Текст книги "Мальчик с голубыми глазами"

Автор книги: Джоанн Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Джоанн Харрис
Мальчик с голубыми глазами

Кевину, у которого тоже голубые глаза

И я хочу спросить, как вам нравится ваш голубоглазый мальчик, госпожа Смерть.

Э. Э. Каммингс

Часть первая
Синяя

Жила-была одна вдова, и было у нее три сына, и звали их Черный, Коричневый и Синий. Черный, старший, был угрюмым и агрессивным. Коричневый, средний, – застенчивым и глупым. А Синий, любимец матери, был убийцей.

1

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY [1]1
  Голубоглазого мальчика (англ.). (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть]

Размещено в сообществе: [email protected]

Время: 02.56, понедельник, 28 января

Статус: публичный

Настроение: ностальгическое

Музыка: Captain Beefheart, Ice Cream for Crow

Цвет убийства – синий, так он думает. Синий, как лед, синий, как табачный дым, синий, как тело давно умершего человека в морозильной камере, синий, как мешок для перевозки трупов. Но это еще и его цвет, во многом для него характерный; этот цвет у него в крови; он распространяется по его телу вместе с кровотоком, вспыхивает голубыми электрическими искрами и вопиет о грязном убийстве.

Синий цвет он видит и чувствует везде и всюду – на голубом экране компьютера, в синеватых венах на ее руках, в данный момент поднятых и переплетенных, как следы пескожилов на пляже в Блэкпуле, куда каждый год в день его рождения они ходят все вчетвером; там ему покупают вафельный рожок с мороженым и позволяют шлепать по мелководью; он выискивает маленьких крабов, которые прячутся под выброшенными на берег водорослями и тщетно пытаются от него удрать, а он ловит их и бросает в ведерко. Там на жаре они потом и умирают, поскольку солнце в день его рождения всегда светит особенно ярко.

Пока ему всего четыре года, и есть нечто совершенно невинное в том, как он осуществляет эти маленькие убийства, уничтожая ни в чем не повинных существ. В его действиях нет ни капли злонамеренности – одно лишь острое любопытство, вызванное судорожными попытками несчастных тварей спастись. Сначала он с интересом смотрит, как упрямо они бегают по кругу на дне его синего пластмассового ведерка, а спустя несколько часов, когда они все же сдаются и падают на спину, вывернув наружу клешни и показывая беззащитное подбрюшье, он уже занят исключительно мороженым (кофейным – весьма необычный и изысканный выбор для такого малыша, но ванильное ему никогда не нравилось). Под конец дня, вновь обнаружив добычу в своем ведерке – из которого все полагается вытряхнуть, прежде чем идти домой, – он как-то невнятно поражен, найдя пленников мертвыми, и все думает: неужели эти штуковины вообще были живыми?

Мать замечает, что он сидит на песке с широко раскрытыми от удивления глазами и тычет пальчиком в мертвого краба. Но ее заботит не то, что ее сын – убийца, а то, что он чересчур восприимчив, что его многое огорчает и расстраивает; она не понимает, почему это таким образом на него воздействует.

– Не надо играть с этим, – говорит ему мать. – Гадость какая! Пойдем отсюда.

– Почему гадость? – спрашивает он.

Хороший вопрос. Эти твари в ведерке простояли здесь весь день, и никто их не трогал. Немного поразмыслив, он приходит к выводу:

– Они умерли. Я собрал их в ведерко, и теперь они умерли.

Мать берет его на руки. Именно этого она больше всего и боится: взрыва эмоций, возможно, рыданий и слез или чего-нибудь такого, что заставит матерей других детишек переглядываться и пересмеиваться.

– Ты не виноват, – утешает она. – Это вышло случайно. Ты не виноват.

«Вышло случайно», – эхом проносится в его голове, но он уже понимает, что это неправда. Ложь. И вовсе не случайно. Это он во всем виноват! И то, что мать отрицает его вину, смущает его гораздо больше, чем ее пронзительный голос и то, как лихорадочно она сжимает его в объятиях, пачкая ему футболку своим маслом для загара. Он вырывается – он ненавидит любой беспорядок, любую грязь, – и теперь мать смотрит на него уже с раздражением, пытаясь понять, не собирается ли он и впрямь разреветься.

А он решает, стоит ли зареветь. Может, она как раз этого и ждет? С другой стороны, он чувствует, что мать встревожена, что изо всех сил старается защитить его от боли. И этот запах маминого горя чем-то напоминает ему кокосовый аромат ее масла для загара, смешанный с запахами тропических фруктов. И вдруг его словно током ударяет: они мертвые! Мертвые! И он действительно начинает плакать.

Мать ногой закапывает в песок остальной его улов: улитку, креветку, маленькую камбалу, совершенно плоскую, с крошечным ротиком-полумесяцем, концы которого трагически опущены вниз.

– Ну вот и отлично! – повторяет она, старательно улыбаясь. – Ничего больше нет.

Она пытается превратить случившееся в игру, но при этом крепко прижимает к себе своего голубоглазого мальчика, чтобы никакое, даже самое малейшее чувство вины не затмило его ясного взора. «Он же такой чувствительный! – беспокоится она. – И воображение у него на удивление развито». Его братья совсем другие – с их вечно исцарапанными коленками, непричесанными волосами и драками перед сном. Им не нужна ее защита, им и друг друга достаточно. И приятели у них есть. Те сыновья любят ванильное мороженое, а когда играют в ковбоев (выставив два пальца так, будто стреляют из револьвера), надевают белые шляпы и ловят «плохих парней».

Ее голубоглазый малыш совсем другой. Любознательный. Впечатлительный. Порой она говорит ему: «Ты чересчур много думаешь», и сразу видно: эта женщина любит слишком сильно и никогда не признает, что объект ее обожания обладает хоть каким-то реальным недостатком. Да, он уже вполне понимает, что мать души в нем не чает и стремится защитить от всего на свете, от самой крошечной тени, промелькнувшей на голубом небосклоне его жизни, от любой возможной травмы и даже от тех травм, которые он наносит другим.

Ведь материнская любовь все принимает без критики, слепо, материнская любовь склонна к самоотречению и самопожертвованию, способна простить все – внезапные вспышки гнева, слезы, равнодушие, неблагодарность или жестокость. Материнская любовь – это черная дыра, которая вбирает в себя любую критику, любое обвинение, такая любовь способна оправдать кощунство, кражу и ложь, способна даже самый гнусный поступок сына превратить в нечто незначительное, доказать, что ее мальчик не виноват…

Ну вот и отлично! Ничего больше нет.

И не было никакого убийства.

КОММЕНТАРИИ В ИНТЕРНЕТЕ

Captainbunnykiller:Блеск, чувак! Ты жжешь!

ClairDeLune:Просто замечательно, Голубоглазый. По-моему, тебе следует больше раскрыться, подробнее описать свои взаимоотношения с матерью и то, как они впоследствии на тебя повлияли. Я, например, не верю, что человек рождается плохим. Просто порой мы делаем неправильный выбор, вот и все. С нетерпением жду следующей главы!

JennyTricks:(сообщение удалено).

JennyTricks:(сообщение удалено).

JennyTricks:(сообщение удалено).

blueeyedboy:Ого! Ну спасибо вам!..

2

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Время: 17.39, понедельник, 28 января

Статус: ограниченный

Настроение: сама добродетель

Музыка: Dire Straits, Brothers in Arms

Мой брат погиб всего минуту назад, но печальная новость уже достигла моего веб-журнала. Это к вопросу о том, как мало времени нужно на распространение всевозможных сплетен и слухов: шесть или семь секунд – снять случившееся на мобильный телефон, секунд сорок пять, чтобы загрузить ролик на YouTube, десять – послать ссылку всем френдам и написать им в Твиттере: «13.06. OMG! [2]2
  Вариант написания «Oh, My God!» (англ.) – Ах боже мой!


[Закрыть]Только что видел ужасную автомобильную аварию!» – и в мой журнал и на электронную почту градом посыплются сообщения в духе «ах-боже-мой».

Соболезнования вполне можете опустить. Мы с Найджелом ненавидели друг друга практически с рождения, и ни один из его поступков, включая даже гибель, нисколько не улучшил моего к нему отношения. Однако он действительно был моим братом, а потому проявите чуточку деликатности. Да и мама наверняка очень огорчена, хоть Найджел и не являлся ее любимчиком. Все-таки раньше у нее было три сына, а теперь – только один. То есть я. Искренне ваш, Голубоглазый, который вскоре и вовсе останется в полном одиночестве…

Полиция не спешила, как обычно. Сорок минут от двери к двери. Мама была внизу, готовила ланч: бараньи ребрышки с картофельным пюре и сладкий пирог на десерт. Несколько месяцев я почти не прикасался к еде, а тут вдруг почувствовал зверский аппетит. Судя по всему, настоящий голод у меня может вызвать только смерть близкого родственника.

Из своей комнаты я видел и слышал все: полицейская машина, звонок в дверь, голоса, пронзительный вскрик, какой-то грохот в холле – наверное, отлетел и ударился о стену столик для телефона, когда мать, хватаясь за воздух вытянутыми руками, упала и ее с двух сторон подхватили два офицера. Затем по всему дому распространился запах горящего жира – видимо, горели бараньи ребрышки, которые она так и оставила на гриле, когда пошла открывать…

Я воспринял это как сигнал: пора уносить ноги. Или на крайний случай прибегнуть к спасительной музыке. Я надеялся, что смогу оставить в ухе хотя бы один наушник айпода. Мама так привыкла, что в ушах у меня вечно торчат эти крошечные штуки, что, скорее всего, даже ничего не заметила бы. Но полицейские – совсем другое дело, а в тот момент мне меньше всего хотелось обвинений в бесчувственности.

– О, Би-Би, как это ужасно…

Моя мать всегда немножко играет; то была роль королевы из какой-то трагедии. Черты лица искажены, глаза широко распахнуты, разинутый рот перекошен – она более всего напоминала маску Медузы. Вытянув ко мне руки, словно надеясь утащить меня вниз, она вцепилась мне в спину пальцами, точно когтями, и стала завывать мне прямо в правое ухо, теперь совершенно беззащитное, поскольку наушник я вынул, пятная слезами, подкрашенными синей тушью, чистый воротник моей рубашки. Я уже говорил, что ненавижу всяческий беспорядок, а потому попытался отстраниться со словами:

– Ма, пожалуйста!..

Женщина-полицейский (если полицейских двое или больше, то среди них всегда есть как минимум одна женщина) приняла огонь на себя и стала ее успокаивать. Мужчина-полицейский, человек пожилой, устало посмотрел на меня и терпеливо произнес:

– Мистер Уинтер, имело место ДТП. Несчастный случай.

– Найджел? – догадался я.

– Боюсь, что да.

Мысленно я сосчитал до десяти, повторяя гитарную интродукцию Марка Нопфлера к песне «Brothers in Arms». Я сознавал, что за мной внимательно наблюдают, и не мог позволить себе ни одного неверного шага. А музыка помогает воспринимать действительность как-то легче, снимает нежелательные всплески эмоций; мне она, во всяком случае, позволяет вести себя если не совсем нормально, то, по крайней мере, в соответствии с ожиданиями окружающих.

– Почему-то я так и подумал, – ответил я после долгого молчания. – У меня было некое странное чувство…

Полицейский кивнул, словно понимая, что я имею в виду. Мать продолжала в своем обычном духе – то вещала театрально-высокопарным тоном, то выкрикивала проклятия. А у меня крутилась одна мысль: «Ма, ты явно перегибаешь палку». Они ведь с Найджелом не были близки. Тот вообще напоминал бомбу с часовым механизмом: рано или поздно что-то подобное должно было случиться. В наши дни автомобильные аварии – дело, что называется, самое обычное, этакая трагическая неизбежность. Полоска льда на проезжей части, уличная пробка – почти идеальное преступление, о подозрениях не может быть и речи. У меня даже был порыв заплакать, но я решил воздержаться. Вместо этого просто сел, хотя и весьма неуверенно, и уронил голову на руки. Голова и впрямь болела. Головные боли преследуют меня всю жизнь, с особой жестокостью проявляясь в стрессовых ситуациях. Ничего, Голубоглазый, считай, что это просто художественный вымысел, запись в твоем веб-журнале.

И снова в поисках утешения я стал перебирать в памяти подборку своих любимых музыкальных произведений; вот у Нопфлера вступили ударные, мягко создавая фон гитарному рифу, они звучат почти лениво, без всякого нажима и словно без малейших усилий. Хотя, конечно, усилия там необходимы. Нет ничего более точного, чем ритм барабанов. У Нопфлера удивительные пальцы – длинные, на концах будто расплющенные, они словно созданы для игры на гитаре, прямо-таки предназначены для гитарного грифа, для этих струн. Может, он и не выбрал бы гитару, если б родился с другими руками? Или все же попробовал бы освоить ее, даже понимая, что так навсегда и останется второсортным исполнителем?

– Найджел был в машине один?

– Что, мэм? – уточнил пожилой полицейский, тут же повернувшись к моей матери.

– Разве там не было… девушки? С ним… вместе? – осведомилась она с тем особым презрением, какое неизменно выказывала, говоря о подругах Найджела.

Полицейский покачал головой.

– Нет, мэм.

– Мой сын никогда не проявлял беспечности за рулем, – заявила она, еще сильнее впившись пальцами мне в плечо. – Он отлично водил машину.

Что ж, это всего лишь доказывает, как плохо она его изучила. Найджел привносил в вождение автомобилем ту же сдержанность и коварство, что и в отношения с людьми. Уж мне ли этого не знать, у меня на руках до сих пор остались свидетельства. Впрочем, теперь он мертв, а значит, превратился для моей матери в образец добродетели. По-моему, это не очень-то справедливо, не правда ли? После всего, что я сделал для нее.

– Я приготовлю тебе чай, мама.

Все, что угодно, лишь бы убраться отсюда. Я направился в кухню, но полицейский преградил мне путь.

– Боюсь, вам необходимо поехать с нами в участок, сэр.

Во рту у меня мгновенно пересохло, и я тупо переспросил:

– В участок?

– Чистая формальность, сэр.

На секунду я вообразил, что меня арестовали и я выхожу из дома в наручниках. Мама в слезах, соседи в шоке, а я почему-то в оранжевом спортивном костюме (вот уж совсем не мой цвет!). Потом я увидел, как сижу взаперти в комнате без окон, и стал думать о побеге: сбить с ног полицейского, угнать его машину и пересечь границу, пока еще не успели разослать мою фотографию и перечень особых примет. А ведь на самом деле…

– Какого рода формальность?

– Вы должны опознать тело, сэр.

– Ах, вон оно что…

– Простите, сэр.

Мать заставила меня это сделать. А сама ждала снаружи, пока я опознавал то, что осталось от Найджела, и тщетно пытался перевести происходящее в область фантазий, представить себе, что вокруг съемочная площадка. Но мои уловки не помогли, и я все же грохнулся в обморок. Домой меня отвезли на «скорой помощи». Тем не менее оно того стоило! Увидеть его мертвым! Навсегда избавиться от этого подонка…

Моя история – чистый вымысел, вы же понимаете. Я никогда никого не убивал. Обычно говорят: напишите все, что знаете, словно человек вообще способен написать все, что знает, словно знание и есть самое главное. А ведь самое главное – это желание. Но желать смерти брату – отнюдь не то же, что совершить преступление. И я не виноват, что весь мир читает мой веб-журнал. Итак, жизнь продолжается, во всяком случае, для большинства из нас, почти так же, как прежде; и Голубоглазый спит сном праведника, хотя и не совсем безгрешного.

3

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Время: 18.04, понедельник, 28 января

Статус: ограниченный

Настроение: депрессуха

Музыка: Del Amitri, Nothing Ever Happens

Прошло всего два дня, а мы уже снова вернулись к нормальной жизни. К своим уютным ритуалам, к повседневной рутине. Мать опять вытирает пыль со своих фарфоровых собачек. Ну а я, понятное дело, сижу в Интернете, размещаю в веб-журнале посты, слушаю любимые мелодии, упиваюсь своими убийствами.

Интернет. Интересное словечко. Словно что-то, извлеченное из бездны. Сеть для того, что уже похоронили или собираются хоронить, потайной мешок для тех вещей, которые мы предпочли бы оставить в тайне до конца жизни. Однако мы очень любим наблюдать за другими, верно? Сквозь стекло мы мрачно следим за тем, как вертится земля, точнее, наш мир, населенный тенями и отражениями и такой близкий – достаточно разок кликнуть мышью. Человек, убивший себя, продолжает жить на фотографиях и видео. Это отвратительно, но и странным образом притягательно. Мы пытаемся понять, не обманывают ли нас, не подделка ли это. Ну да, вполне может быть и подделкой; нет того, чего нельзя подделать. Но на экране компьютера все выглядит так реально! Даже самые обычные, повседневные вещи – и, возможно, они в первую очередь – как бы обретают некое дополнительное значение, особую важность, если увидишь их, скажем, в объектив фотоаппарата.

Например, та девушка. Почти каждый день она проходит мимо моего дома, в ярко-красном пальто из бобрика, подгоняемая ветром, и даже не подозревает о том, что на нее кто-то смотрит через объектив. У нее, как и у меня, есть свои привычки. Ей ведома сила страсти. Она понимает, что мир вращается не благодаря любви или богатству, а благодаря одержимости.

Одержимости? Ну конечно. Мы все одержимы. Мы просто помешаны на телевизоре, на размерах собственного пениса, на деньгах и славе, на чужой любви. Этот виртуально-добродушный, хотя и далекий от добродетельного мирок представляет собой вонючую помойку, где полно всякого вздора, интеллектуального мусора и прочей чепухи – от торговли подержанными автомобилями и «Виагрой» до музыки, игр, сплетен, лживых историй и даже маленьких личных трагедий, которые, впрочем, теряются в общем потоке информации, не оправдывая тщетной надежды, что ты в кои-то веки оказался кому-то небезразличен, что кто-то попытается установить с тобой связь…

Вот тут в Сети появляется веб-журнал, возможность высказаться в любое время года. Ограниченный статус – для приватных постов, для всех прочих – публичный. В своем журнале я могу совершенно свободно, без боязни осуждения, изливать душу, могу быть собой – да вообще кем угодно – и существовать в мире, где все не такие, какими кажутся, где любой член любого племени волен делать то, что вздумается…

Член племени? Ну да, каждый принадлежит к какому-то племени, и у каждого из племен – своя социальная организация, свои пределы и подразделения, свои бинарные вены и капилляры, сплетающиеся, точно ветви, в бесконечном множестве, увеличивая дистанцию от мейнстрима. Богач в замке, бедняк у жалкой калитки, извращенец, следящий за кем-то с веб-камерой – никто из них не должен охотиться в одиночку, как бы далеко ни отошли они от своей стаи. У каждого здесь найдется дом, то место, где кто-нибудь примет нас к себе и удовлетворит все наши запросы.

Большинство людей, правда, легко удовлетворяются тем, что наиболее популярно. Они каждый раз выбирают ванильное мороженое. Любители ванильного мороженого – это хорошие парни, привычные и понятные, словно кока-кола. Сознание у них такое же незамутненное и белоснежное, как их безупречные зубы. Они высокие, загорелые и всегда имеют презентабельный вид, они любят перекусить в «Макдоналдсе», ненужное барахло выносят на помойку, у них всегда при себе справка от нарколога, и они никогда бы не выстрелили человеку в спину.

Зато плохие парни привносят в мир миллион соблазнов. Они лгут, обводят людей вокруг пальца и заставляют сердца биться быстрее – а порой и останавливаться, причем совершенно неожиданно. Вот почему я создал badguysrock. Изначально это было сообщество в веб-журнале, куда писали все негодяи виртуального мира, теперь же это форум для плохих парней, где можно вовсю разгуляться, вне досягаемости полицейских, где можно торжествовать, совершив преступление, поддерживать таких же злодеев, как ты сам, и с гордостью носить корону собственной злонамеренности.

Членство открытое, можно вступать хоть сейчас; стоимость вступления – один пост. Писать можно что угодно: художественную прозу, фантастику, эссе или просто чушь собачью; также, если хочешь в чем-то открыто признаться, тут тебе самое место: никаких имен, никаких правил, никаких опознавательных знаков, кроме одного.

Нет, не черного, как вы могли подумать. Черный слишком ограничивает. Черный предполагает отсутствие глубины. А вот синий и креативен, и достаточно меланхоличен. Синий – это музыка души. Синий – это цвет нашего племени, поскольку включает все оттенки злодейства, все ароматы нечестивого желания.

Пока что племя у нас довольно маленькое, в нем нет и дюжины постоянных участников.

Первый, конечно же, Captainbunnykiller; Энди Скотт из Нью-Йорка. Блог Кэпа – это смесь ослиного юмора, порнографических фантазий и свирепого сквернословия в адрес ниггеров, алкашей, токсикоманов, педиков, всевозможных говнюков, толстяков, христиан и с недавнего времени французов. Однако я лично сомневаюсь, что Кэп когда-нибудь убил хоть одно живое существо.

Затем Chrysalisbaby, также известная под именем Крисси Бейтмен из Калифорнии. Внешне типичная уродка: с двенадцати лет сидит на диетах, но весит более трехсот фунтов. В прошлом не раз влюблялась во всяких отморозков. Но так ничему и не научилась. И не научится.

Далее у нас ClairDeLune, для друзей Клэр Митчелл. Она местная, преподает в колледже Молбри курс творческого самовыражения (этим объясняется ее несколько высокомерный тон и приверженность к окололитературному невнятному лепету). Также она руководит группой писателей-самоучек в онлайне, кроме того, она создала не такой уж маленький фан-сайт, посвященный одному характерному актеру средних лет – назовем его, к примеру, Голубым Ангелом. Клэр без ума от него. Не знаю, почему ее выбор пал именно на этого Ангела, видимо, случайно; по-моему, он самый заурядный актер, которому чаще всего достаются роли всяких темных личностей: ущербных мерзавцев, серийных убийц и прочих плохих парней. Актер далеко не первого плана, но его физиономию вы бы сразу узнали. На своем сайте Клэр часто помещает его фотки. Забавно, что чисто внешне он немного напоминает меня.

Затем идет Toxic69, или Стюарт Доусон из Лидса. Искалечен в мотоциклетной аварии. Вся его сердитая жизнь проходит в Сети, где никто не должен его жалеть. Есть еще Purepwnage9 из Файфа, которого интересуют исключительно игры «Воркрафт» и виртуальные вселенные; он и не замечает, что реальная жизнь проходит мимо него. Есть среди нерегулярных посетителей сайта и переменное количество всяких подозрительных шпионов, например некая JennyTricks, или BombNumber20, или Jesusismycopilot и так далее; их реакция на наши посты бывает самой непредсказуемой – от восхищения до ярости, от невинной детской радости до богохульства.

И наконец, Albertine. Определенно ни на кого не похожа. Ее посты носят исповедальный характер, что весьма многообещающе, хоть я и чувствую в ее откровениях намек на опасность, мрачный подтекст, схожие, однако, и с моим собственным стилем. Она, кстати, живет прямо здесь, в нашем городе, не более чем в десяти улицах от меня…

Совпадение?

Не совсем. Я давно уже за ней наблюдаю. Особенно пристально – с тех пор, как погиб мой брат. Без всякого злого умысла, просто из любопытства и отчасти из зависти. Она производит впечатление человека очень самоуверенного и спокойного. Видимо, она надежно укрылась в своем собственном маленьком мирке и не имеет ни малейших представлений о том, что происходит в действительности. Ее посты всегда такие интимные, такие безыскусные, такие до странности наивные! Просто невозможно поверить, что она одна из нас, что она такой же «плохой парень», как и все мы. Когда-то ее пальцы, точно маленькие дервиши, плясали по клавишам фортепиано. Я хорошо это помню. Помню и ее нежный голос, и ее имя, источающее аромат розы.

Поэта Рильке убила роза. А все-таки здорово у него получилось – в духе «Sturm und Drang»! [3]3
  «Буря и натиск» (нем.) – литературное движение в Германии 1870-х гг.


[Закрыть]Какая-то царапина, оставленная шипом розы, в которую попала грязь и вызвала заражение крови; опасный подарок с замедленным действием. Правда, лично я ничего притягательного в розах не вижу. Мне куда ближе семейство орхидей, этих губителей мира растений, тянущихся к жизни повсюду, при любой возможности, неуловимых и коварных. А розы так банальны – со своими пышными завитушками тошнотворного розового цвета жевательной резинки, со своим интригующим запахом, с листвой, вечно поеденной жучками и покрытой коричневыми пятнами, со слабыми маленькими шипами, которые, впрочем, способны нанести укол в самое сердце…

«О роза, ты больна…»

А мы все не больны?