Текст книги "Босоногая баронесса"
Автор книги: Джоан Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
– Вы никогда не приходили ко мне с визитом, – сказала Оливия.
– В нем нет большого прока, не так ли? В присутствии кучи компаньонок… Если бы мы отправились на маскарад в Пантеон, то смогли бы побыть наедине. Как насчет завтрашнего вечера?
– К нам приходят Морганы на обед, а потом мы все вместе идем в театр.
Ярроу сочувственно кивнул.
– Во всяком случае, мне удалось достать женское домино и маску. Вам остается лишь мигнуть, когда вы решите, что можете улизнуть.
– Не думаю, чтобы у меня возникло такое желание.
– Все девушки так поступают. К примеру, Анжела Карстерс ходит в Пантеон, по крайней мере, два раза в неделю.
– Как она удирает из дома?
– Притворяется, что у нее болит голова. Говорит своей компаньонке, что едет домой прилечь, а сама уезжает с нами.
– Если я так скажу, моя кузина и мистер Медоуз сами отвезут меня домой.
– Конечно, отвезут. Так же поступает и компаньонка Анжелы. А та вот что делает, ложится спать в платье, затем спускается по черной лестнице и выходит из дома через заднюю дверь, мы ждем ее в карете за углом – все очень просто, если у вас есть хоть капля мужества, – он с вызовом посмотрел на Оливию.
Баронесса гордилась своим мужеством.
– На следующей неделе, – сказала баронесса.
– Конечно, не сегодня! Сегодня ночью Коуэн протянет меня в игорный дом миссис Хайфи, где ставки без ограничений, – похвастался Ярроу, – этот парень умеет влезать в долги по уши. Вас я не приглашаю, так как даже Анжела там никогда не появляется, это место не для леди.
Его забота о ее репутации убедила Оливию, что мистер Ярроу – образец пристойности. Они продолжали прогулку. Потом „понесла“ лошадь Оливии. Мистер Ярроу не замедлил пуститься в погоню. Лаура и Медоуз терпеливо подождали, пока они вернутся, и сразу же забрали Оливию домой.
– Очень мило было с вашей стороны сопровождать на прогулке баронессу, мистер Ярроу, но сегодня я покупаю ей собственную лошадь и в дальнейшем сам буду сопровождать ее, если ей захочется прогуляться, – сказал мистер Медоуз.
Оливия утешила себя мыслью, что у нее, наконец-то, появится в Лондоне собственная лошадь. И еще она подумала, что мистер Ярроу не стал бы так долго тянуть с покупкой. Потом в ней заговорило чувство долга, и она напомнила себе, что мистер Медоуз был очень добр к ней, но право же, он в высшей степени медлителен.
Остаток недели прошел безо всяких неожиданностей. Оливии достали спокойную лошадку, которая не могла бы „понесли“, даже если бы наездница к тому ее усиленно понукала, и несколько раз Оливия прогулялась на ней по Роттен-Роу. Но главной заботой оставалась ее презентация на высоких приемах, а вероятность неожиданной встречи с мистером Ярроу на столь высоких приемах была крайне мала.
Баронесса появилась и у Альмака, в этом клубе для избранных, где строгое соблюдение всех установленных норм и правил приличия, проницательные взгляды патронесс и шотландские рилы окончательно убедили ее, что все эти высокие светские приемы – скука смертельная. На следующей неделе вместе с мистером Ярроу и его друзьями она попытается проникнуть в Пантеон!
ГЛАВА 10
Мастерская лорда Хайятта оказалась просторной комнатой, примыкавшей к задней стене его особняка на Парк-Ланн. Сопровождающим баронессу друзьям сиделось гораздо удобнее на обитых стульях мастерской, чем на твердых скамьях Гайд-Парка. Часть мастерской была обставлена под гостиную: на полу лежал ковер, стояли изящные лампы, резные столы и прочие принадлежности изысканной гостиной. Но наибольший интерес Лауры вызывал вид через стеклянную стену на расположенный в самом центре оживленного Лондона сад, в котором тюльпаны и нарциссы кивали головками утреннему солнцу. Так как сад был ограничен высокими стенами, все деревья были вечнозелеными и не отбрасывали излишне много тени на цветы.
Сезон продолжался. Заключались помолвки, подбирались пары, разбивались сердца, страдали репутации, состояния терялись и приобретались. На руке леди Деверу появилось два новых украшения: перстень и браслет с бриллиантами. А портрет баронессы был почти завершен. Никакие скопления людей теперь не нарушали царивший в мастерской покой, иногда только заглядывал какой-нибудь случайный знакомый художника.
Лорд Тальман, герцог Кастлфильда, приходил дважды. Лаура подозревала, что притягивающая его сила – баронесса. Когда он появился в третий раз на сеанс, который был последним, она окончательно убедилась в справедливости своих предположений.
Именно такую блестящую партию, как лорд Тальман, и рисовала для кузины в своем воображении Лаура, едва узнав о предстоящей поездке баронессы в Лондон. Его родословная уходила в глубину веков, он был богат, титулован – один из лучших уловов нынешнего Сезона! В довершение всего, он обладал прекрасным характером. Правда, что касается внешности, он не принадлежал к тому типу мужчин, что способны заставить сердце девушки забиться быстрее, но, в конце концов, нет в мире совершенства. Это был человек с книжным складом ума, высокий, худой, бледный. Все остальные дебютантки оценили его по достоинству, но Лаура опасалась, что на Оливию он не произвел никакого впечатления.
Когда лорд Тальман появился во второй раз, Оливия заметила:
– Не понимаю, почему мистера Ярроу лорд Хайятт выгнал, но позволяет лорду Тальману приходить и глазеть на меня часами.
– Лорд Тальман умеет себя вести, – ответила Лаура. – Он не приводит с собой толпу приятелей и не превращает сеанс в цирковое представление.
– У меня мурашки по телу от его взгляда! Оливия, несомненно, изменилась. Трудно было сказать, непривычное ли внимание светского общества или мистер Ярроу вскружили ей голову, но она утратила прежнее желание быть приветливой. Справляться с ней стало трудно еще и потому, что она больше не считала Лауру своей наставницей.
Когда лорд Тальман появился в третий раз, Оливия холодно взглянула на него и отвернулась, даже не кивнув. Тальман присел рядом с Лаурой.
– Кажется, баронесса сегодня не в духе, – мило произнес он.
– Сказывается напряжение позирования, – придумала объяснение Лаура невежливости Оливии.
– Но лорд Хайятт работает быстрее, чем большинство художников. Он прекрасный мастер. Вы видели его гравюры?
– Гравюры? Я не знала, что он занимается гравюрой.
– Сам он гравировку не делает. Он отсылает картины на обработку. Хайятт признается, что у него не хватает терпения на этот длительный и трудоемкий процесс. Я здесь, чтобы купить у него серию „Из жизни Лондона“ для моей мамы. Она получила большое удовольствие от его „Сцен из сельской жизни“. Не хотите ли взглянуть?
– Где они? – спросила Лаура.
Ей пришло в голову, что они находятся в доме лорда Тальмана. Она сгорала от желания увидеть гравюры, но боялась, что Оливия заартачится и откажется пойти.
– Как, вы не знаете? Они в кабинете. Меня удивляет, что вы еще их не видели.
Лорд Тальман спокойно встал и подошел к Хайятту. Хайятт хмурился и, казалось, возражал, но Тальман уговаривал и, видимо, добился успеха. Он поманил Лауру, и она последовала за ним в кабинет.
– Вот, новая серия, „Из жизни Лондона“, – сказал Тальман.
На письменном столе из дуба лежала стопка листов в кожаном переплете. Лорд Тальман открыл переплет, и перед Лаурой предстала первая гравюра. Старый моряк сидел на краю пристани с устремленным на море взглядом. Ветхая шапчонка затемняла глаза, придавая его взору тайну.
– Картина была сделана на Блэкуэлльской пристани, там, где находятся доки Восточно-Индийской компании, – пояснил Тальман.
Высокие мачты кораблей вздымались в небо. Нависшие облака придавали гравюре угрюмый вид. Но взгляд Лауры дольше всего задержался на лице моряка. Несколькими штрихами Хайятт сумел передать приближение конца тяжелой жизни. Человек не выглядел хмурым, но был во власти смирения и воспоминаний о прошлом. Впечатление, возможно, создавала его поза сгорбленного человека с поникшими плечами.
Тальман перевернул страницу, и с нового листа Лауру приветствовал улыбающийся зеленщик с кочаном капусты в руках, который он только что снял со своей тачки. Этот был в расцвете сил и доволен своей судьбой. Лицо его было таким же круглым и бесхитростным, как и капуста в руках. То был типаж. Без труда угадывался его добродушный характер, казалось, вот-вот раздастся его хриплый смех.
Тальман переворачивал страницы, на которых мелькали образы почтальонов и мальчишек-посыльных, возниц и швей. Все изображенные люди принадлежали к низшим слоям общества.
Одна гравюра представляла двух уличных женщин. Молодая и хорошенькая явно только начинала продавать себя, а на шаг позади нее стояла всеми покинутая старая проститутка, доживающая последние дни своей собачьей жизни. Но в гравюре не было обвинения, в ней ощущалось сострадание, это, скорее, было сочувственное изучение характера.
Лауру потрясли работы Хайятта. Она представления не имела, насколько он серьезный художник.
– Я думала, он рисует только светских дам, – сказала она.
Тальман рассмеялся.
– Нет, те портреты в Сомерсет-Хаус он называет „отдыхом“ от работы. Его настоящая работа – вот она, здесь.
– Но почему он не выставляет гравюры? Тальман лишь пожал плечами.
– Не знаю. Возможно, он боится, что критики с ними обойдутся жестоко. Он не уверен в своих работах, излишне не уверен, по ним любой может увидеть, что он гений, новый Хогарт! Этот сериал составляет пару со „Сценами из сельской жизни“, о которых я уже упоминал. Тот изображает фермеров и пастухов, молочниц и конюхов, каждого в его обычном окружении и без идеализации, должен заметить, с бородавками и морщинами на лицах. И все-таки, он в них открывает какую-то строгую красоту!
Даже если его гравюры и не будут выставляться, коллекционеры все равно станут охотиться за ними.
– Мне хотелось бы взглянуть на „Сцены из сельской жизни“, – сказала Лаура, оглядываясь в поисках другого набора.
– Хайятт сказал мне, что Наследный Принц на прошлой неделе попросил их на копирование. Хайятт отослал ему те, что были здесь, хотя, конечно, довольно многие еще находятся у граверов. У меня дома есть комплект, если вы хотите взглянуть.
Лаура проявила вежливый интерес, и Тальман продолжал:
– Я надеялся, что вы с баронессой и, конечно, вашими компаньонками проведете уик-энд в Кастлфильде, имении моего отца. Оно недалеко от Лондона. На этот уик-энд мама назначила прием.
Он назвал некоторых видных гостей, среди них двух министров и нескольких пэров.
– Но возможно, я слишком затянул с приглашением. В течение всей недели я старался собрать всю свою решимость и пригласить баронессу, но она не слишком меня поощряет.
Лаура была взволнована. Она понимала, что это приглашение величайшая любезность, но знала также, что ни миссис Тремур, ни Оливия не посчитают его таковым.
– Звучит заманчиво, – сказала она. – Не думаю, чтобы у нас было запланировано что-либо серьезное на конец недели. Конечно, прежде чем принять приглашение, я должна поинтересоваться мнением миссис Тремур. Я попрошу ее письменно известить вас, хорошо?
– Может быть, мне поехать с вами и убедить ее? Договорились, что лорд Тальман заглянет к ним во второй половине дня.
– Простой уик-энд, ничего особенного, – добавил он, – обед, прием. У нас в Кастлфильде великолепные условия для верховой езды, и нет необходимости приводить своих лошадей, несколько скакунов стоят под дамским седлом.
Последнее предложение имело больше всего шансов выманить Оливию из Лондона. Она скучала по скачке сломя голову.
– Звучит заманчиво, – сказала Лаура.
Тальман, слегка склонив голову, добавил доверительным тоном:
– Пожалуйста, постарайтесь, если сможете, непременно уговорить баронессу. В Лондоне она так занята, что я редко могу побыть с ней рядом.
Открылась дверь, и показался лорд Хайятт.
– Портрет готов, – объявил он. Тальман с Лаурой встали.
– Я показал мисс Харвуд ваши гравюры, Хайятт, – сказал Тальман.
– Вряд ли мисс Харвуд это интересно, не следовало утомлять даму столь нудной чепухой, – произнес Хайятт, но при этом нерешительно взглянул на Лауру, пытаясь понять, понравились ли ей работы.
– Они… замечательны, – сказала Лаура, подыскивая нужное слово: „прекрасны“ казалось ей неуместным, хотя Хайятт сумел извлечь призрачную красоту из своих моделей и окружающей их обстановки.
– Они так непохожи на ваши светские портреты! Я и не думала, что вы работаете в таком жанре. Особенно мне понравилась гравюра с угрюмым старым моряком.
Она открыла переплет, чтобы вновь взглянуть на верхнюю гравюру.
– Я поговорю с баронессой об уик-энде, – сказал Тальман и вышел.
– Как у вас возник интерес к этой работе, лорд Хайятт? – спросила Лаура.
– Это моя первая любовь, точнее сказать, единственная, – ответил он. – Я начинал с этого. Когда были закончены „Сцены из сельской жизни, я приехал в Лондон и написал вот эту серию. Мама говорила мне, что я становлюсь странным, слоняясь по переулкам и трущобам города, мне следует больше общаться с людьми своего круга… Без кисти или карандаша в руке я несчастлив, и потому я начал рисовать то, что называю собственным образом человека, каким бы он ни был, этот образ, иногда мне кажется, что у меня очень мало общего с людьми моего круга. Они не видят реальности, не видят того, что происходит в стране и обеспечивает им, нам, привилегированный образ жизни.
Лаура слушала и понимала, что у Хайятта такой глубокий внутренний мир, который даже представить себе трудно. Она считала его просто модным художником, но это оказалось поверхностным суждением. Он был более чем талантлив. Она прекрасно представляла теперь, что, как только он начал вращаться в обществе, с ним сразу же стали носиться как со знаменитостью, тем более, что его портреты приукрашивали дам. Две недели лести изменили поведение Оливии. Хайятт же противостоял лести годами и при этом не превратился, подобно Оливии, в невыносимое существо.
– Вот почему вы передаете плату за портреты на благотворительные нужды? – спросила Лаура.
– Принято считать, что дворянин не должен работать ради денег, это ниже его достоинства. Ожидается, что любой из нас, кто с признаком таланта, передаст свой заработок на благотворительность. Именно так поступает лорд Байрон. Нет, я вовсе не хочу сказать, что мое слабое мастерство можно сравнить с великолепием байроновских строф…
Лаура с любопытством взглянула на него.
– Вы слишком скромны, лорд Хайятт. Трудно сравнивать яблоки с апельсинами, но мне кажется, ваши работы будут цениться дольше, чем поэзия Байрона. Возможно, абсурдно ставить рядом его восточные стихотворения и ваши светские портреты, но у них есть нечто общее: и те, и другие нереальны. О, я совсем не хотела оскорбить вас! – добавила она, бросая быстрый взгляд, полный раскаяния.
– Напротив, я польщен, мисс Харвуд, Лаура, если мне можно так называть вас, – сказал Хайятт, следя, не станет ли она возражать.
Лаура кивнула в знак согласия.
– Лаура – очаровательное, нежное имя. Оно подходит вам. Мне именно так хотелось называть вас последние дни, чтобы приподнять мой упавший моральный дух.
– Это все из-за Ярроу и его компании.
Хайятт с сожалением покачал головой.
– Сказать по правде, из-за вашей баронессы. Она казалась таким неиспорченным существом, когда я начинал портрет! Потом, на моих глазах, она изменилась. Она больше не вписывается в окружающий ее лесной фон. А когда она в десятый раз стала пилить меня этим ужасным платьем, я едва удержался от желания водрузить мольберт на ее голову.
Лаура вспыхнула от стыда за поведение своей кузины.
– Она не привыкла к такому пристальному всеобщему вниманию. Оно вскружило ей голову. Последнее ее завоевание – лорд Тальман. Он пригласил нас в Кастлфильд на уик-энд.
– Я и не воображал, что он приходит ради удовольствия поглазеть на мою работу, я только не мог понять, баронесса или вы сами были притягивающей его силой, – сказал Хайятт, вопросительно улыбаясь.
– Я? – воскликнула Лаура и рассмеялась. – Конечно, нет!
– О вкусах не спорят, – ответил Хайятт с галантными поклоном, который предполагал, что баронесса не является его выбором. – Вы поедете в Кастлфильд?
– У меня есть слабая надежда, что лошади Кастлфильда окажутся для баронессы достаточно сильным соблазном. Боюсь, Оливия может предпочесть остаться в городе и носиться с мистером Ярроу. Они договорились о прогулке сегодня днем, что означает: мистер Медоуз и я должны будем тащиться позади, соблюдая приличия.
Хайятт и без того знал, что Лаура слишком часто бывает в компании Медоуза. Небрежное сочетание их имен в ее устах предполагало еще более возросшую близость между ними.
– Вы знакомы с ним достаточно долго, если не ошибаюсь?
– Его тетя живет в Уитчерче, он приезжает навестить ее уже несколько лет подряд.
Хайятт кивнул, ожидая продолжения, но Лаура ничего больше не сказала.
Увидев гравюры Хайятта, Лаура поняла, что упустила возможность остаться в веках, отказавшись ему позировать? Она теперь твердо знала, что его работы бессмертны. Как замечательно иметь портрет, написанный гением! Ей захотелось, чтобы Хайятт вернулся к обсуждению своего предложения. Она ощущала в Хайятте перемену. Он не флиртовал с ней с того самого дня, как она во второй раз отклонила его предложение ее нарисовать. Хайятт был слишком джентльмен, чтобы дуться по этому поводу, но она чувствовала холодность его манер. Но сама она была слишком застенчива, чтобы заговорить о своем портрете первой.
Некоторое время Лаура молча с тихой улыбкой смотрела на художника, затем произнесла:
– Ну как, можно взглянуть на портрет баронессы?
– Конечно. Стало моей привычкой открывать бутылку шампанского, чтобы выпить за успех произведения. Вы мне скажете, чего заслуживает мое новое творение, шампанского или эля.
Когда они вошли в мастерскую, все стояли вокруг мольберта, изучая портрет. Сначала Лаура решила, что он уж слишком похож на все остальные портреты светских дам, только фон, разумеется, другой. Преувеличение чар Оливии было очевидно. Но по мере того, как Лаура вглядывалась в картину, она заметила, что выражение на лице баронессы несколько изменено по сравнению с первоначальным замыслом: нимфа природы должна была б выглядеть наивной, чистой. Восторга, о котором говорил Хайятт, однако, не было заметно. В приподнятом подбородке Оливии чувствовалась высокомерная гордость, а в блестящих глазах был неприятный оттенок скуки и внутренней пустоты. Лаура поняла, что Хайятту до чертиков надоела эта картина. Однако, он не поленился вписать соломенную шляпку, как и задумывал.
– Очаровательно! – вертелась вокруг портрета Оливия. – Я влюблена в свой портрет, лорд Хайятт! можно я возьму его домой показать тетушке?
– Он еще не высох. Я не совсем доволен лицом, выражением глаз, – сказал Хайятт, рассматривая свою работу.
– Вы ничего не должны менять! Я такая хорошенькая! Похожа я в жизни хоть немного на портрет, кузина?
– Очень похожа, – ответила Лаура.
Затем она взглянула на Хайятта, их глаза встретились, во взгляде художника промелькнула искра. Оливия не заметила внутренней пустоты портрета. Она выглядела прелестно, и только это имело для нее значение.
– Наверняка, вы с баронессой установите новый стиль, – сказал Тальман, внимательно глядя на портрет, – я предвижу, как все леди снимают свои бриллианты, одалживают платья у горничных, рисуют на лицах веснушки и босиком разгуливают по гостиным Лондона.
Мистер Медоуз также считал, что портрет баронессы – чрезвычайно достойное произведение. Они немного поговорили о сумме и о том, какому благотворительному обществу следует передать чек.
Тальман осторожно отвел Лауру в сторону.
– Баронесса согласилась поехать, если ее тетя не станет возражать. Я должен поговорить с Хайяттом сейчас, но чуть позже я заеду к вам на Чарльз-Стрит, чтобы убедить компаньонку баронессы принять приглашение. Надеюсь, баронесса не разочаруется в моих лошадях, – сказал он.
Не было сомнений, именно они и склонили Оливию к согласию.
– Боюсь, в этой поездке нам не обойтись без Черепахи, – предупредила его Лаура. – Миссис Тремур ни за что не покинет пределы Лондона в другом экипаже.
– О, если б вы знали, как мне хочется увидеть Черепаху! Должно быть, я единственный человек в Лондоне, который не тащился позади нее во время вашего путешествия.
Неожиданно возле Лауры возник Хайятт.
– Вы не сказали мне, благословлять ли новую работу шампанским или элем?
– Конечно, шампанским, – вынес свой приговор Тальман. – Мы не можем оскорбить баронессу элем, Хайятт, даже если это и не самая лучшая ваша работа, – честно добавил он.
Внесли шампанское. Затем мистер Медоуз отвез дам домой.
В мастерской лорд Тальман обратился к Хайятту:
– Не заинтересует ли вас предложение присоединиться к нам в этот уик-энд в Кастлфильде(Мама просила, чтобы вы приехали.
– Дайте мне знать, если баронесса и ее кузина согласятся поехать.
– У меня будет соперник? – осторожно спросил Тальман.
– Но не в отношении баронессы!
– Ясно, – Тальман понял, что Хайятт не питает интереса к баронессе и предположил, что причиной его равнодушия послужил ее отказ.
Он хотел, чтобы Хайятт приехал, и, стремясь подкупить его согласие, добавил:
– Мисс Харвуд – приятная девушка, здравомыслящая, и, хочу вам сказать, она была без ума от ваших гравюр. Видите, вы ошибаетесь, считая, что дамы не способны оценить их по достоинству. Вам надо их выставлять.
– Немногие леди видели эти работы, их обычное суждение было – зачем Хайятт тратит время на эту ерунду, если он может писать довольно мило.
– Такова судьба гениев, – пошутил Тальман. – Никто не пророк в своем Отечестве, да и, должен добавить, при своей жизни.
– Вам не удастся вынудить меня смутиться, Тальман. Вы не забудете сообщить мне, если баронесса и ее кузина поедут в Кастлфильд?
– Непременно. Ваши слова, если не ошибаюсь, подсказывают мне, что мне пора вас покинуть?
– Простите, Тальман, у меня небольшое дело.
Они расстались, и Хайятт вновь вернулся к портрету на мольберте. Ужасная, плохо выполненная работа! Но заказчице понравилось. И обществу понравится тоже. Единственное своеобразие картины – обстановка и платье, да и это тоже вряд ли большая оригинальность. Мария Антуанетта и ее придворные дамы развлекались, изображая крестьянок, не интересуясь при этом действительной жизнью деревни. Дань моде.
Его мысли вернулись к Лауре Харвуд. Его удивило и доставило удовольствие то, что она одобрила гравюры. Странно также, что она упомянула его любимую вещь, старого моряка. Лаура на самом деле оказалась одной из тех тихих девушек, кто при более длительном знакомстве становится все привлекательнее. Он часто наблюдал, как осторожно и ненавязчиво Лаура направляет свою кузину. И при этом она всегда сохраняла спокойствие и хорошее настроение. В ней было то, что его мать назвала бы „самообладанием“. Хайятт надеялся, что Лаура будет в Кастлфильде. Ему хотелось лучше узнать ее, хорошо бы, сдали от баронессы… и, конечно, мистера Медоуза.
