Текст книги "Чудовище из Атлантики"

Автор книги: Джон Браннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Джон Браннер
Чудовище из Атлантики

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ТАЙНА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

До сегодняшнего дня их вожделение не знало предела. Они испытывали отвращение к самим себе, подстегивая собственное воображение снова и снова, опрометчиво расточая то, что, как они считали, никогда не истощится: они вели себя как дети, попавшие в дом, полный всяческих вкусных вещей, и уничтожали все, что могли употребить. До сегодняшнего дня.

Теперь же все было так, как будто планета устала от их самонадеянности.

Сколько раз приходилось слабым существам, населявшим этот мир, бежать от гнева Руаха и его сородичей? Не стоило даже вспоминать и подсчитывать все эти случаи. Но теперь ему, Руаху, хозяину тысячи жизней, самому приходилось спасаться от ужасающей ярости слепой стихии, которой невозможно было противостоять…

Далеко позади остались мраморные башни и сверкавшие драгоценными камнями цитадели Аввана, города, который возвели, чтобы прославить его. Далеко позади как во времени, так и в пространстве, поскольку, когда он со своей свитой покинул город, море уже пробило брешь в белой каменной стене гавани и швыряло суда об стены ближайших зданий. В стенах храма, храма Руаха, уже образовались трещины.

И вот повелитель Руах, кому в прежние времена служили тысячи людей, единственной целью которых было боготворить его, оказался здесь. Теперь он был всего лишь предводителем голодной и оборванной кучки беженцев; паланкин стал его храмом, а его высшим духовенством – горстка стонущих от усталости носильщиков.

Это было непереносимо! Руах кипел от злости, больше всего на свете он хотел бы наказать виновника всех своих унижений, но это было невозможно.

Перед их беспорядочной процессией расстилалась безбрежная равнина. Солнце нещадно палило с высоты, в его лучах ярко блестели церемониальные гонги. Ослабевшие музыканты с трудом несли их, бить в них они уже не могли, но и бросать не бросали, потому что не в силах были сообразить, что таким образом они могли бы облегчить свою ношу. Руах тоже постепенно слабел, хотя он экономно расходовал свои силы. Он понимал что, как только ослабнет железная хватка, с помощью которой он управлял людьми, его разорвут на части.

Он знал, что равнина не была безбрежной. Она представляла собой ровный уступ, который под небольшим углом поднимался от того места на морском берегу, где был построен Авван. Они проделали почти половину пути к месту своего назначения – городу, построенному другим правителем из рода Руаха, или, точнее, его подданными. Этот город был расположен в горах. Пусть обезумевшее море обрушилось на стены Аввана, но несокрушимые горы должны выдержать его атаку!

От жары над землей поднималось мерцающее марево. На одно мгновенье Руаху показалось, что он смотрит не на твердую землю, а на океан. Если бы только его взор мог проникнуть сквозь пелену, отделявшую их от заветной цели! Если бы он мог ясно видеть, а не только надеяться, что впереди их ждет безопасность! Разрушительная ярость моря поколебала его уверенность в разумности естественного порядка вещей.

Потрепанный в дороге паланкин внезапно упал на землю. Вся злоба Руаха выплеснулась, как лава вулкана. Он щедро расточал побои всем, кто попадался ему под руку, и от вида их страданий силы его прибавлялись. Такова была природа всех правителей из рода Руаха.

В конце концов, он смог овладеть собой настолько, чтобы позвать к себе высшего жреца и заставить его отвечать за то, что произошло. Но в ответ на его властный призыв никакого ответа не последовало. Ярость с новой силой вспыхнула в его душе. Наверно, пока он позволил себе немного задуматься, этот слабак упал замертво от усталости где-нибудь по дороге. Он позвал следующего по званию жреца и с облегчением услышал, что ему сразу же ответили.

Но вид у жреца был весьма плачевный. Он спешил к упавшему на землю паланкину, сильно прихрамывая, и кровь сочилась из ссадины на его лице. Он заговорил, запинаясь, каждое слово давалось ему с большим трудом.

– Великий Господин! Земля сошла с ума!

– О чем ты говоришь?

Руах, помня о недавно пережитых страданиях и боли, сопроводил свой вопрос ударом. Жрец вздрогнул и продолжал:

– Господин! В результате землетрясения образовалась огромная трещина, которая преграждает наш путь через равнину!

Руах взглянул в указанном направлении. Действительно, так оно и было. Он был так разгневан тем, что носильщики уронили его паланкин, что не заметил этого раньше. В центре равнины зияла расселина, ее глубина во много раз превышала человеческий рост. Рыхлая почва и камни скатывались с края этой впадины и исчезали внизу. Часть беженцев оказалась по ту сторону, они в страхе кричали и причитали, подняв лица к небу. Один глупец приблизился почти к самому краю расселины и пытался рассмотреть, что случилось с теми, кто упал вниз.

Руах понял, что его верховный жрец, по-видимому, попал в число этих несчастных.

Впервые в жизни он ощутил страх. Капризы стихии заставили его почувствовать то, что так часто он вызывал у своих подданных. Страх почувствовать страх – вот что на самом деле сводило его с ума.

– Постройте для меня мост! – приказал он. Выживший после катастрофы жрец смотрел на него, недоумевая; он видел равнину, покрытую низкорослым кустарником и редкими колючими кустиками, но на ней не росло ни одного дерева.

– Но, мой господин, из чего здесь можно построить мост? – возразил он.

– Из ваших тел! И как можно быстрее! – приказал Руах.

Переправа унесла жизни примерно половины людей из тех, что пережили землетрясение. Люди смогли найти в себе силы, чтобы держаться за руки, пока паланкин Руаха тащили над бездной, но им не хватило сил для того, чтобы самим выбраться на поверхность. По два и по три человека они е криками летели вниз к тем, кто раньше упал в расселину. Камни и земля, падавшие следом, засыпали их трупы.

Другие падали замертво по дороге, когда Руах, истощая свои силы и забыв о присущей ему рассудительности, без остановок гнал процессию вперед. Только когда на землю опустилась ночь, он позволил всем, кто остался в живых, отдохнуть и попить воды. Есть им было нечего, так как к этому времени они уже съели все те небольшие запасы продуктов, которые были у них с собой.

И даже теперь Руах раздражался, хотя и понимал, что целиком находится во власти носильщиков и сопровождавших его людей. Он не стал требовать выполнения ритуала поклонения солнцу в полном объеме, потому что этим он истощил бы последние силы людей. Он заставил себя переждать, пока они пили воду пересохшими губами, укладывались спать и снова просыпались, чтобы утолить жажду, которая преследовала их даже во сне. После того, как солнце село, на небе появились звезды, и Руах сконцентрировался на их созерцании, чтобы успокоиться и справиться с ужасом, который он испытывал перед стихией. Он знал названия некоторых звезд, или, пожалуй, можно было сказать, что он знает многие звезды, и еще вчера он рассматривал множество планет как нечто очень далекое от того райского, богатого всем, чего душа пожелает, места, где жили в свое удовольствие он и весь его род. Сейчас он почувствовал тоску по той спокойной жизни, которую он знавал под этими звездами.

Вдруг земля вновь закачалась. Не очень сильно; это, скорее, напоминало дрожь. Спящие вокруг него люди вздрагивали во сне, потом все успокоилось. Но даже такая дрожь земли пугала Руаха. Вперед! К городу, расположенному высоко в горах, в безопасное место. Он заставил утомленных носильщиков снова подняться на стертые до водяных пузырей ноги.

Наконец, на рассвете процессия поднялась на вершину холма. С нее была видна долина, и вдали – цель их путешествия. Страстно желая достичь безопасного места и одновременно страшась, что его подозрения оправдаются, Руах подгонял своих носильщиков, заставляя их двигаться почти бегом. Он не обращал внимания на то, что такой бег выматывал носильщиков до изнеможения.

Вдалеке, в розоватом сиянии рассвета, он видел блеск колоссального купола собора в городе, где правил его кузен. Там высились разноцветные дворцы его приближенных, там были построены широкие дороги и великолепные башни. Город лежал перед ними как на ладони, четкость картины была поразительной. Руах долго смотрел на него, пытаясь впитать в себя величественное зрелище.

Этот город был его последней надеждой.

Большинство его подданных уже улеглись спать, радуясь короткой передышке. Но те, кто не спал, раньше Руаха увидели, что произошло. Руах смотрел только на город, а они смотрели выше, на вершину горы, на склоне которой он расположился. Они смотрели туда и видели…

Медленно, с торжественностью, присущей ритуальным церемониям Руаха, гора раскололась надвое. Вершина горы, которая с такого большого расстояния выглядела не больше, чем голова мужчины, распалась и начала падать вниз. Каменная глыба ударилась о склон горы и подскочила.

Через какое-то время после того, как они это увидели, до них докатился слабый звук удара.

Потом глыба с размаху ударилась о купол собора, расколов его на части, разрушила мощную стену и обрушилась на соборную площадь. Второй обломок скалы разбил вдребезги величественные башни, падавшие под сокрушительными ударами направо и налево. Спустя несколько минут после того, как камнепад закончился, весь город лежал в развалинах, и только столбы пыли поднимались в лучах восходящего солнца.

Руах почувствовал полное опустошение и разочарование: город, который, он считал своим возможным спасением, погиб. Все надежды рухнули…

Он больше не мог смотреть в ту сторону, где минуту назад высились грандиозные сооружения, он посмотрел вниз, на долину, и увидел, что по ней движется, извиваясь, какая-то процессия. До последнего момента она находилась в тени, но теперь солнце осветило движущуюся колонну! По долине шел караван, как две капли воды похожий на процессию, которую еще совсем недавно возглавлял Руах, когда покидал Авван!

Не задумываясь о последствиях, он опустошил последний сосуд с водой и заставил носильщиков нести себя как можно быстрее им навстречу. Предводители процессии беженцев из города в горах остановились и с подозрением стали вглядываться в приближающихся людей, потом развернули строй веером и вытащили из ножен кинжалы.

Руах был удивлен. Он поторапливал своих носильщиков и заставил их отнести себя к паланкину, в котором находился правитель города в горах. И вдруг он услышал, как из паланкина раздался приказ, прозвучавший отчетливо и громко. Так громко его мог произнести только тот, кому не пришлось пробираться сквозь иссушенную равнину.

– Назад! Здесь нет для вас места!

– Назад! – эхом отозвался Руах. Он почувствовал, как он слаб по сравнению с другими членами его рода. – Но куда назад? Я осмотрел все побережье, здесь нигде нет убежища!

– Тебе следовало заранее подготовиться к катастрофе, как сделал это я! – В голосе говорившего звучало презрение. – У нас нет времени на то, чтобы покинуть этот мир так же, как мы покидали другие миры. Ведь до сегодняшнего дня никто даже и думать не хотел, чтобы покидать его! Но я и еще некоторые из нас, кто предвидел этот день, оказались мудрее других. Я выстроил убежище в скале, где, как я надеюсь, смогу проспать, если понадобится, миллион лет, и переждать, пока утихнут стихии этого разбушевавшегося мира.

– Возьми меня с собой! Ради всего, что нас связывает, возьми меня с собой! – Руах почувствовал, что он весь дрожит.

– Глупец! Там есть место только для одного.

Он продолжал говорить, и казалось, что ему доставляет жестокое наслаждение выносить приговор своему незадачливому сородичу.

– Почему ты не приказал своим рабам сделать убежище для тебя, как сделал это я?

Вид истерзанных переходом подданных показался Руаху издевкой. Не имея никакой определенной цели, он заставил их в последний раз встать на ноги и атаковать людей сородича. Возможно, он думал о захвате убежища, построенного его кузеном.

Но результат схватки был предрешен. В конце концов, Руах остался один.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дрожь, пробежавшая по спине Питера Трента, была вызвана не холодной водой: его костюм надежно защищал от окружающей среды. Дрожь была вызвана благоговейным ужасом.

Ему только что пришло на ум, что его появление на такой глубине – это событие, происшедшее здесь впервые за многие тысячи лет.

Обычно здесь ничего не происходило. В результате нескончаемого дождя простейших, составлявших когда-то планктон, на морском дне образовался слой ила. Его толщина при делении на подсчитанную скорость отложения позволяла человеку определить возраст океана, в глубине которого сейчас плыл Питер Трент. Рыбы на его пути попадались редко, да и те, как правило, на самом деле оказались здесь случайно, попав сюда из более высоких слоев, и не являлись постоянными обитателями придонных глубин.

Чувство полной изолированности от мира потрясло его, он развернулся в воде и взглянул сквозь дымку на зеленое солнце у себя над головой. Конечно, это было не настоящее солнце. Солнечный свет остался далеко наверху, кроме того, когда он и его товарищи готовились к длительному спуску, солнце было закрыто облаками. Он спустился сюда, чтобы проверить сигнальные огни маяка батискафа.

Но теперь все было в порядке. Маяк излучал самый яркий свет, когда-либо изобретенный человеком, за счет энергии, выделявшейся при получении водорода из окружавшей его воды.

Питер повис в воде без движения, задумавшись о тех фантастических достижениях, благодаря которым он оказался здесь и двигался так же свободно, как в открытом космосе. Маяк батискафа, возможно, был самым незначительным из этих технических чудес, хотя то, что он мог поддерживать свое свечение за счет реакции выделения водорода на глубине более тысячи фатомов от поверхности океана, явилось результатом почти неправдоподобного по мастерству проекта. Магнитный корпус маяка снижал утечку радиации до безопасного для команды батискафа уровня благодаря применению принципов, открытых в результате наблюдений за звездами, названными учеными белыми карликами.

Отсюда, из глубины, звезды не были видны на протяжении многих тысячелетий. По эту сторону великого Атлантического хребта, возможно, в другую геологическую эпоху был материк. Под слоем образованного планктоном ила, по которому ученые определили, что возраст океана равен примерно сотне тысяч лет, находился гранит. По другую сторону Атлантического хребта, этих фантастических подводных гор, которые были шире Анд и выше Гималаев, дно океана было базальтовым. Базальтовые породы, как известно, вулканического происхождения: они образовались в результате извержений, сотрясавших новорожденную землю, а гранит служил основанием для континентов.

По спине Питера снова пробежала волна благоговейного трепета. Он пересмотрел свое мнение относительно важности технических чудес, которые помогли ему оказаться на такой глубине. До сих пор он считал, что величайшим из них было открытие принципа Островского-Вонга, благодаря которому он мог выдерживать давление воды на большой глубине и свободно плавать в гидрокостюме. Его костюм был значительно легче, чем скафандр космонавта, приспособленный, чтобы выдерживать космический вакуум. Но разве не было еще более удивительным то, что перед тем, как люди смогли сами спуститься сюда и увидеть все собственными глазами, они послали сюда чуткие датчики, исследовали дно гидролокаторами и открыли все то, что смогли потом увидеть, спустившись следом за этими датчиками?

Питер вильнул в сторону как угорь и уставился на горы, высящиеся перед ним. Он не мог ясно видеть их в мутной воде, но они находились там. Несколько пиков этих гор, возвышавшихся над поверхностью воды, назывались грядой Азорских островов, Скалами Святого Павла, расположенными недалеко от экватора, островами Тристан-да-Кунья (символ одиночества), и, южнее, островами Гоух и Буве. Только океанографы и редкие специалисты, те, кто привык принимать во внимание не только поверхность океана, но и его глубины, представляли истинные масштабы хребта.

Когда он подплыл ближе к подводному маяку, ему пришлось перевернуться как акробату и нырнуть в тень под большими резервуарами, давая глазам привыкнуть к яркому свету. Как только Питер смог различать неподвижный темный овал входа в шлюз, он, зацепившись руками за опоры на корпусе, подтянулся к нему.

Как только наружная дверь захлопнулась за ним, внутренняя створка открылась. Отсек, конечно, был заполнен водой. Если бы внутри был воздух, поданный под любым допустимым для дыхания человека давлением, то при нормальных условиях это означало бы удвоение силы давления на корпус батискафа. Жить внутри такого судна можно было, только пользуясь методом Островского-Вонга и оставаясь в гидрокостюме на протяжении всего путешествия. Управляющие пульты, двигатель, генератор маяка и прочие устройства не нуждались в воздухе. Они были встроены в твердый пластик, что делало их обслуживание чрезвычайно трудным делом, но благодаря чему искусно решалась проблема давления.

Проходя мимо Мэри Дэвис, он, как обычно, тронул ее за плечо. Она повернулась к нему так, что он смог увидеть ее лицо сквозь прозрачную пластину шлема. Он широко улыбнулся ей и подмигнул. В ответ она тоже улыбнулась, но улыбка показалась ему несколько натянутой.

Третий член команды, Люк Воллес, занял часть его рабочего места, пока Питер отсутствовал. При виде Питера ему пришлось вернуться на свое место, что Люк сопровождал небольшой пантомимой, указав Питеру рукой в сторону выхода.

– Зачем ты так быстро вернулся? – прошептал он в наушники Питера. В батискафе звук передавался с нормальной громкостью, и можно было говорить обычным голосом, но – помехи, возникавшие в звукоснимателе микрофонов, укрепленных на горле, приучили их к общению шепотом. – Мы с Мэри отлично ладили друг с другом!

– Не говори мне об этом! – сказал Питер, заставляя себя подделаться под легкий тон Люка. – Я знаю, что когда-то ученые уже исследовали возможности воспроизведения человека в состоянии невесомости, хотя до тех пор, пока в космос не начали посылать смешанные команды, эти исследования были чисто теоретическими. Но здесь!

– Какие перед нами открываются перспективы в этой области! – заметил Люк.

Мэри нетерпеливо прервала их.

Питер, хоть бы ты был серьезен. Насколько оправдал себя принцип Островского-Вонга?

На все сто процентов. Если когда-либо соберутся давать премии океанографам, Островский и Вонг должны быть первыми среди них, хотя они и не являются специалистами в океанографии. Я думаю, они совершили прорыв в этой области и во многом облегчили нашу тяжелую работу. Люк шепотом перебил его.

– Я все-таки чертовски рад, что именно тебе выпало первым пройти испытание в открытой воде, Пит. Но, кстати, я бы хотел первым пройти так называемое полевое испытание. На каком расстоянии от дна океана мы находимся? Или, правильнее было бы сказать, от края?

– Что?

– Мы находимся в восточной части бассейна Атлантического океана, правда? А где ты видел бассейн без краев?

– Неплохо, Люк, – Мэри выдавила из себя смешок. – Я проверю.

Она нажала кнопку на управляющем пульте панели гидролокатора, и на кварцевом экране появилась россыпь точек, похожих на туманные звезды на небе.

– От ближайшей из них до нас тысяча сто ярдов.

– Хорошо. Давайте подгребем ближе. Я хочу выйти и взять пробу ила и несколько экземпляров фауны, если найду что-нибудь.

– Ну что ж… – казалось, Мэри колебалась, и Питер решил вставить свое слово.

– Мне кажется, это отличная мысль.

Мэри кивнула головой и начала запускать воду в ядерный реактор.

– Осторожно! Мы у цели. Я как раз вижу склон горы в свете маяка.

Люк висел на корпусе батискафа рядом со шлюзом, вглядываясь в зеленую мглу.

– Я не думаю, что мне понадобится фонарь на голове, когда вы рядом со мной, но я захвачу его на тот случай, если захочу добраться до дна ила.

Потом наступила тишина. Питер шевельнулся в том ограниченном пространстве, которое занимал, и посмотрел на Мэри, думая о том, что технологические чудеса, окружающие их, привели не только к равенству, но к стиранию почти всех различий между мужчинами и женщинами. Микрофоны не передавали богатства тембра голоса Мэри, гидрокостюм скрадывал ее фигуру. Питер только мельком мог видеть ее лицо, и то сквозь стекло шлема. У нее были большие выразительные глаза, плоские азиатские скулы, полные мягкие губы. Ее лицо покрывали веснушки самых разнообразных оттенков коричневого цвета, от почти оранжевого до темно-коричневого, блестящие светло-каштановые волосы ниспадали мягкой волной. Потрясающе.

Он убедился, что его микрофон установлен на режим переговоров внутри батискафа.

– Мэри, можно задать тебе личный вопрос? Шлем повернулся в его сторону. Ему показалось, что по ее губам скользнула улыбка, но он не был до конца уверен в этом.

– Только один. В награду.

– В награду? За что?

Питер смешался, и это было слышно по его голосу.

– За то, что я первым вышел из батискафа. То, что я занялся океанографией, отчасти связано с моим детским стремлением к героизму. И, поскольку я только что имел возможность проявить небольшой героизм, то теперь переживаю приступ возвращения в детство, в подростковый период.

Питеру показалось, что вторая фраза смутила ее, кроме того, ей, наверно, захочется немного смягчить свое замечание о награде.

– Ну, хорошо, я попробую… хотя, конечно, половину всех моих вопросов можно назвать личными. Мэри, ты очень привлекательная девушка и прекрасно это знаешь. Зачем ты здесь, вместо того, чтобы сидеть дома и обедать в компании обеспеченного молодого человека?

Наступила долгая пауза.

Ладно, я отвечу тебе, – ответила Мэри, посмеиваясь. – Но я предупреждаю, что все это покажется тебе очень глупым.

– Это началось еще в школе, когда мне было четырнадцать лет. Я влюбилась в мальчика, который был старше меня. Ему было, должно быть, около семнадцати. Я буквально преследовала его. И мальчик не знал, куда от меня скрыться! В этом нет ничего странного. Ведь я была совсем ребенком, а он уже почти взрослым мужчиной. Но, как и многие другие четырнадцатилетние девочки, я не верила в это. Я изо всех сил старалась выглядеть старше своих лет, говорить и вести себя как взрослая девушка. Он смеялся надо мной. И неудивительно! Со стороны это, наверно, выглядело комично. Но, в конце концов, я по-настоящему рассердилась. Сначала на него, а потом и на себя за то, что превратилась в бесцветную старомодную девицу. Я знала, что этот парень собирался после окончания школы поступить на работу в Институт Скриппса. Он дружил с одним из подводных геологов, который знал его отца, и даже получил разрешение на то, чтобы отправиться на исследовательском корабле в экспедицию во время летних каникул. Я сказала себе: отлично! Что это за институт Скриппса? Институт океанографии. Никогда раньше о нем не слышала. Ну, хорошо же, я узнаю об океанографии больше, чем он!

Мэри добродушно рассмеялась.

– И будь я проклята, если я действительно не узнала. Я обогнала его через несколько месяцев. Но меня действительно заинтересовала океанография, и я убедила себя в том, что на всю свою жизнь останусь одинокой старой девой, вот почему я решила, что должна сделать карьеру, и карьера океанографа показалась мне не хуже любой другой. Когда мальчики обращали на меня внимание и назначали мне свидания, я каждый раз удивлялась до глубины души. Правда! И вот я здесь.

Питеру стало смешно, но он постарался сохранить серьезное выражение лица. Он уже почти готов был заявить, что история показалась ему хоть и глупой, но совершенно логичной, как их разговор прервали. В наушниках раздалось бормотание. Бормотание исходило от Люка, который находился на большой глубине в открытом океане.

– Ох! – В его голосе звучало раздражение – так восклицают, когда видят, как кошка или маленький ребенок портит ценное украшение.

Мэри прижалась шлемом к кварцевому иллюминатору, но из батискафа почти ничего не было видно. Для того, чтобы видеть, а не просто регистрировать происходящее с помощью гидролокатора, членам экипажа нужно было выйти из шлюза.

– Люк! – тихо позвала она. – С тобой все в порядке?

– Лично у меня все в порядке, так же, как было у Питера, – Люк говорил совершенно спокойно, но то, что он сказал «Питер», а не «Пит» или «Пити», само по себе показалось необычным. – Я могу совершать действия, требующие усилий, но не долго. Координация немного нарушена. Здесь что-то вроде пещеры, я ее исследовал и нашел в ней представителей ракообразных или похожих на них животных. Я оторвал нескольких из них от камней, но, может быть, слишком сильно ударил по стене пещеры или что-нибудь еще… Примерно полтонны ила стекло со скалы, перегородив выход из пещеры.

– Ты можешь выбраться оттуда? – спросила с тревогой Мэри.

Я думаю, да. Отверстие достаточно широкое, и я четко вижу огни маяка. Сложность состоит в том, чтобы проплыть прямо, не задев края отверстия. Это похоже на цирковой трюк! Сейчас – или никогда!

Его последние слова сопровождались каким-то хрюканьем, как будто одновременно он бросился к выходу из пещеры.

Внезапно батискаф стало швырять из стороны в сторону, как воздушный шар, попавший в сильную бурю, и относить в сторону от склона горы, который исследовал Люк. Они услышали отдаленный шум. Медленно растекающиеся потоки грязи заволокли небольшие иллюминаторы батискафа.

Мэри была лучше, чем Питер, подготовлена к удару, поскольку она сидела в кресле перед пультом управления, тогда как Питер стоял, ни за что не держась, поэтому его отбросило вперед. В результате, не успев сообразить, что к чему, он уже барахтался в воде, наполнявшей камеру батискафа. Пока он пытался занять свое прежнее место, он понял, что произошло. Вероятно, вход в пещеру располагался на склоне обнажения каменистой породы, а над ним находились тонны ила, которые лежали целую вечность никем не потревоженными. Только глубоководные течения сглаживали и выравнивали их так же, как на земной поверхности ветер и вода со временем смягчают очертания холмов. Они лежали неподвижно, но были готовы в любую минуту обрушиться в бездну, наподобие снежной лавины, начинающей движение от малейшего сотрясения воздуха.

Он звал Люка, пока не вспомнил, что его микрофон включен в режиме трансляции звука только внутри батискафа. Хотя теперь это было все равно. Люк не мог услышать их криков.