Текст книги "Белокурая гейша"
Автор книги: Джина Бакарр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Дыхание давалось мне с таким трудом, что заболело в груди. Я изо всех сил старалась подавить непристойное желание, охватившее меня в непосредственной близости от священного места, храма, посвященного одной из тридцати трех реинкарнаций Кваннон – покровительницы Киомидзу. Вокруг меня паломники стояли, сидели, отдыхали, молились, бросали монеты на одеяла, на которых располагались просящие милостыню, но я осознавала лишь то, что гайджин ушел, растворился в бамбуковой роще или зарослях вечнозеленых деревьев, росших вокруг храма.
Надув губы, я пнула гальку носком сандалии. На мои молитвы никто не ответит.
Бон. Бон.
Я была настолько поглощена своими мыслями, что удары гонга испугали меня. Боги начинали на меня сердиться. Они испытывали меня, послав мне этого гайджина, искушали меня вожделением к мужчине и давали возможность отведать на вкус чувственную сладость, зарождающуюся в низу моего живота и заставляющую увлажняться мое лоно. Жидкость эта была вязкой, точно внутри меня имелся невидимый фонтан с влагой, переливающейся через край и возбуждающей меня. А что же гайджин? – осмелилась я спросить богов. Наливается ли силой, затвердевая, его пенис, когда он смотрит на меня?
Охватывает ли его столь же алчная страсть?
Заговаривать со мной ему запрещалось законом. Неужели не найдется ни единого человека, который осмелился бы нарушить правила?
Испытывая растущие раздражение и беспокойство, я побрела вдоль холма в сторону водопада Отова, где склонила голову, сложила ладони вместе и стала молиться богу Фудо-Муо-о.
Обладаю ли я знанием эротических техник и сексуальной привлекательностью, необходимыми для того, чтобы быть гейшей? – нетерпеливо вопрошала я божество. Пожалуйста, помоги мне твердо держаться своих убеждений, потому что это моя судьба.
Какой иной выбор мог у меня быть? Всю свою жизнь я жаждала приобрести грациозность и красоту гейши. Каким бы привлекательным ни был гайджин и как бы заманчиво ни было стать частью его мира, я была не способна сойти с выбранного мною пути. Я страстно стремилась удовлетворить свои долгое время подавляемые желания без опасения репрессий со стороны окасан или Марико. Но время, которое я могла бы на это потратить, было непрочно, как мягкое серебристое крыло колибри. Я уже на два года переросла абсолютную красоту шестнадцатого лунного дня, так называют майко в шестнадцатый год ее жизни.
Что же я сделала, чем разгневала богов? Верно, я частенько сетовала на то, что мне приходится сидеть в уголке чайного дома в одиночестве, а не за достойным местом за столом, поглощая холодные рисовые шарики и маринованные кабачки в соевом соусе. И все это в наказание за то, что посмела рассматривать картинки, изображающие прекрасных девушек, которые, изгибаясь всем телом, выставляют напоказ свои половые органы, а красивые мужчины проникают в них своими пенисами. Как же мне было не смотреть? Экстаз, написанный на лицах этих девушек, действовал на меня сильнее любого афродизиака, сильнее даже, чем стимулирующие травы – джиоган, – к которым примешано красновато-желтое растение джио.
Власть моего разума.
Еще больше меня волновала существующая вероятность того, что мой контроль над низменной стороной души не был абсолютным, как я верила изначально. Как могла я преодолеть жаркий призывный ответ своего тела на проявление ко мне внимания со стороны мужчины, подобного гайджину, одного благородного вида которого было достаточно, чтобы заставить меня задыхаться, особенно принимая во внимание то, что я еще не делила ложа ни с одним мужчиной?
Я ощутила покалывание по всему телу, точно смотрела через могущественные врата тории в их изначальном виде: мрачном и диком. Я чувствовала, что молодость моя тает быстрее свечи в красном бумажном фонаре. Стану ли я такой же несчастной, как всеми покинутая старая эксцентричная проститутка? Эти женщины использовали черную краску, чтобы подчеркнуть линию роста волос на голове, красным кармином они подводили свои утончающиеся губы, а на шею и верхнюю часть груди вплоть до сосков наносили густой слой белой пудры, дабы замаскировать морщины. Я скривилась. Тлеющее пламя в низу живота затухло. Еще больше я опасалась остаться наедине с мужчиной, с которым мне предстоит заняться любовью.
Чувствуя нетерпение, я поспешила подняться по склону холма, выстукивая сандалиями беспокойный ритм. Я должна заниматься делом и отбросить прочь желание раскрыть священный лотос своего сердца и свой лунный грот. Вместо этого мне нужно очистить разум и попросить наставлений.
Низко склонив голову и овладев своими эмоциями, я встала перед великим храмом Киомидзу вместе с прочими паломниками. Сандалии я не сняла, так как пол в главной приемной не был устлан чистыми мягкими татами. Затем мои шаги присоединились к шарканью обутых в сандалии ног, ступающих по древнему деревянному покрытию. Некоторые люди преклоняли колена перед длинным двухсотфутовым алтарем божественной Кваннон, в то время как другие присаживались на деревянные скамьи. Мне нравилось приходить сюда поклоняться святыне, потому что с этим местом были связаны одни из самых счастливых воспоминаний детства. Я бывала здесь вместе с отцом. А потом приходила вдвоем с Марико. Храм Киомидзу был сердцем Киото и в каком-то смысле сердцем моей семьи. Проблемы и страхи мои становились менее значительными, когда я приходила сюда и слышала звуки серебристого гонга, чувствовала едкий запах воскуряемых благовоний, колыхающийся во влажном воздухе при каждом дуновении ветерка, отчего в носу у меня щекотало, – настолько живой я не ощущала себя ни в одном другом месте. К тому же в храме Киомидзу я чувствовала свою защищенность.
Я нашла маленькую усыпальницу, к решетке которой были прикреплены священные послания богине Камн-субе-но-Ками, покровительнице влюбленных, и решила здесь помолиться. Следуя традиции, за медную монету я купила у монаха свиток с напечатанной на нем молитвой, свернула его в узкую полоску и, склонив голову, стала умолять богиню послать мне подходящего возлюбленного, который не только отвечал бы моим потребностям в физическом наслаждении, но был бы также близок мне по духу. И заполнил бы собой мое сердце. Сердечной привязанности я жаждала как ничего иного. Для меня секс без любви означал то же самое, что, занимаясь размещением цветов в вазе и вдруг бросив взгляд на свои пальцы, обнаружить на коже упрямое стойкое пятно, оставленное цветами.
Орудуя большим пальцем и мизинцем правой руки, я привязала к решетке усыпальницы свою бумажку с молитвой, изгибая ее так и этак, вверх и вниз вокруг железного прута. Я действовала очень осторожно, так как если задействовать в процессе завязывания узла какие-нибудь другие пальцы или если они коснутся свитка, то чары будут разрушены, и богиня останется глуха к моей молитве. Я проделала все без ошибок, но все же была очень удивлена, когда услышала женский голос, призывающий меня:
– Двое мужчин, следующих за тобой по пятам, начинают терять терпение оттого, что ты так задержалась в храме.
Голос говорящей был хриплый и прерывистый, будто, беседуя со мной, она одновременно делала себе между ног Харигата, отчего лоно ее увлажнялось и разгорячалось.
– Что вы такое говорите? – ответила я, не поворачивая головы, хотя краешком глаза уже успела заметить женщину в яркой кроваво-красной юбке-брюках, поверх которой у нее было надето прозрачное газовое кимоно белого цвета с изображением цветков глицинии.
Я развернулась, и в глаза мне тут же бросились квадратные рукава кимоно женщины и остроконечный воротник в красных и белых складках. Нижняя часть ее одеяния изящно свисала до самого пола, производя ошеломляющее воздействие и напоминая соблазнительный лисий хвост. Если верить Марико, лисица являлась коварным существом, но костюм женщины – или то и в самом деле была переодетая лиса? – перекликался по стилю с нарядами древнего императорского двора. Ее обольстительный вид позволил мне предположить, что она является высшей жрицей храма.
Я стала внимательно изучать ее навевающий воспоминания внешний вид. Брови женщины были сбриты и заменены двумя черными точками, нарисованными высоко на лбу, а губы настолько красны, что блестели. Волосы ее, собранные на затылке, были стянуты золочеными обручами, обернуты мягкой белой бумагой и спускались вниз по спине. Макушка женщины была украшена, точно короной, цветками камелии, а также золотыми и серебряными шпильками.
– Полагаю, ты не знаешь, кем являются эти мужчины? – спросила жрица. Голос у нее был жеманный, показывающий, что ей самой ответ известен.
– Нет, – отозвалась я, качая головой, хотя и подозревала, что женщина говорит о тех двоих мужчинах, что преследовали меня ранее. Мне так и не удалось ускользнуть от них. Ошибалась ли я, не испытывая перед ними страха?
– Тогда я тебе скажу. – Жрица вытянула руку вверх ладонью.
Из своей шелковой сумочки я вынула две медные монеты и положила их на ее ладонь.
– Пожалуйста, ответьте, кто же они?
– Я видела их в храме Киомидзу прежде, – продолжила жрица с глубоким вздохом, не ускользнувшим от моего внимания, – в обществе их прекрасного господина.
– Их господина? – удивленно повторила я. Значит, они вовсе не были в подчинении у окасан.
– Да, они состоят на службе у барона Тонды-сама, – пояснила женщина, и на лице ее, покрытом толстым слоем белой краски, расцвела улыбка.
Я же не могла отвести взгляда от ее темных бегающих глаз, в которых плясал дьявольский огонь и которые оказывали на меня магическое воздействие. Молодая жрица тряхнула колокольчик, прикрепленный к ее изящному бедру и видимый через ее прозрачную юбку-брюки.
– Барон Тонда-сама? – эхом отозвалась я. Имя это ничего мне не говорило, а вот моя собеседница, похоже, хорошо знала этого человека.
– Да, барон является самым искушенным и состоятельным человеком, который к тому же имеет могущественных друзей. Любовь этого мужчины к усладам, даруемым женской плотью, не может быть превзойдена никем в Киото, – она отбросила с моего лица капюшон, прежде чем я сумела остановить ее, – поэтому я не удивлена, что ты такая красивая.
Я натянула капюшон обратно на голову.
– Склоняю голову в знак уважения перед вашими словами, досточтимая жрица, но я всего лишь служанка.
– Ты лжешь мне, красавица. Твой голос, манера держаться, кимоно – все свидетельствует об обратном. – Помолчав немного, женщина добавила: – Должна предупредить тебя, что сексуальный аппетит барона Тонды-сама не так-то легко утолить.
Я была заинтригована, но все же относилась к женщине с опаской.
– Что вы хотите сказать?
Жрица принялась танцевать, двигаясь вокруг меня по кругу, помахивая веером и встряхивая свой колокольчик.
– Доводилось ли тебе видеть бледные и не имеющие запаха лепестки цветов сакуры?
– Люди забывают себя, любуясь красотой их розовых цветов каждую весну, – отозвалась я.
– Красота эта мимолетна, а лепестки быстро осыпаются на землю, – сказала женщина, будто декламируя поэму. – Один невзрачный розовый лепесток вишневого цветка совершенно ничем не примечателен.
– Какое отношение это имеет к барону?
– Ах, ряды вишневых деревьев, цветущих вдоль берегов рек, крепостных рвов и плотин являют собой зрелище, радующее душу мужчины и ободряющее его дух. – Поколебавшись мгновение, она продолжила: – А также возбуждающее его желания и сексуальные потребности, от которых член его становится очень твердым.
Она процедила слова сквозь зубы, затем провела языком по губам.
– Вы хотите сказать, что барону Тонде-сама требуется более одного цветка, чтобы удовлетворить его эротические потребности?
Улыбнувшись, она кивнула:
– Если барон Тонда-сама вдруг захочет еще одну женщину, помимо тебя, на своем футоне, я почту за величайшую честь присоединиться к вам.
Я почувствовала озноб, но в то же время и покраснела. Кем же в действительности являлась эта женщина со столь непристойными мыслями?
– Я пришла сюда не затем, чтобы отбирать женщин для чувственных удовольствий этого барона Тонды-сама.
– Невинное дитя, аромат любви преследует тебя повсюду, куда бы ты ни отправилась, такой сильный и привлекательный. Ты не можешь убежать от своего предназначения.
– Предназначения? Я пришла сюда, чтобы просить богов помочь мне найти господина своего сердца…
Жрица захихикала, прикрывая рот раскрытым веером:
– Ты, конечно, можешь просить богов помочь тебе найти такого мужчину, если хочешь, но молитва твоя столь же бесполезна, что и меч старого человека… или его пенис. У него нет ни желания, ни силы что-нибудь с ним сделать.
– Я вам не верю. Говорят ведь, что боги могут читать в сердце девушки.
Женщина стала обмахиваться веером, и от движения воздуха у щек ее колыхнулись пряди волос.
– Женщина есть не что иное, как тень, повсюду следующая за мужчиной, неразделимо привязанная к нему эмоцией, которую она называет любовью.
– Вы ошибаетесь, о жрица. Мужчина, который станет моим избранником, раскроет не только скрытый бутон моего удовольствия, но и мое сердце. – Губы мои тронула лукавая усмешка. – Хотя я и нахожу мужской пенис очень привлекательным зрелищем.
Мы взирали друг на друга в молчании, погруженные каждая в свои мысли. Только мне было не по себе. Эта женщина пугала меня. Я понимала, что должна покинуть храм и вернуться в чайный дом. Исполнение долга очень важно, но и о любви забывать не стоит, и этот лучик надежды маячил передо мной. Я жаждала представить себе образ мужчины, которого полюблю впервые и на всю жизнь, а не поддамся на зов плоти, как предлагала мне сделать жрица.
Издав тихий вздох, я повернула голову, ища глазами выход. Жрица продолжала танцевать вокруг меня, махая своим широким веером, украшенным тяжелыми красными и золотыми шнурами. Такой аксессуар мог принадлежать лишь людям ее ранга.
– Боги сказали, что женщина представляет собой ангела снаружи и демона внутри, – молвила она.
– Я не знаю богов так хорошо, как вы, о жрица, – ответила я, склоняя голову, не желая разгневать ни свою собеседницу, ни богов, которым она служит, – но очень скоро мне предстоит надеть широкий белый парчовый воротник гейши. – Поколебавшись, я все же гордо добавила: – Я стану ублажать мужчину своим искусством… и заставлю его влюбиться в меня.
– Глупое дитя, я соблазнила сотни мужчин, и вот что тебе скажу – ты являешься всего лишь хранилищем семени мужской похоти. – Она склонилась ниже и прошептала мне на ухо: – А еще хочу дать тебе один совет – если станешь пить мужское семя, смешанное с медом, то кожа твоя приобретет восхитительный оттенок. – Она рассмеялась, заметив шокированное и одновременно озадаченное выражение моего лица. – Идем, – позвала жрица, – и я докажу тебе, что в глазах мужчин все женщины одинаковы.
– Прошу прощения, о жрица, – запротестовала я, – но мне пора идти…
– Еще нет, красавица.
Женщина подвела меня к небольшой печи для воскуривания благовоний. Прежде чем я сумела запротестовать, она насыпала на нее маленькие черные кусочки какого-то вещества в форме листьев и бутонов, сверху разбросала зеленые частички, коричневые и серые. Когда они загорелись, жрица научила меня, как поймать восходящий столб бледно-голубого дыма, правильно склонив над ним голову, и с помощью пальцев направить струйку прямиком себе в нос.
– Думаю, ты не сможешь ответить, какой аромат для тебя предпочтительнее, – сказала женщина, – как не вспомнишь и то, какие сушеные вещества испускают тот самый аромат, околдовавший тебя.
– Да, – призналась я, вдыхая дым, – это правда. – Посмотрев на жрицу, я неуверенно спросила: – Что вы пытаетесь рассказать мне?
– Точно так же происходит и с мужчиной, ублажающим себя в женском обществе. В сердце его не живет любовь, как в душе не отпечатывается образ отдельно взятой женщины. – Она облизала языком палец. – Остается лишь наслаждение от процесса занятия любовью.
– Я вам не верю! – воскликнула я. Сильный аромат благовоний щекотал мои ноздри, раздражал глаза. На щеки мне закапали слезы.
Или таков был эффект, производимый горько-сладкими духами жрицы?
Женщина между тем продолжала:
– Ты и сама это поймешь, когда впервые вступишь в связь с мужчиной. Если не будешь знать, почему он любит тебя, его пенис расскажет тебе…
– Я не хочу вас слушать.
– Если же не будешь знать, почему ты его любишь, пенис расскажет тебе и это тоже. – Она рассмеялась.
Я затрясла головой, отмахиваясь от слов жрицы.
– Любовь, которую я ищу, подобна преследующему меня духу. Я могу почувствовать ее, но никогда не видела.
– Ты никогда не найдешь такой любви, глупое дитя, – прошептала мне на ухо жрица, принимаясь тереться о меня своим телом. Я ахнула, когда она осмелилась положить руку на мои груди, раскрытым веером прикрывая свои действия от любопытных глаз.
Подсматривая в замочную скважину, я видела гейш, которые возлежали вместе, хихикая. Так вот что они делали! Разум мой заинтересовался этой идеей, но сердце отказывалось принимать подобное проявление влечения.
– Когда жаждешь любви, а удовольствия, доставляемые собственными руками, наскучили, – продолжала жрица, – позволь открыть тебе восхитительный мир удовольствий, которые может доставить лишь нежнейшее прикосновение другой женщины. Язык мой станет лизать твой лунный грот, исследуя каждый его изгиб и увлажняя слюной, смешанной с твоим собственным любовным соком…
– Вы говорите странные вещи, о жрица. Я не понимаю вас. – Я осознавала, что должна вырваться из плена ее магических чар. Плотнее запахнув свой черный креповый плащ, я бросилась бежать через главный холл, стуча сандалиями по каменному полу и беспокоя молящихся паломников. Я привлекла внимание двоих мужчин, которые до сих пор держались в тени, а теперь решились действовать.
Мужчин в коричневых кимоно.
И с золотыми цепями, свисающими с талии до самых бедер.
И двумя мечами. Причем мужчины вынули те, что с длинными лезвиями.
На бегу я оглянулась, чтобы посмотреть на мужчин, точно привязанная к их золотым цепям, за которые они меня дергали. В следующее мгновение я споткнулась, будто бы сам мой страх встал преградой у меня на пути, но в действительности то был всего лишь мой длинный плащ, запутавшийся вокруг ног, обутых в сандалии на высокой подошве.
Мои преследователи бегут прямо за мной и через несколько секунд схватят меня.
Была ли жрица права? Неужели они в самом деле пытаются похитить меня?
На улице Шиджо я слышала пересказываемые шепотом истории о молодых девушках, которых похищали и продавали в рабство. Их клали обнаженными на тахту и наносили краску на тело, а затем опаивали, чтобы сделать более восприимчивыми к ласкам мужчин, согласных заплатить за их молодость, а их страсть подогревали с помощью женьшеня, сушеных креветок, фосфорной пудры и кантарид – сушеных жуков. Затем их заставляли заниматься такими извращениями над их телами, что мне становилось страшно, – например, сношаться с жеребцом.
Являлся ли барон Тонда-сама таким мужчиной?
Я запыхалась, сердце мое колотилось в груди, и я тряслась всем телом, пытаясь подняться на ноги, но слишком ослабела, и мне никак не удавалось это сделать. Внезапно в ноздри мне ударил знакомый мускусный аромат, и я повернула голову.
То был гайджин. Я не сумела бы объяснить, откуда узнала, что это именно он, просто поняла.
Посмотрев вверх, я увидела высокого красивого молодого человека в кожаных бриджах и куртке с бахромой. Он улыбался мне. Глаза его были голубыми, такими же голубыми, как небо после сливового дождя. Почему эта мысль пришла мне сейчас в голову? Дождь. Он являлся такой же неотъемлемой частью моего существа, как и желание стать гейшей, и тот день, когда отец привез меня в Чайный дом Оглядывающегося дерева.
Но теперь, когда этот человек произнес: «Кэтлин – Кэтлин Маллори?» – я была безмерно шокирована и в голове моей вдруг возникла мысль, что он и есть мое истинное предназначение. Когда гайджин назвал меня по имени, я вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой, и в дальнем уголке сознания зазвучал голос отца.
Кэтлин Маллори.
Я была настолько поражена, что не могла сдвинуться с места.
Прежде чем я успела остановить его, молодой человек обнял меня и помог подняться. От прикосновения его сильных рук во мне – где-то в низу живота – родилось очень странное ощущение, подогревающее мою страсть, воспламеняющее эмоции, заставляющее испытывать возбуждение. Мне хотелось засыпать его вопросами, меня влекло к нему. Этот человек будто бы являлся моим защитником, хотя новый поворот событий лишил меня здравого смысла.
– Благодарю вас, – пробормотала я по-японски, низко склоняя голову. Кэтлин Маллори, сказал он. Но откуда он узнал? Откуда?
Оставаться здесь дольше было слишком опасно. Что, если этот человек – очередная уловка богов, призванная завлечь меня в бесконечный мир иллюзий, двойственности и, что особенно сильно меня пугало, страсти? Гайджин видит мою истинную суть через маскировку, и если он является врагом моего отца, то может сделать со мной все, что пожелает.
Даже убить.
– Я знаю, что вы понимаете меня, мисс Маллори, – продолжал он, нимало не смущенный моим нежеланием смотреть на него. – Я собираюсь забрать вас отсюда до того, как этим двоим с мечами вздумается отрубить мне голову…
– Пожалуйста, вы должны оставить меня.
Я тут же пожалела о своей вспышке эмоций. Зачем мне понадобилось отвечать ему по-английски? Зачем?
– Значит, я был прав – вы действительно Кэтлин Маллори, – произнес он, захлебываясь словами от переполнявших его эмоций.
– Нет, вы не понимаете…
– Я не желаю вам зла…
– Я не та девушка, которую вы ищете, – произнесла я, стараясь вложить в свой голос как можно больше мягких интонаций в надежде ввести его в заблуждение. Я не могла рисковать. – Прошу вас, вы должны уйти!
– Только в том случае, если вы пойдете со мной.
Прежде чем я сумела его предупредить, двое мужчин в коричневых кимоно устремились к гайджину, сжимая в руках мечи. На лицах их было написано свирепое выражение, при виде которого мороз пробирал по коже. Я не могла отвести от них глаз, а они снова и снова повторяли свое требование.
В упор глядя на мужчин, гайджин произнес:
– Чего они хотят?
– Они хотят увидеть ваш паспорт, – пояснила я.
– Паспорт? Но зачем?
– У вас должна быть специальная виза, разрешающая путешествовать по Киото.
– Виза? Не понимаю, о чем они.
– Из-за торговых отношений с иностранцами в стране существует традиция спрашивать всех гайджинов, где они остановились и какова их национальность.
Наблюдая за тем, как гайджин смотрит прямо в лицо людям барона, я поверила, что мысли его чисты, а намерения касательно меня благородны. Поняла я также и то, что должна бежать от него по причинам, которых ему никогда не понять.
Но мне этого не хотелось. Нет, совсем не хотелось.
Я низко склонила голову, сжав руки в крошечные кулачки и до боли впиваясь ногтями в ладони. Сердце мое было изнурено, душа болела, рассудок погас, и я боялась и людей барона, и гайджина. Я должна покинуть храм. Должна. Подобно художнику, пишущему чернилами по тончайшей шелковой бумаге, я была обязана не останавливаться, в противном случае рисунок будет испорчен.
Я нашла в себе силы поправить на себе плащ, приподнять складки кимоно и снова пуститься бежать.
Гайджин тут же помчался за мной.
Двое мужчин в коричневых кимоно бросились догонять нас обоих.
Я была уже на полпути к выходу из храма, когда из-за моей спины раздался громкий окрик, подобный гласу богов с горы Фуджи-сан:
– Мисс Маллори, подождите! У меня новости от вашего отца.
Я тут же остановилась и прислушалась, гадая, уж не послышалось ли мне. Новости от моего отца? Сердце мое екнуло от радости и забилось так быстро, что я почувствовала сильную пульсацию жилки на шее. Тут мной овладел иной страх. Что, если это всего лишь уловка? Мог ли гайджин быть посланником врагов отца?
У меня не было времени, чтобы обдумать этот новый поворот событий, так как, оглянувшись, я увидела, что люди барона схватили гайджина, не давая ему гнаться за мной. Он принялся отбиваться от них правой ногой, ударяя раз, другой, третий, затем выхватил у одного из мужчин меч и срезал свисающую с пояса его кимоно золотую цепь.
– Бегите, мисс Маллори! – услышала я окрик молодого человека. Голос его был глубоким, но резким, в нем слышались вопросы, томление, восторг и нужда. – Бегите! Я отыщу вас, где бы вы ни находились… Обещаю!
Стараясь преодолеть свой растущий страх и мощное желание остаться и спросить его, какие именно новости от отца он привез мне, я снова бросилась бежать без оглядки.
Оказавшись на значительном расстоянии, приглушившем звуки, производимые борьбой гайджина с людьми барона, пытающимися удержать его, я услышала серебристый звук гонга. Бон. Бон. Бон.
Три раза. Боги звали меня.
Но я им не ответила.
