Текст книги "Белокурая гейша"

Автор книги: Джина Бакарр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 3

Чик-чик. Чик-чик.

Желудок мой сжался от страха. Что это за шум? Похоже на звук что-то режущих ножниц. Я изо всех сил старалась разомкнуть веки, чтобы увидеть, что происходит, но не могла, поэтому продолжала беспомощно лежать, не в силах пошевелиться, будто находилась под действием заклинания.

Затем я услышала другой звук – вздох, и еще один, снова щелканье ножниц и шорох отодвигаемой в сторону бумажной двери.

– Что ты делаешь, Юки-сан? – поинтересовался девичий голос.

– Отрезаю ее золотистые волосы.

Мои волосы? О нет! Я боролась, изо всех сил боролась, но не могла даже поднять руку, чтобы защититься.

– Зачем, Юки-сан? Она же такая красивая.

– Разве не понимаешь, Марико-сан? Она все погубит, если волосы ее будут оставаться цвета шелковых золотых нитей.

Погублю что? Я продолжала пытаться открыть глаза или пошевелить рукой или ногой, но тщетно. Веки мои тяжелым грузом давили на глаза, а тело лежало неподвижно, точно холодная скользкая рыба, которую выбрасывают на причал встречать приплывающие из-за моря корабли, – я видела это своими глазами, когда ходила с отцом на прогулку по пристани.

Как бы упорно ни старалась, я не могла сдвинуться с места. Я лежала на спине, на шершавом матрасе, впивавшемся мне в кожу, прикрытая, судя по моим ощущениям, халатом, какие носят под кимоно. Его шелковистое прикосновение ласкало меня. Тело мое омыл холодный ветерок, когда кто-то приблизился ко мне. Я услышала шелест длинных одежд по коврику-татами и мягкие шаги. Соленые капли пота покатились по моим губам и на подбородок. Я вздохнула и расслабилась. Девушки удалились.

Где я нахожусь? Что происходит?

Я вспомнила, что последовала за Симойё по сияющему коридору, а потом, поднявшись по ступеням, оказалась в длинной комнате с низким потолком, разделенной на три секции ширмами из непрозрачной золоченой бумаги. Не успела она меня остановить, как я выбежала на балкон из полированного кедра, чтобы посмотреть в ночь в надежде увидеть отца. Но его нигде не было.

Сердце мое отозвалось болью, и я беспомощно упала на колени перед стенным экраном и, вцепившись ногтями в нарисованные на нем изящные ветви, разрыдалась. Я молилась лишь, чтобы боги не отнеслись к моему поступку неблагосклонно. У меня вдруг возникло странное чувство, что я никогда больше не увижу своего отца, и эта утрата породила в моей душе гнев и печаль, столь сильные, что я напрочь забыла о хороших манерах, которым меня учили в миссионерской школе. Терзаемая болью, я схватила вазу с цветочным орнаментом, стоящую в нише в стене, и зашвырнула ее через комнату, чтобы дать выход своему гневу. Симойё просто стояла и наблюдала, на лице ее не отражалось никаких эмоций, что было свойственно гейше. Я же выпустила пар и теперь, тяжело дыша и хватая ртом воздух, смотрела на нее, смотрящую на меня. То был самый возвышенный момент в моей жизни. Как это ни странно, полнейшее отсутствие у Симойё эмоций успокоило меня и осушило мои слезы.

Мне стало холодно, по моим обнаженным грудям забегали, точно играя в салки, мурашки, а соски напряглись, как почки вишневого дерева. Тело мое омывало приятное ощущение, и я поняла, что могу пошевелить пальцами на руках и ногах. Неужели боги освободили меня от сна мертвого духа? Если это так, то мне нужно исчезнуть до того, как девушки вернутся. Я слегка покачала бедрами, и шелковый халат соскользнул с моего живота. Все мое существо трепетало, будто ко мне прикасалась испытующая рука. Я дотронулась ладонью до преддверия своего лона и ощутила под пальцами мягкую обнаженную плоть, а затем…

Вздох замер у меня в горле, когда мозг получил сигнал, в который я не могла поверить.

С меня сняли панталоны. Я лежала совершенно обнаженной.

Где же моя одежда? Ах да, вспомнила. Симойё позвала свою служанку Аи, чтобы та помогла мне снять намокшую под дождем одежду. Аи говорила мало и критиковала все, что делалось не так, как было принято в Чайном доме Оглядывающегося дерева, что распространялось и на мою просьбу оставить при мне мою одежду. Служанка унесла ее, стоило мне на мгновение отвлечься, а я осталась стоять голой в холодной комнате, испытывая при этом сильнейшее смущение.

Или это также является частью обучения гейши?

Завернувшись в футон, я поспешила по коридору прямиком к двери комнаты старой служанки и забарабанила в нее. Бормоча что-то себе под нос о «вонючих чужестранцах», она выдала мне белый шелковый халат и чашку зеленого чая, обжегшего мне губы и имевшего странный привкус. Под пристальным взглядом Аи я выпила напиток до дна – а в него была добавлена рисовая водка, я уверена! – и погрузилась в глубокий сон. Пробудилась я лишь тогда, когда услышала щелканье ножниц.

Я пыталась сесть, но мышцы словно задеревенели. Тогда я принялась проклинать богов за то, что привязали меня к полу невидимыми путами действия сильного напитка. Я снова сделала попытку пошевелиться. Ничего не произошло. Дыхание мое участилось, когда я услышала голоса. Девичьи голоса.

Они идут назад.

– Она не сделала нам ничего дурного, Юки-сан. Отчего же ты хочешь, чтобы она потеряла лицо?

– А у тебя в голове, похоже, вместо мозгов птичьи перья, Марико-сан! – огрызнулась та, которую звали Юки. – Будто не знаешь о новом постановлении императора.

– Нет, – покорно отозвалась Марико.

– Он безмерно уважает представителей Запада, поэтому повелел, чтобы наши мужчины женились на белых женщинах.

Я слышала ворчанье Юки о том, как сильно все изменилось с появлением этих европейцев, говорящих по-английски, которые на приемах у гейш обсуждают лишь политику, напрочь игнорируя как самих гейш, так и их таланты. Мне очень хотелось сообщить ей свои соображения на этот счет, но под воздействием рисовой водки я сделалась вялой и безынициативной.

– А мы-то что можем сделать, раз император хочет заключения таких браков? – возразила Марико. – Мы всего лишь служанки.

– Совсем скоро я стану майко. А если боги улыбнутся и твоему непримечательному лицу, Марико-сан, то однажды и ты ею станешь.

– Я всем сердцем желаю сделаться майко.

– Так почему ты хочешь, чтобы все внимание досталось этой девчонке, Марико-сан? Что же тогда будет с нами?

– Не беспокойся, Юки-сан, – заверила ее собеседница, – гейши будут существовать до тех пор, пока мужчины будут испытывать сексуальные желания.

Голосок у нее был почти детский, но мелодичный, нежный и мягкий. В этой девушке я уловила отголосок того же желания, которое испытывала и сама, и покрепче смежила веки, молясь, чтобы она помогла мне.

– Окасан говорит, что эта девчонка тоже станет майко, а это, в свою очередь, означает, что однажды она сделается гейшей, – ответила Юки. Слова ее дышали яростью и презрением к той, кого она рассматривала в качестве прямой угрозы своему будущему, то есть ко мне.

– Ты уверена, что это правда, Юки-сан?

– Поживем – увидим, Марико-сан. Она завоюет сердца всех мужчин, приходящих в Чайный дом Оглядывающегося дерева, а мы с тобой останемся ни с чем.

– Ни с чем? – недоверчиво переспросила Марико.

Я уже начинала терять надежду в то, что она мне поможет.

– Ни с чем. У нас не будет благодетеля, который подарит нам собственный чайный дом, где мы могли бы жить в старости. Мы останемся бедными и превратимся в мешки с костями, которые только на то и годятся, чтобы бросить их на обед собакам. Этого ты хочешь, Марико-сан?

Долгое время девушка не произносила ни слова, затем наконец, молвила:

– Белокурая гайджин так с нами не поступит, Юки-сан. Я чувствую это сердцем.

– Предупреждаю тебя, Марико-сан, нам нужно избавиться от нее, в противном случае придется платить слишком большую цену богам, распоряжающимся нашими судьбами.

– Нет, Юки-сан, я не позволю тебе сделать с ней эту ужасную вещь.

– Тебе не удастся меня остановить…

– Нет, я все же помешаю тебе!

Тут тело мое содрогнулось от громкого шума, сравнимого с тем, будто двое сильных животных пытаются разорвать чайный дом на кусочки. Прикладывая неимоверные усилия, я открыла глаза.

Я не ошиблась.

Две девушки дрались.

Несмотря на все еще владеющий мной ступор, я различала две туманные фигуры, борющиеся друг с другом. Их длинные волосы разметались и рассыпались по плечам и спине, точно плащи, которые треплет ураганный ветер. Бледно-желтый шелк халата одной девушки мелькал на фоне розовой камчатной ткани кимоно второй, затем они сорвали друг с друга одежду и отбросили прочь. Рукава кимоно удивительно напоминали птиц, хлопающих крыльями в тщетной попытке взлететь.

Вид обнаженных тел девушек удивил меня. Никогда прежде мне не доводилось видеть свою ровесницу без одежды, так как отец не позволял мне ходить в общественные бани. Передо мной мелькали голые упругие груди, стройные бедра, шелковистые треугольники волос между ног. Девушки продолжали сражаться, они тянули и толкали друг друга, и ничто не могло остановить их. Я подозревала, что каждый дюйм тела одной стремился захватить контроль над телом другой и наоборот.

Заметив, что одна из них выхватила из руки другой маленькие ножницы и отбросила их прочь, я вздрогнула. Я попыталась дотянуться до них, но они, скользя по гладкому полу, оказались вне пределов моей досягаемости. Девушки не обратили на это внимания, они продолжали бороться. Ягодицы их сотрясались, я наблюдала, ощущая трепет вдоль позвоночника, будто пробуждалась от страшного сна.

Я просто обязана завладеть ножницами.

Я попыталась встать, и колени мои предательски задрожали и подогнулись. Плечи мои опустились под действием все еще владеющего мною опьяняющего напитка, но, тем не менее, мне удалось заставить левую руку повиноваться. Затем я подползла к тому месту, где лежали ножницы, и увидела груду своих отстриженных волос. Забудь о ножницах.

Я схватила свои волосы. Длинные белокурые пряди просачивались у меня между пальцами, а я тщетно пыталась их удержать. Я услышала, как вскрикнула одна из девушек, поскользнувшись на коврике, и упала, отчего дыхание ее пресеклось. Я подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как другая выскочила через бумажную дверь и захлопнула ее за собой. Послышался топот убегающих ног.

– Я глубоко сожалею и извиняюсь за то, что Юки-сан сделала, Кэтлин-сан, – произнесла девушка, тяжело дыша, но, все же низко кланяясь мне, так что ее лоб коснулся татами. Она пыталась восстановить дыхание. Я ее знаю. Она была той самой молодой служанкой, предостерегшей меня от опрометчивого поступка в присутствии отца.

– Тебе известно мое имя? – удивилась я.

– Да. – Помолчав некоторое время, она добавила: – А меня зовут Марико.

– Благодарю тебя, Марико-сан. – Я тоже поклонилась, хотя и не коснулась лбом татами, так как не в силах была отвести глаз от собеседницы. В тусклом колеблющемся свете я заметила, что на запястьях ее и руках проступили красные пятна от борьбы.

– Ты превосходно говоришь на нашем языке, Кэтлин-сан.

Я улыбнулась. Мне приятно было слышать ее похвалу.

– Я обучалась японскому в миссионерской школе.

Девушка вздохнула.

– Как бы мне хотелось быть юношей! Тогда бы я смогла ходить в Английскую школу в Токио! – с чувством воскликнула Марико. Решив, что сказала слишком много, она снова поклонилась и смиренно добавила: – Но я недостойна такой чести. Я всего лишь девушка, чей мозг не сможет постигнуть науку коммерции и бизнеса, а также другие вещи, которым учат молодых людей.

– Почему ты говоришь так о себе? – удивилась я. – В интеллекте ты ничуть не уступаешь юношам.

Марико задумалась на мгновение, потом, все еще не поднимая глаз, возразила:

– Религия шинто гласит, что женщина – существо нечистое.

– Ты в этом уверена? – спросила я просто из любопытства, а не потому, что хотела оскорбить девушку.

Она кивнула:

– Учение буддизма гласит, что если женщина ведет себя достаточно покорно, то она может надеяться, что в следующей жизни переродится в мужчину.

– Покорно? Что это значит?

– Я должна поступать так, как говорят мне старшие.

– Это как? – не унималась я.

– Я была рождена, чтобы ублажать мужчин, чтобы приносить им удовольствие, когда они станут запрыгивать на меня подобно белому тигру, – нимало не смущаясь, пояснила Марико. – И еще чтобы смешивать мой мед с их молоком.

Я потупилась. Неприкрытое заявление собеседницы о доставлении удовольствия мужчинам привело меня в замешательство. Я не знала, что ей на это ответить, поэтому сменила тему:

– Я намерена поступить в Женское высшее педагогическое училище, когда мой отец вернется за мной.

– Не хочу обидеть тебя, Кэтлин-сан, но, находясь здесь, ты приносишь своему отцу удовольствие, – без толики сарказма произнесла Марико. – Почему бы тебе не поступить схожим образом и по отношению к другим мужчинам?

Я хотела было огрызнуться, но ощутила усталость, страшную усталость. Вопрос девушки не предполагал простого, однозначного ответа. Вместо этого я задала вопрос, очень меня волновавший:

– Зачем ты помогла мне, Марико-сан?

Она потупилась и слегка пошевелилась, сгорбившись, будто проделывала это постоянно.

– Я понимаю, каково это – оказаться вдали от семьи. Это делает тебя не похожей на прочих.

– А где твоя семья?

– Жизнь в моей стране непроста для всякого, кто… в чем-либо отличается от других, – произнесла Марико, не давая прямого ответа на мой вопрос, что лишь еще сильнее раздразнило мое любопытство. Она не пояснила, что имела в виду, но я догадалась, что она пытается сообщить мне об этом иносказательно. Даже в моем маленьком классе девочек в миссионерской школе всякую, кто хоть как-то выделялся из общей массы, гут же исключали из общества.

– Я знаю об этой словесной игре, Марико-сан, и о том, что ты на самом деле чувствуешь. – Я коснулась своих волос. Они были обстрижены не полностью, но я все еще была расстроена тем, что натворила Юки.

– Чтобы понимать нас, ты должна раскрыть свой разум, – сказала девушка, – и свое сердце.

Повинуясь своим инстинктам, я не стала протестовать, когда она снова поклонилась и жестом приказала мне оставаться на коленях там, где я сейчас сижу и где в воздухе ощущается аромат жасмина и слышится шелест шелка. Я же продолжала взирать на нее, так как хотела понять этот чуждый мне мир и инстинктивно угадывала в ней свою союзницу.

Я сидела на корточках и размышляла. Я не верила, чтобы кто-то еще в Чайном доме Оглядывающегося дерева, помимо этой девушки, хотел бы, чтобы я осталась. Было ли то всего лишь проявлением вежливости с ее стороны, что так свойственно японцам? Я не удивилась бы, если бы спустя какое-то время обнаружила туго завязанный узел на своей одежде или еще теплую горстку золы под кроватью – обычные способы намекнуть человеку, что его считают нежеланным гостем и хотят, чтобы он ушел. Но я должна жить отдельно от отца до тех пор, пока он не вернется за мной, а потом я хотела остаться в чайном доме и стать гейшей. Отчаянно хотела.

Я провела рукой по лицу в надежде стряхнуть с себя усталость, сделала несколько глубоких вдохов, слегка изменила положение тела, но невидимый противник все еще держал мои ноги скованными. Марико же, напротив, казалась расслабленной и уравновешенной.

– Окасан говорит, что Маллори-сан долго не вернется.

– Это неправда, Марико-сан, – запротестовала я. – Отец непременно придет за мной. Я знаю, что так и будет.

Я прижала небольшую кучку своих отстриженных волос к груди, и глаза мои заполнились слезами. Я ничего не могла с этим поделать, и пусть моя собеседница думает все, что ей заблагорассудится. Я плакала вовсе не по своим поруганным волосам, ведь они отрастут снова. Потеря отца меня страшила. Страшила и печалила одновременно.

– Окасан говорит, что Маллори-сан никогда не оставил бы тебя в нашем плавучем мире, если бы не большая опасность.

Я поерзала на месте. Снова это слово – опасность. Марико сидела не шелохнувшись, что еще больше лишало меня присутствия духа. Я не могла дольше этого выносить и потерла ногу.

– Почему ты называешь свой мир «плавучим»? – спросила я, надеясь отвлечь ее внимание, чтобы занять более удобное положение. Научусь ли я когда-нибудь сидеть в такой же непринужденной позе, как она?

– Это просто, Кэтлин-сан. Мир гейш подобен облакам на рассвете, выплывающим из небытия, из которого они были созданы, и устремляющимся навстречу новому дню, чье тепло рассеет их.

Я не поняла того, что она пыталась мне сказать. Разум мой был затуманен тревогой. Как бы любопытно мне ни было узнать о мире гейш, я не в силах была забыть об отце, направляющемся сначала в Токио, а затем обратно в Америку.

– Окасан говорит, что с этой ночи нам нельзя упоминать имени Маллори-сан, – произнесла Марико и медленно втянула в себя воздух.

Я посмотрела на девушку, явно ожидающую моего ответа. Никогда не упоминать имени отца? Я не могла, просто не могла. Никогда не говорить о нем вслух? Я не была готова вести себя так, будто моего отца никогда и на свете не существовало. Я не могла отмахнуться от разрывающих меня изнутри эмоций. Вместо этого я поинтересовалась:

– Как долго ты уже живешь в Чайном доме Оглядывающегося дерева?

– С тех пор, как мне исполнилось пять лет.

– А сколько тебе сейчас?

– Четырнадцать.

– Четырнадцать? – удивленно переспросила я. – Ты выглядишь гораздо моложе.

– Окасан говорит, что я подобна дикому цветку, выросшему на навозной куче.

Я покачала головой, так как эта странная манера изъясняться приводила меня в замешательство.

– Что это значит?

– То, что у меня неподходящие лицо и фигура, чтобы быть частью мира цветов и ив, но если я буду проявлять стойкость, то стану гейшей несмотря ни на что.

С трудом веря своим ушам, я пристально всмотрелась в ее лицо, мягкое, точно лик луны, с круглыми щеками и розовыми устами. Эта девушка намеревается стать гейшей? Но она же так молода и обладает такой заурядной внешностью! В моем представлении гейши были мифическими существами неземной красоты, законодательницами новейших модных течений, женщинами, увековеченными в песнях. Вокруг них вращался мир стиля, и поэты нередко называли их «цветами цивилизации».

Я продолжала взирать на Марико, шокированная ее откровенностью. Словно почувствовав неловкость, она накинула на себя кимоно, прикрыв обнаженную грудь. Я отвела взгляд, по-новому проникнувшись уважением к этой девушке. Она была подобна бамбуку, склоняющемуся на ветру, – такая же сильная, но гибкая.

Я сгорала от любопытства расспросить ее о жизни в доме гейш.

– Марико-сан, мне очень хотелось бы знать, почему ты называешь женщину по имени Симойё окасан?

– Многие девочки, прибывающие в Чайный дом Оглядывающегося дерева, в раннем детстве лишились своих настоящих матерей и никогда их не знали, – с чувством ответила Марико. В глазах ее появилось тоскливое выражение, точно капельки росы, выступившие на упавшем с дерева листке, и я догадалась, что она и сама является одной из таких девочек.

– Мне кажется, Симойё-сан трудно понять, – произнесла я и, немного подумав, добавила: – А еще она очень красивая. – Отчего это мне вдруг захотелось сказать такие слова? Потому что мой отец касался грудей этой женщины и обнимал ее самым интимным образом? Будто это оправдывало его действия?

– Да, она строга с нами, Кэтлин-сан, но у нас так принято, что все гейши чайного дома выказывают Симойё-сан уважение и признают ее авторитет, как они могли бы относиться к собственной матери. – Девушка опустила глаза. Рот ее дрожал, и она отчаянно пыталась сдержать рвущиеся с губ слова. – Меня очень радуют слова окасан о том, что скоро я стану майко, а через три года – гейшей.

– Ты будешь гейшей через три года?

Будучи японкой, Марико, должно быть, почувствовала мое недоумение, вызванное ее словами, поэтому пояснила:

– Мне нужно многому научиться, прежде чем я стану гейшей.

Я склонилась ближе к ней, и она не отстранилась.

– Расскажи мне, Марико-сан. Я хочу знать все об обучении гейши.

Девушка объяснила, что майко должна быть одновременно и наблюдательницей, и ученицей, так как слова не обладают таким воздействием, как говорящий взгляд или наклон головы.

– Гейша должна уметь правильно открывать дверь, – продолжала Марико, – кланяться, опускаться на колени, петь, танцевать, обладать необоримой притягательностью, но главной задачей ее является беседовать с мужчинами, шутить и вести себя так, чтобы не показать им, насколько она на самом деле умна.

– Как же она это делает? – с вызовом спросила я.

Без тени смущения моя собеседница пояснила:

– Гейша знает много способов доставить мужчине удовольствие, Кэтлин-сан. Она прижимается к нему всем телом и говорит что-то возмутительное, затем позволяет его руке скользнуть за отворот своего кимоно и касаться обнаженных грудей, в то время как сама она наливает ему сакэ.

Я знала, что рот мой раскрыт, а глаза широко распахнуты, но ничего не могла с этим поделать. Я не ожидала услышать ничего подобного.

– Чем еще занимается гейша? – спросила я.

– Она должна овладеть артистическими умениями – например, составления икебаны и проведения чайной церемонии, – ни секунды не колеблясь, ответила Марико. – Окасан говорит, что эти умения – самое драгоценное сокровище в жизни гейши.

– Более драгоценное даже, чем любовь? – горестно воскликнула я, не в силах сдержаться. Мой образ гейши как прекрасной волшебной принцессы таял в воздухе, точно дымок воскуряемых благовоний.

– Да, Кэтлин-сан. Окасан говорит, что гейша не влюбляется в мужчин. Это они влюбляются в ее артистичность.

В душе моей зашевелилось дурное предчувствие, но все же я не удержалась от вопроса:

– Как тебе кажется, смогу ли я стать гейшей?

– Это будет очень трудно, Кэтлин-сан. Окасан очень строга с нами.

– Она не может оказаться хуже учительниц в миссионерской школе, – возразила я, вспоминая нудных классных дам, которые носили накладные подушечки, зрительно увеличивающие бедра, и шерстяные шиньоны в прическах.

– Окасан говорит, что чем строже твои учителя, тем больше ты сможешь выучить и тем лучшей гейшей в итоге сделаешься и…

Марико замялась.

– И что? – спросила я, побуждая ее закончить мысль.

– Тебе нужно следовать нашему распорядку и… правилам.

– Правила? – Я скорчила гримасу, потому что подчинение правилам всегда давалось мне с большим трудом, ведь у меня не было матери, которая направляла бы мои шаги. – Что еще за правила?

Немного подумав, Марико разразилась тирадой, от которой у меня голова пошла кругом:

– Гейша должна просыпаться по утрам не позднее десяти часов, заправлять постель, убирать в комнате, омывать свое тело, обращая особое внимание на зубы и драгоценную щелочку между…

– На что? – Мне никогда прежде не приходилось слышать этого слова, поэтому оно шокировало меня, по и возбудило мой интерес к подчинению правилам чайного дома.

– Ну, ты знаешь… на ту, что внизу. – Она указала себе между ног. Я кивнула, и она продолжила: – Следить, чтобы прическа была должным образом закреплена…

Я ахнула, заинтригованная этим требованием, а Марико все говорила, не переводя дыхания:

– Ухаживать за волосами, возносить молитвы богам, кланяться окасан и своим сестрам-гейшам, завтракать побегами и корнями бамбука…

– И это все, что вы получаете на завтрак? – осмелилась я спросить.

Поколебавшись немного, Марико качнула головой. Я улыбнулась. Итак, она просто поддразнивала меня. Ее игривое настроение удивило меня. Я подумала, что с ней жизнь в доме гейш будет веселой.

Между тем моя собеседница продолжала:

– Гейше нужно тщательно следить за тем, чтобы краска для лица не забилась под ногти или не попала на мочки ушей. Волосы у нее всегда должны быть чистыми и без запаха, так как это считается позором, а еще она должна мыться в общественной бане до трех часов. Кроме того, ей нельзя фамильярничать со слугой мужского пола, который носит за ней лютню, чтобы у людей не сформировалось ложное представление о характере их отношений.

– Боюсь, своим поведением я уже произвела ложное впечатление на вашу окасан, – произнесла я, поднимаясь на ноги. Движения мои были порывисты и не слишком грациозны. Научусь ли я когда-нибудь походке как у гейш? – И та девушка, Юки-сан, она тоже меня невзлюбила. – Я скатала свои отрезанные волосы в комок и перевязала его лентой от своего кимоно. Теперь у меня не было пояса, чтобы удерживать его полы запахнутыми и скрыть наготу, но еще более я ощущала свою обнаженность оттого, что лишилась волос.

– Юки-сан не желает тебе зла, – отозвалась Марико, очень удивив меня этим замечанием.

– Как ты можешь так говорить? Посмотри только, что она сделала с моими волосами! – Я подняла выше свои отрезанные пряди, не понимая, отчего Марико вздумалось защищать мою обидчицу.

– Она очень напугана, Кэтлин-сан. Если она не станет гейшей, то не сможет возвратить долг.

– Долг?

– Родители продали ее одному человеку, который покупает маленьких девочек за большие деньги. Она должна заработать эту сумму, став гейшей.

– Это не оправдывает того, как она поступила со мной, Марико-сан, – перебила я девушку.

Марико склонила голову:

– Все верно, Кэтлин-сан, но, если она не станет гейшей и не найдет себе покровителя, желающего помочь ее продвижению в карьере, ее отправят в район Шимабара в качестве проститутки.

– И что с ней там будет? – осмелилась я спросить.

– Ее посадят в клетку из бамбука, заставят выкрасить зубы черным, сбрить волосы между ног и ублажать многих мужчин за одну ночь.

– Ты в этом уверена? – произнесла я, откладывая узелок с моими отрезанными волосами в сторону.

Марико кивнула:

– Да, так и есть. И мы не должны допустить, чтобы с ней это случилось, хотя в чайном доме имеются люди, обо всем доносящие окасан. – Я ни секунды не сомневалась, что она имеет в виду служанку Аи. – Юки-сан окажется в большой беде, когда окасан узнает о том, что она сегодня натворила.

– Что я могу сделать?

– Пойди к окасан и скажи, что принимаешь извинения Юки-сан.

Я скорчила гримасу:

– Какие еще извинения?

Марико улыбнулась:

– Те самые, которые Юки-сан принесет тебе, когда узнает, что ты помогла ей.

Я покачала головой:

– Ничего не понимаю, Марико-сан. Ты хочешь заставить меня принять извинения, которые еще не были принесены?

– Тебе нужно попытаться понять нас, Кэтлин-сан. Сестринские связи очень крепки в среде гейш. – Марико опустила глаза. – Основой нашего общества является то, что опытные гейши становятся для новичков старшими сестрами, вне зависимости от того, кому из них сколько лет.

По телу моему прошла дрожь.

– Я не хочу, чтобы Юки-сан становилась моей сестрой.

– Если ты останешься в Чайном доме Оглядывающегося дерева, я стану молиться богам, чтобы окасан выбрала тебе в старшие сестры другую майко.

– Да? И кого же?

Марико отвесила мне низкий поклон:

– Хоть я этого и недостойна, но очень скоро стану майко, Кэтлин-сан. Для меня будет большой честью назваться твоей старшей сестрой.

– Ты, Марико-сан?

– Да, я стану тебе и наставницей, и другом и подарю тебе свою преданность.

Марико посмотрела на меня в упор, чего никогда не сделала бы в обычных обстоятельствах, но по какой-то неведомой мне причине она не желала менять своего решения относительно сестринских уз. А также и помощи Юки.

– Ты последуешь нашей традиции и пойдешь к окасан? – спросила она, хотя слова ее были больше утверждением, чем просьбой.

Я колебалась. Признаться откровенно, у меня не было желания рассказывать Симойё фальшивую историю с извинениями, но я все же сделаю так, раз это часть моего обучения как будущей гейши.

Я сдвинула в сторону дверь из рисовой бумаги и ощутила внутри неприятный холодок, касаясь пальцами цветных кругов, изображенных на бумажном экране и восхищаясь их красотой, так как понимала, что не должна портить ее.

– Что ж, будь по-твоему, Марико-сан. Я пойду к окасан, – сдалась я, – и сообщу ей, что принимаю извинения Юки-сан.

Марико поклонилась и последовала за мной.

– Тогда и я пойду.

Я ничего на это не ответила, так как у меня возникло чувство, что никакие слова не смогут изменить ситуацию.

Глубокое дыхание, мягкое и деликатное. Чей-то вздох, точно вскрик соловья, которому сломали крыло. Эти звуки лились мне в уши, когда я целенаправленно шла по длинному коридору чайного дома, то и дело вертя головой в попытке угадать, какая же из этих комнат за темно-красными стенами принадлежит окасан.

– Не поздноват ли час для того, чтобы гейши развлекали клиентов? – спросила я Марико, думая о том, какие именно удовольствия рождали эти эфемерные звуки.

Прикрыв рот рукой, Марико захихикала:

– Нет, это время, когда женщины ублажают сами себя.

Ублажают сами себя? Я ощутила прилив жара к щекам, отчего они окрасились в розовато-сливовый цвет. Значит, я не единственная женщина, открывшая для себя магию собственных пальцев. Мне стало интересно, что еще может сообщить об этом моя новая подруга.

– В чем же заключается это удовольствие, Марико-сан?

Маленькая майко прикрыла рот ладошкой и прошептала:

– Харигата.

Я непонимающе покачала головой:

– Харигата? – Слово это не имело для меня никакого смысла.

Я напрягла слух, чтобы снова уловить звуки, исходящие из-за закрытых бумажных дверей. Затих, сменившись тишиной, шепот женщины, находящейся в комнате за окрашенной в темный цвет стеной, чтобы не было видно происходящего внутри. Я напряглась всем телом. Что-то любопытное, что-то выходящее за рамки моего мира ученических тетрадей, кистей для письма и индийских чернил происходило сейчас в личных покоях Симойё.

Моим воображением целиком завладела эта женщина, чьи прекрасные черные глаза заволокло дымкой, точно туча наползла на солнце, скрывая его лучи, когда мой отец прикоснулся к ее груди. Должно быть, она занята сейчас чем-то совершенно особенным, что возбуждало мое любопытство в большей степени, чем пугало меня.

– Харигата, – снова повторила я. – Что это значит?

Маленькая майко колебалась, так как кодекс гейш запрещал разглашать то, что происходит за высокими стенами дома гейш, но, когда она склонилась ниже ко мне, я заметила, что глаза ее сияют особым блеском, а ресницы трепещут, точно черные бабочки-близнецы.

– Я расскажу тебе, потому что окасан требует относиться к тебе точно так же, как и ко всем прочим в этом доме.

При этих словах я не сумела сдержать улыбки.

– Не томи же, Марико-сан.

– Очень необычно для майко открыто говорить о подобных вещах с кем-то… – Она не высказала до конца того, что было у нее на уме.

– Тогда не говори, Марико-сан, прошепчи мне о них.

Именно так она и поступила, явно обеспокоенная тем, что должна мне сообщить. Она склонилась над самым моим ухом и, прикрыв рот рукой, зашептала:

– Доводилось ли тебе видеть мужской пенис в состоянии, когда он похож на редиску, или морковку, или… – Марико захихикала, снова прижимая ладонь к губам, так что мне с трудом удавалось расслышать ее слова. – Или на гриб?