Текст книги "На краю ночи (ЛП)"

Автор книги: Джон Айкен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Их взгляды встретились – но Билл, горящий желанием поскорее отправиться в путь, шагнул между ними и вошёл в шлюз.

– Эй, юноша, – окликнул его Грирсон. – Дай‑ка я пойду первым и осмотрюсь. Не хотелось бы, чтобы мы случайно стартовали раньше времени.

Все еще ощущая на себе спокойный взгляд Лоры, он шагнул внутрь, и через мгновение она последовала за ним.

Внутреннее устройство корабля оказалось до смешного простым. В передней части располагалась рубка управления; приборы едва ли сложнее, чем в обычном самолёте. Перед панелью управления стояли три кресла разного размера, обращённые к огромному синему окну – передней линзе. В центральной части корабля находилась просторная жилая зона, обстановка которой представляла собой причудливую смесь стилей. С первого взгляда Грирсон заметил несколько предметов мебели из очень любимой им финской березы; миниатюрное пианино; холодильник; и огромный, отполированный до зеркального блеска шкаф из орехового дерева. В кормовой части размещалась двигательная установка – небольшой, невзрачный на вид мотор, полностью закрытый кожухом. Грирсон едва успел мысленно задать вопрос об этом устройстве – и тут же получил отрицательный ответ:

– Нет. Знание об этом механизме не только бесполезно для вас, но и может изменить ваше будущее – моё прошлое.

Эта мысль вывела на поверхность то, что Грирсон давно пытался уловить. По возвращении, какое влияние окажет на нас знание о будущем, если мы вообще сможем вернуться в свою эпоху? «Полагаю, – размышлял он, – ответ заключается в том, что всё это настолько отдалённо и не будет иметь ни малейшего значения. Только если бы он рассказал нам, как создавать атомные двигатели, или кто выиграет войну, или что-то в этом роде, это могло бы действительно изменить ситуацию – возможно ли запустить цепочку событий, повлияющих на наше собственное прошлое?» Он ощутил странное нежелание задавать этот вопрос Человеку, и тот не дал никакого ответа.

Всё ещё погружённый в раздумья, Грирсон вернулся в жилую зону, где Билл восторженно исследовал холодильник.

– Ух ты! – воскликнул он. – Тут всё, чего в Лондоне днём с огнём не сыщешь! Масло, яйца, апельсины… чёрт возьми, ананас! Никогда в жизни не пробовал!

Он жалобно посмотрел на Грирсона, улыбнувшегося в ответ.

– Налетай, парень, – сказал он. – Не жди меня, я собираюсь взлетать… если смогу.

Лора последовала за ним в рубку управления.

– Знаете, – сказала она, – я, пожалуй, могу сказать о вас то, что вы недавно говорили обо мне. Вы сами внезапно стали более человечным. Что случилось?

Грирсон замялся.

– Ну и время вы выбрали для такого сложного вопроса, – ответил он. – Подождите минутку, я собираюсь отправиться в путь.

Как и говорил Человек, маршрут уже был задан на панели управления. Оставалось лишь нажать одну кнопку, чтобы запустить двигатель. Грирсон иронично улыбнулся, вспомнив сложную и тесную рубку управления на G38.

Корабль («интересно, есть ли у него название; интересно, существует ли он на самом деле,» – подумал он) плавно поднялся в воздух. Пейзаж стремительно уходил вниз без малейшего толчка или каких-либо ощущений перегрузки, ожидаемых им. Сквозь огромный синий иллюминатор он видел солнце, потускневшее до странного дымчато‑серого оттенка. В хрустальных иллюминаторах по бокам и внизу виднелась уменьшающаяся чаша кудрявых облаков, в центре которой возвышалась колонна, опоясанная спиралью. Лишь почти незаметная точка на крошечной верхней поверхности колонны отмечала то место, где, возможно, все еще сидел Человек.

Дверь из жилой зоны скользнула в сторону, и в рубку ворвался Билл – в каждой руке по банану.

– Черт! Гляньте-ка! – закричал он. – Не видел таких с тех пор, как был совсем мелким! И забыл, какого они цвета, ей-богу! – Его внимание привлек вид внизу, и он уставился на него, заметно побледнев. – И не почувствовал, как тронулись, – наконец выдавил он. – Ну вот мы и летим, как сказала уховертка.

– Жаль, что мы не можем увидеть больше Земли… мира будущего, – сказала Лора. – То немногое, что мы видели, было так прекрасно…

Не успела она договорить, как жемчужно-серые гряды облаков начали клубиться и смешиваться, разрываться и свиваться в воронки, все быстрее и быстрее… и вдруг исчезли, открыв взору всю Землю, лежащую в солнечном свете под ними.

Для Грирсона это стало одним из самых ярких моментов в его жизни. В нем всегда жило то, что условно называют «художественным восприятием», и невыразимая, непередаваемая словами красота этого внезапного зрелища была тем, что впоследствии будет преследовать его в снах и заставит с упорством, с помощью кисти и холста, пытаться воссоздать хотя бы частицу его волшебства.

Билл взмахнул бананом, указывая на открывающийся вид.

– Вот как надо смотреть на планиду, – заявил он. – Отъехать от неё подальше, типа, чтобы всё кругом видать. Здорово же!

Улыбка Лоры ободрила Грирсона. Их личные тревоги, казалось, канули в небытие, а мысль о безымянной опасности впереди несла с собой странное воодушевление, рожденное, как он полагал, величием их цели.

– Только в музыке можно было бы выразить подобное, – сказала она. – И то, лишь Баху.

– Боюсь, я ничего в этом не понимаю: ни единой ноты. Но я нарисую это, когда… если… вернусь.

– О, вы рисуете? Как чудесно… а вы казались мне… – она замолчала, смущённо.

– Воякой, не разбирающимся ни в чем, кроме двигателей внутреннего сгорания?

– Нет. Человеком, для которого искусство – это что-то поверхностное по сравнению с такими фундаментальными вещами, как математика. – Она помолчала, а затем поспешно продолжила. – Вы же собирались рассказать, что заставило вас так внезапно изменить взгляды… что помогло принять это место как, возможно, более реальное, чем жизнь, из которой мы пришли.

Грирсон посмотрел на ее волевое личико в форме сердечка, на темные волосы, снова аккуратно обрамляющие его, и с ослепительной ясностью понял, что именно изменило его. Он медленно покачал головой.

– Я не могу вам этого сказать, – произнёс он.

– Вы не знаете?

– Нет. Я не могу вам этого сказать, – повторил он резко и быстро повернулся к пульту управления, яростно твердя себе, что перемещение сквозь тысячу миллионов лет никак не может служить оправданием для слов, которые в той жизни, что он оставил позади, он и помыслить не мог произнести.

Его вывело из раздумий появление в линзе, казалось, пропускавшей свет без каких-либо искажений, россыпи крошечных сверкающих точек. С пугающей скоростью они разрастались, превращаясь в рой зазубренных покрытых пятнами угольно-чёрных теней металлических глыб, отливающих стальным блеском в солнечных лучах. Прежде чем Грирсон успел пошевелиться, они пронеслись мимо корабля и исчезли.

– Боже ж ты мой! – выдохнул Билл, в возбуждении позабыв свой обычный говор. – Если бы эта орава не промахнулась мимо нас, мало бы нам не показалось!

Он откусил огромный кусок от фруктового пирога – новейшего трофея своих продовольственных вылазок.

– Думаю, у нас есть какое-то защитное поле, – сказал Грирсон. – Они словно сами расступались перед нами.

– Вы правы, – в его голове раздался спокойный и приятный голос Человека. – Вам не стоит беспокоиться об обычных опасностях космических путешествий.

Космическое путешествие на подобной скорости – судя по всему, ощутимой доле скорости света, подсчитал Грирсон – никак нельзя было назвать скучным. Все трое перенесли трапезу (Билл, судя по всему, считал уже поглощённую гору еды лишь лёгкими закусками) в рубку управления, чтобы наблюдать за сменяющейся небесной панорамой. Земля, оставшаяся внизу и позади, уже уменьшилась до размеров яркой звезды необычного оттенка. Грирсон без особого удивления отметил, что её давний спутник – Луна – больше не обращается вокруг неё. Их курс лежал сначала по направлению к Солнцу и проходил близ Венеры. Планета, прежде казавшаяся просто ещё одной звездой среди прочих, быстро превратилась в яркий сине‑белый серп. По мере того как корабль пересекал её орбиту, двигаясь к Солнцу, серп рос и округлялся, пока не стал сферой, настолько яркой, что на неё почти невозможно было смотреть напрямую. Её цвет оказался удивительно белее, чем свет Солнца, отражаемый ею.

Но к этому моменту само Солнце стало зрелищем, затмевающим всё остальное. «Возможно, в своей старости оно даже прекраснее, чем в расцвете сил», – подумал Грирсон, ведь теперь огромные алые протуберанцы были куда больше, чем он помнил по солнечным фотографиям, простираясь на добрую половину высоты жемчужнокрылой короны. Тем не менее, через иллюминаторы корабля не ощущалось ни тепла, ни ослепительного сияния, и он не мог отделаться от мысли, что многие из устройств, установленные Человеком, были бы чрезвычайно полезны на борту G38.

5

В течение следующих трёх часов корабль обогнул Солнце и устремился прочь, набирая скорость: мимо Меркурия – тусклого, выжженного крошечного мира; сквозь пояс астероидов; через орбиты двух Великих Планет, к несчастью, находившихся слишком далеко, чтобы представлять собой хоть какое-то зрелище; а затем – медленнее – к крайней планете, их цели, чёрному Плутону.

В воздухе незаметно сгущалось тревожное напряжение. Грирсон мысленно сравнил его с тем чувством, что охватывало его перед боем. Все трое разговаривали лишь изредка, неотрывно вглядываясь сквозь линзу вперёд – пытаясь разглядеть тусклый шар, по сути, являвшийся их врагом.

– Словно гадаешь, завоет сирена или нет, – а в глубине души знаешь, что завоет, – сказал Билл.

После нескольких мгновений тишины Грирсон обратился к Лоре:

– Простите, что был резок.

– Вы были правы, мне не стоило задавать тот вопрос, – тихо ответила она.

Внезапно в сознании Грирсона прозвучал голос Человека – и по одновременному напряжению двоих других он понял: тот обратился и к ним.

– Время действовать приближается, вы уже в пределах эффективного радиуса воздействия Разума. Старайтесь изо всех сил не обращать внимания на любые его проявления и сопротивляйтесь всем иррациональным порывам. И я хочу, чтобы вы расположились определённым образом: Грирсон – в центре, поскольку он самый сильный; Лора и Билл – чуть впереди по обе стороны от него. Смотрите вперёд – мне понадобятся ваши глаза.

Они молча заняли свои позиции. Время шло, но ничего не менялось. Корабль миновал орбиту Нептуна и теперь двигался гораздо медленнее – а они всё ещё не могли разглядеть свою цель.

Первым её обнаружил Билл. Его рука крепко сжала руку Грирсона, когда он молча указал на небольшой тёмно‑серый шар, едва различимый на фоне космического пространства. Тот находился прямо по курсу, в центре поля зрения. Вероятно, планета была видна уже какое‑то время, прежде чем её наконец заметили. В тот же миг Грирсон ощутил неимоверный духовный подъем, внезапный приступ сверхчеловеческого видения Космоса, и он понял, что вся мощь колоссального разума Человека проносится сквозь его собственный крошечный мозг и направляется на великую линзу. Та немедленно начала светиться слабым, неописуемым сиянием, в то время как невидимый, но смертоносный луч интенсивной мысли ударил по далёкой, безобидной на вид планете.

Почти мгновенно последовала реакция. Ужасное напряжение проникло в сознание Грирсона, стремительно нарастая невыносимой волной – позже он описал это как духовную агонию, поскольку физической боли не было. Оно превысило ту грань, за которой он чувствовал, что больше не выдержит, – а затем оборвалось с почти слышимым щелчком. Он снова стал самим собой – но только самим собой. Духовный подъём исчез, связь прервалась. Он был один… и не случилось ли чего‑то с системой подачи воздуха? Воздух стал тяжёлым, затхлым, в нём чувствовался недостаток кислорода. А не смыкаются ли стены вокруг него, сдавливаемые извне чудовищным давлением? Не становится ли темнее? Его охватило ужасное чувство подавленности, и он инстинктивно поднял руки с подлокотников кресла, потянувшись к панели управления.

И тут же почувствовал чью-то сдерживающую хватку. Билл и Лора, ещё не затронутые чуждым воздействием, удерживали его. Но только мгновение – пока кошмарная, давящая удушливость сгущалась вокруг Грирсона, атака настигла и их.

Билл вскрикнул – тонко, пронзительно:

– … чудовища! – и стал царапать воздух перед собой, но Лора успела перехватить его и не дать ему броситься к панели управления.

А затем и сама побледнела, содрогнулась и беззвучно упала вперёд, судорожно вытянув руки перед собой.

Грирсон собрал всю свою волю в кулак. Его разум, отстранившись от схватки, убеждал: атака направлена на их личные слабости и носит сугубо субъективный характер. Стоит лишь не поддаваться ей – и воздействие сойдёт на нет. С ожесточённой решимостью он попытался представить вокруг себя непроницаемую сферу, защищающую от враждебных мыслей. Постепенно страх отступил, дыхание выровнялось. Он бережно усадил Лору обратно. Попытался улыбнуться ей, но обнаружил, что не контролирует лицевые мышцы. Билл тихо всхлипывал.

«Это поражение,» – подумал он. – «Разум Человека, должно быть, оказался полностью сломлен в тот миг колоссального напряжения.»

Корабль продолжал двигаться к Плутону, и сила врага нарастала с каждой секундой. Здравый смысл подсказывал: нужно развернуть корабль и попытаться спасти хотя бы себя. Но каким может быть их будущее в этом далёком по времени, полном ненависти мире…

И всё же он продолжал бороться за контроль над своим сознанием – боролся, пока пот стекал по лицу, противостоял мерзким назойливым мыслям, предвещающим тотальную чёрную катастрофу для них и всей Вселенной, что просачивались сквозь его щит. Он сжимал руки товарищей, пытаясь передать им толику мужества, и удерживал корабль на прежнем курсе.

Ему удалось бросить взгляд на Лору. Она была все еще очень бледна, но лицо ее выражало решимость, и она пристально смотрела перед собой. Билл тоже уже сидел прямо, молчал и лишь слегка вздрагивал. «Мы погибнем, сражаясь», – подумал Грирсон с внезапным приливом воодушевления – и в этот миг вновь ощутил чудесный поток ментальной силы: разум Человека восстановил контакт с его сознанием.

– Приношу свои извинения – и глубочайшую благодарность, – прозвучал безмолвный голос Человека. – На миг внезапность ответной атаки застала меня врасплох, и я утратил связь с вами – а в такой момент большинство людей покончили бы с собой. Я сделал верный выбор.

Трое с облегчением и слабой улыбкой посмотрели друг на друга. Затем вновь устремили взгляд на Плутон – теперь это был грозный эбеновый шар, чётко вырисовывавшийся перед ними на фоне звёздного неба. Внезапно из его центра вырвался поток голубого света. Он расширился, раскрылся – и изнутри взметнулась пылающая раскалённая сфера оранжевого цвета. Она неслась к ним, чудовищно разрастаясь и угрожая поглотить корабль.

– Господи! – вскрикнул Грирсон. – Это не ментальное оружие – это реальная физическая угроза! Эта штука сожжёт нас дотла – как клочок ваты в доменной печи. Интересно, Человек предвидел это?

Все поле зрения было теперь заполнено несущейся на них огненной массой, и ее яростный жар начал проникать даже сквозь защитное поле корабля. Но пока Грирсон говорил, поток силы, идущий через его разум, усилился. И огненная сфера заколебалась, померкла и внезапно исчезла.

– Да, – сказал голос Человека, и в нем теперь звучала нота торжества. – Верно, это была физическая субстанция. Но когда я нарушил контроль Разума над ней, усилив свою атаку, она стала нестабильной. Он не так преуспел, как я, в превращении материи из одной стабильной формы в другую. Материя, создаваемая им, должна удерживаться в заданной форме непрерывным ментальным контролем. Возможно, он никогда не испытывал потребности творить нечто прекрасное и долговечное.

На последней фразе тон Человека стал более сдержанным, аналитическим – и тут же к кораблю устремился новый огненный шар. Плутон теперь был совсем близко, и через секунду огромная сфера почти достигла их. Но внимание Человека вновь сосредоточилось на ней, и эта попытка врага оказалась не более успешной, чем предыдущая.

Грирсон ощутил, как сила, проходящая сквозь его разум, нарастает, становясь всё мощнее и мощнее. Зловещий захватчик, использующий Плутон как мозг, не мог отвлекаться на второстепенные задачи. Линза сияла всё ярче, напряжение в рубке управления стало почти осязаемым, почти слышимым – а безмолвная смертоносная битва всё не утихала. Грирсон не мог сдвинуться ни на миллиметр. Он чувствовал себя стальным тросом, растянутым до предела колоссальными уравновешивающими друг друга силами.

И вдруг – внезапно – всё закончилось. Словно в его сознании распахнулись могучие шлюзы, позволив невообразимому потоку силы хлынуть сквозь него. Плутон, на массивную поверхность которого, казалось, они вот‑вот рухнут, медленно рассыпался – сначала на крупные фрагменты, а затем тихо превратился в пыль и исчез.

Едва понимая, что он делает, Грирсон наклонился вперёд и перенастроил управление согласно смутно осознаваемому указанию. После этого все трое мгновенно погрузились в сон.

Когда они очнулись – одновременно, – корабль уже шёл на посадку на Землю, приближаясь к вершине колонны, обвитой нефритовыми спиралями и названной аэродромом. Каким образом управлялся корабль – и требовалось ли вообще управление – они так и не узнали.

Они неуверенно улыбнулись друг другу, не обсуждая пережитое. И всё так же молча покинули корабль и снова встали перед величавым старцем.

Он с улыбкой взглянул на них:

– Между друзьями благодарности не требуются, – сказал он. – Да и в любом случае то, что вы сделали для Человека – а возможно, для всей Вселенной, – превосходит всякую благодарность. – Он помолчал, а затем добавил: – Хотел бы я оставить вас здесь в качестве компаньонов. Я думаю, вам и самим, возможно, хотелось бы остаться – и хотя в некотором смысле я сам себе компания, ваше общество было бы для меня очень ценно. Но у меня много работы: исследования в преддверии грядущих битв, и для этого я должен быть один. Способ, которым я привёл вас сюда, можно использовать лишь однажды. Пространство‑время, составляющее нашу Вселенную, уже опасно деформировано вашим присутствием здесь – и потому я должен немедленно отправить вас обратно.

Он ощущал, как слова Человека бесконечно отдаются в глубине сознания – и за ними стоял намёк, невыраженный вопрос, вопрос, от которого он инстинктивно отстранялся, избегал даже мысленно его формулировать. В этой тяжёлой поглощённости он едва осознавал, насколько изменилось его чувство благодарности за последние часы.

Рука Лоры, скользнувшая в его ладонь, вырвала его из мрачной задумчивости.

– Кент, дорогой, – сказала она. – Не переживай так сильно.

Она повернулась к Человеку и спросила:

– Куда же вы нас отправите?

– Я должен вернуть вас в те самые мгновения, из которых забрал. Ничто другое невозможно – и, безусловно, ничто другое не нужно.

– Значит, я всё же смогу… вернуться к Джиму, – произнесла Лора без тени эмоций.

Внезапно, с порывистостью, которой Грирсон ещё не видел в ней, она повернулась к нему.

– Кент, – сказала она. – Сейчас не время для недомолвок. Мы любим друг друга?

Это был одновременно и вопрос, и утверждение, и Грирсон смог только молча кивнуть.

– Теперь, когда я узнала тебя, – быстро продолжила она, – я понимаю, что никогда не любила Джима. Это было увлечение, ослепление, военная лихорадка – подойдет любое из этих слов. Но он нуждается во мне. У меня есть долг перед ним, и если он жив, я никогда не оставлю его. И я должна сделать все возможное, чтобы он выжил.

Грирсон снова кивнул.

– Я не должна… не должна даже думать о его смерти, – продолжала она страстно, и вдруг резко умолкла, глаза её наполнились слезами.

Грирсон нарушил молчание.

– Я буду ждать тебя, дорогая Лора, – сказал он. – У тебя в запасе больше двух лет, прежде чем ты… меня догонишь. Но для меня, когда я вернусь… понимаешь? Мне будет куда проще ждать… Если я выберусь из того боя, в котором нахожусь, напишешь мне? Всего одно письмо – оно не может быть преступлением… просто скажешь, сможем ли мы встретиться?

Человек вмешался:

– Время истекает… и я должен сказать вам, что мне придется стереть у Билла и Лоры память об этих последних часах. Иначе то, что Грирсон рассказал вам о вашем ближайшем будущем, может исказить само будущее человечества, а вместе с ним – мое прошлое и стабильность нашей Вселенной.

Лора, бледная как мрамор, едва слышно произнесла:

– Но… но мы будем ужасно осторожны и не станем действовать, исходя из нашего знания… правда же, Билл?

Билл, не совсем понимая чего от него хотят, торжественно кивнул.

Человек печально покачал головой.

– Это не в человеческих силах, – сказал он. – Одной крошечной оплошности будет достаточно, чтобы породить рябь, что вздуется волнами разрушения. После всего, что вы совершили, я бы хотел сделать для вас больше. Но сделать так – значит уничтожить то, что вы уже совершили. Всё, что я могу, – оставить память Грирсона нетронутой: ничто из того, что он может сделать, не повлияет на столь отдалённое будущее. А в вас – сохранить лишь абстрактное знание о личности друг друга. Так что Грирсону придётся найти вас без вашей помощи – и напомнить вам об этом времени; лишь зародыш памяти о нём останется с вами.

– Если я выживу, – глухо произнёс Грирсон. – Человек… не можете ли вы рассказать нам, чем разрешатся ситуации, из которых вы нас извлекли?

– Даже этого я не могу сделать. Ваше возвращение будет чисто автоматическим – высвобождение напряжённого континуума. А ваши личные судьбы – детали слишком мелкие, чтобы их можно было разглядеть с такой временной дистанции.

После минутной паузы он добавил:

– Пожалуйста, попрощайтесь. Вам нужно уходить – точка разрыва уже близка.

Грирсон, чувствуя, как всё его существо яростно разрывается надвое в этой невозможной ситуации, усилием воли взял себя в руки и повернулся к Лоре.

– Значит, всё зависит от меня, – сказал он. – Я выберусь из своей передряги – и найду тебя. И если… если твой Джим всё ещё жив, ты никогда не узнаешь, что я тебя нашёл. Я буду просто призраком, возможно – ангелом‑хранителем…

Он повернулся к Биллу.

– Что до тебя, мой мальчик, я найду и тебя, и позабочусь, чтобы ты получил будущее, которого заслуживаешь – а оно, если я не ошибаюсь, ведет на флот?

Молчание было для Билла вещью совершенно непривычной. По его щеке скатилась слеза, и он отчаянно закивал. Грирсон на мгновение задержал руку на его плече, а затем снова повернулся к Лоре.

– Могу я поцеловать тебя хоть раз? – спросил он.

Снова обретя самообладание, она улыбнулась своей теплой, чарующей улыбкой. Он заключил ее в объятия.

Кент Грирсон резко очнулся. Его что, оглушило? Боже! Не мог же он просто заснуть посреди всего этого! Свет по-прежнему не горел. Воздух был тёплым, безжизненным и слегка отдавал хлором. Новый взрыв – возможно, более далёкий? – к его удивлению, выровнял лодку. На мгновение вспыхнул свет и снова погас.

В зловонной темноте, под непрекращающиеся взрывы со всех сторон, он постепенно восстановил в памяти всё, что произошло – мгновение за мгновением, пока случившееся не сложилось в ясную, отчетливую и почти невероятную картину. И, почувствовав прядь волос, обвившую его запястье, он понял, что всё пережитое не было сном.