Текст книги "Герой-чудотворец"

Автор книги: Джон Бойнтон Пристли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вы долго там пробудете? – спросил парень.

– Не знаю. Возможно, десять минут, возможно, час, возможно, всю ночь. Знаешь, кто живет здесь?

– Знаю, отец и мать того парня, который застрелился в Лондоне.

– Правильно. А теперь я скажу тебе, кто я. Я – Хэл Кинни из «Дейли трибюн» и «Санди курир».

Парень был поражен.

– А я-то думаю – я видел ваше лицо. Читал ваши статьи.

Кинни был доволен.

– Слушай, будь неподалеку, как можно дольше. Мне понадобится кто-нибудь, кто отвезет меня назад в цивилизованный мир, как только я освобожусь. Может быть, тебе придется сделать это. Подожди полчаса и, если я не выйду, поезжай вниз в закусочную и жди там еще полчаса. Если я не освобожусь и к тому времени, то приезжай и скажи, что приехал. Договорились? Вот тебе фунт для начала.

Он направился к парадному сиротливого дома и позвонил, как звонит человек, которого ждут неделями. Он был Хэлом Кинни. Он нес с собой глаза и уши мира.

В эту минуту мистера Стоунли дома не было, но он мог видеть миссис Стоунли. Его провели в старомодную и не очень уютную гостиную. Судя по всему, семья в эти годы нуждалась. Слишком много старого и обветшалого. Он решил назвать эту дыру «простым и строгим английским домом».

Миссис Стоунли была худым и суетливым созданием, которому траурное платье придавало вид призрака. Еще до того, как он закончил объяснение о том, кто он и почему для нее будет лучше, если она расскажет обо всем ему, чуткому и сочувствующему слушателю, желающему только одного – спасти других родителей от подобных трагедий, он проницательно заключил, что она, глубоко переживая потерю сына и не желая говорить о нем с газетчиками, была польщена вниманием прессы и в самой глубине души жаждала говорить, говорить и говорить о сыне. Знакомый тип.

Она сложила костлявые ладони и с силой стиснула их.

– Да, мистер Кинни, мне понятно, что вы хотите, – начала она, несмело взглянув на него тусклыми голубыми глазами. – Но это ужасно трудно… – Голос ее прервался. – Ужасно трудно…

– Я понимаю вас, – сказал он своим низким и мягким баритоном. – Поверьте, я вам очень сочувствую.

– Да, да… Конечно… Мне кажется, что все очень искренне отнеслись к нам… в нашем горе…

– Надеюсь, вы понимаете так же, – продолжал он, переходя мягко к делу, – что даже самое малейшее вмешательство в личную жизнь, особенно в такое вот печальное событие, крайне неприятно для меня. Мой друг, редактор «Дейли трибюн», никогда бы не разрешил мне эту поездку, если бы он не сознавал, так же, как сознаю и я, что она необходима в интересах общества, в интересах отцов и матерей, где бы они ни жили, что печальная судьба вашего сына – вся его жизнь – должна стать известной, поданная, конечно, с соответствующим теплом и сочувствием.

Глаза ее наполнились слезами.

– Я уверена, что если бы люди знали всё… – Она заколебалась.

– Именно всё, миссис Стоунли. Знать всё, значит, простить всё.

Он произнес эту глубокую истину очень спокойно, помолчал и посмотрел на миссис Стоунли таким взглядом, которым, как он полагал, следует смотреть на убитых горем и плачущих матерей.

Пока что всё шло благополучно. К несчастью, эта обнадеживающая пауза была нарушена громким стуком хлопнувшей двери. Послышались тяжелые шаги. Несомненно, это был мистер Стоунли. Кинни сразу не понравился шум, поднятый им.

Миссис Стоунли засуетилась.

– Это мистер Стоунли, – быстро сказала она и посмотрела на гостя глазами, в которых сейчас были не только слезы, но и страх.

Кинни встал, внутренне подобрался и, призвав всё свое самообладание, приготовился к схватке.

Крепко сложенный мужчина с коричневым квадратным лицом, на котором коротко остриженные усы подчеркивали плотно сжатые губы, отчего рот его казался жестким, медленно вошел в комнату. Внешне он выглядел обычно, но чувствовалось, что этот человек, потеряв что-то очень дорогое, знает, что он никогда не найдет его. Сердце Хэла Кинни было готово открыться для него. Гарольду Вентворсу Кинни, маленькому беспокойному человечку, который жил где-то внутри, не понравился взгляд вошедшего.

– Аллан, дорогой… – начала нервно миссис Стоунли, – это… это мистер Кинни… он пришел к нам поговорить… поговорить о Хью…

– Хэл Кинни из «Дейли трибюн» и «Санди курир».

Мистер Стоунли ничего не ответил. Он только повернулся, подошел к двери и широко открыл ее.

– Я вполне понимаю, мистер Стоунли, – мягко продолжал Кинни, – вам тяжело говорить о…

– Вон!

Кинни не понял, действительно ли он слышал это короткое слово, сказанное – нет, брошенное ему в лицо, – или он только прочел его на лице мистера Стоунли.

– Я глубоко уважаю ваши чувства. Лишь сознание долга позволило мне вмешаться…

– ВОН!

На этот раз ошибки быть не могло. Ему угрожали. И вдобавок унижали его. Кинни, вспомнив, кто он, призвал на помощь чувство оскорбленного достоинства.

– Вы разговариваете не с простым репортером, мистер Стоунли. Всё, что я хочу…

Его резко прервали.

– Всё, что хочу я, это чтобы меня оставили в покое. Это мой дом, и я предпочитаю, чтобы вы находились вне его. Поэтому убирайтесь.

– Вы отдаете себе отчет в том, что…

Стоунли сделал шаг вперед. Лицо его было бледным, глаза горели, и он казался таким страшным, так сильно походил на опасного сумасшедшего, что Кинни, который не так-то легко пугался подобного рода людей, сделал шаг или два назад.

– Аллан, дорогой, – пролепетала жена.

Один взгляд заставил ее замолчать. Стоунли опять повернулся к Кинни. Лицо его выражало что-то среднее между гримасой и насмешкой. Он вдруг стал общительным.

– Я всегда терпеть не мог вашу продажную прессу. Я всегда считал ее глупой, грязной, безответственной и опасной. Теперь я знаю, на что она способна. Ваши газетчики, кажется, уже не в состоянии переживать настоящие человеческие чувства, но я постараюсь, чтобы вы испытали их собственным задом. Так вот, если вы сейчас же не уберетесь, я сам вышвырну вас, и это не образное выражение, – я действительно вышвырну вас и сделаю это по-настоящему. После того, как я с удовольствием дам вам пинка, вы можете предпринимать меры, какие найдете нужными, мне всё равно.

– Мы не в Индии, – сказал не без достоинства Кинни. Он кивнул миссис Стоунли, миновал тяжело дышавшего ее мужа и выбрался на улицу в мутно-серый вечер, очень прохладный и свежий, в котором дышала какая-то своеобразная ирония.

– Ну как вы там сладили? – приветливо спросил его ожидавший в автомобиле парень.

– Нет, к черту! Ехать на этом тихоходном поезде, который отходит в Лондон в два часа ночи!

Выброшенный на улицу с пустыми для Шаклворса руками, продолжая переживать оскорбление, голодный, усталый Кинни злился на всё, что угодно, не говоря уже об обслуживании пассажиров в этом глухом углу.

– Другого поезда нет, – заметил шофер, тупая жизнерадостность которого начала раздражать пассажира.

– Всё равно на нем я не поеду, – отрезал Кинни. – Послушай, а ты куда собираешься ехать сейчас?

– Откуда приехал утром. В Аттертон.

– Где этот Аттертон и что это за город?

– Это небольшой городок, двенадцать миль отсюда. Там полно пыли, вони и всяких плакатов вроде «Опасно!», «Не курить!», «Не подходить!». Вот что такое Аттертон.

– Зачем эти плакаты? – раздраженно спросил Кинни, словно плакаты тоже были посланы ему в испытание.

– Там делают взрывчатку. Один окурок – и весь балаган полетит к черту, – весело объяснил паренек. – Порядочная дыра этот Аттертон.

– Очень похоже. Можно там найти приличный обед и постель?

– В «Стейшен армс»[10]10
  Привокзальная гостиница с рестораном.


[Закрыть] можно получить бифштекс с картошкой, пирог с яблоками, сыр. И кровати там неплохие.

– Тогда вези туда, – сказал Кинни устало. – В этот Аттертон.

На двенадцатой миле, словно безобразная игрушка на конце очень длинной и мокрой бечевки, появился Аттертон. Он оказался именно таким, как описал его парень, и Кинни, не любивший небольшие промышленные города, мрачно рассматривал его. Если не считать его личного присутствия, для города не было ни одной основательной причины, чтобы не взлететь на воздух к как можно скорее. И «Стейшен армс» была… была настоящей «Стейшен армс». В начале своей карьеры Кинни ел, пил, писал в сотнях таких вот гостиниц, и хотя иногда он мог проникнуться сентиментальными чувствами, вспоминая начало карьеры, его глаза никогда – и сейчас тоже – не блестели от непролитых слез при виде какой-нибудь «Стейшен армс».

В кафе обедало всего три человека. Двое из них шумно ели за одним столом – они, несомненно, были коммивояжерами, – третий, казалось, приехал в Аттертон специально, чтобы покончить жизнь самоубийством. Он был занят своим последним и самым худшим на земле обедом. В щель между полом и дверью невыносимо дуло. Официант страдал от гриппа. Здесь можно было получить бифштекс с картофелем, сколько угодно сыра, но яблочного пирога не было, а были консервированные персики и кастард. (В Аттертоне этот крем в ходу). Меланхолия здесь царила до тех пор, пока в кафе стремительно не влетел молодой человек в очках без оправы на длинном носу.

– Добрый вечер, Джордж, – бросил он официанту. – Добрый вечер, – поздоровался он с присутствующими и пристально посмотрел на Кинни. – Прошу прошения, – начал он уже без стремительности, – вы, если я не ошибаюсь, мистер Кинни? – Взгляд его тоже переменился.

– Да, моя фамилия Кинни.

– Я так и думал. Вы не знаете меня, но я вас знаю. Я слышал ваше выступление на последнем ежегодном обеде нашего «Объединения бережливых». Я ради этого ездил в Лондон.

– О, вы – журналист?

– Журналист, – ответил молодой человек с гордостью. – К тому же я местный корреспондент «Трибюн». Моя фамилия Чантон. – Он достал визитную карточку и положил ее на стол перед Кинни, на которого несомненное уважение молодого человека подействовало благотворно.

– Вы обедаете здесь? Присаживайтесь ко мне.

– Большое спасибо, мистер Кинни.

– Выпьете?

– Большое спасибо, но первым должен был бы предложить я вам, мистер Кинни.

– Как местный журналист?

– Конечно, – засмеялся Чантон. Его лицо сияло от удовольствия: он сидит за одним столом с великим Хэлом Кинни, шутит с ним, смеется и почти уже выпивает.

Кинни тоже был рад этому, он был рад отделаться от самого себя. Ехать к Шаклворсу ему было не с чем. История Стоунли оказалась мыльным пузырем, а в этой унылой части мира он не видел даже и тени большой «гвоздевой» статьи. Об этом он должен был после обеда позвонить Шаклворсу и, значит, унизиться. Унизительным было и то, как он ушел из дома Стоунли. Весь этот проклятый день был полон унижений. И для Кинни присутствие Чантона, в глазах которого он был одним из полубогов, было просто удачей. Он как на солнце нежился под восхищенным взглядом внимательного и тактичного Чантона. Он вновь почувствовал себя великим журналистом. Он еще покажет им. И он, как на параде, вовсю демонстрировал себя перед молодым человеком.

В конце концов оба они принадлежали к одной профессии, и беседовать им было легко и приятно. Сначала Кинни рассказал о лондонских журналистских делах, затем Чантон, не нуждаясь в особом поощрении, рассказал о местных журналистских делах. Он не жил постоянно в Аттертоне, но знал его хорошо и дал Кинни обстоятельный отчет о политике его представителя в парламента (Аттертон был городом, имевшим такого представителя). Какое-то дело – Кинни так и не узнал, да и не хотел знать какое, – связанное с этим представительством, привело Чантона в Аттертон и до сих пор задержало его, так как ему было необходимо встретиться с чьим-то советником или с советником кого-то.

Они перешли в курительную, где занялись виски, и Кинни дал возможность вести разговор собеседнику, надеясь, что обрывки местных новостей и сплетен подскажут ему тему для обзорной статьи или для «гвоздя». Несколько раз он напоминал себе, что всё еще не позвонил Шаклворсу, но каждый раз отыскивал объяснение и не подходил к телефону.

В десять часов Чантон сказал, что должен «кой-куда заглянуть» и встретиться с советником. Он обещал освободиться как можно скорее и вернуться. Кинни не был обречен на одиночество, так как в курительной основательно засели несколько человек. Пропустив несколько рюмок с самого начала вечера, он готов был говорить с каждым и каждого слушать. Он находился в том приятном состоянии, когда рассудок перестает замечать грубую действительность и старается видеть во всем только приятное и красивое. Сам он себе казался человеком больших возможностей. В любую минуту может произойти что-нибудь удивительное. И он был готов писать знаменитые статьи Хэла Кинни.

Сидящие в курительной услышали, как, сигналя, промчалась пожарная команда. Все подошли к двери. В небе не было зарева, которое указало бы, где горит.

– Ручаюсь, ложная тревога, – сказал кто-то.

– Хорошо, если ложная, – сказал местный житель.

– Нет, люблю смотреть на пожары.

– Только не в этом городе. Слишком опасно. Поэтому-то пожарники всегда начеку. Одна из лучших команд в Англии. Вот эта, что сейчас сигналила. Заметили, с какой скоростью она проехала мимо? Куда они поехали? – спросил он человека, который стоял, опираясь о стенку.

– К концу канала.

– Слышали, к концу канала? Туда, где делают все эти штуки.

– Взрывчатку? – спросил Кинни, вспомнив, что ему рассказывал шофер.

– Именно. Черт побери, а известно ли вам, джентльмены, там столько взрывчатки, что ее достаточно, чтобы полгорода провалилось в ад и вылетело из него. Да-да. Я не шучу.

– В таком случае торопитесь в погреб, да поживей! – крикнул один из коммивояжеров и засмеялся.

– Смейтесь. Но, уверяю вас, смешного в этом будет мало. Если взорвется газометр, так это пустяк по сравнению с тем, что может произойти здесь. Помните, что недавно случилось в Германии? Здесь может быть точно такое же, даже похуже. Не надо пожара, достаточно несколько хороших искр, и через полминуты Аттертон будет похож на Вими-Ридж, только мы его не увидим – нас размажет по стенам.

Минуту или две все молчали. Пока молчание продолжалось, Кинни вдруг почувствовал, что ему страшно. А вдруг… Он тотчас же отмахнулся от этой мысли. Такого не может быть. Во всяком случае с ним.

– Что ж, – сказал коммивояжер, засмеявшись уже хриплым, неестественным смехом, – если там пожар, я не собираюсь его тушить. Как вы смотрите, не пропустить ли нам, пока мы в состоянии сделать это, еще по стаканчику виски?

Они вошли внутрь, эти солидные, уверенные в себе люди дела.

Зазвонил телефон. Вызывали Кинни. На другом конце провода его ждал его молодой друг Чантон.

– Алло! Мистер Кинни? Здесь хорошая тема. Я не знаю, достаточна ли она ценна для вас, но мне кажется, она очень стоящая. Это ничего, что я вас беспокою?

– Ничего, ничего, – ответил Кинни. – Что случилось?

– Я на АКП – «Ассошиэйтед коул продактс», где производят из угля горючее. Они называют его каолином. У них тут случилось короткое замыкание или что-то в этом роде. Так или иначе, но на заводе возник пожар, и если бы молодой парень, который работает здесь, не начал тотчас же, вооружившись топором, гасить огонь, громадный резервуар каолина взлетел бы на воздух. Что случилось бы потом, трудно даже представить. Мы бы тоже, наверное, взлетели бы. Да-да, это правда. В соседнем цеху производят взрывчатку дьявольской силы, всё бы это взорвалось, и город вместе с ним. Правда, правда, нам еще повезло, что мы остались живы. Только благодаря этому парню. Он немного обжег руку. Кстати, он читатель, постоянный подписчик «Дейли трибюн». Он только что сказал мне об этом. Я думаю, это стоящая тема.

– Возможно, – ответил Кинни. Он напряженно думал. – Вы слушаете? Вот что. Я еду туда. Где этот парень?

– Со мной. Здесь при входе на завод есть что-то наподобие конторы. В конце канала, всего полмили.

– Я постараюсь быть там как можно скорее. Соберите все факты. Возможно, из всего этого можно сделать что-нибудь настоящее. Надеюсь, вы ничего там не упустите.

Только повесив трубку, он почувствовал нечто большее, чем простой интерес любого толкового журналиста к предполагаемой интересной новости. И вдруг его охватил восторг, он почти задохнулся им. Эта тема была громадной, по сравнению с ней история Стоунли казалась дешевеньким скандалом. Это было то, чего хотел он. Это было то, что нужно для «Дейли трибюн» и «Санди курир». Если Шаклворс не поймет этого, он пойдет к хозяину газеты и выложит идею ему, он будет доказывать ее изо всех сил.

Такси поблизости не было, но гараж напротив ресторана еще не закрылся. Он торопливо вошел в гараж и потребовал машину. Нельзя терять ни минуты. Подпрыгивая по булыжникам мостовой, он рассматривал свою идею со всех сторон и не находил в ней изъяна. Читатель «Дейли трибюн», это точно – он зарегистрирован, один из их полутора миллионов читателей, обыкновенный молодой рабочий, живущий в скучном маленьком городе, и – герой, который, рискуя жизнью, спас тысячу, пожалуй даже, десять тысяч человек, толпы женщин и детей, герой, как те, что погибли на полях Фландрии, один из представителей славного старого поколения. Именно так – «Герой-чудотворец». Он видел этот громадный заголовок. «Трибюн» сможет использовать своего национального героя для полсотни вариантов. Какая удача! Какая новость! Какая реклама! Какая великолепная идея!

Говоря себе всё это в автомобиле, Кинни не видел того рабочего и людей, которых, возможно, он спас. Он видел жену, Шаклворса, того неприятного типа Стоунли и сотни других, всех тех, кто относился к нему не так, как должны были относиться, потому что, очевидно, не понимали, кто он. Он свел их в одну расплывчатую дрожащую аудиторию и сказал, что он им кое-что покажет теперь, он им покажет! Он, человек больших возможностей, чувствовал вдохновение и был почти пьян.

Возле здания АКП стояли две пожарные машины, тут же было несколько полисменов и небольшая толпа людей. Эти люди скорее согласились бы взлететь на воздух, чем пропустить какое-нибудь зрелище.

Кинни, бросив «из газеты», посмотрел так значительно, что был тотчас же пропущен на территорию завода в контору. Там он нашел Чантона, полицейского сержанта, две-три неопределенные личности, доктора и самого героя – ему только что перевязали обожженную руку. Кинни с облегчением отметил про себя, что герой – крепкий парень с песочного цвета шевелюрой, ясноглазый, с приятным лицом – хороший тип. Несомненно он был скромен, так как очень смущался. Кинни был в восторге – всё было так, что лучшего и желать нечего.

– Итак, мистер Хэббл, мне сказали, что вы – постоянный читатель «Дейли трибюн». Если это действительно так, то вы должны знать мою фамилию. Я – Хэл Кинни. – Кинни ничто не могло доставить такого большого удовольствия, как взгляд Хэббла, в котором соединялись выражение восхищения и полнейшей растерянности. Здесь, вне всякого сомнения, находился один из громадного числа его почитателей. Ошеломленный молодой человек отвел глаза в сторону, пробормотал что-то в ответ, беспокойно заерзал на стуле. Картина истинной скромности. Представитель славного старого поколения. Кинни был вне себя от восторга. Если бы он даже захотел создать героя, лучшего, чем Чарли Хэббл, ему не придумать.

– Разрешите прежде всего пожать вам руку, – продолжал он в своей обычной парадной манере. – Это – честь. Вы, мистер Хэббл, герой, настоящий герой. – Хэббл, казалось, вот-вот задохнется от непомерного смущения. Он торопливо посмотрел в одну сторону, в другую, словно ища путь к бегству. Он смотрел куда угодно, но только не на Кинни. – Я понимаю ваши чувства, – заявил Кинни, словно сам он в свое время был таким же героем. – Но скромность сейчас излишня. Мир должен узнать всё, что вы совершили сегодня ночью.

– Ничего особенного. – Молодой человек отчаянно глотнул воздуха.

– Что вы сделали – знаю я, – заявил ему Кинни строго. Подобная скромность могла зайти излишне далеко. – А завтра об этом будет знать вся Англия. Ваш портрет напечатают на первой странице «Трибюн». – Он повернулся к восхищенному Чантону. – Фотограф есть?

– Сейчас приедет.

– Отлично. Нет, мистер Хэббл, о бегстве забудьте. Я знаю, вы думаете, что только выполнили свой долг и не хотите никакого шума, но вам придется пройти всё до конца. Нельзя спасти от гибели целый город, – заявил он с высокопарной значительностью, – и остаться незамеченным. Вы выполнили свой долг. Теперь должен выполнить свой долг я. Он состоит в том, чтобы каждый читатель «Дейли трибюн» и «Санди курир» знал, что Англия еще рождает героев и что один из них – Чарли Хэббл из Аттертона.

К несчастью, доктор, который заканчивал свои дела, избрал эту паузу, чтобы вмешаться и сказать:

– Две перевязки с этой же мазью, молодой человек, и всё заживет. Старайтесь поменьше двигать рукой. Лучше всего – как можно скорее ложитесь в постель. Примите пару этих таблеток. – Он дал Чарли картонную коробочку: – Они помогут вам уснуть.

Когда доктор торопливо вышел, Кинни опять захватил инициативу, но говорил уже не так цветисто.

– Вот что, мистер Хэббл, я хочу подробно описать ваши действия редакции «Дейли трибюн» сегодня же, с тем, чтобы материал можно было поместить в завтрашней газете. Вы ранены, вы устали, вам хочется лечь в постель.

К Хэбблу вернулся дар речи.

– Я не знаю, можно ли мне уйти.

– Уйти?

– Да. Я эту неделю работаю в ночную смену, я кончаю в половине восьмого.

Это было хорошо. Это был материал. Кинни уже видел, как он пишет об этом крупный абзац. Человек спас завод, спас город, обожжен, но не решается уйти домой, потому что не получил официального разрешения.

– Конечно, вы можете уйти, – сказал Кинни, улыбаясь. – Но не в этом сейчас дело. Дело в том, что для того, чтобы мне написать о вас всё, вы должны мне немного помочь. Вы расскажете о себе, ну и так далее. Нам надо вас сфотографировать.

– К чему вся эта чепуха?

При звуке нового голоса герой вскочил. Кинни обернулся. В комнату только что вошли два человека – несомненно, начальство. Тот, кто задал этот вопрос, был молодой мужчина с резкими чертами лица. Как оказалось потом, он находился в отвратительном настроении. Второй был полный пухлый джентльмен с кавалерийскими усами. Весь его вид говорил, что он богат.

– Добрый вечер, мистер Оглсби, – смущенно поздоровался Чантон. – Это – мистер Хэл Кинни. Вы, очевидно, его знаете, он известный журналист из «Трибюн».

– И я намерен написать и, говоря откровенно, написать добросовестно о том, что произошло здесь сегодня. То есть, – добавил Кинни, глядя на Оглсби в упор, кто он, ему до этого нет дела, – написать о чепухе, о которой вы только что спрашивали.

– Мистер Оглсби – управляющий завода, – торопливо вставил Чантон.

– И мистер Оглсби, – сказал управляющий с неприятным ударением, – намерен заниматься своими делами и не видит причин, объясняющих, почему завод наводнен газетчиками. А теперь, Хэблл, я хочу поговорить с вами.

Весь этот день какие-то люди во главе с чудовищным Стоунли относились к нему, Кинни, свысока или, во всяком случае, не воздавали ему того уважения, которое, по его мнению, он заслуживал. Вот и сейчас то же самое, сейчас когда у него в руках великолепная новость и сам он в своей лучшей форме. Нет, никакому управляющему завода на земле сейчас не удастся оттереть его. Он тоже может быть резким.

– Минутку, мистер Оглсби.

– Это необходимо?

– Да, весьма необходимо. Как я уже сказал, я намерен дать сенсационный материал в газету обо всем этом только потому, что ваш рабочий мистер Хэббл, на мой взгляд, вел себя, как герой. Он совершил удивительный по своей храбрости поступок.

Оглсби посмотрел на него тяжелым взглядом.

– Как здравомыслящий человек он сделал необходимое в подобных обстоятельствах, и всё, что меня интересует, это только то, как возникли эти обстоятельства. Главное – это, а не пустая болтовня о героях.

– Мне это не кажется болтовней, уважаемый сэр, и людям Англии тоже.

– Мне наплевать на людей Англии, если это те ослы, которые верят тому, что рассказывает ваша братия.

– Для вас будет лучше, если вы перестанете говорить со мной таким тоном, – резко сказал Кинни. – Кое-кто в вашем положении пытался поступить так же, но безуспешно. Мне кажется, что это происшествие на вашем заводе может вызвать ряд довольно щекотливых вопросов. Право задавать их предоставлено нам, и мы будем спрашивать вас до тех пор, пока каждый человек не захочет знать всё до конца. Если вы намерены ставить мне палки в колеса, дело ваше. Но я вас предупреждаю, я здесь для того, чтобы знать, за спиной у меня две крупнейшие газеты, и я поставлю такие палки в колеса вам, вашему каолину, всей вашей фирме! Вы считаете, что выполняете свои обязанности. Хорошо, и я буду выполнять свои.

Оглсби рассвирепел.

– Оставьте нас в покое. Уходите и пишите всякую чушь о чем-нибудь другом. Если Хэббл станет нести вам всякий вздор, я предупреждаю его – он потеряет работу. Я не уверен, не потеряет ли он ее и так.

Кинни засмеялся.

– Его теперь ни на грош не волнует, потеряет он работу или не потеряет. – При этих словах пытался сказать что-то сам герой, но Кинни заставил его замолчать. – Я в состоянии сделать так, что даже если вы захотите, чтобы он работал у вас, он работать не будет. Да, я могу сделать так и – черт побери! – сделаю. Чантон, идите и вызовите по телефону Шаклворса. Расскажите ему, что здесь произошло и мое предложение о «гвоздевой статье», и скажите ему, что я буду говорить с ним через полчаса или около этого.

– Хорошо, мистер Кинни. – И Чантон торопливо ушел.

– Так вот, я занят, – сказал Оглсби. – И это предприятие считается частным достоянием…

– Да, но ваше предприятие, и вы сами, и еще многое другое скоро станут достоянием общественности, – отпарировал Кинни.

– Одну минутку, Оглсби, – заговорил пухлый джентльмен. – Я хорошо понимаю ваши чувства, но мы просто не можем позволить себе поступать так, как вы хотите. Моя фамилия Мерсон, – представился он, обращаясь к Кинни. – Я один из директоров АКП. Мне хорошо известно ваше имя, мистер Кинни, я часто читаю ваши статьи, и, уверяю вас, мы окажем вам необходимую помощь. Вы должны согласиться, что мистер Оглсби взвинчен до предела. Он несет ответственность. Я думаю, что мы с вами поймем друг друга. Я покажу вам всё, что вы хотите увидеть, и расскажу, что вы хотите знать.

– Спасибо. Это – самое разумное. Такой случай может послужить отличной рекламой для вашей фирмы в хорошем смысле и в равной мере отличной рекламой в плохом смысле.

– Несомненно. Я отдаю должное вашему замечанию, мистер Кинни. Понимаете, мы – одно из молодых английских объединений, которое производит новую продукцию, особенно каолин – продукт исключительно важный для английской промышленности. Очевидно, вы хотите, чтобы я показал вам, что произошло, и дал некоторые пояснения.

– Именно это, – с готовностью воскликнул Кинни. Он повернулся к Хэбблу: – Оставайтесь здесь, пока я не вернусь. И не забивайте себе голову всякими мыслями о потере работы. Будущее вам обеспечено. Об этом позабочусь я.

Через полчаса Кинни говорил с Шаклворсом по телефону:

– …Да, моя мысль – сделать для газеты из него фигуру… Да, именно это… О, польза во всех отношениях… Да, нечто такое… И политическая сторона… И, конечно, реклама… Нет, я полагаю, долго мы не сможем его использовать, но какая разница?.. Да, как только новость остынет, мы с ним расстанемся… Почему? Подумайте, сколько он даст хотя бы рекламе… Мы создадим ему капитал… Вы сами убедитесь, что скажет шеф. Я уверен – идея ему понравится. Так или иначе, завтра я привезу Хэббла… О, он производит впечатление скромного и покладистого парня… Нет, нет, всё в порядке… Что? В отдел информации? Хорошо. Спокойной ночи. Это отдел информации? Это ты, Том?.. Можешь? Хорошо… Да, через всю полосу… Готов? Давай – «Герой-чудотворец».