Текст книги "Семь элементов, которые изменили мир"

Автор книги: Джон Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

В июле 1882 г. срок трудового договора между Карнеги и его рабочими на Хоумстедском заводе истекал. Квалифицированные рабочие здесь получали больше, чем в среднем по отрасли, и Карнеги увидел возможность сэкономить на оплате труда. Он также хотел ослабить на заводе позиции Объединенного профсоюза работников металлургической и сталелитейной промышленности. В то время профсоюз, членами которого были квалифицированные рабочие-металлурги, держал прочную позицию на переговорах. Карнеги видел в этом препятствие росту прибылей, и поэтому Генри Клэй Фрик, директор завода, по его приказу снизил заработную плату. Профсоюз с этим не согласился; сталелитейная промышленность функционировала успешно, и рабочие хотели получать свою долю выгод. Когда срок действующего соглашения истек, а нового соглашения подписано не было, Фрик объявил на заводе локаут и возвел забор из колючей проволоки и сторожевые вышки, чтобы отразить любые нападения. Он также заручился поддержкой сил правопорядка, но на пути к заводу их встретили бастующие рабочие. Ситуация накалилась до предела, и в конце концов по людям открыли огонь. Многих членов профсоюза убили. В итоге порядок был восстановлен, Карнеги понизил заработную плату и добился ликвидации профсоюзной ячейки – хотя и ценой большого ущерба своей репутации [40].

По мере развития бизнеса Карнеги его предприятия активно наращивали производство стальных рельсов. Все больше и больше людей переезжали с востока на запад США, и железные дороги становились главными потребителями железа и стали. Американская сталелитейная промышленность, в течение многих лет отстававшая от европейской, стремительно развивалась. В 1890 г. было выпущено в три раза больше стального проката, чем десятью годами ранее. К 1900 г. объем производства снова почти утроился, превысив 11 000 000 тонн, при этом только заводы Карнеги выпускали больше стали, чем вся Великобритания. Под предводительством Карнеги век железа сменился веком стали.

Железо приносит богатство и власть не только странам, но и индивидам, развивающим производство. Карнеги, сын бедных ткачей из шотландского городка Дюнфермлайн, прибыл в США в 1848 г. практически без гроша в кармане. К 1863 г., в начале его предпринимательской карьеры, доход Карнеги составлял примерно 50 тыс. долл. (около 1 млн долл. в перерасчете на сегодня). В 1901 г. Карнеги продал свою стальную империю за 480 млн долл. (около 13 млрд долл. в сегодняшних деньгах) Дж. П. Моргану. Эта продажа стала крупнейшей коммерческой сделкой эпохи и способствовала дальнейшей консолидации US Steel [41]. Карнеги стал самым богатым человеком в мире.

«Евангелие богатства» Эндрю Карнеги

В 1986 г. я был приглашен в члены правления школы бизнеса при Университете Меллона–Карнеги. Это приглашение я получил от экономиста Элизабет Бэйли, декана школы бизнеса, влиятельного члена совета директоров Standard Oil Company of Ohio, где я работал финансовым директором [42].

Я помню, о чем думал, глядя на фирменный бланк полученного письма. Университет Карнеги–Меллона. Я мало что знал об Эндрю Меллоне, американском банкире XIX в., ставшем позднее главой Казначейства.

Гораздо больше я знал об Эндрю Карнеги, так как его имя встречалось повсюду: Карнеги-холл в Нью-Йорке, Библиотеки Карнеги по всей Америке и Великобритании и Фонд мира Карнеги. Бизнес-школа Карнеги–Меллона – одно из престижных образовательных учреждений, которому Карнеги, много занимавшийся филантропической деятельностью, дал свое имя. Мы могли забыть Генри Бессемера, чей новаторский процесс выплавки стали служил фундаментом успехов Карнеги, но благодаря тому, что Карнеги раздал все свое состояние, мы помним о нем до сих пор. Этот поступок вписывался в его жизненную философию, которую он изложил в эссе «Евангелие богатства» [43], опубликованном в 1889 г. Эссе немедленно вызвало громкие протесты богатейших капиталистов. Карнеги планировал раздать все свое состояние и побуждал последовать его примеру других финансовых и промышленных магнатов, таких как Дж. Рокфеллер, Дж. Гулд и Дж. П. Морган.

В то время богатство, нажитое в процессе промышленной революции в США, углубляло пропасть между богатыми и бедными. Рокфеллер стал первым в мире официальным миллиардером в 1916 г., когда многие американцы жили в трущобах без водопровода и электричества. Карнеги верил, что имущественное неравенство требует действий, направленных на то, чтобы «узы братства могли связывать богатых и бедных, обеспечивая гармонию отношений между ними» [44]. В последние годы призыв Карнеги к перераспределению богатства все чаще оказывается услышан. Сегодня в США на долю 0,1 % всех получателей дохода приходится около 8 % общего дохода всей страны [45]. Современные миллиардеры, такие как Уоррен Баффет и Билл Гейтс, задают вопрос о том, почему сверхбогатые не облагаются более высоким налогом, и, подобно Карнеги, возвращают деньги обществу посредством целенаправленной филантропической деятельности. И подобно тому, как это было в дни забастовки на Хоумстедском металлургическом заводе, некоторые группы населения по-прежнему испытывают прочную ненависть к богатым, к бизнесу и к правящему политическому классу.

Долг богатого человека, утверждал Карнеги, служить примером обществу, ведя скромный и не раздражающий других людей образ жизни. Все излишки дохода, писал он, следует рассматривать «просто как средства, переданные в доверительное управление», которые он призывал использовать, «чтобы приносить максимальную пользу обществу» [46].

Богатство одного человека создавалось широким кругом людей и поэтому должно быть возвращено обществу – в этом заключается великий парадокс Карнеги.

Желание вернуть все заработанное «побуждало его быть еще более безжалостным бизнесменом и капиталистом… чем больше он зарабатывал, тем больше мог отдавать» [47]. Снижение ставок оплаты труда и увеличение продолжительности рабочей недели оказались частью стройной жизненной философии: он был убежден, что имеет моральную обязанность повышать прибыли, а не материальное благосостояние конкретных рабочих. Он верил, что «высшая мудрость и опыт» дают ему возможность управлять богатством «лучше, чем это сделали бы или могли бы сделать [рабочие] для себя», и верил, что должен подталкивать их, чтобы они помогали сами себе [48]. Так он задал тенденцию, существующую до сих пор: филантропия нацелена на самосовершенствование людей, а не на субсидирование их повседневного существования. В итоге он направлял большие средства на образование, строительство библиотек и бесплатное обучение студентов Шотландского университета [49]. Он также открыл несколько научно-исследовательских институтов, концертных залов, художественных галерей и даже Музей естественной истории в Питтсбурге. В 1900 г. он основал Технические школы Карнеги. В результате их слияния с Институтом промышленных исследований Меллона образовался Университет Карнеги–Меллона.

Деятельность Карнеги оказала огромное влияние на Рокфеллера, который написал ему после открытия Библиотеки Карнеги в Питтсбурге: «Я хотел бы, чтобы больше богатых людей делали со своими деньгами то же, что и вы, но будьте уверены, ваш пример принесет плоды, и придет время, когда богатые люди станут все чаще использовать свое состояние на благо других» [50]. Однако в частных беседах он много говорил об очевидной роли тщеславия в филантропической деятельности Карнеги. Руководитель одного из рокфеллеровских благотворительных фондов писал своему патрону, что Карнеги жертвует деньги «ради того, чтобы его имя было высечено в камне по всей стране» [51]. В то же время пожертвования самого Рокфеллера были более осторожными: возможно, он хотел избежать обвинений в попытке завоевать симпатии общества на фоне судебных преследований Standard Oil [52].

В 1910 г. Карнеги основал Фонд Карнеги за международный мир (Carnegie Endowment for International Peace), который действует до сих пор. В течение долгого времени Карнеги был активным борцом за мир и выступал против зарубежных интервенций США и Великобритании. Незадолго до начала Первой мировой войны он основал Церковный мирный союз (Church Peace Union). Он надеялся, что этот Союз, воплощая в жизнь идею следования единым моральным принципам, сумеет навсегда положить конец войнам. Железо или, точнее говоря, прибыли от производства железа снова использовались как орудие в борьбе за мир. Незадолго до кончины в 1919 г. Карнеги отказался от 90 % своего состояния. Распределением остальных средств он поручил заниматься нью-йоркской Carnegie Corporation.

И хотя забастовка на Хоумстедском металлургическом заводе обернулась трагедией, Карнеги остался в нашей памяти великодушным филантропом. Даже Генри Клэя Фрика, сыгравшего в той ситуации роль злодея, вспоминают ныне как собирателя знаменитой коллекции произведений искусства, находящейся на Пятой авеню в Нью-Йорке [53]. Людей запоминают по их делам, помнят их щедрость, а не то, как они добились тех или иных результатов. Разглядывая картины Вермеера, Гольбейна и Рембрандта в Галерее Фрика, мы думаем о красоте, а не о невинных жертвах трагедии, разыгравшейся на Homestead Steel Works.

Устремленные в небо

В 1971 г. мне довелось прожить в Нью-Йорке целых шесть месяцев. Однажды мой друг, профессиональный виолончелист, пригласил меня на концерт в Карнеги-холл, расположенный по другую сторону Центрального парка от Галереи Фрика. В зале с превосходной акустикой мы собирались послушать «Вариации на темы рококо» Чайковского в исполнении знаменитого французского виолончелиста Поля Тортельера. После того как Чайковский выступил на открытии Карнеги-холла, этот зал быстро стал достопримечательностью Нью-Йорка. Кирпичный фасад в стиле итальянского ренессанса с украшениями из терракоты восхищает посетителей не меньше, чем искусство выступающих прославленных артистов. Зал спроектирован архитектором Уильямом Барнетом Татхиллом, который сам был виолончелистом-любителем. Татхилл высказался против использования стальных поддерживающих балок, но из-за этого был вынужден возвести бетонные и кирпичные стены толщиной в несколько футов. Ведь камень просто не способен выдерживать ту же нагрузку, что и сталь. Однако толщина стен (они, кстати, поглощают шум машин, проезжающих по 57-й улице и 7-й авеню) вкупе с эллиптической формой зала обеспечили Карнеги-холлу превосходные акустические свойства. Но с 1891 г. он уже начал уступать новому поколению зданий – небоскребам, выраставшим тут и там по всему городу [54]. Карнеги-холл, высотой с обычный шестиэтажный дом, выглядит карликом в сравнении со зданием штаб-квартиры New York Times и New York Tribune. По иронии судьбы именно дешевизна и доступность стали, производившейся на заводах Карнеги, сделали возможными такие размеры.

Еще в Древней Греции железо использовалось в строительстве для повышения прочности, но никогда еще несущая конструкция не создавалась целиком из железа. В 1820-х гг. чугунные колонны и балки использовались в зданиях Чикаго и Нью-Йорка. Архитекторы и инженеры по достоинству оценили прочность чугуна на сжатие, и вскоре он приобрел широкую известность. К тому же железо, в отличие от дерева, не горюче, хотя, безусловно, плавится при высоких температурах. Во время сильнейшего пожара в Чикаго в 1871 г. фронтоны многих построек покоробились и разрушились, вследствие чего отношение к железу стало более сдержанным. А вскоре более прочная и надежная сталь с заводов Карнеги позволила возводить здания невиданной высоты.

Архитекторы и общественность в равной степени были озабочены потенциальной опасностью столь гигантских сооружений, но в перенаселенных городах потребность в жизненном пространстве ощущалась все острее и острее. В Нью-Йорке происходили грандиозные социальные и экономические изменения. Из Европы ежедневно прибывали тысячи иммигрантов, проплывавших мимо статуи Свободы, внутренний каркас которой изготовлен из стали. Тресты и корпорации появлялись как грибы после дождя, и всем требовалось место для офисов в финансовом и деловом центре страны. Цены на землю взлетели до небес, и городу не оставалось ничего другого, кроме как расти вверх. Но традиционный камень для этого не годился. Чем выше здание, тем больше его вес и, следовательно, тем толще должны быть фундамент и стены. Первоначальные планы строительства ныне снесенного девятиэтажного кирпичного здания Tribune Building показывают: несущие стены предполагалось сделать толщиной два метра, что привело бы к большим потерям бесценных внутренних площадей. Для возведения зданий выше шести этажей архитекторам требовалась сталь. В период с 1870 по 1913 г. Нью-Йорк превратился из шестиэтажного города в пятидесятиэтажный.

Впервые приехав в Нью-Йорк в День святого Патрика, 17 марта 1971 г., я сразу возненавидел его. Я не знал там никого, отели казались мне захудалыми, люди – неотесанными. Однако, став жителем Гринвич Виллидж, я вскоре изменил свое отношение к Нью-Йорку. Этот город, полный вечно куда-то спешащих и чем-то увлеченных людей, был и остается одним из самых восхитительных в мире. Как и в других великих городах – Венеции, Токио и Лондоне, – здесь уникальный городской ландшафт. Хорошо помню, насколько поразила меня здешняя фантастическая архитектура. Элегантные дома из коричневого кирпича перемежаются с импозантными небоскребами в готическом стиле или в стиле ар-деко. Город поднимается вокруг вас на головокружительную высоту. Это разительно отличается от всего того, что я видел в Европе.

По выходным я катался по Нью-Йорку на велосипеде. Покинув квартиру на Вашингтон-сквер, направлялся на юг через почти пустынный в то время район Сохо, где сосредоточено наибольшее количество зданий XIX в., при строительстве которых использован чугун. Затем поворачивал обратно на север, где вблизи Хьюстона в довольно унылом офисном квартале выделялось одно здание. Оно называлось Flatiron Building (то есть «Утюг») и символизировало для меня превращение Нью-Йорка позапрошлого столетия в процветающий центр деловой и культурной жизни 1970-х гг. Как подсказывает название, форма здания напоминает утюг с ярко выраженным треугольным основанием, над которым вздымается громадина высотой в 87 м. Сооружение в 22 этажа может показаться несколько приземистым в сравнении с современными нью-йоркскими мегаструктурами, но в 1902 г., когда завершилось строительство, это было впечатляющее достижение инженерной мысли.

Здание было построено для George A. Fuller Company. Архитектор Джордж Фуллер – пионер строительства небоскребов в США. В 1900 г., задолго до того, как начал возводиться «Утюг», он умер, и президентом компании стал его зять Гарри Блэк. В течение какого-то времени он регулярно посматривал на треугольный участок земли на пересечении Бродвея и Пятой авеню. Это место прекрасно подошло бы для новой штаб-квартиры компании, которая стала бы живой рекламой быстро растущего бизнеса. Через шесть месяцев после смерти Фуллера Гарри Блэк купил этот участок. Главным мотивом строительства высотного здания стало получение прибыли. В редакционной статье журнала Life в июне 1901 г. утверждалось: «Здесь в Нью-Йорке цена земли определяет высоту здания» [55]. А цены на землю действительно были очень высокими. Только превышение высоты в десять этажей позволило инвесторам окупить затраты на покупку земли. Крошечный участок площадью всего 836 кв. метров обошелся Гарри Блэку в 2 млн долл. (55 млн долл. в перерасчете на сегодня).

По мере того как небоскребы начинали доминировать в городском пейзаже, соображения эстетики и экономии часто вступали в противоречие. Многие были обеспокоены тем, что город окажется во власти прозаических, подавляющих своей высотой монстров.

«Утюг» спроектировали так, чтобы выжать максимум из треугольного участка земли. Гарри Блэк ожесточенно спорил с архитектором Дэниелом Бурнхэмом по поводу мягко скругленных обводов здания. Зачем, вопрошал Блэк, терять 86,4 квадратных метра дорогой внутренней площади помещений? Как бы там ни было, строительство скоро началось. Тысячи стальных колонн, балок и распорок непрерывно подвозили на строительную площадку и собирали, подобно кубикам детского конструктора. Наконец строители с подвесных деревянных платформ облицевали здание терракотовой плиткой. В июле 1902 г. возведение небоскреба завершилось.

«Утюг» отличался от остальных небоскребов. Многие знатоки архитектуры называли его триумфом инженерной мысли, лишенной эстетической привлекательности. Но здание произвело впечатление и на широкую публику, и на деятелей культуры. New York Tribune писала в 1902 г., что «Утюг» привлекает толпы людей, его рисуют и фотографируют чаще, чем любое другое здание в городе [56]. Здание, кажется, меняет форму в зависимости от того, с какой точки вы на него смотрите. В один из ветреных дней 1902 г. фотограф Альфред Штиглиц, стоя перед «Утюгом» и глядя снизу вверх, нажал на кнопку затвора фотоаппарата и сделал незабываемый снимок [57]. «На фоне деревьев на Мэдисон-сквер, покрытых свежим снегом, “Утюг” произвел на меня более сильное впечатление, чем когда-либо прежде, – писал Штиглиц. – Подобный надвигающемуся носу гигантского океанского парохода, он виделся мне образом новой Америки, продолжающей процесс самосозидания. “Утюг” для Соединенных Штатов – то же, что Парфенон для Греции» [58].

Уникальная форма и удачное место расположения мгновенно сделали небоскреб – далеко не самый высокий в городе – еще одним символом Нью-Йорка. Одна из причин его сравнительно небольшой высоты – сильные ветры, дующие по 23-й улице вдоль его южного фасада. Архитекторы беспокоились: слишком высокое здание может рухнуть. Местные жители спорили, насколько далеко разлетятся обломки, если такое случится. Но такой исход маловероятен: «Утюг» мог выдержать силу ветра вчетверо большую, чем когда-либо бывало в этих местах. В частности, его прочность обусловлена формой. Треугольник – самая прочная из всех геометрических фигур, ведь это самоподдерживающаяся структура. Усилие, приложенное к одной вершине, вызывает еще большее противодействие в двух других вершинах. Так, после того как в «Утюг» въехали первые обитатели, на город обрушился ураган. Скорость ветра достигала 100 километров в час, но внутри «Утюга» никаких вибраций не ощущалось. Один житель сообщил, что в его настольной лампе даже не дрожала нить накаливания. Фактически именно «Утюг» держал стихию под контролем – форма здания способствует разделению потоков ветра на два нисходящих русла, которые, впрочем, поднимают юбки у проходящих женщин. Мужчины слонялись вокруг небоскреба в надежде бросить нескромный взгляд на чьи-нибудь лодыжки, а обладательниц этих лодыжек, пытавшихся оставить ни с чем искателей предосудительных удовольствий, полиция называла «убегающими по 23-й». Один местный портной даже придумал особый фасон «ветрозащитных юбок» [59]. Шляпы слетали с голов, а зонтики выворачивались наизнанку, но ветер мог послужить причиной и более серьезных неприятностей: на соседних улицах двери магазинов распахивались, а зеркальные стекла открытых окон разбивались вдребезги. В один из февральских дней 1903 г. четырнадцатилетний мальчик-посыльный, пытавшийся обогнуть нос «Утюга» и выйти на Бродвей, был брошен порывом ветра на середину Пятой авеню и погиб под колесами мотоцикла.

По мере того как все больше небоскребов возводилось вокруг «Утюга», его острая клиновидная форма утрачивала способность формировать особые аэродинамические эффекты, и сильные воздушные потоки вокруг здания больше не возникали. Когда я катался по Бродвею на велосипеде в 1970-х гг., «Утюг» уже не выглядел столь впечатляюще, как в начале века. Теперь он стоит в тени соседнего небоскреба Metropolitan Life Tower. Но здание по-прежнему продолжает привлекать толпы людей и служить напоминанием об уникальном периоде развития города.

Небоскребы строятся для того, чтобы в центре города разместилось как можно больше людей; повышение этажности зданий – всего-навсего более эффективный способ использования земли. Прочность и доступность железа способствуют высокой концентрации населения на маленьких территориях. Человеческие муравейники стимулируют инновации и таким образом поддерживают наше продвижение по пути прогресса – от простых сельских общин к процветающим урбанистическим обществам.

Небоскребы также строились как символы экономического и политического могущества. Одними из первых обитателей нью-йоркских высотных зданий были руководители крупных корпораций Standard Oil и US Steel (образованная из Carnegie Steel Corporation и нескольких других крупных производителей стали), возникших в результате промышленной революции. Престиж был крайне важен для Рокфеллера, Карнеги и других американских баронов-разбойников, и поэтому эти здания столь же красивы, как и высоки.

Башни-близнецы Всемирного торгового центра на момент завершения строительства в 1971 г. были самыми высокими в мире. В течение 30 лет они стояли как символы экономической мощи Америки и именно по этой причине были выбраны объектом атак террористов 11 сентября 2001 г. Башни-близнецы рухнули, а с ними и 200 000 тонн стали. В день теракта мэр Нью-Йорка Руди Джулиани заявил: «Мы восстановимся. Мы выйдем из этого испытания боле сильными, чем прежде, более сильными политически и экономически. Линия горизонта будет восстановлена в прежнем виде». Участок «Граунд зеро» восстанавливается до прежнего статуса как центра глобальной экономической деятельности, и по завершении строительства Всемирный торговый центр будет самым высоким в Америке.

Железный лев Кангжоу

В начале 2012 г. впервые в мировой истории в городах стало проживать больше людей, чем в сельской местности. Нигде этот сдвиг не проявляется заметнее, чем в Азии. Башни Петронас в столице Малайзии Куала-Лумпуре – крупнейшие из когда-либо построенных башен-близнецов, а дубайский Бурдж Халиф – самый высокий в мире небоскреб высотой 830 метров. Железо и сталь сделали их возможными, и не случайно нынешний Китай – крупнейший в мире потребитель железной руды.

Будучи в Китае в 1980-х и 1990-х гг., я замечал: новые функциональные жилые и офисные здания повсюду возникали там с невероятной быстротой. В этот период бурного экономического роста прагматические соображения преобладали над эстетическими; у людей было мало времени, чтобы задумываться, как создать экологичную и красивую городскую среду. Сегодня многие из этих наспех построенных зданий снесены, а на их месте выросли небоскребы. Китайские города растут ввысь и вширь быстрее, чем где-либо в мире. Простое, элегантно изогнутое высотное здание шанхайского Всемирного финансового центра и на удивление симпатичное здание Китайского центрального телевидения в Пекине – своего рода «Утюги» XXI в.

Но это не первые стальные колоссы, возведенные в Китае. В небольшом городе Кангжоу, в 240 километрах к югу от Пекина, стоит Железный лев. Ему больше 1000 лет. Высота превышает пять метров, а вес около 50 тонн. Первоначально льва предполагалось разместить в буддийском храме, а на спине установить бронзовую статую Бодхисатвы Манджушри на цветке лотоса. Сегодня скульптура сильно повреждена. Где-то в конце XVII в. лев лишился хвоста, а в 1803 г. ураган повалил статую, в результате чего сильно пострадала морда зверя. Да, статуя знавала лучшие времена, но и сегодня огромная масса литого железа свидетельствует о феноменальном развитии железного дела в древней Китайской империи. Когда в 953 г. фигура льва была отлита, железа в Китае производили больше, чем где-либо в мире. Между 800 и 1078 гг. производство увеличилось в шесть раз и достигло 115 000 тонн – почти столько же, сколько во всей Европе в 1700 г. Развитие железоделательной промышленности Китая – лишь один из аспектов социальных, политических и экономических перемен, происходивших в стране в период правления династий Тан и Сун. Историк развития китайской промышленности Джозеф Нидхам пишет: «Китай в 1000 г. имел больше общего с Китаем 1900 г., чем с Китаем 750 г.» [60].

Благодаря настолько возросшему производству железа Китай изготавливал инструменты и оружие и в начале II тысячелетия стал ведущей мировой державой [61]. Вплоть до 1700 г. Китай имел самое мощное и эффективное железное дело, которое, однако, в XIX–XX вв. пришло в упадок. Тогда один китайский поэт жаловался на происходящие изменения [62]:

 
…обмакнув перо в чернильницу древней славы,
Я описываю перемены нашего времени.
Но Железный лев по-прежнему стоит,
Хотя дворцы превратились в руины.
 

Промышленные революции в Европе и США способствовали повышению производительности труда и экономическому росту, а научные открытия стимулировали разработку новых, экономичных технологий производства железа и стали. Китай стал просто неконкурентоспособен. В конце 1950-х гг. Мао Цзедун решил увеличить производство железа и стали в стране с помощью Большого Скачка. Он хотел, чтобы Китай производил больше стали, чем Великобритания, но из собранных по его приказу горшков и сковородок удавалось выплавлять лишь бесполезный чугун [63].

Индия в период британского господства также переживала упадок. Предприниматель Джамшетжи Тата, успешно работавший в хлопковой и текстильной промышленности, много думал о том, что нужно сделать для изменения ситуации. Используя заработанное состояние, он решил направить усилия на промышленное развитие Индии.

Империя Тата

Джамшетжи верил: для расцвета промышленности в Индии необходимо выполнить четыре условия. Во-первых, улучшить техническое образование и обеспечить проведение научных исследований, чтобы ослабить зависимость Индии от иностранных технологий. Во-вторых, использовать огромные гидроресурсы страны для производства дешевой электроэнергии. В-третьих, построить роскошные отели и тем самым привлечь в Индию богатых иностранцев. В-четвертых, и это самое важное, Джамшетжи хотел производить сталь, «мать тяжелой индустрии», для строительства железных дорог и городов [64].

Утверждения, будто Индия в производстве стали может достичь уровня Великобритании, никто не принимал всерьез. Сэр Фредерик Апкотт, главный управляющий индийскими железными дорогами, пообещал «съедать каждый фунт железнодорожных рельсов, которые они изготовят» [65].

Однако за высокомерием скрывался страх конкуренции, долгое время заставлявший британских правителей Индии тормозить промышленное развитие страны. Лишь в 1890-х гг., когда Великобритания стала отставать в производстве железа и стали от Германии и США, они начали поддерживать развитие черной металлургии в Индии.

Наконец, в 1900 г., встретившись с лордом Гамильтоном, государственным секретарем по делам Индии, Джамшетжи сумел заручиться поддержкой правительства. К тому времени шестидесятилетний индийский патриот заработал приличное состояние. Джамшетжи объяснял Гамильтону, что его усилия по строительству сталелитейных заводов имеют целью развитие родной страны, а не личное обогащение. Гамильтон заявил, что хотел бы получить поддержку правительства. Вскоре Джамшетжи направился в США, где искал совета у Джулиана Кеннеди, главного эксперта Америки по стали и управляющего принадлежащим Карнеги известным заводом Edgar Thomson Steel Works. Затем он нанял группу геологов для поиска удобных месторождений железной руды, чем впервые начал заниматься еще 20 лет тому назад.

В 1904 г. Джамшетжи Тата умер. Из четырех его великих планов преобразования Индии удалось реализовать лишь один: построить Taj Mahal Hotel. Десять колонн из витого железа до сих пор поддерживают потолок в бальном зале этого уникального сооружения. Реализацией планов отца с неменьшей целеустремленностью занялись его сыновья, сэр Дорабжи Тата и сэр Ратанжи Тата. Тремя годами позднее Дорабжи нашел превосходное место для строительства сталелитейного завода Тата в небольшой деревне Сакхи, рядом с которой имелось достаточно железной руды, воды и песка. Позднее Сакхи переименовали в Джамшедпур в часть Джамшетжи. В 1912 г. завод Тата выпустил первый слиток стали, тем самым обозначив рождение индийской металлургической промышленности. Во время Первой мировой войны Tata Steel экспортировала 2500 километров стальных рельсов. Это позволило Дорабжи заявить: если бы сэр Фредерик Апкотт отважился выполнить обещание съедать каждый рельс, произведенный Индией из высококачественной стали, то у него случилось бы «легкое несварение желудка» [66].

Первый сталелитейный завод Тата, возможно, никогда не был бы построен, если бы не вписывался в программу национального возрождения страны. В поисках инвестиций для строительства завода в Сакхи братья Тата призвали соотечественников вкладывать деньги в проект, который помог бы индустриализации Индии. Один обозреватель рассказывал, как «с раннего утра до позднего вечера офисы Tata в Бомбее осаждали толпы индийских инвесторов. Старые и молодые, бедные и богатые, мужчины и женщины приносили свои сбережения, и через три недели сумма, необходимая для строительства завода, была собрана усилиями 8000 коренных индийцев» [67].

На всех промышленных предприятиях Tata благополучию рабочих придавалось основное значение. Джамшетжи устанавливал в цехах хлопковых и текстильных фабрик увлажнители воздуха и огнетушители, предоставлял одноразовые средства личной гигиены и фильтрованную питьевую воду. Он также первым внедрил пенсионные планы и страховку от несчастных случаев, обеспечил равноправие полов. Члены семейства Тата, в отличие от Карнеги, не стремились к прибыли любой ценой. Они верили, что бизнес, поддерживающий развитие нации, должен заботиться также о здоровье и благополучии граждан. За 100 лет до того, как западный бизнес ввел понятия социальной ответственности корпораций, личной заинтересованности и тройного критерия оценки[1]1
  Ныне эти положения входят в понятие корпоративной социальной ответственности. – Прим. ред.


[Закрыть], Тата уже использовали их у себя [68]. Они знали, что каждый аспект деятельности подразумевает соответствующую компенсацию. Когда акционеры пожаловались, что затраты на строительство жилья для рабочих первого сталелитейного завода Tata слишком велики, сэр Дорабжи ответил: «В Джамшедпуре мы строим не улицы с хижинами, а город» [69]. В 1895 г. он же писал: «Мы не призываем быть менее эгоистичными, более щедрыми или больше заниматься филантропией, чем кто-то другой. Но мы полагаем, что начали работать в соответствии со здоровыми и прочными принципами бизнеса, воспринимая интересы акционеров как свои собственные, а здоровье и благополучие работников – как основу нашего успеха» [70].

Вот один из немногих примеров нормальных взаимоотношений между бизнесом и обществом. Даже сегодня многие компании не могут соперничать в этом смысле с Tata. Некоторые по-прежнему следуют мантре американского экономиста Милтона Фридмана, гласящей: «Единственным делом бизнеса является бизнес» [71]. Они верят, что могут игнорировать окружающий мир, но, поступая таким образом, рискуют своей репутацией, своим правом на ведение коммерческой деятельности и своими покупателями. Сегодня, по мере того как финансовый контроль бизнеса становится как никогда строгим и государство требует от бизнеса делать все больше и больше помимо основной деятельности, полезно обратиться к примеру Tata и отметить все хорошее, что сделано ею для всей Индии.