Текст книги "Загадка «Четырех Прудов» (ЛП)"
Автор книги: Джин Вебстер (Уэбстер)
Жанры:
Историческая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Уходя, он даже снова насвистывал. Что бы ни беспокоило его в прошедшие две недели, ночью он от этого отделался; оставалась лишь опасность расследования, избежав которой он вновь становился беззаботным малым. Потеря ценных бумаг его явно не волновала. В денежных вопросах Рэднор всегда демонстрировал гордое безразличие.
Не теряя времени, я отправился к полковнику выполнять поручение, однако не обнаружил его ни в комнатах первого этажа, ни в других уголках усадьбы. Через полчаса поисков мне пришло в голову проверить, нет ли в конюшне его лошади. Как я и предполагал, ее там не оказалось. Он велел седлать ее сразу после завтрака и поскакал в сторону деревни, сообщил мне один из конюхов. Я оседлал своего коня и десять минут спустя уже скакал за ним. Меня удивило, что он так быстро отреагировал: обычно полковнику было свойственно медлить, тогда как Рэд был человеком дела. Его расторопность доказывала, что он рассержен.
Плантация «Четыре Пруда» находится в двух милях от поселка Ламберт-Корнерс, в котором всего одна тенистая площадь. По двум сторонам площади расположены магазины, оставшиеся две стороны занимают школа, парочка церквей и около дюжины жилых домов. Это и есть «деловой центр», аристократия проживает на близлежащих плантациях и рассматривает Корнерс попросту как место, где можно найти почтовую корреспонденцию и выпивку. В трех милях вниз по железной дороге располагается Кеннисберг, окружной центр, отвечающий разнообразным предназначениям столицы.
Я осадил коня перед заведением Миллера, обширным строением, в правом крыле которого находился магазин, в левом – почтовое и телеграфное отделение, а на задней половине – просторная комната, где белый человек мог утолить жажду. Негр должен был пройти в заведение Джейка, на две двери дальше. Перед дверью к железной перекладине было привязано несколько лошадей, среди которых я узнал Паприку. Я нашел полковника в задней комнате, подле его локтя – стакан мятного джулепа[8]8
Американский коктейль из виски-бурбона с сахаром, толченым льдом и мятой. Подается в высоком стакане.
[Закрыть], перед ним – заинтересованные слушатели. Он был занят тем, что пересказывал историю о пропавших облигациях, и было слишком поздно его останавливать. В совершенно небрежной манере он упомянул о том, что его сын взял накануне из сейфа сто долларов, прибавив, что это – счастливое обстоятельство, иначе бы их тоже украли. В его словах не было ни намека на то, что у них с сыном произошла крупная ссора по поводу этих самых ста долларов. На гордость Гейлордов можно было положиться, когда они хотели утаить от окружающих то, до чего этим окружающим не было никакого дела.
Я узнал, что телеграмма детективному агентству уже отправлена и полковник находится в ожидании ответа от сыщика. Он пришел через несколько мгновений и был передан на словах, поскольку клерк не счел нужным утруждаться его полным написанием.
– Они говорят, полковник, что приставят к этому делу одного из лучших своих людей, который прибудет на узловую станцию сегодня в пять сорок.
Мы с полковником поехали домой вместе, причем он пребывал в более благодушном настроении. Если мысль об утрате облигаций и была ему, пожалуй, крайне неприятна, то шумиха в связи с ограблением и важностью, требующей присутствия детектива, служила все же неким смягчающим обстоятельством. Не каждый из его слушателей мог потерять пять тысяч долларов в облигациях. Я понимал, что теперь бесполезно было пытаться отвадить сыщика, и благоразумно помалкивал. Однако мой разум отнюдь не дремал: по непонятной причине приезда детектива я жаждал не больше, чем Рэднор. В воздухе я ощущал неуловимое присутствие чего-то, что, возможно, лучше было бы оставить неразгаданным.
Глава VII
Мы отсылаем его обратно
Детектив прибыл. Это был безобидный молодой человек, который взялся за распутывание тайны призрака с явным удовольствием, проистекавшим от необычного характера этого дела. Рэднор встретил его с видом озабоченного радушия. Ему предоставили лошадь для верховой езды, в его распоряжение были предоставлены ружья и рыболовные снасти, на столике в его комнате стоял ящик лучших сигар полковника, а находившийся рядом Соломон только и успевал подавать самые свежесмешанные мятные джулепы. Мне кажется, эти неожиданные знаки внимания ошеломили его и навели на легкие подозрения, ибо он не привык к размаху южного гостеприимства. Тем не менее он взялся за работу с рвением, достойным восхищения.
Опросив слуг и рабочих на ферме, он собрал столько «сверхъестественных» сведений, которых бы с лихвой хватило на три тома. Количество свидетельских показаний поразило его больше, нежели их ограниченность. Он исследовал в микроскоп сейф и библиотечное окно, облазил на четвереньках лавровую тропинку, разослал телеграммы и потрепался с праздными посетителями в заведении Миллера. Он опросил полковника и Рэднора, подверг меня перекрестному допросу и сделал свои неизменно многочисленные пометки. Молодой человек работал исключительно профессионально.
Наконец однажды вечером – это было спустя четыре дня после его приезда – он подошел ко мне, когда я прогуливался по саду, выкуривая послеобеденную трубку.
– Могу я переговорить с вами, мистер Кросби? – спросил он.
– К вашим услугам, мистер Клэнси, – ответил я.
Его крайне высокопарная манера подготовила меня к тому, что я должен был услышать.
– Я вычислил подозреваемого, – произнес он. – Я знаю, кто украл ценные бумаги, однако, боюсь, что информация не придется по душе. В сложившихся обстоятельствах мне показалось разумным отчитаться перед вами, а не перед полковником Гейлордом, и мы могли бы договориться о том, как лучше поступить.
– В каком смысле? – поинтересовался я. Несмотря на мои усилия сохранить хладнокровие, в моем голосе послышалась тревога.
– Вор – Рэднор Гейлорд.
Я засмеялся.
– Это утверждение абсолютно необоснованно. Во-первых, Рэд не в состоянии такое совершить, а во-вторых, когда произошло ограбление, его не было дома.
– А! Так вы в курсе? И где же он был, позвольте узнать?
– Это его личное дело, – отвечал я, – если он не сказал вам, то только потому, что это не имеет отношения к делу.
– Ну уж! Он не сказал мне именно потому, что это имеет отношение к делу. Я, однако, поведаю вам, где он провел ночь: он поехал в Кеннисберг – город, превышающий размерами Ламберт-Корнерс, где необычное письмо не вызовет комментариев, – и отправил облигации по почте в брокерскую контору в Вашингтоне, с которой у него прежде были кое-какие дела. Мешок с деньгами и несколько малозначащих бумаг он взял для того, чтобы отвести подозрение, а то, что он накануне вечером вскрыл сейф ради ста долларов, было всего лишь уловкой, позволившей забыть его открытым, так чтобы казалось, что облигации украл кто-то другой. Что сподвигло его совершить сей поступок, трудно сказать. Несколько месяцев тому назад он крайне нуждался в деньгах. В январе он обналичил закладную на две тысячи долларов, подаренную ему отцом в его двадцать первый день рождения, а как поступил с деньгами, мне не удалось узнать. Как бы то ни было его отцу ничего не известно об этой операции, – он полагает, что закладная по-прежнему находится у Рэднора. Весной молодой человек вновь оказывается в затруднительном положении, а закладных на продажу больше нет. Возможно, присвоение облигаций он не расценивал как кражу, поскольку по завещанию отца все, в конечном счете, переходит к нему.
– Что касается всего этого надувательства с призраком, это легко объяснить. Ему нужен был козел отпущения, на которого можно было бы свалить вину по исчезновении облигаций, поэтому он на пару с этим Моисеем-Кошачьим-Глазом выдумал привидение. Этот негр – немного сумасшедший, с самого начала он был орудием молодого Гейлорда. Не думаю, что он знал, что творит, чтобы ему можно было предъявить достаточное обвинение. Что же до самого Гейлорда, я думаю, что где-то на заднем плане было некое третье лицо, которое требовало у него денег и от которого нельзя было избавиться иначе, чем заплатив их. Но какова бы ни была причина кражи облигаций, сам факт не вызывает сомнений, и я пришел с этим рассказом к вам, а не к его отцу.
– Это совершенно невероятно, – возразил я. – Со всеми своими недостатками, в денежных вопросах Рэднор человек чести. Он дал мне слово, что о похищении этих облигаций ему известно не больше моего.
Сыщик рассмеялся.
– В моей профессии существует всего один сорт улик, который, в общем-то, мало значит, – слово человека. Мы ищем нечто более осязаемое, к примеру, вот это.
Он вытащил из кармана конверт, вынул из него письмо и передал мне. Это было машинописное сообщение от брокерской конторы в Вашингтоне.
«Рэднору Ф. Гейлорду, эсквайру,
Плантация «Четыре Пруда», Ламберт-Корнерс, Виргиния
Уважаемый мистер Гейлорд,
Мы получили ваше послание от 29 апреля относительно продажи облигаций. В настоящее время дела на рынке идут довольно вяло, и нам придется продавать по 98¼. Если вы пожелаете придержать их еще несколько месяцев, то у рынка есть все шансы набрать обороты, и мы уверены, что, в конце концов, вы сочтете их отличным вложением.
Ждем ваших дальнейших распоряжений и благодарим за полученные послания,
Остаемся
Искренне ваши,
Джекоби, Хейт & Ко.»
– Где вы это раздобыли? – спросил я. – По-моему, это письмо частного характера.
– Весьма частного, – согласился молодой человек. – Я изрядно повозился, прежде чем его получить: мне пришлось «половить» на крючок и поорудовать шестом над дверной фрамугой мистера Гейлорда. Он весьма любезно предоставил снасти в мое распоряжение.
– Вас сюда вызвали не для того, чтобы вы вскрывали личные письма членов семьи, – проговорил я запальчиво.
– Меня вызвали сюда затем, чтобы я выяснил, кто украл облигации полковника Гейлорда, что я и сделал.
На секунду я умолк. Это письмо от брокеров выбило меня из колеи. Двадцать девятое апреля было днем, когда совершили кражу, и я не мог придумать ни одного объяснения. Заметив мое молчание, Клэнси докончил свою теорию с видом всевозрастающего триумфа.
– Этому Моисею в ночь ограбления было поручено разбудить домашних, пока Рэднор отсутствовал. Моисей хороший актер, он одурачил вас. Возникло очевидное подозрение, что облигации украл «призрак», и вы взялись за его поиски – задачу довольно трудную, ибо он существовал лишь в воображении Моисея. Я полагаю, что, поразмыслив над фактами, вы найдете мои объяснения убедительными.
– И вовсе они не убедительны, – резко возразил я. – Моисей не притворялся, – он видел нечто, что напугало его до потери сознания. И это нечто был не Рэднор, переодетый привидением, так как во время ограбления Рэднора не было дома.
– Не обязательно. Ограбление произошло ранним вечером, перед тем, как поднялась вся эта суматоха. Даже если Моисей действительно видел призрака, то этот призрак не имел к этому никакого отношения.
– У вас совершенно нет доказательств, – это не более чем предположение.
Клэнси улыбнулся с видом снисходительной терпимости.
– А как же письмо? – спросил он. – Как вы его объясняете?
– Никак я его не объясняю, это не мое дело. Но думаю, что Рэднор охотно это сделает; вон он идет к конюшне, давайте позовем его.
– Нет, погодите, я не успел сказать то, что хотел. Я был нанят полковником Гейлордом, чтобы выяснить, кто украл облигации, и я это выяснил. Однако полковник не подозревал, какое направление примут мои розыски, иначе бы он никогда меня не нанял. И вот я раздумываю, не милосерднее ли будет не посвящать его в это? Он довольно намучился со старшим сыном, Рэднор – это все, что у него осталось. Молодой человек кажется мне вполне приличным юношей: думаю, что он возьмется за ум и еще добьется чего-нибудь. Вероятно, он решил, что деньги уже фактически его собственность. Во всяком случае, он вел себя со мной пристойно, и мне хотелось бы оказать ему услугу. Допустим, мы обсудим этот вопрос втроем и урегулируем, так сказать, без судебного разбирательства. Я потратил здесь свое время и должен получить гонорар, так может быть будет со всех сторон лучше, если я приму его от молодого человека, а не от его отца.
Это показалось мне лучшим выходом из этой путаницы и, учитывая точку зрения Клэнси, весьма порядочным предложением. Сам я ни на секунду не поверил в его подозрения, но посчитал, что разумнее всего рассказать Рэду о том, как обстоит дело, и позволить объясниться насчет письма. Клэнси я оставил ждать в летнем домике, а сам отправился на поиски Рэда. Как бы мне хотелось объясниться лично, ибо я знал, что подобные обвинения он вряд ли воспримет спокойно.
Я нашел его на конюшне и, положив руку ему на плечо, проводил его в сад.
– Рэд, – промолвил я, – Клэнси сделал свои выводы о том, как облигации покинули сейф, и мне хотелось бы, чтобы ты убедил его, что он ошибается.
– Итак? Выслушаем же его выводы.
– Он считает, что ты взял их, когда брал деньги.
– Ты имеешь в виду, украл?
– Он так думает.
– В самом деле? Ну, так он может это доказать!
Рэднор вырвался из моей хватки и крупно зашагал к летнему домику. Сыщик встретил его стремительный натиск безмятежно: его поведение подразумевало, что он привык иметь дело с нервными молодыми людьми.
– Присядьте, мистер Гейлорд, и давайте обсудим это дело спокойно. Если вы прислушаетесь к голосу рассудка, уверяю вас, об этом больше никто не узнает.
– Вы хотите сказать, что обвиняете меня в краже этих облигаций? – вскричал Рэднор.
Клэнси предупреждающе поднял руку.
– Не так громко, – вас могут услышать. Садитесь. – Он кивнул на сиденье на другом конце грубо сколоченного столика. – Я объясню дело так, как я его понимаю, и если вы сможете опровергнуть какое-либо из моих утверждений, буду несказанно рад.
Рэднор успокоился и слушал, нахмурившись, пока детектив совершенно отстраненно излагал свою теорию, предъявив вконце письмо.
– Где вы его взяли? – спросил Рэд.
– Из кармана вашего пальто, которое я подцепил на крючок через фрамугу над дверью. – Заявил он невозмутимо: очевидно, это было общепринятой практикой.
– Значит, вы в качестве гостя входите в дома джентльменов, рыщите повсюду и читаете их частную корреспонденцию?
Глаза Клэнси сердито блеснули, и он поднялся на ноги.
– Я прибыл в ваш дом не в качестве гостя. Я приехал по заданию полковника Гейлорда. Раз уж мое задание выполнено, я доложусь ему и уеду.
Рэднор тоже встал.
– Это ложь, и у вас нет ни малейших доказательств.
Клэнси многозначительно похлопал по карману, в котором лежало письмо.
– Это, – высокомерно произнес Рэднор, – касается двух облигаций, купленных мною прошлой зимой на деньги, вырученные от продажи закладной. Я предпочел сделать вложение в облигации, поскольку они намного быстрее могут служить предметом сделки. Я оставил их у своих брокеров в качестве обеспечения по очередному капиталовложению. На прошлой неделе мне понадобились наличные деньги, и я написал им, чтобы они продавали. Мое заявление можно легко подтвердить. Ни один уважаемый сыщик не стал бы основывать столь абсурдное обвинение на содержании непонятного ему письма.
– Разумеется, – сказал детектив, – мы попытались докопаться до сути с другого конца, однако «Джекоби, Хейт & Компания» отказывается обсуждать дела своих клиентов. Я не ввел их в курс дела, поскольку не хотел возбуждать толков. Однако, мистер Гейлорд, должен признаться, – улыбнулся он, – что ваше объяснение я считаю несколько сомнительным. Может, вы ответите на один вопрос. В ночь ограбления, отправляя им свое письмо из Кеннисберга, вы снабдили его почтовой маркой срочной доставки?
– Получается, так, но это простое совпадение, которое с ограблением не имеет ничего общего.
– Будьте добры объяснить, зачем вы поехали в Кеннисберг ночью и отчего вам так неожиданно понадобились деньги?
– Я не стану. Это касается меня одного.
– Превосходно! Дело в том, что я не основываю своих обвинений на письме, – я составил мнение еще до того, как узнал о его существовании. Будете ли вы отрицать, что сами поддерживали веру в призрак среди негров? Что вы, или ваш сообщник Моисей-Кошачий-Глаз, не раз переодевались в привидение? Что, притворяясь перед полковником Гейлордом столь же заинтригованным, как и он, на деле зачинщиком были вы?
Рэднор бросил на меня тревожный взгляд и помедлил с ответом.
– Нет, – сказал он наконец, – этого я не отрицаю, но утверждаю, что это не имеет никакого отношения к ограблению.
Детектив рассмеялся.
– Простите, мистер Гейлорд, но я останусь при мнении, что загадка эта мною разгадана.
Он повернулся, собираясь идти в дом. Рэднор преградил ему выход.
– Вы полагаете, я лгу, заявляя, что ничего не знаю об этих облигациях?
– Да, мистер Гейлорд, я так считаю.
На мгновение мне показалось, что Рэднор хочет его ударить, я оттолкнул его и повернулся к Клэнси.
– Ему ничего не известно об облигациях, – произнес я, – и тем не менее вам не следует идти с подобной историей к полковнику Гейлорду. Он старый человек и хотя он не поверит, что его сын виновен в воровстве, все-таки это его встревожит. Той ночью случилось кое-что еще, – совершенно не связанное с преступлением, – что нам хотелось бы скрыть от его ушей. Поэтому я не позволю вам пойти к нему с этой абсурдной небылицей, которую вы состряпали.
С моей стороны это был пробный выстрел, однако он попал в цель. Рэднор пристально смотрел, не говоря ни слова, и сыщик явно дрогнул.
– Так вот, – прибавил я, вытаскивая свою чековую книжку, – что если я заплачу вам ту сумму, которую вы получили бы в случае обнаружения облигаций, и обойдусь без ваших дальнейших услуг?
– Будь по-вашему. Я чувствую, что сделал свою работу, и мне полагается вознаграждение. Если вы хотите его заплатить, прекрасно, если нет, – я получу его у полковника Гейлорда. Определив местонахождение облигаций, я получил предварительный гонорар, и мне причитается еще двести долларов. Дабы не вызывать скверных чувств, я охотно возьму эти две сотни у вас и покончу с этим.
– Это шантаж! – молвил Рэднор.
– Не кипятись, Рэд, – сказал я. – Мистеру Клэнси весьма удобно смотреть на дело таким образом.
Я выписал чек и швырнул его сыщику.
– А теперь ступайте к полковнику Гейлорду, – проговорил я, – скажите ему, что вам не удалось найти какой-либо зацепки; что облигации почти наверняка будут выставлены для продажи в городе, и что единственная ваша надежда напасть на их след – работать с другого конца. Потом соберите свои вещи и убирайтесь. Через полчаса вас будет ожидать экипаж, готовый отвезти вас на узловую станцию.
– Минуточку, мистер Клэнси, – крикнул ему вслед Рэд. Достав из кармана блокнот, он вырвал из него листок бумаги и торопливо набросал:
«Джекоби, Хейт & Ко.
Джентльмены,
Вы обяжете меня, ответив на любые вопросы подателю сей записки относительно наших с вами прошлых финансовых операций.
Рэднор Ф. Гейлорд.»
– Вот, – произнес Рэд, протягивая ему письмецо, – воспользуйтесь этим по приезде в Вашингтон, и на будущее я бы посоветовал вам основывать свои обвинения на чем-то более весомом.
Его поведение было до оскорбительного высокомерным, но Клэнси проглотил обиду с довольным благодушием.
– Мне будет интересно продолжить расследование, – заметил он, кладя записку в карман, и удалился.
Глава VIII
Тайна ограбления не раскрыта
Так мы избавились от сыщика. Дела, однако, не желали возвращаться в привычное русло. Полковник был раздражительным, а Рэд – угрюмым и сердитым. Он не проявлял намерения открыть мне правду о призраке, а я не проводил дальнейшего расследования. Примерно через день он принес мне триста долларов, возвращая одолженное, а также деньги за «шантаж», как он их непреклонно назвал. Он сообщил мне, что эта сумма была выручена от продажи облигаций. Одновременно с этим он показал мне несколько писем от его брокеров, бесспорно подтверждающих правдивость рассказанной им истории. Что касается украденных облигаций, их местонахождение по-прежнему было окутано тайной, и Рэда, казалось, это нисколько не интересовало. С тех пор как был вызван детектив, он сложил с себя всякую ответственность.
По-моему, это было утро после отъезда Клэнси, когда Соломон вручил мне бледно-голубой конверт, в левом верхнем углу которого значилась эмблема «Почтовой Депеши». Я засмеялся, вскрывая его, – я практически забыл о существовании Терри. Внутри лежал листок желтой копировальной бумаги, исписанный характерными косыми карандашными каракулями.
«Арнольду Кросби, эскв.,
Турнепсовая ферма, Тыквенный район, Виргиния.
Дорогой сэр,
При сем прилагается газетная вырезка. Верны ли факты и не найдены ли пропавшие облигации? Если нет, может, желаешь, чтобы я занялся их розысками? Хотелось бы познакомиться с подлинным призраком. Была бы неплохая воскресная передовица. Передай ему от меня привет. Это мужчина или дама? В Нью-Йорке дела тоже идут замечательно: два убийства и похищение ребенка за одну неделю.
Как поживают зерновые?
Твой покорный слуга,
Т. П.
Буду нужен – телеграфируй мне.»
Газетная вырезка под заголовком «Привидение взламывает сейф» содержала довольно точный отчет о призраке и ограблении. Статья заканчивалась ремаркой, что тайна по-прежнему не раскрыта, однако для распутывания дела нанят лучший сыщик страны.
Я со смехом бросил письмо Рэднору, – он уже слышал о Терри в связи с делом Паттерсона-Пратта.
– Наверно, лучшее, что мы можем сделать, это засадить его за работу, – предложил я, – ибо он патологически одержим выискиванием тайны, которая сулит какие-либо новости, – если кто-то и может узнать правду об этих облигациях, так это он.
– Я не желаю знать правду, – проворчал Рэднор. – Меня тошнит от одного слова «облигации».
Таково было его поведение с того момента, как уехал детектив. На мою настойчивость относительно того, что мы обязаны выследить вора, он только пожал плечами. Другой бы на моем месте заподозрил, что подобное безразличие лишь доказывает его собственную вину в воровстве, однако у меня и в мыслях ни разу не возникло такого подозрения. Его, как он выразился, тошнило от одного слова «облигации», а для человека с его темпераментом на этом дело исчерпывалось. Хотя я не понимал его позиции, я поверил ему на слово. В том, как Рэд прямо смотрел в глаза, было нечто, вызывающее доверие. Я слыхал, как полковник хвастался, что Гейлорд не способен лгать.
Вещи, которые мог или не мог делать Гейлорд, для нравственности северянина были, признаться, несколько озадачивающими. Гейлорд мог пить, играть и не платить долгов (не карточных, – портному или бакалейщику); он мог быть героем множества сомнительных интрижек с женщинами; мог во внезапном приступе страсти совершить убийство – в семейных хрониках значилось не одно душегубство, – но его «честь» ни при каких обстоятельствах не позволила бы ему солгать. Это шутливое замечание поразило меня своей антикульминационностью. И тем не менее я поверил ему. Если Рэд говорил, что ничего не знает об украденных облигациях, то я и выбросил эту вероятность из головы.
Несмотря на испытанное мной облегчение оттого, что он не виновен, все же эта история заставляла меня беспокоиться и нервничать. Мне казалось преступным ничего не предпринимать, но, несмотря на это, руки мои были связаны. Едва ли я мог затеять самостоятельное расследование, ибо любая улика выводила на след призрака, а эта тема, как недвусмысленно дал понять Рэд, была под запретом. Тем временем полковник был относительно спокоен, так как полагал, что детектив все еще работает над делом. Я, соответственно, ничего не делал, но смотрел в оба, в надежде, что что-нибудь произойдет.
В первую неделю после отъезда сыщика настроение Рэда было абсолютно невыносимым. Это не имело ничего общего с украденными облигациями, но было всецело связано с поведением Полли Мэзерс. Она едва замечала существование Рэда, настолько она была занята восторженным молодым шерифом. Я не знал, что произошло, но подозревал, что дело в передаваемых шепотом гипотезах относительно призрака.
Мне особенно запомнился один вечер, когда она унизила его в присутствии всех соседей. Мы немного опоздали на вечеринку и увидели, что Полли, как всегда, находится в центре внимания группы смеющихся молодых людей, каждый из которых заявлял право на танец. Они потеснились, пропуская Рэда в свой круг и тем самым молчаливо признавая его право первенства. Почтительно поклонившись, он поинтересовался, какие танцы она оставила за ним. Полли грубо ответила, что сожалеет, но все ее танцы уже розданы. Рэд небрежно пожал плечами, неторопливо направился к двери и исчез на всю ночь. Когда он появился ранним утром в «Четырех Прудах», его лошадь, как сообщил мне дядя Джейк, выглядела так, словно на ней скакал «сам дьявол».
Учитывая состояние Рэднора и то, что полковник день ото дня все больше раздражался по поводу тайны облигаций, не удивительно, что по отношению друг к другу они пребывали в состоянии крайнего напряжения. Наблюдая чаще то, как полковник третировал Рэда, я понял, что для сумасбродства Джефферсона было веское оправдание. Будучи в глубине души добрым человеком, он обладал, тем не менее, неукротимым нравом и совершенно деспотической жаждой власти над всеми, кто его окружал. Его волеизъявление было здесь единственно допустимым. С двадцатидвухлетним Рэдом он стремился вести себя так же, как с двенадцатилетним. За несколько месяцев до моего приезда (я услышал об этом позже) он даже ударил его, после чего Рэднор круто повернулся и вышел из дома, согласившись вернуться лишь две недели спустя, узнав, что старик заболел. Если двое мужчин и нуждались когда-либо в женской руке, которая бы ими управляла, то это были эти двое. Я считаю, что если бы моя тетушка была жива, большинство неприятностей удалось бы избежать.
Рэд, однако, был не единственным, кто ощутил недовольство полковника в связи с ограблением. По отношению к слугам он проявлял строгость, если не сказать жестокость. Все домашние были порядком напуганы. С Моисеем он обращался, как с собакой. Не знаю, почему парень это терпел. Очевидно, полковник так и не понял, что прежние дни рабства миновали и что он больше не хозяин над телами и душами негров. Он управлял плантацией, словно деспот. Все – от его собственного сына до самого простого негритенка – находились во власти его прихоти. Когда он пребывал в хорошем настроении, то для черномазых он был сама доброта; когда же он бывал не в духе, то срывал гнев на тех, кто оказывался поблизости.
Я никогда не забуду свое возмущение, когда я впервые увидел, как он ударил человека. Однажды утром двое конюхов поймали возле курятника странного негра и привели его в дом. Дядя, стоявший на ступеньках открытой галереи в ожидании своего коня, пребывал в особенно свирепом настроении после недавней перебранки с Рэднором. Человек сказал, что хочет есть и попросил работы. Но полковник, почти не дав ему заговорить, в припадке слепой ярости набросился на него и нанес своим тяжелым стеком шесть хлестких ударов по голове и плечам. Вместо того чтобы встать и защищаться, как подобает мужчине, негр, парень крепкого телосложения, корчился на земле, закрыв голову руками.
– Полковник Гейлорд, пожалуйста, – хныкал он, – отпустите меня! Я ничего не сделал. Я не крал кур. Ради бога, не лупите меня!
Я бросился вперед с гневным восклицанием и схватил дядину руку. Парень мгновенно вскочил на ноги и без оглядки пустился прочь по тропинке. Полковник постоял минуту, переводя взгляд с моего возмущенного лица на исчезающего в дали человека, и расхохотался.
– Я думаю, он меня больше не потревожит, – заметил он, вскакивая на коня и трогая; настроение его, по всей вероятности, значительно улучшилось.
Признаться, чтобы забыть эту сцену, мне понадобилось немало времени. Но что хуже всего, это то, что с собственными слугами он расправлялся столь же стремительно. Больше всего меня поражало, как они это воспринимали. Моисей, который всегда был под рукой, получал затрещин больше, чем любой другой негр в усадьбе, но насколько я понял, это, судя по всему, только умножало его любовь и уважение к полковнику. Я не думаю, что северянин когда-нибудь смог бы понять эту ситуацию.
Так обстояли дела спустя месяц моего пребывания в «Четырех Прудах». Каникулы мои продлились довольно долго, однако мне было в высшей степени уютно и очень не хотелось уезжать. Для моего изголодавшегося в городе взгляда первые недели мая были ослепительно-пышным зрелищем красоты. Ландшафт сверкал от желтых нарциссов, розового персикового цвета и яркой зелени молодой пшеницы; поля ожили благодаря радостно-игривым весенним ягнятам и жеребятам, выпущенным на пастбище. С большой неохотой я предвкушал свое возвращение к кирпичу, камню и асфальту Нью-Йорка. Работа звала меня, но я лениво откладывал отъезд день за днем.
На плантации все, казалось бы, пошло по-старому. Местонахождение облигаций по-прежнему оставалось загадкой, но призрак вернулся в свою могилу, во всяком случае, его появления в доме прекратились. Я думаю, что кто-то еще пару раз видел, как «дух родниковой впадины» поднимается из облака адского дыма, но вызванные этим волнения не вышли за пределы негритянских жилищ. Ни один человек в усадьбе, кто дорожил своей шкурой, не посмел бы произнести слово «призрак» в присутствии полковника Гейлорда. Взаимоотношения между Рэдом и его отцом стали менее натянутыми и дела в целом складывались довольно удачно, как вдруг, словно гром среди ясного неба, стали происходить странные и ужасные события, которые все изменили в «Четырех Прудах».