Текст книги "Только в моих объятиях"
Автор книги: Джо Гудмэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Когда подали сладкий картофель, Мойра попыталась завести разговор по поводу ноябрьской поездки в Денвер, однако Джей Мак не попался на эту удочку. Тогда она предприняла еще одну попытку, с юмором описывая свой утренний поход по магазинам. Джей Мак наслаждался свежим сыром, исправно хихикал над каждой шуткой, но пропускал мимо ушей все намеки насчет возможного путешествия на Запад.
Безуспешные маневры Мойры продолжались почти до конца обеда, так что Мэри предоставилась возможность поговорить о своих делах только за малиновым муссом.
– Я решила уйти от Малых Сих, – звонко и ясно произнесла она.
Однако ей пришлось повторить новость, ибо ни Джей Мак, ни Мойра не смогли осознать ее с первого раза. И хотя решимость Мэри нимало не поколебалась, почему-то во второй раз та же краткая фраза далась ей с большим трудом.
Слушая Мэри, Джей Мак не смотрел на нее. Его взгляд не отрывался от лица жены, ставшего белее снега.
– Ты это серьезно? – спросил он наконец.
– Ты не можешь говорить это всерьез! – не веря своим ушам, вскричала Мойра.
– Я так решила, – твердо ответила Мэри, отодвигая тарелку с муссом.
– То есть ты хочешь вступить в другой орден, – с надеждой в голосе, звучавшем так жалобно, уточнила Мойра.
Непонятливость родителей чуть было не вывела Мэри из равновесия, однако она нашла в себе силы посмотреть матери в глаза и уверенно произнести:
– Нет, мама, я совсем ухожу из монастыря, то есть отказываюсь от данных обетов и пострига.
– О Боже… – Лицо Мойры скривилось, на глазах выступили слезы. Отчаяние сковало ее тело, так что она не смогла даже поднести к глазам лежавшую на коленях салфетку. – О Боже… – убитым голосом повторила она.
Всю жизнь Мэри не могла отделаться от предчувствия, что стычки с отцом являются лишь подготовкой к иным, куда более суровым битвам. И вот теперь стало ясно, что ей потребуются все душевные силы для поединка с матерью.
С подобным сопротивлением она еще не сталкивалась. По крайней мере до сегодняшнего дня.
Джей Мак попытался разрядить атмосферу, отвлекая внимание на себя.
– Может быть, расскажешь, как ты пришла к подобному решению, – предложил он.
Мэри до боли стиснула пальцы. Подбородок ее слегка задрожал, однако черты лица оставались спокойными.
– Это слишком трудно объяснить.
– Еще бы! Если ты утратила веру, – взорвалась Мойра. – Наверняка в этом все и дело! Не сомневаюсь, что одной беседы с епископом Колденом или матерью-настоятельницей будет достаточно, чтобы понять: не ты первая впадаешь в этот грех. Всем слугам Господа рано или поздно приходится пройти через подобное испытание. Но это вовсе не означает, что надо порывать с Церковью.
– Мама, – возразила Мэри несколько более горячо, чем хотела, – я вовсе не утратила веру. Грехи и испытания тут ни при чем. Не всем дано просто покаяться и жить по-старому. Я говорила и с епископом Колденом, и с матерью-настоятельницей – обоим пришлось согласиться, что дело не в утрате веры.
– Но… – не унималась мать.
– Мойра, – резко, со значением, одернул ее Джей Мак, не часто позволявший себе подобный тон в разговоре с женой. – Дай Мэри высказаться.
Мойра почувствовала себя уязвленной. Она вскинула голову и сжала в тонкую линию пухлые губы. Лукавый огонек в ее глазах превратился в испепеляющее пламя.
– Значит, ты защищаешь Мэри Френсис! – обвиняюще воскликнула она. – Еще бы, ведь ты всегда был против ее пострига! А между прочим, твоя обязанность – следить за тем, чтобы дочь выполняла данные обеты, особенно по отношению к Господу!
– Пожалуйста, – мягко вмешалась Мэри, умоляюще переводя взгляд то на отца, то на мать, – хоть вы-то не ссорьтесь между собой из-за меня!
Однако на нее никто не обратил внимания. Стараясь совладать с собой, Джей Мак снял очки и принялся протирать их с чрезвычайным тщанием.
– Во-первых, Мойра, я никого не защищаю. Насколько я понимаю, тут и защищать-то некого. И хотя ты права в том, что я не одобрял намерения Мэри принять постриг, в конце концов мне хватило рассудительности смириться с ее решением. И если теперь случилось нечто, заставившее ее пересмотреть свои намерения, то это наверняка относится исключительно к ее собственным взаимоотношениям с Господом. Неужели ты считаешь, что она не спросила Его совета?
Джей Мак встал из-за стола и надел очки. Не спрашивая разрешения у дам, он направился к столику с напитками и налил всем троим коньяка. Поставив перед Мойрой и Мэри по бокалу, он уселся на свое место, зная, что женщины не откажутся от выпивки.
– Мэри, ты не ошиблась насчет утраты веры? – спросил он.
Мэри задумчиво любовалась янтарной жидкостью, согревая в ладонях бокал.
– Нет, я не ошиблась, – медленно ответила она, покачав головой. – Мое решение связано не с верой в Господа, а с тем, для чего Он меня предназначил в этой жизни. И я искренне верю в Него, но верю также и в то, что Он уготовил мне какую-то иную судьбу.
Мойра с отсутствующим видом смотрела в пространство, избегая встречаться взглядом с мужем и дочерью. Черты ее лица словно окаменели, когда Джей Мак попытался взять ее за руку, она вся напряглась. Это не укрылось от внимания Мэри, усугубив ее и без того плохое настроение. А от сочувствия, светящегося в глазах отца, она едва не расплакалась.
– Мама, я очень долго думала над этим…
– Значит, тебе следовало просто меньше думать и больше молиться.
Джей Мак недоуменно приподнял светлые брови и взглянул на Мойру поверх очков. Еще ни разу в жизни он не видел свою возлюбленную супругу в таком состоянии. Не в ее характере были подобная скрытность или упрямство. Привычка соотносить собственные чаяния с желаниями окружающих никак не вязалась со столь суровым отношением к дочери.
– Мойра, судя по твоим последним словам, ты вообще ни о чем не думаешь.
– Мама, – горячо вмешалась Мэри, – поверь, я молилась! И мне было не так-то легко прийти к подобному решению.
– Не верю, – упрямо качнула головой Мойра.
– Я не виновата в том, что ты не хочешь мне верить, – промолвила Мэри. – Однако это правда, и мне пришлось выдерживать внутреннюю борьбу на протяжении многих лет.
– Лет? – удивился Джей Мак. – Мэри, но ты ведь ни разу никому не намекнула на это.
– Даже своим сестрам? – подозрительно прищурившись, пронзительно глянула на дочь Мойра. – А может быть, ты поделилась с ними и взяла с них клятву молчать?
– Нет, это не так. Я лишь сегодня известила остальных Мэри, отправила каждой по письму. Мне и в голову бы не пришло унижать вас с Джеем Маком, делясь с ними такой важной новостью и утаивая ее от вас. Если кто-то из сестер и мог что-то заподозрить, так это Мегги и Скай – да и то потому лишь, что в последнее время они чаще других бывали дома. Мы долго пробыли вместе, и не исключено, что они заметили какие-то мелочи, которые невольно могли меня выдать.
Мойру это не убедило, но она не произнесла ни слова в ответ.
– Мама, ну что я могла им сказать? – настаивала Мэри. – Да и когда? Ведь окончательное решение созрело лишь теперь, да и то я с большим трудом смогла облечь свои переживания в слова. В основном внутренняя борьба происходила неосознанно. Когда в июле я осталась одна в летней усадьбе, у меня было достаточно времени для молитв и размышлений, и только тогда я смогла сформулировать те вопросы, на которые искала ответы так долго, – Мэри робко протянула к матери руку, но решилась лишь коснуться атласного рукава ее платья. Мойра оставалась неподвижной. Девушка поспешно убрала руку. Ее охватило отчаяние. – Мама, ты хотя бы отчасти можешь понять, о чем я толкую? – Мэри беспомощно посмотрела на отца.
– Это слишком большое потрясение, – тихонько произнес он. – И к тому же такое неожиданное. Должен признаться, я и сам потрясен.
Мэри обреченно кивнула. Оправдались самые худшие ее опасения, отчего на душе стало совсем тошно: рушился весь прежний мир. Единственно незыблемым оставалось отныне лишь ее решение.
– Наверное, мне лучше сегодня не ночевать в этом доме, – вздохнула она.
– Что за чушь! – возмутился отец. – Конечно, ты останешься дома. Ведь это по-прежнему твой дом. Господь свидетель, все тринадцать лет твоя комната содержалась в полном порядке. Она готова принять тебя и сейчас. – Покосившись на Мойру, он нерешительно добавил:
– Как будто кто-то ждал, что ты можешь вернуться в любую минуту.
– Я бы не спешила с подобными выводами, – поднимаясь из-за стола, возразила Мэри. Несмотря на попытки казаться спокойной, ее голос звучал несколько язвительно. – Это скорее свидетельствует о том, что маме было угодно сохранить напоминание о принесенной ею жертве.
– Жертве? – переспросил Джей Мак.
– Какой такой жертве? – Мойра удивленно уставилась на дочь.
– Обо мне, мама, – выпалила Мэри, прежде чем успела прикусить язык. – Я стала твоей жертвой. Ты отдала меня Церкви во искупление собственных грехов.
Джей Мак едва успел перехватить руку Мойры, занесенную для пощечины.
– По-моему, тебе лучше пойти отдохнуть, Мэри. Нынче вечером и так уже было сказано слишком много.
Впервые в жизни у Мэри Френсис Деннехи не нашлось слов, чтобы возразить собственному отцу.
Форт Союза, штат Аризона
Бал был в самом разгаре. Наряды офицерских жен поражали богатством красок: все дамы торопились воспользоваться случаем и продемонстрировать последние новинки, выписанные из модных салонов далекого востока[4]4
Имеются в виду штаты восточного побережья США.
[Закрыть], или хотя бы то, что сумели раздобыть в магазинах Сан-Франциско. Платья из атласа, шелка и тафты выглядели особенно впечатляюще на фоне простых голубых мундиров, в которые были облачены кавалеры. Золотые галуны, белые перчатки, черные полированные сапоги – все, что так радует взор на парадном плацу, здесь воспринималось лишь как блеклая декорация к роскоши дамских туалетов.
Конечно, не у каждого присутствовавшего здесь офицера имелась жена, равно как и многие из дам были незамужними. В толпе то и дело мелькали свежие девичьи лица вчерашних школьниц. Девицы постарше – лет примерно двадцати – все как одна мечтали любым способом поскорее вырваться из захолустья, каковым являлся форт Союза. В основном это были дочери офицеров, капралов и сержантов, и в их танцевальных картах значилось до обидного мало подходящих холостяков: такие личности были нарасхват и им было нелегко поспевать повсюду. Ведь отцы этих девиц бдительно следили своим ревнивым оком за тем, чтобы дочки не скучали на протяжении даже одного танца. Таким образом, на недостаток партнеров не могла пожаловаться даже разменявшая девятый десяток Флоренс Гарднер. Кавалеры наперебой приглашали ее танцевать: отчасти потому, что она придерживалась чрезвычайно свободных нравов и не стеснялась говорить об этом вслух, будучи к тому же приятной собеседницей, а отчасти из почтения к ее сану вдовствующей матери коменданта форта Союза.
Однако даже на этом фоне одна из присутствующих здесь леди была буквально осаждена толпой поклонников. Сам факт ее появления на балу испортил настроение офицерским женам и поверг в отчаяние офицерских дочек. Сложившейся ситуацией искренне развлекалась одна лишь Флоренс Гарднер. Однако об этом она помалкивала.
В облике Анны Лей Гамильтон чувствовался шарм искушенной светской львицы из салонов с Восточного побережья, и в этом с ней не могла соперничать ни одна из местных красавиц – кроме разве что генеральской матери, которой до этого не было дела. Конечно, нельзя сказать, что офицерские жены и дочери не способны были блистать такими же отменными манерами, которые для мисс Гамильтон были столь же естественными, как, к примеру, шелковые перчатки до локтя. Просто тяжелая, а подчас и изнурительная жизнь в заброшенном форту волей-неволей заставляла отказываться от внешней мишуры. Когда речь идет о выживании, мало кому в голову приходят мысли о светском лоске. Здесь гораздо важнее практицизм.
Естественно, Анна Лей Гамильтон и не собиралась застревать надолго в этой Богом забытой дыре – ведь тогда может поблекнуть сияющий ореол, к которому сейчас были прикованы взоры присутствующих на балу гостей. Нет, она возвратится в Сан-Франциско, а потом в Вашингтон в сопровождении своего рано овдовевшего отца. Там она снова станет играть в его доме роль хозяйки, выезжать с ним в оперу, из множества заманчивых приглашений на приемы и пикники выбирать самые престижные. Она снова станет очаровывать конгрессменов, судей и генералов – иногда в гостиных, иногда в столовых, а иногда и в более интимной обстановке, на своей пышной постели.
Услышав чьи-то шаги, Райдер Маккей осторожно потушил в пыли сигарету. Он развернулся и нарочито небрежно прислонился к колесу фургона. Женский силуэт особенно четко вырисовывался на фоне яркого света, лившегося из окон офицерского собрания. Райдер узнал женщину, и в тот же миг его лицо приняло совершенно невозмутимое выражение. Поза, которая могла бы показаться нарочитой, стала вполне естественной.
– Вам что, не хватает кавалеров в зале? – спросил он, небрежно кивнув в сторону освещенных окон. – Уж не собираетесь ли вы заставить меня пройтись с вами в тустепе?
– И остаться с отдавленными ногами? – весело рассмеялась Флоренс Гарднер. – Боюсь, на это у меня не хватит храбрости.
Приближаясь к фургону, она тяжело опиралась на отделанную эбонитом трость и не стала возражать, когда Райдер по собственной инициативе подхватил ее за талию и усадил на край фургона. Для него было в порядке вещей обратить внимание на ее усталость и тут же помочь. Флоренс не смогла удержаться от вздоха, всмотревшись в идеально правильные черты красивого лица Райдера, подчеркнутые неярким светом звезд и отблесками свечей, горящих в бальном зале. Похлопав его по груди резной рукояткой трости, она заметила:
– Будь я лет на сорок помоложе…
– Вы все равно оказались бы достаточно взрослой, чтобы стать моей старшей сестрой, – лукаво улыбнулся Райдер.
– Бессовестный невежа, – воскликнула она польщен-но – в ее устах этот упрек прозвучал скорее как похвала. – Почему ты не танцуешь?
Райдер не ответил. Между этими двумя давно уже не осталось никаких недоговоренностей, и Флоренс Гарднер прекрасно понимала его чувства. Он не был офицером, так что, доведись им поспорить, это стало бы его главным аргументом. Правда, при случае Флоренс могла бы возразить, что он равным образом не являлся и кадровым военным. Он никогда не давал присягу. И хотя предпочитал думать о себе как о разведчике, на самом деле скорее являлся спецагентом, выполнявшим для армии особо деликатные поручения. У него имелись такие же права находиться в этом зале, как и у сенатора из Массачусетса, или старателя с Голландского прииска, или землемера из департамента по землепользованию.
– Пф-ф-ф! – фыркнула Флоренс, не удостоившись ответа. Она стала поправлять густые седые волосы, выбившиеся из-под гребенки, и, лукаво сверкнув выцветшими голубыми глазами, небрежно бросила:
– Я-то надеялась, что тебе хватит отваги пройтись в танце со столичной потаскушкой.
– По-моему, я не расслышал, – пробормотал Райдер.
Флоренс сердито забарабанила тросточкой по стенке фургона, подняв страшный грохот.
– Не ври, ты все отлично слышал. Из нас двоих я имею право жаловаться на старость и на плохой слух, а не ты.
Выпрямившись и опершись локтем о фургон, Райдер задумчиво посмотрел на Флоренс, миниатюрную старушку с бледной кожей и седыми волосами. Казалось, что ее пухлые сочные губы в принципе не могут не улыбаться, однако при случае ей удавалось сжать их самым что ни на есть грозным образом. Правда, как-то в минуту откровения она призналась Райдеру, что повидала на своем веку слишком много, чтобы воспринимать жизнь всерьез. И теперь Райдер даже в самые ужасные моменты ссор и нареканий не мог не различить под сердитой гримасой юный смех, живший у нее в душе и мелькавший во взоре. Иногда, не опасаясь быть замеченной, Флоренс отваживалась лукаво подмигнуть Райдеру. Это было их маленьким секретом.
– Ну? – нетерпеливо повторила она. – Почему ты не… – Флоренс умолкла на полуслове, увидев, как распахнулись и захлопнулись двери бального зала. Через плечо Райдера она разглядела и сам предмет ее допроса. – Райдер, не оборачивайся, но…
– Знаю, – кивнул тот. – Я ее учуял.
Флоренс понимала, что Райдер имеет в виду новомодные парижские духи Анны Лей, и позабавилась над тем, что молодого человека этот запах волнует не больше, чем запах конского навоза. Старушка смеялась от души, до слез.
Райдер вытащил из бокового кармана налобную повязку. Флоренс взяла ее, вытерла глаза и сунула обратно в кулак Райдеру.
– Помоги мне спуститься, Райдер, – попросила генеральская мамаша. – Я возвращаюсь в зал. Для наших пустынных мест три человека – слишком большая толпа. – С безмятежной улыбкой, обращенной к приблизившейся Анне Лей, она позволила Райдеру опустить себя на землю. Затем она кокетливо улыбнулась и велела:
– Веди себя прилично! Не вполне понимая, к кому именно обращены последние слова, Анна обернулась к Райдеру.
– Разве армия не может нанять специальных людей для подобной работы? – поинтересовалась она.
– Может, – ответил он. – Армия наняла меня.
Красавица звонко рассмеялась – мелодично, чарующе. Откуда ей было знать, что этот смех напомнил Райдеру Маккею другой, более сердечный и искренний.
– Я думала, что увижу вас нынче вечером.
– Вот и увидели, – буркнул он, не поднимая головы. Однако такая грубость не обидела, а скорее заинтриговала Анну.
– Мой отец был уверен, что вы явитесь на бал. Ведь праздник устроен в его честь. Если, конечно, вам это известно.
– Известно.
– И вы получили приглашение, правда?
– Получил.
– Так отчего же…
– По личным причинам, – отрезал Райдер, не желая вдаваться в подробности. Ему вовсе не улыбалось объясняться ни с Анной Лей Гамильтон, ни с ее чиновным папашей.
Милые губки Анны Лей сложились в очаровательную гримаску. Это выражение было выработано путем долгих упражнений перед роскошным зеркалом. Пока служанка старательно укладывала прическу из густых золотистых волос, у красавицы было вдоволь времени поупражняться в имитации различных чувств – от меланхолии до безумной ярости. У нее было привлекательное лицо с высоко поднятыми скулами, широким лбом и ясными голубыми глазами, в которых могло светиться как лукавство, так и светская отчужденность. Ухоженная кожа отсвечивала молочной белизной, а появившиеся на переносице веснушки старательно выводились лимонной кислотой и рисовой пудрой. Кроме всех прочих прелестей, Анна была наделена изящной, стройной фигуркой и миниатюрными ножками.
Таким образом, Анна Лей Гамильтон привлекала всеобщее внимание прежде всего потому, что была красивой молодой дамой. И обычно ей хватало ума, чтобы успешно скрывать от окружающих знание этого обстоятельства.
– По-вашему, отказ посетить бал не выглядит оскорбительно? – спросила она.
– Вы же сейчас не на балу.
Анна обворожительно улыбнулась и пожалела, что Райдер не соизволил обернуться, чтобы увидеть эту улыбку. Ей пришлось постараться, чтобы улыбка прозвучала хотя бы в голосе.
– Туше, – пропела красавица. Изящные ее пальчики пробежались по борту фургона, в точности повторяя движения, проделанные Райдером, стоящим по другую сторону повозки. – А чем же вы здесь занимаетесь? – спросила Анна, не в силах долее сдерживать любопытство. – Ведь это обычный фургон, не так ли? С четырьмя колесами и массивным основанием, верно?
– Да, это фургон, – ответил Райдер.
– Один из тех, которые вы будете сопровождать на железнодорожную станцию завтра утром?
Поначалу Райдера ошеломила такая осведомленность – впрочем, Анна могла это где-то подслушать. Ведь даже среди солдат мало кто знал о предстоящей поездке. Однако он не стал ни отрицать очевидного, ни разжигать ее любопытство, ни набрасываться на нее с расспросами.
– Я тоже еду с вами, – заявила она.
При этих словах Райдер наконец обернулся к Анне. Ночь была холодной и ясной. Пустынный пейзаж лишь подчеркивал суровость неподвижного лица Райдера.
– Нет, вы не едете.
При виде такой простодушной уверенности во взгляде Анны Лей вспыхнуло любопытство: она не привыкла получать отказ.
– Папа сказал, что мне можно.
– А я сказал, что нельзя.
– Не думаю, что это будете решать вы. – Светлые брови надменно приподнялись.
– Посмотрим. – Нет, он и теперь не собирался являться на бал. Спор с сенатором можно отложить и до более подходящего момента. – Вы не хотите вернуться в зал?
Анна пожала плечами, при этом пышные полумесяцы ее обнаженных, насколько это позволяли правила приличия, грудей слегка приподнялись. Она заметила, что это привлекло внимание Райдера, но не удержало его ни на секунду.
– Это потому, что вы индеец? – спросила она.
– Простите, не понял, – напрягшись всем телом и с трудом сохраняя учтивый тон, ответил он.
– Вы отказались от приглашения на прием, потому что туда не позвали больше никого из разведчиков, а вы точно такой же апачи, как и они?
– Какое любопытное умозаключение.
Анна Лей не отводила от Райдера выжидающего взгляда. Она смотрела снизу вверх, так как едва доставала ему до плеча, но как раз это и давало дополнительные преимущества: можно было успешно продемонстрировать нежную, стройную шейку.
– Кто вам сказал, что я апачи?
– Но ведь это правда, не так ли? – Анна Лей медленно качнула головкой.
Райдер сомневался, что ей об этом кто-то сказал. Скорее всего она сама додумалась. Посмотрела, как свободно он общается с другими разведчиками, как делит с ними стол в общественной столовой, – и сделала выводы. Которые, кстати, вполне могла подтвердить его внешность: выдубленная солнцем бронзовая кожа, густая копна длинных черных волос, резкие, суровые черты лица. Но, как и многие другие, Анна Лей упустила из виду то, что он на добрых шесть дюймов выше самого высокого индейца и что глаза у него голубые.
Райдер холодно улыбнулся и пронзительно посмотрел Анне в глаза. Та завороженно замерла. И Райдер решился. Грубо схватив за руку сенаторскую дочку, он повлек ее вдоль череды фургонов, прочь от света и музыки в офицерском собрании, в сторону солдатских казарм. Он не повел ее внутрь, а протащил дальше, к задней стене здания. Она и не подумала сопротивляться. Даже когда очутилась в густой тени казармы. Даже когда он резко развернул ее и прижал спиною к грубой саманной стене. Ее легкое дыхание участилось, но лишь чуть-чуть, и то не от страха, а от любопытства.
– Значит, вы ради этого выскочили из зала? – грозно спросил Райдер. – В надежде, что нынче вечером вас будут тискать руки дикаря? – Одним рывком он обнажил ее молочно-белые плечи.
Анна Лей взглянула на свое тело. Даже в бледном свете звезд ее кожа была намного светлее, нежели лежавшие сейчас на ней руки. При виде такого контраста Анна слегка возбудилась.
– Я искала вас, – хрипло шепнула она, – искала с самого начала, если уж быть честной.
Ей вспомнилось, что, когда прибыл кортеж из Вашингтона, Райдер стоял на крыльце офицерского дома, небрежно прислонившись к колонне, подпиравшей козырек. Он привлек ее внимание именно этой ленивой, вальяжной позой. Он не насторожился и не бросился, подобно всем остальным, приветствовать важных гостей – вместо этого лишь поглубже надвинул на глаза шляпу и скрылся за фургонами. Такое пренебрежение не осталось незамеченным и остальными ее спутниками, однако Анну оно не оскорбило, а заинтриговало.
– Вы так не похожи на всех остальных, – сказала она.
Райдера нисколько не смягчило это признание, столь подозрительно легко слетевшее с ее губ. Оно обижало тех обитателей форта, с которыми он дружил. Услышать, что ты не похож на остальных, – еще не значит получить комплимент. Где-то в глубине его горла зародился низкий звук – не то рычание, не то стон. Его руки скользнули по нежной шее Анны Лей. Грубые пальцы задержались в ямке над ключицей. Райдер видел, что Анна с готовностью раскрыла губы, чувствовал ее дыхание.
– Вы уверены в этом? – вкрадчиво спросил он, наклонившись поближе. – Ведь от вас мне нужно то же, чего добиваются все остальные. – С этими словами он впился губами в ее губы.
Анна Лей горячо ответила на его поцелуй. Ее ножка возбужденно заскользила по его бедру. Корсаж платья окончательно сполз с пышных грудей, которые оказались бы полностью оголенными в прозрачном холодном воздухе, если бы к ним не прижималась грубая ткань его куртки. От этих колких прикосновений Анна возбудилась еще больше, ее соски затвердели, и волны чувственного пламени прокатились по всему телу. Она почувствовала, что Райдер задирает ей подол, и поняла, что он возьмет ее прямо здесь, сейчас, стоя под открытым небом, прижав спиной к казарменной стене из сушеного кизяка. Впрочем, не цепляйся Анна что есть сил за его шею и густые черные волосы, она и сама бы с удовольствием подняла подол платья повыше.
И вдруг Райдер прервал поцелуй и поднял голову, отчего Анне стала видна его жестокая улыбка, напоминающая отблеск серебристого света на холодном стальном клинке.
– Я такой же белый, как и вы, мисс Гамильтон, – грубо прошептал он. – А если вам так неймется повесить у себя в будуаре новый скальп, то обратитесь-ка лучше…
– Ублюдок! – выпалила Анна Лей, отвесив ему пощечину.
– И снова вы ошиблись, – насмешливо ответил Райдер. Проигнорировав пощечину, он сделал рукою жест, изображающий вежливое приподнимание шляпы. Это выглядело нелепо, и от Анны не укрылась издевка, мелькнувшая в его взоре.
– А мне сказали, что вы полукровка, – рассеянно пробормотала она ему вслед, так, словно ее обманули – причем не те, кто сплетничал, а сам Райдер. Она принялась поспешно поправлять корсет и то, что некогда было изысканной прической.
– Если вам такое сказали, – убежденно произнес Райдер, – то лишь для того, чтобы вы держались от меня подальше. У здешних дам не принято заигрывать ни с индейцами, ни с полукровками.
– Да что вы говорите? – удивилась Анна Лей. – Неужели эти сучки надеялись придержать вас для себя?
Райдер чуть не расхохотался. Ему и в голову не приходило посмотреть на дело с этой точки зрения – а ведь она оказалась недалека от истины. Почтенные матроны терялись, не зная, радоваться им или пугаться, если вдруг разведчик обращал внимание на их дочек.
– Полагаю, они и сами еще толком не решили, как со мной поступить. Однако дело в том, что я уже помолвлен.
– Помолвлен? – капризно переспросила она.
– С Флоренс Гарднер, – без запинки ответил он.
Райдер невольно вспомнил об этой сцене на следующее утро, в предотъездной суете. Анна Лей Гамильтон буквально остолбенела от его заявления, зато уже через минуту разразилась такой речью, которой позавидовала бы самая отпетая шлюха. Следя за тем, как красавица усаживается верхом с помощью капрала Хардинга, разведчик отметил, что в данную минуту вид у нее более чем скромный. Тем временем Анна уверенной рукой усмирила горячую лошадку, мигом дав ей понять, кто из них двоих главный. Впрочем, Райдер никогда и не сомневался, что Анна окажется хорошей наездницей. Он возражал против ее участия в экспедиции не потому, что думал, будто она плохо сидит верхом и станет для них обузой в пути, – дело было в грозившей им опасности.
Анна Лей сподобилась наградить милой улыбкой всех до единого из шести десятков мужчин, сопровождавших караван, – от самого ничтожного погонщика до командира отряда, старшего лейтенанта Спенсера Мэттьюсона. Эта улыбка, продуманная до мельчайших нюансов, должна была взбодрить солдат, заставить их позабыть про изнурительную жару и вспомнить, как ослепительно выглядела Анна Лей вчера, в роскошном бальном туалете. Райдер Маккей не попал в число осчастливленных. Вместо улыбки его наградили пренебрежительно-заносчивым взором – Анна давала разведчику понять, что, несмотря на жалкую попытку унизить ее вчера вечером, главную битву выиграла она. А ему остается лишь подчиняться ее приказам.
Райдер никак не отреагировал на уничтожающий взгляд Анны – он попросту проигнорировал его. Ему хватало куда более важных забот, кроме мелкой мести Анны Лей. Разведчик по-прежнему не понял и не принял решения ее отца позволить ей ехать вместе с отрядом. Конечно, у сенатора Уоррена Гамильтона имелось тому множество объяснений, однако ни одно из них не удовлетворило Райдера. Ему не было дела до того, что сенатор во что бы то ни стало желал сдержать данное дочери обещание и полагал, что Райдер преувеличивает грозившую каравану опасность, хотя, по понятиям Райдера, наличие даже самой малейшей опасности должно было убедить сенатора не рисковать.
Как только разведчик понял, что спорит впустую, он решил обратиться непосредственно к коменданту форта. Генерал Гарднер выслушал его с пониманием, после чего также попытался переубедить сенатора, но натолкнулся на все то же непробиваемое упрямство. В конце концов у генерала не осталось иного выхода, кроме как приказать разведчику зачислить в отряд Анну Лей.
– Это их личное дело, – добавил он. – И командуешь здесь не ты.
– Я отлично знаю свое место, – возразил Райдер. – Но именно я отвечаю за безопасность экспедиции и не желаю брать девушку с собой. Ей не место среди нас.
Генерал Гарднер лишь вяло отмахнулся. Приказ был отдан, и Райдеру Маккею надлежало его выполнять.
Когда старший лейтенант Мэттьюсон приказал отряду выступать, Райдер постарался выкинуть из головы мысли про Анну Лей и ее могущественного, хотя и совершенно безмозглого папашу. Он сосредоточился на насущных делах. Райдер не имел формального звания, хотя и считался армейским разведчиком. Его услуги ценились довольно высоко, и месячное жалованье было немногим ниже, чем у капитана. В голове у Райдера хранились подробнейшие карты большинства юго-западных территорий. За время многочисленных экспедиций он, будучи отличным охотником, не раз доказывал, что всегда сможет отыскать воду и в пустыне или в горах, найти еду для лошадей, а если надо – и для людей. Однако на сей раз этих услуг от него не потребуют.
Отряд из форта Союза должен был доставить четыре фургона к Юго-Западной железной дороге, к перевалу Колтера. Там их дожидается патруль, охранявший дорогу в течение предыдущего месяца. Отряд Мэттьюсона возьмет на себя охрану дороги, и тогда патруль сможет вернуться в форт, на давно заслуженный отдых. Словом, внешне эта экспедиция ничем не отличалась от обычной смены патрулей. Фургоны нагрузили припасами, которых должно было хватить на целых два месяца – на случай непредвиденных осложнений. Огромные колеса фургонов натужно скрипели, являя собою живое доказательство тому, что солдатский провиант гораздо тяжелее пушечных ядер. В дорожной пыли оставались глубокие колеи. Фургоны были наполнены бочонками со свежей водой, сушеными фруктами, мукой, томатами и молоком. Фасоль, рис и кукуруза хранились в огромных кожаных сумках. Солдаты, которым предстояло сменить своих товарищей на железной дороге, с грустью оглядывались на оставшийся позади форт. Мало кто из них думал об оставленных там женах или невестах. В основном мужчин беспокоили пустые желудки.
