Текст книги "Последний звездолет с Земли"

Автор книги: Джон Бойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Бойд Джон
Последний звездолет с Земли

Отрывок из речи в Иоганесбурге:

Мы горячо жаждем и страстно молимся о том, чтобы поскорее наступил конец этой страшной войны – нам нельзя забывать об огромных возможностях лазера, так как из-за нашего несовершенства изобретение это нашло такое неудачное применение в последние годы.

Ускорение квантов света, опровергая старые границы физики, одновременно представляет собой серьезное предупреждение для общественных наук. Возможно, когда-нибудь мы освободимся от уз истории и осудим свое прошлое, став подобными богам.

Так давайте жить справедливо, сообразуясь с тем, как должно понимать справедливость, чтобы дела наши не канули в лету.

А.Линкольн

1

Человеку редко удается запомнить тот день и час, когда слепой случай круто поворачивает его судьбу, но, поскольку Халдан-4 бросил взгляд на часы за минуту до того, как увидел девушку с шикарными бедрами, он точно знал этот день, час и минуту. В Калифорнии, в Пойнт-Со, пятого сентября, в две минуты третьего, он свернул не там, где нужно, и помчался прямо по дороге в Ад.

По иронии судьбы, он следовал указаниям своего соседа по комнате, студента кибер-теологии, а за время двухлетнего пребывания в Беркли он мог убедиться, что представители этого класса не могут разобрать, где лево, а где право. Халдан намеревался осмотреть модель лазерного двигателя, а Малькольм говорил ему, что Музей науки находится справа от дороги, напротив картинной галереи. Халдан свернул направо и оказался на стоянке у художественной галереи, как раз напротив Музея науки и техники.

Уважающие себя студенты-математики редко наведывались на художественные выставки, но здесь перед ним маняще возносилась эспланада, ведущая на галерею у самой вершины горы, в двустах футах над Тихим океаном. "Словно чайка, взмывающая в небо", – подумалось ему.

День выдался чудесный. Легкий бриз смягчал летний зной. С террасы галереи открывалась великолепная панорама. Халдан взглянул на часы и решил, что у него еще есть время.

Он оставил машину на стоянке и направился ко входу в галерею, как вдруг увидел впереди девушку. Она шла неторопливо, и бедра ее легко колыхались в такт шагам, словно таз у нее был кулачковым механизмом, создающим очаровательный момент вращения вокруг собственной оси. Прошло несколько микросекунд, прежде чем красота ее движений развеяла физико-технические аналогии Халдана. Девушки из пролетариев используют такую походку для приманки, но на этой была юбка и блузка студентки привилегированного класса специалистов.

Он замедлил шаг, чтобы держаться позади, а тем временем девушка вошла в ротонду и остановилась возле одной из картин. Халдан, заинтригованный ее фронтальной геометрией, зашел сбоку и, пока та осматривала картину, внимательно оглядел ее. Он увидел каштановые с отливом волосы, правильный округлый подбородок, гордо изогнутые брови над светло-карими глазами, длинную шею, высокую грудь и плоский живот, переходящий в изящное Y бедер.

Внезапно она повернулась и встретила его взгляд. Изобразив на лице живой интерес к картине, он указал на нее и спросил:

– Что бы это значило?

С видом специалиста девушка посмотрела куда-то мимо него и ответила:

– Это образ движения.

Он посмотрел на картину, стараясь выглядеть истинным ценителем и произнес:

– Да, конечно, линии как будто двигаются.

– Кружатся. Это нагоняет на меня дурноту, – процедила она.

Он мельком взглянул на "Г-7", вышитое на блузке. "Г" означало, что она студентка гуманитарных наук, оставалось узнать, что означает седьмая категория – возможно, искусствоведение.

– Я слышал, что чай – прекрасное средство от тошноты. Могу я пригласить вас на чашечку этого средства?

Лицо девушки оставалось непроницаемым, но глаза смотрели теперь прямо на него.

– Вы всегда пристаете к женщинам в картинных галереях?

– Нет, обычно в церкви, но сегодня суббота.

В ее глазах мелькнула искра смеха.

– Можешь угостить меня чашечкой чая, если горишь желанием потратиться на девушку из другого класса.

– Суббота у меня день знакомств.

Он проводил ее на террасу и выбрал столик у балюстрады, откуда открывалась возможность любоваться волнами, разбивающимися о подножия скал. Подвинув девушке кресло, он щелкнул пальцами, подзывая официантку, и представился:

– Халдан-4, М-5, 138270, 3/10/46.

– Хиликс, Г-7, 148361, 13/15/47.

– Я сразу догадался, что ты гуманитарий, но вот что означает семерка?

– Поэзию.

– Вы первая из этого класса, кого я вижу.

– Нас не так много, – сказала она, когда официантка подкатывала к столику тележку. – Сахар, сливки?

– Один кусочек, пожалуйста, и капельку сливок... Как печально, что вас мало, – проговорил он, любуясь грациозным движением руки девушки, когда она опускала сахар ему в чай.

– Откуда у математика забота о поэзии?

– Я не совсем это имел в виду. Просто мне жаль вас, при таком ограниченном выборе трудно найти себе настоящего мужчину. Выберешься за город с каким-нибудь длинноволосым поэтом, который тут же забудет о тебе и начнет декламировать стихи чахлому лютику.

– Гражданин, ты насквозь атавистичен, – проговорила она с пафосом, после чего понизила голос. – Но мне близки примитивные эмоции. Моя специальность – романтическая поэзия восемнадцатого столетия... Ты слышал когда-нибудь о том, что до Голода существовал культ осеменителей, называемых "влюбленными", и что величайшим среди них был поэт лорд Байрон?

– Надо будет почитать.

– Смотри, как бы мамочка не застала тебя за этим чтением.

– Не застанет. Она погибла. Случайно выпала из окна.

– О, прости. Мне судьба благоволила. Правда, у меня приемные родители, но они живы, и я у них – единственный свет в окошке. Мои настоящие родители погибли при взрыве ракеты... Но меня очень удивило, что ты так мало знаешь о моей категории. Один из ваших великих математиков, тоже М-5, если не ошибаюсь, писал стихи, к которым я лично равнодушна, но некоторые интеллектуалы от них без ума. Ты слышал что-нибудь о Файрватере-1, человеке, который сконструировал Папу?

Халдан посмотрел на нее с недоумением.

– Детка, ты хочешь сказать, что Файрватер-1 писал какие-то там... стишки?

– Тут нечему удивляться, Халдан. Уж лучше складывать стишки, чем раскладывать распутниц.

Вот теперь он был действительно потрясен, шокирован и обрадован. Ему было не совсем ясно значение слова "распутниц", но тут он мог выбирать на свое усмотрение, а главное – он впервые слышал, чтобы женщина сказала что-то стоящее. Более того, впервые в жизни ему довелось услышать вне дома терпимости, чтобы женщина-специалист с такой внешностью блистала остроумием.

Эта девушка была квадратным корнем из минус единицы.

– Ну нет, я имею полное право удивляться, – Халдан попытался скрыть свое замешательство под маской изумления от свалившейся на него новости. Математика Файрватера – это как раз то, чем я занимаюсь еще со времен начальной школы. И сюда я приехал только затем, чтобы в музее напротив осмотреть модель лазерного двигателя его конструкции. Я знаю, что у него был самый изобретательный – кроме, разумеется, нас с вами – ум в мире, однако ни один из моих профессоров, наставников или знакомых студентов, никто, даже мой отец, словом не обмолвились об его стихах! До сих пор я считал, что являюсь величайшим и непревзойденным авторитетом во всем, что касается Файрватера-1. Твои слова для меня – гром среди ясного неба.

– Я уверена, что никто не собирался скрывать от тебя этого. Возможно, твои профессора просто ничего не знали. А может быть, они стыдятся упоминать об этом, и в данном случае, думаю, они правы.

– Почему?

– Твой кумир был выдающимся математиком и неплохим теологом, но скверным поэтом.

– Хиликс, ты очаровательная девушка. Не сомневаюсь, что ты разбираешься в поэзии, но Файрватер в любой области был мастером. Я не смог бы отличить анапест от антрекота, однако все, что написал Файрватер, должно быть прекрасно!

– Можно оценить целое по частям, – предложила Хиликс. – У меня отличная память, и я могу прочитать тебе фрагмент его стихотворения, все, что я помню. Мне его читал один старик, когда я была еще маленькой. Это скорее занимательная байка, чем настоящие стихи.

– Прочитай мне их, – попросил он, горя от нетерпения.

– Название почти такое же длинное, как и само стихотворение, – сказала она. – "Размышление с высот, дополненное". Вот послушай:

Сжатым временем распятый, ты устал от мук.

Так прими как дар богатый смерть из милых рук.

Ты слишком стар – мой юный друг.

Слова твои – безмолвный звук.

Теперь тебя не мне беречь по праву,

Я приготовлю сладкую отраву.

Сказал он нам с небес вдогонку,

Что выиграет тот, кто проиграет гонку.

И параллельные сплетутся в одно безумное кольцо.

А слезы льются,

льются,

льются...

На милое лицо.

Она поморщилась.

– Он обожал такие нелепые парадоксы, как "распятый сжатым временем" или "смерть как дар". Совершенная бессмыслица.

Халдан задумался.

– Создается впечатление, что он пересказывает Нагорную проповедь, дополняя ее теорией Эйнштейна. "Выиграет тот, кто проиграет гонку". Другими словами – "кроткие унаследуют землю". Это объяснило бы название. "С высот" – то же самое, что с Горы, а "размышление" "дополнил" Эйнштейн.

Она посмотрела на него с изумлением и восхищением.

– Халдан-4, ты неандертальский гений! Наверняка ты прав! Ни я, ни старик никогда над этим не задумывались, а твоя интерпретация объяснила бы загадку живых трупов.

Теперь настала очередь удивляться ему.

– Каких еще живых трупов?

– Ну... ссыльных, обитателей Ада, официально мертвых.

Ее ответ вернул его на землю.

– А что он имеет с этим общего?

– Старик, мой родственник был знаком с одним из Серых Братьев, конвоирующих ссыльных на этапные корабли Ада. Это было еще в те дни, когда ссыльные поднимались на борт пешком. Стражник рассказывал, что на полпути к люку с одной из преступниц случилась истерика – меня, кстати, это не удивляет – бедняжка начала кричать и вырываться. Стражники с трудом ее удерживали, как вдруг мужчина, который шел впереди, обернулся и произнес: "Выигрывает тот, кто проиграет гонку, где параллельные сплетутся в одно безумное кольцо!".

Как только он проговорил это, женщина успокоилась и взошла на борт корабля, словно это был паром для прогулок по Солнечной системе. Теперь я понимаю, что мужчина передал той женщине закодированное религиозное утешение. И все же я предпочитаю Шелли. Ты слышал его "Оду западному ветру"?

Слушая, Халдан все время возвращался мыслями к опасному хобби Файрватера. Каждый волен развлекаться как ему вздумается, но по какой-то чудовищной иронии судьбы стихотворение в поддержку изгнанникам написал человек, который разработал двигательную систему ракеты, доставляющей их на обледенелую планету "Ад", обнаруженную зондами Файрватера и названную им так странно.

Хиликс была студенткой Первого курса университета "Золотые Ворота" и собиралась после окончания учебы заняться преподаванием. Она с жаром говорила о поэзии, и Халдан завороженно слушал ее. Лавлейс и Геррик, Саклинг и Донн, Китс и Шелли – древние имена слетали с ее языка гак легко и естественно, словно были именами ее близких друзей. То восторг, то грусть звучали в голосе девушки, перекрывая шум прибоя. Внимая им, Халдан оценил красоту древней поэзии и ощутил дыхание истории.

Только когда лучи тонущего в море солнца отпечатали тени на склонах гор, он вспомнил, что пора идти домой.

Пропустив девушку вперед и любуясь ее походкой, Халдан спросил:

– А что ты там читала о знатности рода?

– О, как высок твой знатный род,

Как строен гибкий стан.

И пылкий зной, и хладный лед

В тебе – мой талисман.

– Это о тебе, Хиликс! – воскликнул он восторженно. – Поэт имел в виду тебя!

– Тише, ты, сумасшедший! Кто-нибудь услышит!

Он проводил Хиликс до ее машины и галантно помог усесться.

– О, Халдан, ты настоящий Ланселот.

– Ты мне ничего о нем не рассказывала. Может, наберешься смелости, чтобы встретиться со мной как-нибудь вечерком, скажем, завтра – в Сан-Франциско, чтобы восполнить этот пробел? Бар сэра "Фрэнсиса Дрейка", по-моему, подходящее местечко.

– А откуда ты знаешь, что я не из полиции?

– А ты откуда знаешь, что я не полицейский?

– Я за тебя беспокоюсь, – усмехнулась она. – Мне полицейские ничего не сделают.

Она махнула рукой на прощание и уехала.

Халдан медленно вернулся к своей машине, чувствуя, что с ним творится что-то странное. Он всего несколько часов разговаривал с девушкой, которую теперь навсегда поглотила безликая толпа обитателей Сан-Франциско, – и был с ней счастлив.

Ему сделалось грустно.

Он выехал на шоссе в Беркли и подключил пилота к магнитному поясу. Почувствовав резкое ускорение, свидетельствовавшее о том, что дорога на много миль вперед свободна, он включил приемник, и машину заполнила легкая музыка оркестра Беркли. Удобно откинувшись на сиденье, Халдан позволил себе немного поразмышлять, пока машина стремительно мчала его вдоль границы между серыми горами и голубым океаном.

Где-то на востоке, в популяции жен, где даже в ущельях Скалистых Гор лепятся людские поселения, живет восемнадцатилетняя девушка, которую выберут для него генетики. Скорее всего, у нее квадратная челюсть и копна волос на голове, как у большинства женщин-математиков. Вполне возможно, она добрая, умная и способна на величайшее самопожертвование, но с этого дня у нее будет один существенный недостаток – она не Хиликс из Золотых Ворот.

Машина въехала в лес. Длинные тени секвой создавали на дороге причудливую пляску узоров, а мысли Халдана все возвращались к отравленной сожаленьем сладости прощания. Ему было двадцать, вечер был чудным, а он только что навсегда расстался с девушкой, которая явилась ему, как некогда Дриада явилась древним ирландцам, такая прелестная и обворожительная, что цветы тянулись к ней, когда она шла. Она умчалась, а сентябрьский ветер, спешащий навстречу машине, напевал баллады о том времени, когда люди были истинными хозяевами земли, о времени, ушедшем три века назад... Предупредительный красный огонек вырвал его из задумчивости.

Здесь все еще велись работы по замене магнитных поясов. Халдан взялся за руль и, переключив машину на ручное управление, утешился тем, что хоть это отвлечет его от грустных размышлений.

Когда Халдан вошел в комнату, где они жили вдвоем с Малькольмом-6, тот сидел за письменным столом, заваленным расчетами, и вычерчивал кривую вероятности распространения синеклювых попугаев в последующих поколениях, исходя из количества самцов и самок на данный момент.

– Малькольм, ты представляешь...

– Что такое?

– Я познакомился в Пойнт-Со с такой девушкой... Настоящая красавица! Дивная походка, безумный взгляд и пламенная речь. Она поэтесса. Ты знаешь кого-нибудь из этого класса?

– Да их целая банда крутится у Золотых Ворот. Как-то раз я сидел в "Таверне Барби", когда туда ввалилась эта компания. От их болтовни мне тошно стало. Клянусь святой обратной связью, все они – странные сестры и немощные братья.

– Говорю тебе, она совсем не такая!

Халдан бросился на кровать, перевернулся на спину и закинул руки за голову.

– Вообрази себе только, святой брат, она изучает примитивную поэзию и знает такое, чего нет даже в моем справочнике по истории. Когда эта девушка читает любовную лирику, слышны звуки древних цимбал, от которых плачут снежные вершины гор, а добропорядочные матроны призывают демонических возлюбленных.

– Смахивает на то, что она проводит свои изыскания по заданию дома терпимости Белли.

– Да вовсе нет, просто эта область – ее специализация. Слушай, а ты знаешь, что наш старик Файрватер писал стихи?

– Шутишь?

– Нисколько!

– Клянусь перегретыми лампами Папы, тебе, наверное, воздержание в голову ударило! Беги скорее к Белли развеяться от опасных мыслей. Или помоги мне тут разобраться.

– Ты до сих пор корпишь над этой хромосомной диаграммой?

– Угу.

Халдан встал, подошел к письменному столу и окинул взглядом уравнения, выписанные Малькольмом на полях графика, а затем и сам график. Над ординатой поднимались разные по высоте столбцы символов, где синие иксы означали синеклювых попугаев. Некоторые иксы были обведены кружочком – ряд на них заканчивался.

В Денвере, Вашингтоне, Атланте генетики сидели над такими же таблицами, правда, с несколько иной целью, чем Малькольм. Когда-то Халдан избрал генетику своим факультативным предметом и видел графики династий специалистов. Время от времени там появлялись пустые окна, означающие нулевую рождаемость, но иногда, правда довольно редко, за этими окнами следовал красный "X" с пометкой "СГП" – "Стерилизация по Государственному Приказу".

Изучая диаграмму Малькольма, Халдан был далек от этих мыслей, но родившиеся однажды аналогии нашли место где-то глубоко в подсознании. Вслух же он произнес первое, что пришло в голову:

– И ты еще насмехаешься над поэтами! Решение этой проблемы достигается определением зависимости. Здесь нельзя рассматривать каждый ряд в отдельности. Надо найти синий "X", и тогда остальные данные выводятся автоматически... вот так...

– Но необходимо учитывать естественный отбор, по меньшей мере, одного на двадцать. Что если, например, орел вдруг схватит и разорвет этого попугайчика?

– Как хочешь. Орел у нас – ты. Но учти – каждое пустое место означает скомканную кучку перьев, которая никогда не будет летать в золотом сиянии солнца.

Малькольм уставился на него:

– Вернись на землю, дружище. Один день с поэтессой, и ты подсознательно стремишься к любовной связи с девчонкой из другой категории, что строго запрещено законом и свидетельствует о твоей неблагонадежности; ты пренебрегаешь собственной категорией, а это в свою очередь ставит под вопрос твое чувство профессиональной солидарности.

– Чем взывать к моим гражданским чувствам, – перебил его Халдан, лучше помоги рассчитать, какова вероятность повторной случайной встречи двух людей в городе с восьмимиллионным населением.

– Иди ты со своими расчетами к Папе!

– В каком чудесном мире мы живем, Малькольм, если любая проблема здесь может быть решена либо римским Папой, либо проституткой.

Малькольм покрутил пальцем у виска.

Халдан вышел на балкон и облокотился о перила. С приближением ночи на том берегу залива, где находился невидимый отсюда Университетский городок Золотых Ворот, все ярче разгорались огни Сан-Франциско.

Хиляке, наверное, сидит сейчас за письменным столом в комнатке общежития, склонившись над книгой и придерживая непослушные страницы левой рукой, а свет лампы на столе играет на коже ее плеча. Может быть, она только что вернулась из душа, тогда от нее пахнет чистотой и мылом, а волосы искрятся в свете лампы.

Вдруг Халдан понял, что он мыслит образами. Несомненно, именно так мыслят поэты, потому что обычное воображение не могло создать подобной иллюзии. В какой-то момент он даже ощутил аромат волос Хиликс, и радость их встречи снова обрушилась на него.

Хиликс было бы приятно узнать, что он мыслит как поэт, но, увы, ей не суждено никогда услышать об этом.

Конечно, можно вынуть из кармана видеофон, набрать генетический код Хиликс. Он даже предлог придумал; хочет испытать десятичную систему Дьюи применительно к книге сэра Ланселота.

Ее ответ будет точным и лаконичным, с регистрационными номерами и заглавиями. И это, конечно, будет концом Халдана-4.

У девушки не возникло бы сомнений в том, что им руководит не желание раздобыть нужную книгу, а обыкновенная атавистическая тоска – недаром она изучала примитивные чувства, как исходное условие для сочинения лимериков.

Случайный разговор с юношей солнечным днем – всего лишь невинная встреча Однако второй разговор, да к тому же по его инициативе, сигнализировал бы об опасности. Их следующая встреча должна выглядеть совершенно случайной, чтобы не возбудить в ней никаких подозрений.

Халдан не заметил, как размышления превратились в решение, и он принял его, невзирая на последствия. Награда оправдывала риск.

По ту сторону водной глади залива над томами древней романтической поэзии сидит прекрасная девушка. Он скроет романтизм восемнадцатого века под налетом соцреализма двадцатого столетия и встретится с нею. Возможно, придется выучить несколько стихотворений, для поддержания соответствующей атмосферы, но с его незаурядной памятью это не составит труда.

Девушка даже не подозревает, что скоро в ее жизнь вторгнется любовь, а волшебная палочка Халдана-4 сделает явью разноцветную паутину ее мечтаний.

Четыре года назад в профессиональном центре Беркли один студент-математик соблазнил студентку, изучающую внутреннюю экономику. Оба были деклассированы и подвергнуты госстерилизации, а математик стал потом известным Квотербеком в сорок девятой команде. Но про Халдана никто не скажет на студенческом сленге, что он "кандидат в сорок девятую". "Однако риск все-таки есть" – признался Халдан самому себе.

На память пришло двустишие, которое она читала, и в несколько измененной форме он, как перчатку, бросил его в сгущающиеся сумерки:

Пусть сожрет кромешный Ад Церковь с Государством!

Я же мчусь к любимой Хиликс – вот мое богатство!