Текст книги "Лучшее эфирное время"
Автор книги: Джоан Коллинз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
Она узнала о его гибели из утренних сводок новостей по телевидению, сидя в кровати за завтраком, уминая пятый круассан с малиновым джемом и девонширским кремом.
С этого времени дела Ванессы пошли худо. Поскольку ее имя не было упомянуто в завещании Самира, все его состояние и поместье отошли к трем женам и одиннадцати детям в Кувейте. Все, чем владела Ванесса, кроме одежды и драгоценностей, были те две кредитные карточки компании. Наставления отца не пропали даром, и она немедленно отправилась в антикварные магазины и художественные галереи Бонд-стрит, где скупила столько ценностей, сколько позволял кредит. Хотя Ванесса и была еще недурна на лицо, ее вес уже достигал двухсотфунтовой отметки; такие формы совсем не привлекали сколь-нибудь достойных мужчин Лондона и Европы. Они предпочитали женщин изящных, как их яхты, самолеты, автомобили. Хорошенькие жизнерадостные колобки не привлекали даже в качестве временной декорации. Для случайного ночного эпизода – может быть, но большинство знакомых мужчин Ванесса как женщина совсем не интересовала.
Ванессе пришлось столкнуться с печальным фактом, что пришел конец тем временам, когда она зарабатывала на жизнь своей внешностью.
Ей было тридцать два года. Она сполна вкусила «la dolche vita». Теперь предстояла правда жизни.
Ванесса начала продавать свои драгоценности, картины и те вещи, что она приобрела после смерти Самира. За четырнадцать лет от щедрых спонсоров накопилось немало. Несколько вещей ей отдал отец, и Ванесса начала посещать аукционы и торги по всей Англии. У нее был наметанный глаз и на удачную сделку, и на хорошие драгоценности, и за три года она превратила свою передвижную торговлю драгоценностями в доходный бизнес. Часто она по делу сталкивалась с мужчинами, с которыми раньше состояла в более интимных отношениях, и, поскольку ее все любили и считали верным другом, бизнес Ванессы процветал, и вот теперь она оказалась в Лос-Анджелесе.
– Ты возьмешь с футляром? – спросила Эмералд.
Взглянув на красный кожаный футляр от «Картье» с золотой окантовкой, Ванесса кивнула.
– Да, но я их надену, – сказала она, выписывая каракулями чек. – Мне они так нравятся, что я их оставлю себе – на время, конечно.
Эмералд с глубокой грустью в последний раз взглянула на свои браслеты. Она любила их. Она обожала все свои драгоценности. Если мужчина не покупал ей их, она покупала сама. И вот теперь они уходили. И никто, наверное, никто больше их ей не купит. Никогда.
Продав браслеты Ванессе, Эмералд направилась в хорошо знакомый бар в западной части Голливуда и заказала пять ударных доз водки.
Бармен удивленно посмотрел на нее. Что-то неуловимо знакомое было в ее лице, но по опыту он знал, что лучше не ввязываться в разговор с тем, у кого явно имелись проблемы. У этой женщины, судя по всему, проблем было более чем достаточно. По ее внешности можно было догадаться, что когда-то она была весьма привлекательна. Сейчас светлые волосы с серыми корнями в беспорядке свисали, обрамляя ненакрашенное бледное лицо, в котором угадывались аристократические скулы, точеный нос и чувственные губы. Глаза спрятаны за дымчатыми стеклами очков; одета она была в бесформенный твидовый пиджак и плотные брюки, скрывавшие фигуру. На ногах – стоптанные туфли на высоких каблуках. Она курила «Лаки Страйк», прикуривая одну сигарету от другой, отказываясь от услуг мужчин, с интересом поглядывавших на нее; видимо, их животный инстинкт улавливал исходящий от нее аромат былого блеска. Она сидела, глядя прямо перед собой, почти не двигаясь, лишь подносила к бледным губам стакан.
Осушив пятый, Эмералд шаткой походкой направилась к бармену за следующим.
– Леди, думаю, вам уже достаточно, не так ли? – Бармен старался быть вежливым. Он видел, как она выходила из туалета – едва держалась на ногах.
– Я в порядке. Налей еще, – огрызнулась Эмералд.
– Не могу, леди. Извините.
– Пошел к черту, ублюдок! – зарычала она.
– Послушайте, леди, в этом городе существует закон. Я не могу подавать алкоголь посетителю, если он уже выпил лишнего. Я не хочу лишиться лицензии.
– К черту твою лицензию, – пробурчала Эмералд, вставая со стула и нетвердой походкой направляясь к двери. – К черту твою лицензию и твой сраный бар! – Она оглядела зал и мужчин, уставившихся на нее. Никто ее так и не узнал. – И вас к черту, ублюдки! – крикнула она и, хлопнув дверью, пошатываясь, ступила на бульвар Олимпик.
На следующий день, придя в себя, Эмералд отправилась с визитом к Дафни Свэнсон.
– Если говорить откровенно, дорогая, мне нужна работа; согласна на любую, я не гордая. Я изрядно поиздержалась. Вчера продала свои любимые браслеты – те, что подарил мне Стэнли на свадьбу. А ты ведь знаешь, как много он для меня значил.
– Я знаю, милая, знаю. Я хорошо помню, хотя это и было тридцать лет назад.
– Двадцать восемь, – сердито поправила ее Эмералд. – И мне было тогда двадцать.
– Конечно, – согласилась Дафни, улыбнувшись про себя.
Почему они все так стараются урезать свой возраст, хотя весь город с точностью до месяца знает, кто когда родился, и с точностью до тысячи – сколько денег на их банковских счетах?
– Ты в курсе всего, что происходит, Дафни. Должно же быть хоть что-нибудь где-нибудь на подходе, на что я могла бы рассчитывать. Я ведь «Ее голливудское величество», – деланно рассмеялась Эмералд.
– Я знаю, милая, кем ты была, ну и, конечно же, осталась, – попробовала утешить ее Дафни. – Но, дорогая, ты должна понять, что кинозвезды твоего поколения, как бы это сказать, слегка passe.[16]16
Прошлое (франц.).
[Закрыть] – Она впилась в засахаренный каштан, поморщилась от его приторного вкуса и скормила пекинесу, примостившемуся рядом на розовой накидке.
Эмералд откусила заусеницу и закурила «Лаки Страйк». Боже, как хотелось выпить. Да и порошок бы не помешал. Сколько же времени? Одиннадцать утра. В Лондоне уже семь вечера – время коктейлей, светских раутов. Ее друзья с Итон Сквер и Челси сейчас уже пьют мартини или шампанское.
– Хочешь выпить, дорогая? – спросила Дафни, словно читая ее мысли.
– О, не знаю, право, еще так рано… Ну, может быть, если только «Кровавую Мэри».
– Я составлю тебе компанию, – снизошла Дафни. – А потом пообедаем в «Иви». Там сегодня будет Берт Хогарт.
– А чем он сейчас занимается? – спросила Эмералд.
– Дорогая, в самом деле! Я понимаю, что тебя здесь не было, но ты что, совсем не знаешь, что происходит в этом городе?
– Нет, – пожала плечами Эмералд. – Не забывай, я же провела последние пять месяцев в Италии.
– Пора прозреть, дорогая, – сказала Дафни, принимая коктейль, который принесла горничная. – Уже восемьдесят пятый год. Если ты хочешь остаться в бизнесе, скорее переключайся на телевидение, потому что именно там сегодня происходят основные события. Даже Берт Хогарт понял это – вот почему он снимает сегодня на телевидении.
Эмералд выпила свой коктейль, тут же почувствовав легкий шум в голове и ощутив прилив надежды и оптимизма, которые всегда вселяла водка.
Дафни продолжала:
– Берт Хогарт снимает престижный и очень амбициозный сериал, дорогая. Это не какая-нибудь халтура. Называется «Америка: ранние годы». Я думаю, название говорит само за себя. На главные роли подбирают самые громкие имена, дорогая, самые громкие. Уже подписали контракты с сэром Джоффри Фэннелом и Оливией Гровенор из Национального театра – помнишь ее Джульетту? Боже, как она была хороша! Но если бы Берт увидел тебя, он убедился бы, как хорошо ты еще смотришься…
По правде говоря, Дафни вовсе не думала, что Эмералд хорошо выглядит. Пластические операции на лице не очень-то помогли, хотя ее красота и былой блеск сквозили и из-под мешков под глазами, и из-под жировых складок и серых корней волос. Прочитав сценарий, Дафни сразу поняла, что Эмералд могла бы великолепно сыграть роль Эвелин – сильной, волевой женщины, искательницы приключений, которая приезжает из Старого Света в приграничный городок Америки в восьмидесятых годах прошлого века. Вопреки невзгодам, она добивается того, что и с ней, и с ее городом считается вся нация. Сериал должен был стать самым выдающимся в сезоне 1985–1986 годов, самым популярным со времен выхода в эфир «Саги».
Тот факт, что Берт Хогарт, режиссер фильма «Вундеркинд», на время отошел от кинематографа, в котором прославился как сценарист, продюсер и режиссер семи наиболее кассовых, нашумевших по всему миру фильмов, было для телевидения событием огромной важности. Соперничавшие телекомпании уже вступили в борьбу за предстоящий телесериал, который должен был объединить лучшие силы кинематографа и театра.
– Итак, мы идем обедать или нет, дорогая? – спросила Дафни. Эмералд кивнула. Дафни сняла трубку и сделала заказ по телефону. – А теперь отправляйся домой и переоденься во что-нибудь экстравагантное и сексуальное, – проинструктировала она Эмералд. – В час дня встретимся, и ты обратишь свои чары на Хогарта. Он не устоит, я уверена в этом.
Но все обернулось несколько иначе. Дома Эмералд, чтобы успокоить нервы, приняла несколько таблеток валиума, запив их водкой. В таком дурмане, вспоминая наказы Дафни насчет «экстравагантного и сексуального», она выбрала самое неподходящее – кружевное цвета зеленого лимона платье, слишком декольтированное, слишком короткое – до неприличия.
Как всегда, она опаздывала, когда подкатывала к ресторану; вместо того чтобы нажать на тормоз, нога соскочила на педаль акселератора, и ее «мерседес» врезался в открытую дверь темно-каштанового, новейшей марки «роллс-ройса Корниш» Эбби Арафата – и все это на глазах посетителей ресторана и парочки полицейских.
Когда наконец ее агент Эдди – она все-таки вернулась к нему, он всегда знал, что так и будет, – вызволил ее из полицейского участка под залог, у прессы был просто урожайный день. Тайные пристрастия Эмералд к алкоголю и наркотикам открыто обсуждались в газетах, по телевидению, в любом офисе и мастерской Лос-Анджелеса. Город полнился слухами, и не всегда лестными.
– Вляпалась шикарно, детка, – сурово выговорил ей Эдди. – Ты погубила свою карьеру. Ни одна студия или телекомпания, ни один продюсер больше не взглянут в ТВОЮ сторону.
Эмералд разрыдалась. Этого она не могла вынести. Сорок лет «звездной» славы! И неужели вот так все кончится?
– Я не алкоголичка, Эдди, не наркоманка, ты же знаешь, – всхлипывала она в кружевной носовой платок цвета зеленого лимона.
– Неужели? – цинично спросил Эдди, разглядывая ее сквозь огромные стекла очков. – Ты как раз очень напоминала и то и другое, детка, когда я забирал тебя из этой гнусной тюрьмы. – Он передернул плечами, вспомнив Эмералд, представшую в нелепом кружевном платье в ярких лучах калифорнийского солнца перед толпой обезумевших от радости репортеров. – Ты являла собой жалкое зрелище, женщина.
Вот уже почти три года Кэлвин сидел в тюрьме. Большинство заключенных, коротавших время за хранение оружия, освобождали досрочно, но Кэлвин упустил свой шанс из-за строптивого поведения и стычки с охранником, который пытался его изнасиловать. Кэлвин сидел в своей камере и уже в который раз перечитывал заметку в «Америкэн Информер».
«В то время как Хлоя Кэррьер стремительно поднимается к звездным вершинам в популярнейшем телешоу «Сага», некогда суперзвезда, легендарная Эмералд Барримор отчаянно борется с депрессией и наркоманией. Задержанная месяц назад голливудской полицией за езду в пьяном виде, когда-то очаровательная звезда теперь практически деморализована и не в состоянии найти приличную работу. Какой была бы ее жизнь, сумей она получить роль пресловутой Миранды? В Голливуде теперь царствует Хлоя Кэррьер, звезда Эмералд Барримор закатилась».
Его Эмералд. Его красавица, непотопляемая Эмералд, загубленная этой английской сукой! Он снова взглянул на календарь. Этот день уже отпечатался в его памяти – 24 апреля 1987 года. Это был день его освобождения. День, когда этой суке суждено погибнуть!
Берт Хогарт внимательно рассматривал снимки, которые разложил на его столе ассистент.
Конечно, женщина выглядела ужасно. В этом коротком, с глубоким вырезом платье она смотрелась просто нелепо. Водка и наркотики в конце концов сделали свое дело. Кожа на ее шее была натянута слишком сильно, щеки заплыли, но под внешней уязвимостью угадывалась невероятная внутренняя сила, за внешним лоском скрывались мягкость и женственность – все это импонировало Хогарту.
– Давай-ка попробуем ее, – сказал он ассистенту.
– Попробовать ее! – Молодой человек удивленно взглянул на Берта. – Ты не можешь пробовать Эмералд Барримор, она же суперзвезда, легенда, даже несмотря на то что стала городским посмешищем.
– Но ее же пробовали на «Сагу», не так ли? – Берт знал свой Голливуд как никто. – «Сага» это халтура, всем известно, но она же хотела получить там роль. Очень хотела, я знаю. С тех пор прошло три года, и за это время она не сделала ни одного приличного фильма. Насколько мне известно, она жаждет получить хоть какую-то роль.
– Может, мы просто посмотрим ее пробы на «Сагу»?
– Нет. Я хочу снять свои. Мое мнение – Эмералд Барримор, стареющая экс-звезда, которая могла бы подойти на роль в моем фильме, и, если она все-таки подойдет, это будет ее лучшей ролью. Так что свяжись с этим ее агентом и организуй пробы. Телекомпания пытается подсунуть мне Энджи Диккинсон, но при всей моей любви к ней, она не то, что нужно. Будем пробовать Эмералд Барримор и надеяться на лучшее.
– Опять пробы! О, Эдди, но почему? Я же снялась в пятидесяти двух фильмах, Бог тому свидетель. Я делала пробы на «Сагу» и проиграла. Неужели они не могут посмотреть те пробы?
– Нет, детка, – холодно сказал Эдди, глядя ей прямо в глаза.
Он был жестким с клиентами, которые выбивались из колеи, и от этого они еще больше уважали его. Кроме Эмералд никто из клиентов никогда не покидал его, и Эдди этим очень гордился, хотя он, случалось, и уходил сам от некоторых.
– Пробы на «Сагу» были три года назад, дорогая. У Голливуда короткая память. А что касается съемок «Америки», то для телекомпании ты прежде всего пьяница и наркоманка.
– Нет, Эдди, это неправда! – закричала Эмералд.
– Правда всегда горька, детка. Давай смотреть правде в глаза: ты была семейной любимицей в сороковых, расцвела в пятидесятых, стала секс-бомбой в шестидесятых – семидесятых. Но сегодня уже восемьдесят пятый. Тебя слишком долго не было. Тебе пора или серьезно взяться за работу, или выйти из этой гонки.
– Я люблю этот бизнес. Это моя жизнь, – воскликнула Эмералд.
– Хорошо. Тогда готовься к пробам, – резко сказал Эдди. – Сделаешь пробы – получишь роль. Верь мне. – Крошечный человечек вдруг широко улыбнулся. – Ирония в том, детка, что телекомпания делает слишком большие ставки на «Америку», они хотят в следующем сезоне сразиться с «Сагой». Всем уже надоело ее лидерство. Это война, детка, настоящая война.
– Я всегда любила борьбу, – улыбнулась Эмералд, ощущая прилив сил.
– Я знаю, королева, и эта борьба станет еще более волнующей, если новый сериал будет удачным – а он, безусловно, будет таким, – и вот тогда ты станешь основной соперницей Хлои Кэррьер на телевидении. «Битва королев»! Я уже вижу заголовки в газетах. – Его глаза зажглись озорным блеском, который не могли скрыть даже огромные очки.
– Я думала, ты обожаешь Хлою, Эдди.
– Конечно, детка. Я действительно обожаю ее. Она мой друг, хотя и не мой клиент. Ей удалось подняться довольно высоко, но это не изменило ее. Я хотел бы ей пожелать побольше счастья в личной жизни. Мне кажется, в ней все еще тлеет любовь к ее бывшему мужу. Это беда всех вас, девчонок. – Он строго взглянул на Эмералд. – Пока у вас нет мужчины, вам явно чего-то не хватает. – Эмералд поморщилась. – Но конкуренция – это здоровое явление, малышка, – продолжал Эдди. – Разгоняет кровь. Эмералд Барримор против Хлои Кэррьер. По такому случаю я сам пробьюсь в первые ряды зрителей. И публика тоже с восторгом будет следить за этим поединком, гарантирую.
21
Хлоя проснулась в шесть утра. За окном было еще темно, «холодно и сыро», как пела Лена Хорн о Калифорнии. Хлоя спустилась на кухню приготовить чашку крепкого кофе с тремя ложками меда для бодрости. Она приняла душ, натянула джинсы, майку, рубашку, свитер, жакет, шарф и шерстяную шапку. Хоть в мире и не верят в это, но в Калифорнии на самом деле бывает морозно в утренние часы. Поскольку температура в течение дня скакала от сорока до восьмидесяти градусов,[17]17
По шкале Фаренгейта.
[Закрыть] Хлоя привыкла надевать на себя как можно больше одежды.
Внизу у дома уже ждал водитель микроавтобуса, за семнадцать минут обычно доставлявший ее на студию. Пока ехали, Хлоя пыталась повторить сцены, которые предстояло сегодня играть – всего одиннадцать страниц диалога, главным образом – обличительная речь Миранды.
По прошествии более чем трех лет диалоги все больше походили на звучавшие в предыдущих сериях недели, месяцы назад. Актеры менялись редко, места съемок совсем не менялись, менялись лишь костюмы, и это было единственным признаком новой серии. В крошечной уборной Хлои, ничем не отличавшейся от каморок других десяти актеров, гример разложил свой инвентарь. Ученица помощника режиссера принесла еще одну чашку кофе. Хлоя настроила приемник на волну радиостанции «Доброта, Радость, Любовь и Счастье» – станции выживания; зазвучали песни в исполнении Аль Жарро и Лайонела Ричи. Хлоя наносила грим, одновременно просматривая свой текст, отхлебывая кофе и смакуя апельсин.
В семь утра Дебби, второй помощник режиссера, пригласила ее на съемочную площадку. Не закончив макияж, с бигуди в волосах и так и недоученным текстом в руке, Хлоя вместе с Сисси и Сэмом репетировала первую сцену дня.
Затем, как всегда, началась паника, гонка с прической и макияжем, шлифовка текста с Ости, педагогом по технике речи.
Трикси, ассистент костюмера, вошла в трейлер с шестью пластиковыми мешками, в которых висели туалеты Хлои, и огромной хозяйственной сумкой «Найман-Маркус», полной туфель и маленьких сумочек.
– Рудольфо считает, что ты должна быть в черном, но режиссер говорит, что декорации слишком темные и ты будешь сливаться с фоном, так что для первой сцены я принесла тебе красное платье.
– Хорошо. – Хлоя искоса взглянула на себя в трехстворчатое зеркало.
Пожалуй, пару фунтов сбросить не мешает. Лишний вес всегда сразу отражался на ее лице, тут же терялись ее высокие красивые скулы.
– Что тебе хочется на обед? – спросила Дебби уже в дверях.
Хлоя скорчила гримасу. Обед! Как она в семь утра могла знать, что ей захочется в час дня?
– Принеси мне тунца на ржаном хлебе и яблочный сок, дорогая, – ответила Хлоя и повернулась к Трикси, которая рылась в черном комоде, где хранились драгоценности Миранды.
Жемчуг, бриллианты, рубины, изумруды, золотые побрякушки искрились в ее руках.
– Я думаю, жемчуг от «Шанель» будет отлично смотреться с этим нарядом, – сказала Трикси, критически оценивая подобранный ею элегантный ансамбль. – Или ты хочешь надеть эту золотую цепь от Кеннета Лейна?
– Как скажешь, дорогая. – Хлоя доверяла безупречному вкусу Трикси в подборе аксессуаров к ее туалетам, которых она за неделю меняла по девять-десять.
– Что ты скажешь о серьгах «Живанши»? Они смотрятся роскошно.
– Тебе они не кажутся великоватыми? – рассеянно спросила Хлоя, занятая своими ресницами.
– Дорогая, для «Саги» не существует такого понятия, и ты должна это знать!
Когда Хлоя надела облегающий красный костюм, Трикси отошла назад, оглядывая свое творение и одергивая юбку Хлои, которая несколько сборила на талии.
– Немножко прибавила, а? – Трикси уже привыкла к колебаниям веса своих звезд. Даже два лишних фунта портили картину – ведь каждый наряд облегал фигуру, как вторая кожа.
– Спасибо, дорогая. Но ты сегодня тоже не Твигги. – Они улыбнулись друг другу; их добродушные подшучивания помогали сохранять бодрость даже в семь утра.
По пути на площадку номер два Хлоя столкнулась с Пандорой. На ней был серый фланелевый костюм от Тьерри Маглера, накладные плечи которого были настолько огромны, что Пандора напоминала футболиста. Ее рыжий парик был стилизован под мальчика-пажа, по моде сороковых годов, на губы наложен сиреневый блеск, на веках – золотистые тени. Пандора выглядела стильно и шикарно.
– Привет! Как тебе понравилась вчерашняя серия? – Пандора была приветлива и дружелюбна со всеми.
Она была не бог весть какая актриса, но работала она мягко и профессионально и знала, что ей просто повезло отхватить роль в таком популярном сериале, получая по двадцать пять тысяч за серию.
– Мне кажется, твоя сцена в суде была блестящей, действительно блестящей. – Хлоя, если кого-то хвалила, то всегда искренне.
– Спасибо, дорогая, эта сцена действительно хорошо написана. А что скажешь о ней? – Пандора жестом указала па Сисси, которая уже восседала в своем режиссерском кресле, с бумажной салфеткой, прикрывавшей ее бирюзовое платье, закуривая первую из традиционного множества сигарет, которые она выкуривала за день, извергая потоки брани на всех, кто попадался на глаза. – Будь осторожна, кое-кто встал сегодня не с той ноги, – предупредила Пандора.
– Что еще нового? – рассмеялась Хлоя.
Сэм стоял на площадке, потягивая кофе и болтая со съемочной бригадой. Он держался со всеми просто, стараясь быть как можно более общительным, шутил, словно извиняясь за стервозность своей жены. Ребята из съемочной группы сочувствовали ему. Макси, один из них, однажды сказал Хлое:
– Немудрено, что он педик. С такой коровой-женой я бы тоже предпочел мальчиков.
Как и все остальные, Хлоя презирала Сисси и обожала Сэма. Она чмокнула его в густо нагримированную щеку, отметив с тревогой, что за последние дни она несколько усохла.
Сэм выглядел неважно. Его всегда роскошные коричневатые усы смотрелись неухоженными и куцыми. Густой коричневый накладной хохол, который он всегда носил, выглядел странно, как будто Сэма обкорнали. Может быть, впечатление, что Сэм нездоров, создавалось из-за того, что он был в пижаме и халате и загримирован под больного. Снимали сцену, в которой Сэм-Стив лежал в коме в больнице, а три его жены, одна настоящая и две бывшие, стояли вокруг постели, молясь за его выздоровление.
– Твой кофе, дорогая.
– Привет, Ванесса. – Хлоя улыбнулась своей новой ассистентке.
Поскольку, став звездой, уже трудно было работать лишь с одним секретарем, Хлоя начала присматривать кого-нибудь на должность личного помощника, который бы занялся разборкой сотен приглашений на интервью и личные встречи, огромной зрительской почтой и чтением сценариев, шедших теперь к ней потоком.
Ванессу Вандербилт уже изрядно утомил ее бизнес с драгоценностями. Прекрасные вещицы по той цене, которую она могла позволить себе заплатить, сегодня стали недоступны, и Ванесса начала подыскивать что-нибудь более подходящее для жизни. Однажды, когда Хлоя летела из Лондона, где она навещала Аннабель, они с Ванессой оказались рядом в самолете. Хлоя сказала Ванессе комплимент, отметив ее золотые с изумрудами браслеты, а Ванесса ответила, что они продаются. Удивленная и взволнованная, Хлоя, вопреки запретам своего менеджера, выписала чек на двенадцать тысяч долларов и защелкнула на запястьях любимые украшения Эмералд. Женщины отметили сделку шампанским и после третьего бокала пустились в откровения. Они обнаружили, что у них много общего.
Они смеялись, рассказывали друг другу интимные подробности своей жизни и чувствовали себя родственными душами. Самолет еще не приземлился, а Ванесса уже приняла предложение попробовать себя в роли личного помощника Хлои на три месяца. Пока сделка была удачной. Хлоя и Ванесса понимали друг друга с полуслова к великой зависти Сисси, которая не выносила прекрасных деловых отношений вокруг себя, особенно если партнеры были женщинами. Ей не удавалось удержать ни помощников, ни домашнюю прислугу дольше нескольких месяцев.
– О'кей, давайте попробуем порепетировать, – пригласил всех Нед, первый ассистент режиссера.
Четверо актеров прошли на съемочную площадку. Сэм скинул халат и с удовольствием улегся в постель. Слава Богу, ему в этой сцене нечего было делать – только стонать. Он чувствовал, что сумеет передать это довольно реалистично. Прошлая ночь была кошмарной. Сисси была в отвратительном настроении. Ее зависть к Хлое подогревалась постоянно, стоило ей открыть журнал или колонку сплетен в газете. Прошлой ночью ее охватила ярость после заметки Арми Арчерда:
«Карьера Хлои Кэррьер набирает силу. Самая популярная телезвезда собирается ставить и играть главную роль в своем мини-сериале «Экстаз» в сотрудничестве с «Хаммерсмит Продакшнз». Съемки начнутся в Лондоне и Мадриде, когда у Хлои Кэррьер будет перерыв в съемках «Саги».
– Будь она проклята! – Сэму едва удалось увернуться.
Сисси с такой силой швырнула газету через всю комнату, что даже тропические рыбки, лениво плавающие в своем пятитысячедолларовом аквариуме, со вкусом вмонтированном в полированный гранит над настоящим дровяным камином, торопливо спрятались за нарисованными скалами.
– К черту эту суку! Почему, ну почему именно она ставит свои собственные чертовы мини-серии? Что случилось с моим агентом? – неистовствовала Сисси, наливая в стакан щедрую порцию водки «Смирнофф».
Сэм лежал на рыжеватой кожаной софе, пытался смотреть видеофильм с Джоном Уэйном и чувствовал себя слабым и больным.
А сейчас он лежал в больничной постели на съемочной площадке номер два, чувствуя себя еще хуже. В перерыве съемки три женщины, стоявшие вокруг него, без умолку обсуждали сегодняшнюю заметку в колонке Арми Арчерда о фильме: «Америка: ранние годы». Автор распинался о прелестях нового сериала, который пойдет в лучшее эфирное время, и о том оживлении, которое внесло в телеиндустрию появление Берта Хогарта в качестве режиссера этого сериала.
– Я слышала, он заинтересовался Эмералд Барримор, хочет пригласить ее на роль Эвелин, – сказала Пандора, терпеливо ожидая, пока Тео закончит уже в сотый раз расчесывать ее рыжий парик.
– Неужели? – усмехнулась Сисси, поднося к губам мундштук с сигаретой. Ее загорелые птичьи ручки увенчивались алыми коготками, которые как нельзя лучше сочетались с линией ее тонких губ. – Неужели они рассчитывают, что им удастся вытащить ее из постели или оторвать от бутылки на время, достаточное для съемки? – Сисси зловеще рассмеялась.
Пандора и Хлоя проигнорировали эту реплику, но Сэму удалось выдавить слабую улыбку. Он что-то неважно себя чувствовал. Надо найти время на медосмотр.
– Ну-ну, дорогая, – обратился он к жене. – Ты же знаешь, что у Эмералд была целая серия неудач. Будем надеяться, она получит роль. Она отличная девчонка. Ей нужна эта роль.
«Хм, – прикинула тут же Сисси, – если Эмералд действительно получит роль, это даже к лучшему. Эмералд могла бы вышибить эту британскую сучку с первых страниц и обложек журналов».
Успех Хлои день ото дня все больше раздражал Сисси. Это уже было подобно наваждению. Наваждению ненависти. Лишь один человек на свете ненавидел Хлою еще сильнее.
Кэлвин лежал на грубой серой простыне, стараясь не вслушиваться в омерзительный разговор своих сокамерников. Они, как всегда, говорили о сексе. Других тем просто не существовало. Случалось, правда, речь заходила о бейсболе или футболе, иногда новый сокамерник вызывал мимолетный интерес, но, в основном, все заключенные были озабочены лишь одним: сексом.
Сейчас они увлеченно обсуждали интимные подробности последнего номера «Пентхауза». На картинке была изображена женщина, ноги ее широко раздвинуты, и взгляду открывалось зрелище, доступное обычно лишь гинекологу. Мужчины были уже на взводе. Кэлвин знал, что последует дальше. За три года он изучил это слишком хорошо. Они будут заниматься сексом друг с другом, причем один будет притворяться женщиной из «Пентхауза». Иногда они проделывали это и с Кэлвином, даже если он сопротивлялся. Он уже прошел через все это. В первый же день, как появился в тюрьме, испытал на себе местные обычаи. Периодически это повторялось. Кэлвин не отличался красотой, но он был, безусловно, молод, у него были светлая кожа и крепкое тело. Все остальные прелести и достоинства дорисовывала уже фантазия покушавшихся на него.
Тюрьма напоминала своеобразный котел, в котором бурлили подавленные сексуальные желания на девяносто процентов здоровых, сильных мужчин, чьим единственным занятием на какое-то время стали фантазии на тему секса.
Кэлвин попытался притвориться спящим, но это не помогло. К нему подошел Колински, здоровый двадцатитрехлетний поляк с темными волосами, гнилыми зубами и огромным членом.
– Вставай, Кэлвин, старина. Пора хорошо провести время со старым другом.
Кэлвин знал, что, если станет сопротивляться, попросту будет избит. Охрана смотрела на это сквозь пальцы. Иногда они первыми «пробовали» новеньких симпатичных «девственников». Поддавшись атаке Колински, Кэлвин просто отключился, и единственное, что жило в его сознании, была ненависть к Хлое Кэррьер, которая была виновата в том, что с ним произошло, и еще мысль о том, что ему оставалось лишь пятнадцать месяцев до избавления от этого кошмара.
