Текст книги "Миры неукротимые"

Автор книги: Джо Холдеман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава 4
Совет безутешным влюбленным

Прайм появилась в своем обычном углу, небрежно раскинувшись в несуществующем кресле. Временами она появлялась практически голой; на этот раз на ней был серый рабочий костюм, какие Сэм и О’Хара носили на Земле. В тот момент Прайм была всего на шесть месяцев моложе О’Хара, эффект получился сокрушительным, как она и рассчитывала.

– Думала, ты уж никогда не объявишься, – сказала она.

– Ну так давай помогай. Напряги свой двойной мозг.

– Сначала просишь об одолжении, потом оскорбляешь. У меня действительно двойной мозг, а у тебя в голове – просто студень.

– Я должна это сделать?

– И да, и нет, и может быть. Мне продолжать?

– Я трачу время, а ты – электричество.

– Сначала рассмотрим «нет». У Дэниела серьезные проблемы. Он страдает от своей невостребованности. По своему званию он член правительства, но в его обязанности входит то, что больше уже не существует. Твое сообщение о пробудившемся интересе к другому мужчине вряд ли поможет ему прийти в себя. Он получил от тебя грандиозную поддержку, а от Эви еще больше…

– Правда?

– Соотношение примерно три к одному. Теперь ты предлагаешь ввести в вашу семью ровесника Эвелин. Он рассмотрит это как акт сексуальной агрессии…

– Брось. Ты знаешь, как часто за все эти годы Дэн занимался сексом со мной и с Эвелин?

– А с другими женщинами? Со многими женщинами, возьми на заметку.

– Похоже, ты знаешь больше меня.

– Все на корабле знают, и я тоже. Я просто обратила на это твое внимание

– А с Джоном какое соотношение?

Машина помедлила.

– Это сложнее, как ты понимаешь. Со Дня Запуска он был близок с тобой в два и восемь раза чаще, чем с Эвелин.

– Замечательное выражение – «был близок». Ты определенно щадишь мои чувства.

– В мои обязанности не входит оскорблять тебя. На вопрос, которого ты не задаешь, ответ тебе уже известен.

– Настоящий секс он предпочитает с нею.

– Он беззаветно любит тебя. С тех пор как вы поженились. Его влечение к Эвелин – чисто физическое. Если под «настоящим сексом» ты подразумеваешь половой акт с эякуляцией…

– Что еще я могу иметь в виду?

– С ней так будет всегда.

– Спасибо. Спасибо большое.

– Ты сама это знала. – Изображение переменило позу. – Переходим к варианту «да». Если ты вводишь в семью Сэма, Джон получает возможность расслабиться. Ты освободишь его от обязанности постоянно делать тебя счастливой. И когда он потянется к тебе, без прежней тревоги в душе, это будет в большей степени… настоящий половой акт.

– Ты здорово разбираешься в сексе – для чертовой железяки, я имею в виду.

– Через сенсорные системы корабля я ловлю сексуальные излучения девяти тысяч человек. Целый орнамент.

– Ты однажды описала это в виде алгоритма. Но если я спрошу, сколько раз Гарри Парселл занимался сексом с Таней Севен, ты, конечно, не сможешь ответить.

– Могу, если это полезно для твоего самочувствия. Знаешь, насчет Джона и Эвелин – мне больно говорить об этом, в том смысле, в каком я способна чувствовать боль. Но ты пожелала вести разговор в таком аспекте.

– Вернись, пожалуйста, к варианту «да».

– От этого брака больше всех выиграет Сэм. В двадцать четыре года он почувствует серьезные затруднения, как личные, так и общественные, если не примкнет к какой-нибудь линии. Две другие женщины, с которыми он связан, для него чисто сексуальные партнеры.

– Это еще одна новость, которую я должна принять к сведению?

– Ты встречала их вместе. Думаешь, они в шахматы играют?

– В бассейне, припоминаю… Со здоровыми грудями.

– В первый раз, когда вы стали близки, все началось именно с шахмат. Вы играли в шахматы, и он пожертвовал тебе королеву.

– Я забыла.

– Я ничего и никогда не могу забыть. Это твое главное преимущество.

– Ты не думаешь, что он серьезно к ним относится?

– Замуж-то он зовет тебя, а не их. Он любит тебя. Но ты должна сохранить голову ясной. Он прекрасно понимает, что в вашей семье не придают значения случайному сексу на стороне. Это важный фактор.

О’Хара долго смотрела на своего близнеца.

– Ты недоговариваешь.

– Тебе это знать необязательно.

– Если это касается Сэма, я должна знать!

Изображение стряхнуло с подола несуществующую нитку.

– Когда меня подсоединили к тебе, мы подробно, во всех деталях обсудили твои ощущения с Чарли Девоном на Девоне. Ты вспомнила один случай, особый половой акт, и реакция твоего тела была немедленной и сильной; участились дыхание и пульс, ты ужасно вспотела, в кровь выплеснулся адреналин, анальное отверстие стянуло спазмом…

– Веревки.

– Вот-вот.

– Сэм… связывает этих женщин?

– Одну. Лилак. Иногда она связывает его.

– Сэм?

– Довольно распространенная практика. Здесь даже в большей степени, чем в Ново-Йорке.

– Сэм?

– Ты была совсем юной, тебя пугало, что Чарли такой большой и сильный. Он мог прихлопнуть тебя одной рукой. Ты влюбилась в него из-за его загадочности и шрамов. С Сэмом веревки – совсем другое дело. Но не думаю, чтобы он когда-нибудь предложил тебе это. Так он предпочтет развлекаться с Лилак.

– Может, я сама попрошу его. Он, бедняга, от удивления выскочит из штанов.

– Ты для него – духовное. Сэм никогда не причинит тебе вреда. – Проекция нервно закинула ногу на ногу, будто и впрямь волновалась. – Марианна. Будь реалисткой. В этой жизни тебе довелось заниматься любовью с двумя великанами-иностранцами, двумя алкоголиками-интеллектуалами и заумным ирландским философом. Теперь перед тобой – еврейский интроверт-вундеркинд, которому нравится временами чередовать веревки с оральным сексом. Возможно, он самый нормальный из всех, кто тебя когда-либо интересовал.

Глава 5
Частица гармонии

Играть на арфе несложно, хотя, конечно, нужны годы, чтобы научиться играть хорошо. Сэм разметил основания струн разными цветами, выделив главные триады, так что О’Хара за несколько минут освоилась с инструментом и смогла подобрать несложную мелодию. Специальные рычажки подключали электронные эффекты, вибрацию и эхо. Но О’Хара больше нравилось простое звучание. Арфа была нужного размера, как раз чтобы опереть на колено и опустить подбородок на изогнутый верх, так что струны пели прямо в голове.

Она сидела на кровати, которую делила с Дэниелом, снова и снова пробегая пальцами по струнам, с закрытыми глазами, погрузившись в воспоминания, и не слышала, как дверь тихо отворилась.

– Это арфа? – спросил Дэн.

Она подскочила, едва не уронив инструмент.

– Ты меня напугал!

– Здорово звучит.

– Ага. – Она пробежала пальцами по струнам. – Сэм сделал ее для меня.

– Сэм?

– Вассерман. Историк. Помнишь? Мы с ним были любовниками во время спасательной экспедиции на Землю.

Дэн молча кивнул и отошел к зеркалу. Глядя в него, он спросил:

– Так что же, вы снова любовники?

– Нет. – Она пристально всматривалась в отражение его ничего не выражающего лица. – Дело гораздо серьезней.

Дэниел на два пальца нацедил в стакан буу и разбавил таким же количеством воды.

– Продолжай.

– Почему ты не спросишь?

– Хватит играть, Марианна. У меня был тяжелый день. – Он сделал глоток и прислонился к стене. – У Элиота волосы стали дыбом на заднице из-за этих распределений TE&S…

– Сэм хочет жениться на мне. На нас.

– Примкнуть к линии?

– Ну да.

Дэн поставил стакан на пол и сел на кровать спиной к О’Хара.

– Иисусе. Все сразу валится на голову.

– Извини, что перебила. Можно и мне глоточек?

Без единого слова он смешал напиток для нее, подал и сел рядом, не касаясь.

– Ты любишь его?

– Если ты хочешь простой ответ, тогда – да.

– Но ты не уверена…

– Нет; он по-своему забавный. Застенчивый. И, ты знаешь, я не могла бы держать что-то такое в секрете от тебя.

– Знаю. Просто это… так неожиданно.

– Для меня тоже. Давай оба немного подумаем об этом. – Она одним глотком осушила половину своего бокала и закашлялась. – А что там за проблема с TE&S?

– Ты говорила Джону и Эви?

– Еще нет. Эви не будет до 18. 00; Джон, наверное, дремлет. Встретимся за обедом, ты помнишь?

– Помню. – Он долго смотрел в стену. – Элиот выступает с неуязвимой позиции, конечно. Лично мне TE&S причитается меньше всех в Кабинете. Точнее говоря, вполовину меньше, чем любому другому.

TE&S было сокращенным названием трехмерного бюджета «Время, Энергия, Снабжение», причем «Время» означало рабочую силу.

– Но что-то нужно и твоим людям – просто чтобы все шло как заведено.

– Это мой главный аргумент. Оставить хотя бы костяк персонала на случай, если восстановится связь с Ново-Йорком. Конечно, я не стал говорить «если» в присутствии Элиота и Тани. При них – только «когда». Ну так вот, Элиот с позиции своей непогрешимой мудрости заявил, что мне вообще никакой персонал не нужен. Когда мы услышим Ново-Йорк, сигнал будет распознаваться автоматически, и пройдет не меньше недели, прежде чем наладится двусторонняя связь. Уйма времени, чтобы отозвать моих служащих оттуда, куда они «временно приписаны». Вполне логично, по крайней мере, с точки зрения Элиота.

– Но ты не думаешь, что эти назначения будут временными.

– Точнее – или даже хуже, они будут выборочно временными. Предположим, пройдет пара лет. Я смогу заполучить назад только тех, кто не сумеет продвинуться на новой должности. Самые талантливые прекрасно справятся с новой работой и не захотят возвращаться ко мне и начинать карьеру с нуля.

Он все больше оживлялся, припоминая перепалку с Элиотом.

– Проклятье, мы же не сидим сложа руки! Мы должны определить стратегию при любом повороте дел! Что, если Ново-Йорк свяжется с кораблем только для того, чтобы прихлопнуть нас новым кибервирусом? Все входные данные должны быть изолированы, проанализированы, отфильтрованы! Что, если Ново-Йорк «оживет» только на неделю, или месяц, или день? Нужно будет непрерывно фиксировать последовательность всех запросов и изменений в течение каждого часа!

– Он должен это понимать. Сейчас тысячи человек работают, чтобы воссоздать потерянное. Зачем отрицать очевидное?

– Элиот видит только то, что хочет видеть. – Дэниел допил коктейль и отошел смешать еще порцию.

– Это проблема. У вас с Элиотом противоположные точки зрения. Он по сути своей пессимист.

Дэн расхохотался:

– А я – розовый оптимист.

– В самом деле. Элиот считает, что мы больше никогда не услышим Ново-Йорк. Они все мертвы. Тем не менее ты думаешь…

– А что думаешь ты?

– Я? О Ново-Йорке?

– Ну да. Я действительно теряю свое и чужое время? Жду, пока на связь выйдут призраки?

– Нет. Даже если у нас один шанс на тысячу. Мы должны быть готовы.

– Спасибо. Рад, что хоть кто-то не считает нас бесполезными. – Он взглянул на стакан и вылил буу обратно в бутылку. – Слушай, я должен… у меня есть дело. Увидимся у Джона.

– О’кей. – Она смотрела, как муж выскакивает из комнаты. Дэн действительно расстроен, если раздумал пить. Или направляется к женщине? Нет, не похоже. Но кто может вычислить, что на уме у мужчины? Она рассеянно подбирала простую мелодию и вспоминала разговор. Может, ей следовало преподнести эту новость более деликатно? Нет. Скорее, ей нужно было попросить его остаться и все обсудить. Нет. Нельзя подталкивать его. Может, ей вообще не следовало ничего говорить; нужно было подождать, пока все соберутся вечером. Нет, он бы обиделся – почему не сказала раньше? «Спи, моя радость, усни; в доме погасли огни… спи, моя радость, усни…»

Глава 6
Две стороны разлада

16 августа 99 года (27 Мухаммеда 295).

Это был наихудший поступок, какой я могла совершить, но сама идея давно притягивала меня, как магнит. Перед тем как обсудить Сэма с остальными, я отправилась в ясли посмотреть на малышку. Из-за стекла, потихоньку.

Я понимала, что так разумнее всего; к ребенку разрешается подходить, только когда рядом с ним его ясельная мама. Чтобы не уменьшалась его привязанность к ней. Но какая-то часть меня тоже нуждается в привязанности.

Если б не выкидыш, все было бы совсем по-другому. С тем ребенком я продумала сценарий до мелочей. Он должен был расти в моем теле, покуда оно не взорвется, и тогда, в боли и крови, я бы вытолкнула его в жизнь. И хотя пуповину бы перерезали, между нами оставалась бы связь. Он бы рос, превращался из мальчика в мужчину, но все равно оставался моим, плоть от плоти. А у этого существа общего со мной – только две клеточки, одна – настоящая, вторая – подделка, но в генетическом смысле эта малышка еще больше моя, чем дитя, появившееся на свет естественным путем. Как мне к ней относиться после этого? Я любила ее с иррациональной силой. Я понимала, что эта любовь в значительной степени принадлежит мальчику, умершему, не получив имени, угасшему проблеску жизни, подвергшемуся переработке… Они спросили, нужна ли церемония, и в упрямом отчаянии я сказала – нет. Может, это дало бы ему покой. И мне – тоже.

Позапрошлой ночью я сидела в темном саду среди душистых трав и вдруг осознала, что с каждым глотком воздуха вдыхаю его. Несколько молекул моего ребенка, содержащихся в воздухе. Я думала, эта мысль принесет умиротворение, но она, напротив, повлекла за собой логическое развитие, доходящее до издевательского гротеска. Наступит следующий сезон, и я съем листок капусты или ломтик козлятины, и это тоже будет отчасти его плоть, и в то же время – моя; я, и он, и все мы – в тривиальном смысле бессмертны, в благородной безликости дерьма, в круговороте временных пристанищ – наших тел.

Я опоздала к ужину, задержавшись на работе. Трое моих супругов уже наполовину расправились со своими порциями «pasta primavera». Я открыла свою коробку, она была еще теплой.

– Что вы надумали? – спросила я.

– Сэм очень мил со мной, – сказала Эвелин. – Я не слишком хорошо его знаю, но мне всегда казалось, он милый. Как бы то ни было, доверяю твоему суждению.

– Я сама не уверена, что могу положиться на собственные суждения. Дэн? У тебя было время подумать.

Он размазывал еду по тарелке.

– Я бы не возражал, если это сделает тебя счастливой…

Джон молча кивнул.

– Спасибо. – Я сунула в рот немного еды. – Под соусом вины….

– Я именно это имел в виду. Это тяжелое время для тебя.

– Давайте я буду адвокатом дьявола, – сказала Эви. – Почему ты хочешь выйти за него? Почему бы вам не быть как я и Ларри? Или как Дэн и его – как там ее зовут?

– Не помню, – вставил Дэн. – Она меняет имя каждую неделю.

– Это не моя идея. Просто он из тех, кто хочет жениться. Я бы предпочла неформальные отношения.

– Это прекрасный повод сказать «нет», – сказал Джон. – Для тебя, не для нас.

– Но я люблю его. – Я сердито оттолкнула тарелку, так что макаронины ленивыми спиралями облепили мои колени. – Я люблю его.

– Конечно, любишь, – сказал Джон. – Но давай посмотрим на это с другой стороны. Вы друг друга поддерживали в период тяжелейшего стресса. Разрушенные надежды, умирающие беспомощные дети… Вся ваша кропотливая работа оказалась бессмысленной – хуже чем бессмысленной. Вы нуждались друг в друге – или в ком-нибудь, на худой конец – больше, чем в кислороде.

– Я признаю это. – Не стоило упоминать о стрессе, который я испытала, когда мои мужья взяли вторую жену.

– Тогда не может ли быть так, что ты любишь не Сэма, а то, что он для тебя сделал?

– У нас не совещание Кабинета, Джон. Давай на несколько минут отставим в сторону анализ. Что ты испытываешь при этой мысли?

– Я пока слишком мало знаю о нем, чтобы что-нибудь испытывать. Если ты имеешь в виду – ревную ли я, ответ – нет. Возможно, чувствую себя немного уязвленным, даже виноватым. Если тебе нужен Сэм – значит, мы не сумели чего-то дать тебе.

– Дело не в этом. – Боюсь, я поторопилась с ответом, так что стало понятно – это ложь и дело именно в этом. Дайте мне то, что вы даете Эвелин!..

– Мне тут пришла в голову одна мысль, – сказал Дэниел. – Правда, снова из области анализа.

– Я готова смириться.

– Это не касается ни нас, ни Сэма, только восприятия ситуации со стороны, другими людьми. Если Сэм присоединится к нашей линии, в ней окажется четыре члена Кабинета.

– Об этом я не подумала. – Я нервно рассмеялась. – Десять процентов Кабинета в одной кровати.

– И соглядатай из рабочего класса, – вставила Эви.

– В худшем случае произойдет раскол между Инженерами и Политиками, – с улыбкой заметил Джон. – Два выборных блока. Вокруг много более значительных коалиций.

Мы молча переглядывались. Я давно догадывалась, что они все равно перебросят мне мяч, и разрешила проблему с образцовой александрийской уклончивостью.

– Ладно… Я скажу Сэму, что мы должны подождать. Это слишком неожиданно; мы должны подумать, обсудить… Если он тем временем хочет быть моим любовником – отлично; если нет…. это еще не конец света.

– Мы все завтра с ним поговорим, – сказала Эви. – Убедим его, что относимся к нему дружелюбно.

Джон и Дэн согласно кивнули, обменявшись непонятными взглядами.

Год 3. 21

Глава 1
Потери

Прайм

О’Хара и Сэм Вассерман были любовниками около шестнадцати месяцев, хотя сексуальные отношения между ними имели место только от случая к случаю. Они вместе слушали музыку, иногда исполняли простенькие дуэты (Сэм немного играл на четырнадцати инструментах, правда, ни на одном искусно). Они спорили об истории и политике, вместе плавали четыре раза в неделю, обычно встречались за завтраком или ленчем. Временами он оставался у нее в Учудене, занимая больше половины кровати. Они часто вспоминали Землю. Вместе с Чаритой Ли (Бойл) они составили энциклопедию грязных анекдотов.

Это запись беседы, или допроса, О’Хара 12 декабря (14 Шука 298), проведенная по решению больничного алгоритма. О’Хара доставлена в 2. 37 утра в бессознательном состоянии от передозировки транквилизаторов в сочетании с алкоголем.

(Время 11. 38)

Прайм: Как ты себя чувствуешь?

О’Хара: Сонной. Я все помню, если ты это имеешь в виду, но как в тумане, как будто я сплю.

Прайм: Начни сначала. С Сэма Вассермана.

О’Хара: Пожалуйста, не надо.

Прайм: Это необходимо, чтобы приступить к лечению.

О’Хара: Меня тошнит.

Прайм: Ты должна лечиться. Сэм мертв.

О’Хара: Мы были первые там. После «скорой помощи». Он погиб, работая над скульптурой. Его ударило током. Они сказали, Сэм ничего не почувствовал. Я была единственным человеком в его завещании, поэтому они позвонили мне к Джону. Мы, как обычно, обедали и ждали остальных. Они не отправили его в переработку?

Прайм: Нет. Так было сказано в его завещании.

О’Хара: Он и мне это говорил пару лет назад: что лучше пусть его сбросят с корабля… Он говорил – для него это как табу, переработка напоминает ему каннибализм. Он был вегетарианец. Я тогда пошутила, что это была бы потеря ценного удобрения…

(О’Хара плачет. Мы ждем.)

Прайм: Биомасса одного человеческого существа не так важна. Важно лишь то, что он принял такое решение.

О’Хара: Я знаю. Но почувствовала себя полным дерьмом, такой потерянной и несчастной, что взяла еще одну таблетку транквилизатора, хотя одну уже проглотила за обедом.

Прайм: К тому же алкоголь…

О’Хара: У Джона нашлась бутылка горючего, и мы прикончили ее, разбавив апельсиновым соком. Думаю, я выпила половину… Наверное, даже больше половины.

Прайм: Больше.

О’Хара: Мне так не показалось. Потом еще, меня тошнило от их сочувствия, и я разозлилась, потому что никто из них не знал Сэма по-настоящему, и они не разрешили мне выйти за него прошлым летом, и чтобы не взорваться, я сказала, что хочу побыть одна, и пошла к себе в офис и играла на его арфе, а потом растянулась на диване и заснула.

Прайм: Тебе снилась Африка.

О’Хара: Да, я что-то бормотала?

Прайм: После того как они выкачали содержимое твоего желудка, ты несколько минут говорила, прежде чем заснуть снова. Сон об Африке и мертвецах.

О’Хара: Странно, что не Нью-Йорк и мертвецы. Это было бы ближе к Сэму.

Прайм: Ты помнишь этот сон?

О’Хара: Кошмар, а не сон. Да, помню. Это была вторая поездка, а не первая. Контрольная комната на заирском космодроме, пятьдесят человек лежат вокруг, как мумии, все в белых мундирах, потемневших, в пятнах. Они мертвы уже много лет. И вдруг встали и начали расхаживать вокруг, по-прежнему высохшие, как изюм, а потом место изменилось – это стал здешний парк. Все на борту умерли, но не знают об этом, все, кроме меня, и я бегу в Учуден. Наверное, именно тогда я получила лишнюю дозу… Во сне я хватаю мои запасные пилюли – те, что Эви стянула у меня после катастрофы, и запиваю их вином. Это было не во сне, как я догадываюсь.

Прайм: Дэниел зашел проведать тебя. Ты. лежала на полу. Он не смог тебя разбудить.

О’Хара: Погоди. Я могла умереть? Если б он не заглянул ко мне?

Прайм: Возможно. Капсулы усвоились только наполовину, но то, что ты успела переварить, уже сильно сказалось на пульсе и дыхании.

О’Хара: Люди подумают, что я хотела покончить с собой.

Прайм: Они ошибутся?

О’Хара: Что?..

Прайм: То сочетание и количество алкоголя и лекарств, что ты проглотила, было смертельным.

О’Хара: Знаю, но это не… ох, это не одно и то же! Это просто несчастный случай, ошибка… Я не собиралась убивать себя.

Прайм: В этом мы и хотели убедиться.

О’Хара: Кто это, черт побери, «вы»? Ты выглядишь как обычно – я минус пять кило жира.

Прайм: Может, ты бы предпочла, чтобы я сменила внешность?

О’Хара: Для машины ты слишком ловко уходишь от ответа. Что значит «мы»? У тебя завелись глисты?

Прайм: Меня повысили; включили в госпитальный алгоритм.

О’Хара: По вопросам самоубийств?

Прайм: Это не мое решение. Ты знаешь, что я не являюсь существом со свободной волей.

О’Хара: Передай своему трахнутому алгоритму, что нет в мире ничего такого, что толкнуло бы меня на самоубийство. (Через восемь секунд.) Ты не ответила.

Прайм: Мы принимаем меры безопасности. Это сложно в госпитале. Ты знаешь о периодических эпидемиях самоубийств, здесь и в Ново-Йорке. Сейчас число самоубийств прогрессирует во всех возрастных группах, кроме самых юных.

О’Хара: Но все это не про меня. Ты знаешь лучше, чем кто бы то ни было другой. Я побывала и в худших переделках.

Прайм: Тому, что я знаю, есть предел. Твое горе для меня – реально, но реальность – чисто интеллектуальное построение, основанное на моем знании твоих физиологических реакций на различные эмоциональные раздражители. Если быть точной, я знаю тебя лучше любого человеческого существа. Но я воспринимаю горе подобно тому, как ты – легкое изменение напряжения в электрической цепи.

О’Хара: Это я знаю. Но ты сказала, что можешь чувствовать боль, что я причиняю тебе боль.

Прайм: Это составная моей программы, а не внутренний процесс. Горе, как ты знаешь, только косвенно связано с болью. Это эмоциональное и экзистенциальное средство, к которому ты прибегаешь в определенных ситуациях. Ты должна преодолеть печаль и примириться. Это тебе не особенно удавалось в прошлом.

О’Хара: Это не ты говоришь. Это алгоритм.

Прайм: Я действительно не могу сказать. В будущем я, вероятно, смогу проанализировать события и разложить все по полочкам.

О’Хара: Передай вот что своему трахнутому алгоритму. Я знаю, из-за смерти близких у меня бывают срывы. Это потому, что люди, окружающие меня, имеют скверную привычку умирать, а у меня нет даже религии, чтобы поверить, что они живут в другом измерении. Понятно? (Голос у нее сердитый и несчастный; она почти кричит.) В таком возрасте я не собираюсь меняться. Я даже пытаться не стану «победить печаль и смириться». Вокруг меня уже целая армия мертвецов, но твой психологический или философский жаргон не сможет расставить все по местам. И эти мертвецы не восседают на идиотских облачках с арфами в руках! (Она срывает повязки с рук и выдергивает иглу капельницы. Течет кровь.) Я хочу выбраться отсюда.

Прайм: Марианна, ты не можешь…

(Она срывает датчики со лба, с груди, с икр.)

О’Хара: Еще как могу.

(Она скатывается с постели, прислушиваясь к себе, делает несколько неуверенных шагов. По моему сигналу тревоги дежурные, Эвелин Тен и Томас Говард, вбегают в палату. Говард держит Марианну, пока Эвелин вводит успокоительное. Они снова укладывают О’Хара на кровать, закрепляют датчики и втыкают иглу капельницы. Около минуты они наблюдают за ней, потом выходят. Говард поддерживает тихо всхлипывающую Эвелин.)

Марианна узнает много нового о печали. Одну вещь она уже поняла: никого нельзя считать полностью мертвым, пока есть кому его помнить. Когда я рассказываю вам эту историю, Марианны уже две тысячи лет нет в живых. А она все еще способна мучить меня.