Текст книги "Серебристая бухта"

Автор книги: Джоджо Мойес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

9
Майк

Будь проклят этот синдром смены часового пояса. Начало седьмого утра, а я был уже неестественно бодр и обдумывал только что состоявшийся разговор с Деннисом. Я старался убедить себя в том, что мне все показалось и разговор прошел гладко, потому что иначе и быть не могло.

Нетрудно было догадаться, в чем дело. Я проснулся в начале пятого и какое-то время лежал в темноте, а в голове у меня крутились дурные мысли. В конце концов я встал. В отеле, кроме меня и Ханны, не было ни души. Я побродил по пустым комнатам, по пути прихватил бинокль Кэтлин и вернулся к себе. Встав у окна, я настроил бинокль. Сцену на берегу освещали только лучи фонарей и вспышки фар проезжающих мимо машин. Я видел, как Грэг и другие ребята из команд преследователей по очереди заходят в воду. Спустя какое-то время я узнал Лизу (по цвету штормовки), она сидела на берегу, а два парня разговаривали рядом с чем-то похожим на брезент.

Я в очередной раз проклял часовые пояса и сказал себе, что через неделю сон должен восстановиться. Потом я задернул шторы и сварил кофе. Трудно было удержаться от того, чтобы снова не подойти к окну. Когда решается вопрос жизни или смерти, это всегда притягивает, даже если речь идет о животном. Но у меня лично желание посмотреть на такое всегда вызывает неприятные ощущения, как будто это вскрывает в моем характере какие-то дефектные черты: эгоизм и равнодушие.

Кроме того, возможность, оставаясь незамеченным, наблюдать за другими людьми заставила меня подумать о том, что я держал в тайне от Ванессы… Это грозило поглотить меня и могло послужить доказательством моей двуличности. В Сильвер-Бей у меня получалось бо́льшую часть времени забывать о своей работе, я отгонял мысли о ней подальше, в другой часовой пояс. Поэтому порой мне казалось, что я проживаю жизнь другого человека. В тишине перед рассветом ничто не отвлекало, и трудно было закрыться от правды о самом себе.

Звонок Денниса не позволил мне поразмышлять на эти темы. Ему было плевать на разницу во времени, он был зол как черт из-за сломанной ноги и настоял на том, чтобы я детально описал ему все разговоры, все шаги, которые предпринял для осуществления наших планов. Денниса и в лучшие времена трудно было переубедить, но в таком состоянии почти невозможно. В офисе, когда он был в дурном расположении духа, мы могли исчезнуть, уехать на воображаемые встречи, залечь на дно, пока ураган не стихнет. Он был человеком крайностей и девяносто процентов времени мог быть самым щедрым и неисправимым оптимистом. Такие люди заставляют подражать им, рядом с ними вы начинаете верить, что способны на большее. Но в остальные десять процентов он был просто кровожаден.

– Ты получил разрешение на планировочные работы? – спросил он.

– Здесь так быстро это не делается.

Я вертел ручку между пальцами и удивлялся тому, как этот человек, который по факту вроде бы является моим партнером, то есть равным, умудряется на расстоянии в двенадцать тысяч миль заставлять меня потеть, как юношу.

– Я тебе уже об этом говорил.

– Ты знаешь, это не то, что я хочу услышать. Я хочу услышать, что дело сделано, Майк.

– Могут возникнуть проблемы… с экологической стороны.

– Что, черт возьми, это значит?

– Водный спорт… здесь это может рассматриваться как угроза жизни морских обитателей залива.

– Это же залив! – заорал Деннис. – Это залив, там есть все, что пожелаешь: корабли, устричные банки, быстроходные катера. Так было сто лет. Как наши скромные развлечения на крохотном кусочке берега могут чему-то там угрожать?

– Мы можем столкнуться с некоторым сопротивлением наблюдателей за китами.

– Наблюдатели за китами? Кто они такие? Шайка любителей чечевицы из «Гринпис»?

– Наблюдение за китами – самая важная составляющая туристического бизнеса в заливе.

– И чем же они там целыми днями занимаются?

Я посмотрел на телефонную трубку.

– Наблюдают за китами…

– Именно об этом я и говорю. И на чем, черт их подери, они плавают, когда наблюдают за китами?

– На лодках.

– На парусных или гребных лодках?

– На лодках с мотором.

Я понял, к чему он ведет.

Когда я снова посмотрел в окно, на берегу уже никого не было, даже кита.

Где-то около шести я услышал, как скрипнула дверь с сеткой от комаров, и, спустившись вниз, увидел Кэтлин. Она стягивала с себя промокшую куртку. В бледном утреннем свете Кэтлин выглядела совсем измотанной, она как будто постарела за последние двенадцать часов. Лизы с ней не было.

– Позвольте, я возьму вашу куртку, – предложил я.

Кэтлин отмахнулась.

– Не суетись, – сказала она, и по ее голосу я понял, что детеныш кита погиб. – Где Ханна?

– Еще спит.

А вот собачка Лизы и не думала спать: Милли скреблась в дверь и скулила с той самой минуты, как они ушли из дома.

– Спасибо. – Кэтлин кивнула.

Я впервые видел, чтобы она сутулилась, и впервые осознал, что передо мной старая женщина.

– Я собираюсь заварить чай. Вы будете?

Гибель кита потрясла Кэтлин, но меня удивляло то, что женщина, которая прославилась как убийца акул, так переживает из-за гибели другого морского существа. Я сидел за столом в кухне и размышлял об этом, а затем понял, что все это время жду, когда откроется дверь и я услышу шорох куртки Лизы, а потом она войдет и бросит ключи в вазу на столе в холле.

Кэтлин наконец тоже села.

– Проклятый маленький кит, – сказала она. – У него не было ни шанса. Нам следовало застрелить его в самом начале.

Я выпил две кружки чая, прежде чем набрался смелости спросить хоть что-то. Надо было спрашивать как бы между делом. Про себя я решил, что Лиза, скорее всего, захотела на рассвете выйти в море. Я уже открыл рот, чтобы высказать свое предположение, но тут Кэтлин бросила на меня взгляд, в котором читалось, что нам незачем претворяться друг перед другом.

– Она с Грэгом.

Слова Кэтлин повисли в воздухе.

– Я не знал, что они вместе, – бодрым фальшивым голосом сказал я.

– Они не вместе, – тихо произнесла Кэтлин, а потом ни с того ни с сего добавила: – Лиза близко к сердцу приняла смерть малыша.

Последовала долгая пауза. Я смотрел в пустую кружку и пытался собраться с мыслями.

– Я уверен, она сделала все возможное для его спасения, – сказал я.

Это была банальная фраза, просто я не мог понять, каким образом мертвый кит связан с тем, что она спит с Грэгом.

– Послушай, Майк, Лиза пять лет назад потеряла ребенка. Как раз перед тем, как приехала сюда. Так она пытается с этим справиться.

Кэтлин замолчала, придвинула к себе кружку и отпила глоток чая. Я обратил внимание на то, какие у нее большие натруженные руки, совсем не такие мягкие и нежные, как у моей матери.

– К несчастью, этот бедолага раз или два в год начинает думать, что у него есть шанс.

Пока я переваривал полученную информацию, Кэтлин встала – для этого ей пришлось двумя руками опереться о стол – и, с трудом сдерживая зевоту, сказала, что ей пора будить Ханну. Я понял, что разговор о Лизе закончен. Утренний свет просачивался сквозь окно в кухню, в его лучах лицо Кэтлин, обычно румяное, стало бесцветным. Я подумал о том, через что ей пришлось пройти там, на берегу. Так легко было забыть, что она старая женщина.

– Если хотите, я могу отвезти ее в школу, – предложил я. – У меня на утро никаких планов.

Я вдруг понял, что мне надо чем-то себя занять. Чтобы не думать. Веселая болтовня Ханны о хит-парадах, уроках технологии и школьных обедах могла бы меня отвлечь. Мне хотелось поехать куда-нибудь. Уехать из этого дома.

– Кэтлин, вы слышите? Я ее отвезу.

– Уверен?

Кэтлин посмотрела на меня, в ее взгляде была искренняя признательность, и тогда я понял, насколько в действительности устала Кэтлин Виттер Мостин – легендарная охотница на акул и неутомимая хозяйка отеля. Я встал из-за стола и пошел в коридор за ключами.

Вполне возможно, что в теории я могу показаться, как сказала бы моя сестра, бóльшим игроком, чем на самом деле. За четыре года отношений с Ванессой, если не брать вечер с Тиной, я даже не целовался с другими девушками. Не скажу, что я не думал об этом, – я ведь живой человек, – но до той офисной вечеринки измена Ванессе казалась мне маловероятной и, более того, малоприятной. То есть даже когда я обнимал стройное и крепкое тело Тины, а ее руки настойчиво расстегивали мои брюки, я готов был глупо рассмеяться оттого, что это все-таки случилось.

Я познакомился с Ванессой Бикер в «Бикер холдингс», она тогда занимала временный пост в департаменте маркетинга. И хотя многие думали иначе, значение ее фамилии до меня дошло только после того, как мы встречались уже несколько недель. Когда я понял, кто такая Ванесса, мне захотелось прекратить наши отношения. Я действительно любил эту работу и уже просчитал, как будет продвигаться моя карьера в компании. Мне казалось, что не стоит подвергать ее риску из-за романтических отношений.

Но прежде, чем принять решение, я посчитал нужным посоветоваться со своей девушкой. Ванесса сказала мне, чтобы я не дурил. Она в моем присутствии поставила отца в известность о наших отношениях и добавила, что вне зависимости от того, останемся мы вместе или нет, это его не касается. Позднее Ванесса объявила мне, что сразу поняла: я – номер один, и улыбнулась так, чтобы я понял, что из-за этого заявления волноваться тоже не стоит.

Полагаю, я действительно не очень-то волновался по этому поводу. Моя сестра Моника сказала, что я ленивый в отношениях. Меня устраивали те женщины, которым нравился я, и лишь однажды я сам прекратил отношения. Ванесса была симпатичной (порой ее можно было назвать настоящей красавицей), уверенной в себе и умной девушкой. Она каждый день говорила мне, что любит меня, но даже если бы она этого не говорила, я бы все равно об этом знал: дома она окружала меня заботой, у нее был здоровый аппетит на секс, и она тратила уйму времени и энергии на мой внешний вид и мое благополучие. Я не возражал – иначе мне самому пришлось бы всем этим заниматься. И я доверял мнению Ванессы. Она, как я уже говорил, была умной, и у нее, как у отца, была деловая жилка.

Не знаю, почему я защищал свои отношения перед сестрой, но я это делал. И часто. Моника говорила, что Ванесса слишком «jolly hockey sticks» [29]29
  «Jolly hockey sticks»( англ.;буквально: «веселые клюшки») – прозвание энергичных и неунывающих учеников частных привилегированных школ.


[Закрыть]. Еще она говорила, что я бы женился на любой девушке, которая для достижения этой цели приложила бы столько же усилий, сколько Ванесса, абсолютно на любой, которая сделала бы мою жизнь легче. Моника говорила, что я никогда по-настоящему не любил, потому что никогда не страдал. На это я отвечал, что ее версия отношений больше похожа на мазохизм.

Сестра ни с кем не встречалась уже пятнадцать месяцев. Говорила, что достигла возраста, когда подходящие ей мужчины считают ее «слишком сложной».

– Чего тебе? – спросила она, когда я ей позвонил.

– Привет, дорогой братишка. Я по тебе соскучилась, – сказал я. – Как там жизнь, в другом полушарии? Как главная в твоей карьере сделка?

– Ты звонишь, чтобы сказать, что эмигрируешь? Хочешь оплатить мой приезд в гости? Купи мне билет бизнес-класса, и я буду защищать тебя перед родителями.

Я услышал, что Моника прикурила сигарету. На заднем плане бормотал телевизор. Я сверился с часами и прикинул, который час дома.

– Я думал, ты бросила.

– Я и бросила, – сказала Моника и громко выдохнула. – Видимо, какие-то помехи на линии. Так что ты хочешь?

Правда была в том, что я сам не знал, чего хочу.

– Наверное, просто с кем-нибудь поговорить.

Это ее проняло. Я еще никогда ни на что не жаловался своей сестре.

– Ты как там, в порядке?

– Да, все отлично. Просто… просто была необычная ночь. Недалеко от отеля погиб детеныш кита, и это… это меня немного потрясло.

– Ух ты. Детеныш кита? Его кто-то убил?

– Не совсем. Он выбросился на берег.

– А-а, да. Я о таком слышала. Жуть какая. – (Я слышал, как она снова затянулась сигаретой.) – Сделал фото? Интересные могли бы получиться.

– Хватит размахивать топором, Моника.

– А ты не будь занудой. Ну так что, вы все пытались затащить его обратно в воду?

– Не я лично.

– Не хотел пачкать свои дизайнерские трусы, да?

Я вдруг почувствовал раздражение от этой ее выдающейся способности оставаться резкой и саркастичной, вместо того чтобы быть искренней и милой.

– Нам уже не по четырнадцать лет, если ты забыла. – Мне хотелось накричать на нее, но я просто сказал: – Ладно, пока. Мне пора идти.

– Эй-эй, Майк, хорошо, извини.

– Слушай, давай поговорим в другой раз.

Мне следовало позвонить Ванессе. Но я догадывался, почему этого не сделал.

– Майк, не злись. Извини меня, ладно? Что… что ты хотел мне сказать?

Но в том-то и дело, что я не знал. Я просидел так почти пять минут, прежде чем понял, что действительно не знал.

Я увидел Лизу через полчаса после того, как завез Хану в школу и вернулся в отель. Милли залаяла от радости. Она шла по берегу усталая, лицо было бледным, к мокрым джинсам прилип песок. Когда она заметила, что я сижу у пристани, она не изменилась в лице, но остановилась в нескольких футах от меня и прикрыла ладонью глаза от солнца. Ее немного покачивало, и я подумал, что она, возможно, пьяна. Теперь, после того как я узнал то, что узнал, я видел ее иначе, как будто Лиза Маккалин предстала передо мной в другом измерении.

– Хочешь поехать со мной в супермаркет?

– Ты за рулем? – уточнил я.

– Думаю, ты, если, конечно, освоил коробку передач на своем «холдене». Кэтлин слишком устала, чтобы ехать за продуктами, ей надо поспать.

Я посчитал, что это самый лучший повод для совместной поездки, и пошел в дом за ключами.

Для британца австралийские супермаркеты просто рог изобилия. Все необычно и в то же время знакомо, множество ярких фруктов и овощей с вкраплениями иноземных радостей типа «Вайолет Крамбл» [30]30
  «Вайолет Крамбл»( англ.Violet Crumble) – шоколадные конфеты с медовой начинкой.


[Закрыть]и «Гринс пэнкейк шейк» [31]31
  «Гринс пэнкейк шейк»( англ.Green’s Pancake Shake) – смесь для приготовления блинчиков.


[Закрыть]. Дома я не ходил в магазин за продуктами: либо все организовывала Ванесса, либо я, следуя ее инструкции, набирал на продуктовых сайтах «список заказов», и все доставляли в аккуратных пакетах с маркировками «Морозильная камера», «Холодильник», «Кладовая». Как будто у кого-то в Лондоне есть кладовая. Но в австралийском супермаркете, с пещеристым интерьером, мне понравилось изучать незнакомые продукты. Я даже поймал себя на том, что постоянно перевожу цены в стерлинги, – можно подумать, я знал, сколько стоят подобные продукты в Англии.

Лиза шла по проходам, уверенно выбирала продукты и закидывала их в большущую тележку. Глядя на то, как быстро и ловко она это делает, вы бы никогда не подумали, что она всю ночь провела на ногах.

– Тебе взять что-то особенное? – спросила она меня через плечо. – Ну, конечно, если ты еще не уезжаешь.

Судя по интонации, с которой она это сказала, ей было все равно, остаюсь я или уезжаю.

– Я непривередливый.

Я положил обратно на полку пакет с крекерами и подумал о том, что это утверждение верно тысячу раз.

У кассы Лиза начала выискивать по карманам купюры и монеты разного достоинства. Я хотел ускорить процесс, но она так на меня посмотрела, что моя рука замерла в кармане, где лежал бумажник. Я притворился, будто полез за носовым платком, и для пущей убедительности шумно высморкался. Женщина у меня за спиной в ужасе отшатнулась.

Наблюдая за Лизой, я пытался составить картину ее жизни из известных мне фактов. Она не в силах позволить своему уцелевшему ребенку выйти в море. Ее печаль. Возможно, тот ребенок утонул. Возможно, это был младенец. Возможно, в то же время она потеряла мужа. Я понял, что о личном ее никогда не спрашивал. Если подумать, я, в общем-то, никогда никого ни о чем таком не расспрашивал. У Денниса Бикера вполне могла быть вторая семья. А Тина Кеннеди могла два года назад сбежать из женского монастыря. Я всегда оценивал людей поверхностно. И теперь вдруг до меня дошло, что, возможно, я что-то упустил.

У Лизы Маккалин когда-то умер ребенок. Она была на три года младше меня, и я неожиданно для себя понял, что мой жизненный опыт на уровне амебы.

Прежде чем снова заговорить, мы почти двадцать минут проехали молча.

Когда миновали городской совет, я подумал о проекте, о разговоре с Деннисом. Я думал о том, что говорила мне Кэтлин несколько дней назад. Она сказала, что единственной причиной преображения Сильвер-Бей из диких зарослей кустарника в город было то, что союзники построили здесь базу. Она помнила те времена, когда был только ее отель, несколько домов и универсам. Кэтлин рассказывала об этом с удовлетворением, так, словно этот вариант развития был ей по душе. Я понимал: пришла пора рассказать. Но страшно трусил. Я знал, как она… как любой из них… это воспримет. Эти люди мне нравились, и когда я думал, что они будут считать меня подлецом, мне становилось плохо.

После всего: Лиза, сигнальные ракеты, детеныш кита – я уже не был уверен в том, что наш проект – это правильно. Я искал способ, как увязать то, что необходимо для нашего предполагаемого отеля, и то, что необходимо преследователям китов. Но я не хотел ни с кем это обсуждать, пока сам не найду выход из создавшегося положения. Ни с Лизой, ни с Кэтлин. И не с Деннисом, как бы он ни злился из-за моего бездействия.

Я вел машину и пытался сосредоточить все свое внимание на дороге, но постоянно чувствовал близость Лизы. То, как она, когда мысли уносили ее куда-то далеко, поправляла правой рукой волосы.

Я все думал о том, что сказать, но так, чтобы не дать ей возможность спрятаться за вежливым разговором. У меня было такое ощущение, что мы уже прошли этот этап. Странно, но мне почему-то казалось, что я должен оправдываться. А еще я думал о том, как Грэг тогда вечером с улыбочкой намекнул, довольно грубо, на проведенную вместе с Лизой ночь. Как будто теперь она стала его собственностью и я не смел на нее посягать. Мне в жизни на каждом шагу встречались мужчины его типа: харизматичные, шумные, они, как дети, постоянно стремятся быть центром внимания. Они умудряются завоевать расположение красивейших женщин, а потом обычно очень плохо с ними обращаются. Я представлял, как он с видом собственника сидит на лавке рядом с Лизой, положив ей руку на плечо, и думает, как выразилась Кэтлин, что у него есть шанс. Но возможно, у него все-таки был шанс, и не один. Кто знает, на чем основывается человек, когда выбирает сердцем? В конце концов, Лизе он мог быть нужен хотя бы для того, чтобы лечь с ним в постель. И не один раз.

Но почему он? Почему этот вечно поддатый, неразборчивый в связях, провонявший пивом лузер?

Мы проехали половину пути по береговой дороге и заговорили, только когда впереди показалась гостиница. У Китовой пристани стояли «Моби I» и «Измаил». Я распознал их по внешнему виду, а не по надписям на бортах, и это странным образом подарило мне чувство удовлетворения. За лодками на ярко-синей воде сверкали блики полуденного солнца, а холмы, густо поросшие соснами, были фантастически насыщенного зеленого цвета. Всякий раз, когда я смотрел на этот пейзаж, я представлял его на фото в рекламной брошюре.

– Ты, я думаю, уже знаешь, что было сегодня ночью, – сказала Лиза, не глядя на меня.

– Это не мое дело, – сказал я.

– Да, – согласилась она, – не твое.

Я включил левый поворотник и, сбавив скорость, начал подниматься к отелю. Мне вдруг стало жаль, что мы так близко к дому. В это трудно было поверить, но часы в машине показывали всего лишь время ланча, а мне казалось, что я прожил целый день.

Когда Лиза заговорила снова, голос у нее был спокойный:

– Я уже давно знаю Грэга. Он… в общем, я знаю его достаточно, чтобы понимать, что это не имеет для него значения. Это вообще ничего не значит.

Я заехал на стоянку. Мы сидели и молчали. Медленно остывал двигатель. Она посчитала, что должна что-то мне сказать. Это надо было обдумать нам обоим.

– Твоя тетя рассказала мне о твоем ребенке. Сочувствую.

Лиза резко повернулась ко мне. Я заметил, что у нее покраснели глаза. Возможно, это от нехватки сна или она много плакала.

– Ей не следовало тебе говорить.

Я не знал, что сказать, просто наклонился к Лизе Маккалин, взял ее усталое прекрасное лицо в ладони и поцеловал. Один бог знает почему. Но что самое удивительное, она ответила на мой поцелуй.

10
Ханна

Лара взяла меня с собой в залив на лодке. Ее плоскодонка называлась «Мечтатель». У «Мечтателя» была банка – это такая поперечная скамья посередине, и оснастка, как у бермудского шлюпа: грот-мачта и косой парус, похожий на два треугольника – один побольше, другой поменьше. А еще флаг, как флюгер, он показывал, куда дует ветер.

Лара научила меня, как менять курс и перекидывать парус, – это самое главное, что надо уметь, если хочешь ходить под парусом, для этого надо работать с рулем, парусом и весом всей команды одновременно. Мы перемещались с одного борта на другой и смеялись, а Лара иногда притворялась, будто падает, но мне не было страшно, потому что я знала, что это она в шутку.

Маме я об этом не рассказывала, но Ларина мама знала, она наблюдала за нами из дома и дала мне свой запасной спасательный жилет. Моя мама никогда не разговаривала с мамами моих друзей, так что я не волновалась, что она узнает.

В семье Лары все ходят под парусом. Она первый раз вышла в море, когда была еще совсем маленькой. В комнате Лары висит фотография, где она еще в подгузниках держится пухленькими ручками за румпель и видно, что кто-то держит ее за животик. Лара помнит, как маленькой спала на яхте, а ее мама говорит, что она теперь так плохо спит, потому что привыкла, что в детстве ее убаюкивали волны.

Лара прошла курс в Саламандра-Бей и все знала о том, как ходить под парусом, про все углы, под какими лодка может поймать ветер: под перпендикулярным углом идешь быстрее всего, и про встречный, который пошлет лодку назад, тоже. Лара говорила, что, когда моя мама разрешит мне ходить на «Гордости Ханны», мы сможем вместе пройти курс в Саламандра-Бей, там на практике учат ходить под одним парусом и без выдвижного киля. Курс проводят на каникулах, и круто, если ты занимаешься на своей лодке, а не стоишь в очереди на школьную. После дня рождения я один раз спрашивала маму про динги Грэга, она просто сказала «нет», и я сразу поняла, что она не собирается это обсуждать. Но тетя Кей сказала, что возьмет это на себя, сказала, что, если мы будем действовать с умом, мама уступит. Она сказала, что это как рыбалка: хочешь выудить рыбу – не дергай и наберись терпения.

Было тепло даже на воде, и мы надели только толстовки. Мама Лары велела, чтобы мы не снимали спасательные жилеты, они тоже согревали, так что нам и без курток было хорошо. Море было спокойным, и нам разрешили пройти мимо двух самых близких буев и зайти далеко, но только не выходить на морской путь. Лара всегда слушается маму. Она рассказала мне, что один знакомый ее папы заплыл на морской путь и его чуть не затянуло под стальной контейнеровоз, потому что они никогда не смотрят, где плывут.

Около мыса, когда мы сделали остановку, чтобы подкрепиться шоколадками, на нас приплыли посмотреть дельфины. Я узнала Бролли и ее малыша (по фотографиям с «Моби I») и показала Ларе ее спинной плавник, который был точь-в-точь похож на зонтик с внутренней стороны. Малыш был таким славным, Лара даже чуть не расплакалась от умиления. Мы были на сто процентов уверены в том, что они нас узнали. Дельфины не всегда подплывают к преследователям китов, а вот к нам с Ларой подплыли уже в третий раз. Когда смотришь на дельфинов, кажется, будто они всегда улыбаются. Малыш Бролли, с тех пор как мы видели их в последний раз, подрос дюймов на шесть. Они тогда подплыли к нашей лодке так близко, что можно было погладить Бролли по носу, хотя она наверняка знала, что у нас нет рыбы. Я не удержалась и погладила. Хотя Йоши говорила, что мы не должны подманивать или приручать дельфинов подплывать слишком близко, чтобы они не подумали, будто все люди будут хорошо к ним относиться. Она рассказала мне, что в прошлом году кто-то убил дельфина недалеко от берега. Катался на водном мотоцикле и заколол дельфина ножом. Я так плакала и все представляла, как тот бедный дельфин подплыл к мотоциклу, представляла его милую улыбающуюся мордочку, он ведь, наверное, думал, что встретил нового друга. Я так сильно плакала, что Йоши пришлось сходить за мамой, чтобы она меня успокоила.

Дельфины были любимыми животными Летти. У нее на туалетном столике стояли четыре стеклянные разноцветные фигурки дельфинов – подарок на пять лет. Я их иногда переставляла по-своему, а Летти злилась, потому что это были ее фигурки. Мы часто ругались, она ведь была всего на четырнадцать месяцев младше меня, и мама говорила, что мы как горошинки в стручке. А сейчас, когда иногда вспоминаю, как мы ругались, мне становится так плохо, потому что, если бы я знала, что с ней случится, я бы старалась никогда с ней не ссориться. Я говорю, что старалась бы, потому что тяжело каждый день быть хорошей и милой. Даже мама меня иногда злит, но я всегда с ней милая, потому что знаю: она до сих пор грустит и, кроме меня, у нее никого не осталось. Я все еще храню те стеклянные фигурки дельфинов. Одна немного похожа на Бролли, я и зову ее Бролли. А самая маленькая фигурка у меня, как будто бы ее малыш, хотя она, конечно, не такая маленькая. Только теперь я храню их в коробке, потому что они очень мне дороги, а еще потому, что, если их вытащить, все возвращается.

Как-то Лара очень бережно их разглядывала и спросила:

– Ты часто думаешь о своей сестре?

Я была под кроватью, выискивала в журнале фотографии, которые хотела ей показать, и поэтому, думаю, она не видела, как я кивнула.

– Вообще-то, я о ней стараюсь не говорить, потому что мама тогда сильно расстраивается, – ответила я, осторожно, чтобы не стукнуться головой, выползая из-под кровати. – Но я по ней скучаю.

Больше я не смогла ей ничего сказать, мне все еще тяжело говорить о сестре.

– А я ненавижу свою сестру, – сказала Лара. – Она злыдня. Я бы хотела быть единственным ребенком.

Я не могла объяснить все Ларе так, чтобы она поняла, но у меня всегда была сестра. Из-за того что Летти умерла, я не стала единственным ребенком, на самом деле от меня осталась только одна половинка.

В четверг мама уже третий раз за неделю попросила меня отнести Майку завтрак.

– А ты сама не можешь? – сказала я. – Я еще косы не заплела.

Я по-настоящему разозлилась, потому что как раз заплетала косички, а если в этом деле потеряешь ритм, косички в середине получатся рыхлыми. Тетя Кей сказала, что ее старые пальцы уже плохо гнутся, а маме всегда было все равно, какая у нее прическа, поэтому мне приходилось заплетать косички самой.

– Нет, – коротко ответила мама и оставила поднос для Майка у моей двери.

Вела она себя очень странно. Я не знала почему, может, потому, что он ей не нравился, но она больше не сидела по вечерам со всеми у дома. А если такое иногда случалось, она его игнорировала, хотя он выходил каждый вечер, как будто ждал ее там. Я сказала Ларе, что мама ведет себя как маленькая, как некоторые девчонки из нашего класса, которые притворяются, будто не видят тебя, даже если ты стоишь прямо перед ними.

В конце концов я спросила маму:

– Ты с ним поссорилась?

Мама, кажется, удивилась:

– Нет, а почему ты спрашиваешь?

– Потому что ты ведешь себя так, будто сердишься на него.

Мама начала крутить на пальце прядь волос.

– Я не сержусь на него, милая. Просто я считаю, что не нужно сближаться с гостями.

Позже я слышала, как она разговаривала с тетей Кей на кухне. Они думали, что я смотрю телевизор. Преследователи китов сидели возле дома, а мама к ним не пошла, хотя им тогда действительно надо было поговорить о ценах на билеты. Топливо снова подорожало, они всегда волновались из-за цен на топливо.

– Не понимаю, почему ты постоянно из-за всего так себя накручиваешь, – сказала тетя Кей.

– А кто говорит, что я себя накручиваю?

– Это от моей тарелки откололось?

Я услышала, как упала тарелка, и мама пробормотала:

– Извини.

– Лиза, милая, ты не можешь прятаться всю жизнь.

– Почему нет? Разве мы не счастливы? Нам же хорошо?

Тетя Кей на это ничего не ответила.

– Я не могу, понятно? Просто не могу.

– А с Грэгом можешь?

Грэгу Майк не нравится. Когда тетя Кэтлин с ним разговаривала, а Грэг думал, что их никто не слышит, он называл Майка «сукиным сыном».

– Я просто думаю, что для Ханны, с какой стороны ни посмотри, лучше, если я буду избегать эмоциональной зависимости от кого бы то ни было…

Мама сказала это напряженным голосом, четко и ясно, а потом вышла из кухни. А тетя только фыркнула.

Я посмотрела в словаре, что такое эмоциональная зависимость. Там было сказано, что это «романтические или сексуальные отношения, запутанные или сложные». Я показала страничку тете Кей, чтобы понять, что из двух, но она ткнула пальцем в оба определения и сказала, что все вместе.

В школе все говорили о поездке. Мне порой казалось, что ребятам говорить больше не о чем, хотя до поездки было еще несколько месяцев. Даже наша учительница иногда говорила, что, если мы не перестанем болтать и не начнем заниматься, вообще никто никуда не поедет.

Мы сидели на длинной скамейке во дворе, и Кэти Тейлор спросила меня, поеду ли я со всеми, а я ответила, что, может, и нет. Мне не хотелось ничего ей говорить, потому что она из тех, кто вечно все перевирает. И вот прямо перед всеми она спросила меня:

– Почему? Что, денег не хватает?

– Это не из-за денег, – ответила я и начала краснеть, потому что не могла назвать причину.

– Тогда из-за чего? Все из нашего класса поедут.

У Кэти, как всегда, возле ушей были розовые пятна, потому что ее мама слишком туго затягивала ей волосы. Лара считала, что из-за этого она такая вредная.

– Не все, – сказала Лара.

– Все, кроме отсталых.

– Я не поеду, потому что мы собираемся поехать в другое место, – сказала я, не подумав. – Мы поедем в путешествие.

Лара кивнула, как будто знала об этом уже тысячу лет.

– Обратно в Англию?

– Может быть. А может, в Северную территорию.

– Так ты даже не знаешь куда?

– Слушай, ее мама еще не решила, – сказала Лара таким голосом, чтобы стало понятно, что с ней лучше не связываться. – Не суй свой нос не в свои дела, Кэти. Не твое дело, куда они едут.

После этого мы пошли к Ларе, и она взяла меня под руку. Мама, как всегда по вторникам, заехала за мной после чая.

Лара всегда говорит, что это смешно, что я больше люблю бывать у нее, а она у меня.

Мне нравится, что у нее такая веселая и счастливая семья, даже когда они кричат друг на друга. Еще мне нравится, как папа Лары дразнит ее или щекочет ее голые пятки щетиной на подбородке и зовет котенком. Иногда я думаю о нем, когда Ланс называет меня малявкой, но это не одно и то же. Мы с Лансом никогда не обнимаемся, как Лара обнимается со своим папой. Когда папа Лары однажды схватил меня за ступни и пощекотал их подбородком, мне стало неловко, как будто все изображают, что я им нравлюсь, потому что у меня нет своего папы.