хорошо. В понедельник пойду, – сказал я вслух. – Теперь ты доволен?

– Умница. Паинька.

Послышался шум душа: Лоррейн поднялась. Я поговорил еще немного с Винсом и вернулся в спальню. Лоррейн сидела в оранжевой блузке и в черных брючках перед зеркалом и накрашивала губы.

– Доброе утро, – сказал я.

– Хелло. Как дела у болящего?

– Я сварил кофе, но нужно бы дать ему и поесть что-нибудь.

– Сейчас приготовлю. Глазунья сгодится?

– Сойдет. Мне тоже, если яиц там хватит. Как погуляли вчера? Она дернула плечами.

– Как всегда. Все то же самое.

– Лоррейн, дружок, я тут подумал и решил – завтра запрягаюсь опять. Вернусь к твоему папе.

– К папе? – переспросила она обрадованно. Я кивнул. – Должна сказать, что я нахожу это в высшей степени разумным, Джерри. Я так переживала из-за тебя. Мне, видишь ли, нужно знать, каково мое положение. Ненавижу неопределенность! Нет, право, умней ты не мог ничего придумать.

Она встала, и я подумал было, что Лорри хочет поцеловать меня, но нет, ускользнув, она только приложилась щекой к моему лицу и приказала:

– Не размажь мне помаду.

Я сдался – теперь и она может сменить гаев на милость. Мирная передышка, весьма сомнительная, но большего при наших отношениях требовать трудно. Все, что нельзя было ни в коем случае говорить друг другу у все, что могло смертельно ранить гордость другого, было уже сказано. Наши удары, кажется, уже и не попадали в цель, не задевали по-настоящему. Ссоры обратились в скучную рутину, и даже обоюдное возбуждение в момент спора казалось наигранным. Мы сделались совершенно равнодушны друг к другу, но по старой привычке изображали какие-то чувства. Со мною в браке состоял давно уже не молодой, дурно воспитанный и себялюбивый ребенок. Мама и папа были слишком близко. Ирена исполняла за нее домашнюю работу, клуб заменил песочницу, а «порше» – любимую игрушку. С этим набором и с неизменным бокалом спиртного в руке она могла бы тянуть и дальше.

– Джерри, почему бы тебе прямо сейчас не пойти к папе и не сказать ему? Он ужасно, просто чудовищно расстроен. И ты с ним поступил более чем некрасиво.

– Ага, после всего, что он для меня сделал, – так? Она исподлобья взглянула на меня.

– Да, конечно.

– Я сидел на углу и выпрашивал милостыню, и вот семейство Мэлтонов, проходя мимо, снизошло… Пригрело, накормило, одело, обуло…

– О, пожалуйста, не начинай все сначала. Ничего с тобой не случится, если ты пойдешь туда и скажешь: так, мол, и так. Они как раз должны уже прийти из церкви. Когда ты вернешься, завтрак будет на столе.

И я проследовал послушно из дома номер 118 по Тайлер-драйв в дом номер 112 по той же улице, нажал на звонок, вызвав тем самым за дверьми целый благовест. И прежде чем замер последний звук, на пороге появилась Эдит Мэлтон, благоухающая лавандой. После несколько принужденного обмена приветствиями она сообщила, что «сам» на кухне пьет кофе.

Э.Д, сидел в одной рубашке, маленький и опрятный, белый и розовый, точно заботливая мать только что выкупала его, причесала и повязала ему с двенадцатой попытки галстук так, чтобы тот висел совершенно ровно и безукоризненно.

– Кого я вижу! Доброе утро, доброе утро, доброе утро, – сказал он. – Садись. Хочешь кофе? Чашечку ты все-таки выпьешь. Эдит, дай Джерри кофе. Слушаю тебя, мой мальчик. Чем, порадуешь?

Я был краток – в надежде, что и все неприятное сократится.

– Э.Д., если ты берешь меня обратно, я выйду на работу завтра утром.

Оба они просияли, словно я без ошибки прочел наизусть рождественский стишок. Э.Д, сказал, что не держит на меня зла, что он был прав и я должен был понять это рано или поздно. Они рады за Лоррейн. Бедняжка в известном смысле разрывалась между родителями и мужем. Разумеется, жена за мужем, как нитка за иголкой, но ведь это ужасно, когда семья разрушается таким образом. Мы хотели бы забыть все, что случилось, а эти несколько дней будут просто зачтены в отпуск. Ха-ха-ха. А теперь мы все вместе сделаем из Парк Террас лучшее, что когда-либо строили в этой части страны. Может быть, подумаем даже о том, не продать ли наши дома здесь, на Тайлер-драйв, чтобы переселиться на Парк Террас.

Я вернулся домой. Они продержали меня долго. Винс и Лоррейн давно позавтракали. Она пришла и сидела, пока я ел, за столом напротив.

– Дэвид и Нэнси Браунелл сегодня днем устраивают небольшой прием, мы приглашены. Я сказала, что не знаю, вернешься ли ты к этому времени из поездки, а сама обещала прийти. Они будут рады, если ты тоже появишься.

Браунеллы жили через одну улицу от нас, но совсем близко: нам нужно было всего лишь пройти насквозь участок Карла Гвэна – и вот она, их калитка. Лоррейн пообещала Винсу, что прихватит ромштекс для него. Приемы Браунеллов славились прежде всего хорошо прожаренными ромштексами.

После двух мы оделись и отправились в гости. Мы оказались не первыми. Около сорока взрослых и семьдесят пять – по моим подсчетам – ребятишек уже веселились кто как. Мороженое, пиво и лимонад пользовались успехом. Я встретил Джорджа Ферра и Кола У ордера. Бар был устроен на свежем воздухе; подойдя к нему, я приготовил себе большую порцию мартини. Потом еще одну Может быть, напряжение, не отпускавшее меня в Тампе и после нее, хоть немного разрядится? Я выпил так много, что вдруг повздорил с Уордером, который всего лишь хотел помочь мне. Боюсь, что и с Джорджем я обошелся ничуть не лучше. Притом я оставался в прекрасном настроении. Проглотив около трети громадного ромштекса, я направился домой и обнаружил там двух ближайших подруг моей жены, Манди Пирсон и Тинкер Велибс. Хихикая и жеманясь, они крутились возле лежащего Винса и поочередно скармливали ему кусочки ромштекса. Зубы моего фронтового товарища вгрызались в сочное мясо, он выглядел бодрым, довольным. Я вернулся к Браунеллам, перешел на пиво, потом изменил ему ради джина, пока вдруг не заснул в садовом кресле-качалке. Когда я проснулся, было уже темно. Детей, видно, отослали по домам. Гости разбились на небольшие группки, голоса их звучали нестройно и, кажется, меланхолично. Какой-то остряк натолкал мне в карманы картофельных чипсов.