Текст книги "Пятая голова Цербера"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Вульф Джин
Пятая голова Цербера

Д Ж И Н В У Л Ь Ф

П Я Т А Я Г О Л О В А Ц Е Р Б Е Р А

С б о р н и к

ОБ АВТОРЕ

Родился Джин Вульф в 1931 году в США. После Второй Мировой войны его семья переехала в Техас.

Принимал участие в Корейской войне.

Учился в Хьюстоне по специальности "машиностроение".

Первые рассказы Вульфа появились в антологиях и журналах в шестидесятых годах. Особой популярностью пользовались его произведения, опубликованные на страницах альманаха "Орбита" под редакцией Деймона Найта. Рассказ "Остров доктора Смерти" ("Орбита-7") был в 1970 году представлен к награде Небьюла, кою и получил в 1973 году.

В 1972 году был издан очень удачный сборник рассказов и повестей Джина Вульфа "Пятая голова Цербера".

За повесть "Мир", опубликованную в 1075 году, Вульф получил литературную премию Чикаго (повесть не относится к жанру фантастики).

В 1980 году был издан сборник "Лучшее Джина Вульфа".

В 1982 году роману "Кулак миротворца" была присуждена премия Небьюла (роман написан в стиле фэнтези).

В 1984 Вульфу была вручена памятная премия Кэмпбелла за роман "Цитадель Аутарха". В этом же году был выпущен очень удачный сборник рассказов "Архипелаг Вульфа".

В нашей стране в официальных переводах произведения Вульфа не выходили.

В любительских переводах выходили его рассказы "Женщина, которая любила единорога" и "Когда я был Мингом Безжалостным".

– 1

ПЯТАЯ ГОЛОВА ЦЕРБЕРА

Повесть

Когда я был маленьким, мы с братом Дэвидом всегда должны были отправляться спать вовремя, независимо от того, хотели мы или нет. Особенно летом нужно было идти в постель до захода солнца, а поскольку наша спальня находилась в восточном крыле дома и имела большое окно, выходившее на главный двор, то есть на запад, резкий розоватый свет вливался в это окно часами, а мы лежали, не в силах сомкнуть глаза, и таращились на отцовскую калеку-обезьянку, прилепленную к подоконнику, или тихонько разговаривали, рассказывая друг другу разные истории.

Наша спальня находилась на самом верхнем этаже дома, но окно было забрано решеткой и открывать его нам строго запрещалось. Я думаю, это было сделано из-за того, что боялись нападения бандитов, которые могли появиться в одно дождливое утро – это была единственная часть дня, когда можно было взобраться на крышу, где находился наш старый рекреационный огород, – спустить линь и, таким образом, добраться до нашей комнаты.

Целью такого преступника – должен сказать, необычайно отважного вора – конечно же не было похитить нас. Дети, как мальчики, так и девочки, были необычайно дешевы в Порт-Мимизоне. Мне говорили, что мой отец, который когда-то занимался торговлей детьми, бросил это дело из-за невыгодности.

Но независимо от того, была это правда или нет, каждый или почти каждый знал какого-либо человека, который мог достать ребенка по любой цене, конечно, в пределах разумного.

Торговцы, в основном, интересовались детьми бедняков и тех, кто не заботится о воспитании своих чад. Если вы, например, хотели маленькую темнокожую или рыжую девчонку, худенькую или полную, а может быть, мальчика-блондина, как Дэвида, или бледного темноволосого паренька, как я, вы могли получить искомое в течение нескольких часов.

В отличие от широко распространенного мнения о негодяях и методах их работы, они не стали бы держать нас с Дэвидом в плену и требовать выкупа, хотя отец и слыл в округе богачом. И этому было только одно объяснение. То небольшое число лиц, знавших о нашем существовании, знали так же или им дали понять, что отец не дорожит нами. Не могу сказать, было ли это правдой. Во всяком случае, я верил в это, хотя отец не давал нам ни малейшего повода.

Решетка на нашем окне – я пишу это в моей старой спальне – была выкована в виде переплетающихся ветвей вербы, хотя прутья были чересчур прямые и симметричные, чтобы нельзя было открыть окно.

Летом решетка зарастала вившимся серебристым растением, которое ползло по стенам со двора наверх. Я всегда хотел, чтобы этот вьюнок полностью закрыл окно, которое не позволяло нам спать. Однако, Дэвид постоянно отрывал ветки или целиком кусок ствола и мастерил из них что-то вроде свирели. Его игра на этом инструменте становилась раз от разу все умелее и громче, и в конце концов, достигла ушей нашего учителя мистера Миллиона.

Мистер Миллион въезжал в нашу комнату среди абсолютной тишины. Его широкие колеса легко скользили по неровной поверхности пола, но Дэвид притворялся спящим.

– 2

Свирель к этому времени уже лежала под подушкой, в одеяле или под периной, но мистер Миллион всегда находил ее.

До вчерашнего дня я не мог представить себе, что он делал с этими маленькими игрушками после конфискации, хотя часто, когда мы не выходили из дому из-за бури или метели, убивал время, пытаясь понять, что же он с ними делает.

Сломать или выбросить их через решетку на лежавшее внизу патио полностью противоречило его характеру. Мистер Миллион ничего специально не ломал и не выбрасывал.

Я припомнил его усталое выражение лица, с каким он добывал маленькие свирели из тайников Дэвида – тогда его лицо очень напоминало лицо моего отца, – а также как он поворачивался и выезжал из комнаты. Но что же он делал с ними?

Итак, как я уже говорил, я очень часто задумывался над этим – это дело было как раз из тех обычных дел, которые добавляли мне уверенности в себе. Он разговаривал со мной здесь, когда я работал, а когда он выходил, мой взгляд лениво скользил вслед за его плавными движениями и мне казалось, будто чего-то тут не хватает, чего-то такого, что я помнил с тех счастливых дней своего раннего детства, а теперь забыл. Я закрыл глаза и попробовал представить, как это выглядело, исключая всякие сомнения и всевозможные попытки разгадать то, что я "должен" был знать. Я понял, что отсутствующим элементом был короткий блеск металла над головой мистера Миллиона.

Когда я это понял, то было уже ясно, что он вызывался резким движением его руки вверх, как при отдаче чести. Я долго не мог отгадать причин этого движения. Я мог только допустить, что поскольку это было, то должно исчезнуть через некоторое время. Я пытался припомнить, не было ли в коридоре возле нашей спальни чего-то такого, что существовало в далеком прошлом, а сейчас исчезло, какая-то завеса или поле, аппаратура, которую нужно было выключать, или что-то в этом роде, что вынуждало его делать такое движение. Ничего не было.

Я вышел в коридор и тщательно осмотрел пол, стараясь отыскать неизвестно какие следы, потом перешел на стены, мебель, начал отрывать старые шуршащие обои, вытягивая шею, чтобы осмотреть потолок. В конце концов, через час я увидел то, чего не видел раньше, тысячи раз проходя здесь. Как и все двери этого очень старого дома, дверь имела массивную раму, и одна из частей ее, а именно верхняя, выходила из стены, образовывая над дверью узенькую полоску. Я вытащил в коридор кресло и взобрался на него. Полочка была покрыта толстым слоем пыли, на ней лежали все сорок семь свирелей моего брата, а также другие предметы, которые были когда-то отобраны у нас. Многие из них я помнил, но некоторые так и не нашли места в моей памяти.

Маленькое желтое птичье яйцо... Очевидно, пичужка свила гнездо в ветвях нашего вьюнка, а Дэвид или я вытащили его, но мистер Миллион, в свою очередь, отобрал его у нас. Это вполне возможно, но как было на самом деле, я уже не помнил.

Была там кукла, сделанная из меха какого-то зверька, а также ключ, вызвавший чудесное воспоминание. Это был один из тех больших, прекрасных ключей, которые продавались каждый год.

Их владельцы могли входить в некоторые залы городской библиотеки в часы ее работы. Мистер Миллион конфисковал его, решив, что мы начали играть им после года пользования, когда он уже потерял свою ценность.

У отца была большая личная библиотека.

Сейчас она принадлежит мне, но в детстве мы не имели права входить туда.

– 3

Очень смутно припоминаю, как стоял когда-то перед ее огромными резными дверями. Дверь раскрылась, и я увидел какую-то обезьянку, сидевшую на плече отца и прижавшуюся к его лицу.

Отец был в черной рубашке с цветным галстуком. Позади него я заметил множество разноцветных корешков книг и журналов, а из-за двери лаборатории, расположенной в глубине библиотеки, шел сладковатый запах формальдегида.

Сейчас уже не помню, как это случилось: постучал я в ту дверь или это сделал кто-то другой, но когда дверь закрылась, надо мной склонилась женщина в розовом, которая показалась мне очень красивой.

Когда ее лицо очутилось на уровне моего, она заверила меня, что отец сам написал все эти книжки, которые я только что видел, и, в общем, я ей поверил.

Как я уже говорил, нам с братом не разрешалось входить в библиотеку. Однако, когда мы немного подросли, мистер Миллион брал нас с собой и не менее двух раз в неделю мы посещали городскую библиотеку. Это была почти единственная причина, по которой мы уходили за пределы дома, а поскольку мой учитель не любил покидать свое металлическое кресло и менять его на кресло в нашей машине, которая едва выдерживала его вес, то эти экскурсии проходили пешком.

Очень долго мои познания о городе ограничивались дорогой до библиотеки: триста метров по улице Селтамбанке, на которой находился наш дом, потом вправо по Рю де'Астикст до невольничьего рынка, а там уже метров через сто и библиотека. Ребенок всегда наблюдательнее взрослого и преимущественно концентрирует внимание на том, на что взрослые его никогда не обратят, а на весьма невероятные события всегда реагирует спокойно. Мы с братом интересовались поддельными антиками, которыми торговали на Рю де'Астикст, и часто бывали огорчены, когда мистер Миллион не соглашался задержаться хотя бы на час на нехольничьем рынке.

Рынок был небольшой, так как Порт Мимизон не являлся важным центром этого промысла.

Аукционеры часто бывали в хороших отношениях с предметом своего бизнеса, когда встречались с ним по нескольку раз подряд по мере того, как очередные владельцы сдавали невольников снова на аукцион. Мистер Миллион иногда присматривался к аукционам, а мы в это время жевали тосты, которые он покупал нам тут же в киоске. Там были глуповато улыбавшиеся мужчины с ногами, покрытыми узловатыми мускулами, были закованные в цепи гладиаторы с затуманенными наркотиком глазами, были повара, горничные и сотни других.

Библиотека являлась гораздо большим зданием, чем требовалось. В давние времена там размещались правительственные учреждения. Парк, который когда-то ее окружал, пришел в запустение. К двери вела узкая тропинка. Когда входишь в зал, то внешняя убогость уступает место внутреннему великолепию. Главное место библиотекаря находилось непосредственно под куполом-крышей, который поднимался на пятьсот футов. Его окружали спирали переходов, вдоль которых располагались стеллажи. Над всем этим возвышался величественный каменный свод, и мне всегда казалось, что куски штукатурки, грозившие оторваться от потолка, могли убить любого посетителя.

Когда мистер Миллион взбирался наверх, просматривая по дороге книжки, мы с Дэвидом забегали вперед, опережая его на несколько поворотов, и могли делать все, что взбредало нам в голову.

Когда я был совсем маленьким, мне в голову часто приходила мысль, что раз отец написал столько книг, то уж некоторые из них обязательно

– 4

должны быть здесь. Я забирался почти под самый купол и искал их там. Поскольку библиотекари очень своеобразно располагали книги по своему усмотрению, всегда была возможность найти что-то, на что раньше не обращал внимания. Полки возносились высоко над головой, и когда я чувствовал, что за мной никто не наблюдает, то лазил по ним, как по лестницам. Если на полке не было места, чтобы поставить ногу, я ставил ее прямо на книги. Время от времени они слетали на пол, где лежали до нашего следующего посещения, и это говорило о том, что работники библиотеки редко забирались сюда. На полках всегда царил беспорядок, особенно на тех, куда было легче всего добраться.

В один прекрасный день я забрался на полку, которая была выше всех в библиотеке.

Там я нашел место, где стояла – не считая книги по астронавтике "Космический корабль в милю длиной" какого-то немца – в единственном экземпляре "Понедельники или вторники", опертая на книжку об убийстве Троцкого, а также рассыпавшийся от ветхости томик рассказов Вернона Бинга, который находился не на своем месте.

Я никогда не находил книжек отца, но не жалел о том, что приходится путешествовать по полкам. Если Дэвид был со мной, то мы вместе бегали по переходам вверх и вниз, следили за перемещениями мистера Миллиона и гадали, что будет, если свалить на него тяжелую полку с книгами. Дэвид обычно ковырялся в интересовавших его книжках на нижних полках, а я забирался на самый верх, под купол, почти упираясь в него головой.

Вокруг ржавой платформы, немногим более широкой, чем полка, на которой я сидел, шел ряд круглых отверстий. Жестяная стена, в которой они были проделаны, была такой тонкой, что, когда я отгибал заржавевшие листы, то мог высунуть голову наружу. Там свистел ветер, кружили птицы и подо мной простирался громадный купол.

На западе я различал наш дом, который отличался от остальных высотой и апельсиновыми деревьями, растущими на крыше.

На юге были видны мачты кораблей в порту, а в хорошую погоду и в соответствующее время суток даже белые гривы прилива или отлива между полуостровами. Я очень хорошо помню, что как-то, глядя на юг, я заметил огромный гейзер воды, освещенный солнцем – это садился на воду звездолет.

На западе и востоке начинался центр города с крепостью и большим рынком, а дальше были видны леса и горы. Однако, рано или поздно, независимо от того, был ли со мной брат, мистер Миллион звал к себе. Мы должны были идти с ним в одно крыло библиотеки, и там он показывал нам какую-нибудь научную книгу. Начиналось наше учение. Отец настаивал, чтобы мы занимались химией и биологией. Под руководством мистера Миллиона мы постигали премудрости этих наук. Моим любимым предметом была биология, Дэвид же тяготел к языкам, литературе и праву. Но крое этих предметов, мы изучали также антропологию, кибернетику и психологию.

Обычно мистер Миллион выбирал для нас самые важные книги на несколько следующих дней и просил, чтобы мы сами дополнительно изучили еще несколько. Потом мы проходили в тихий закуток читального зала, что был стол, кресла и достаточно места, чтобы начать наши занятия. С началом урока Дэвид ракрывал на коленях иллюстрированные "Рассказы из Одиссеи". Мистер Миллион не видел этого, а Дэвид смотрел на него с полным вниманием. Солнце светило наискость на стол из высокого окна, выявляя носившуюся в воздухе пыль.

– Интересно, кто-нибудь из вас обратил внимание на каменные орудия в зале, где мы были минуту назад?

– 5

Мы кивнули.

– Они были сделаны на Земле или здесь, на нашей планете?

Вопрос был хитрый, но вместе с тем легкий.

– Ни то, ни другое, – сказал Дэвид. – Они пластиковые.

Мы оба рассмеялись.

– Да, это пластиковые копии, а где оригиналы? – торопливо спросил учитель.

Его лицо стало очень похожим на лицо отца. Однако, в те времена я считал, что оно принадлежит только ему и, как мне казалось, своим выражением сильно оскорбляет природу.

Оно не выражало ни интереса, ни печали, ни скуки, а было холодным и отрешенным.

– На Святой Анне, – снова ответил Дэвид. – Святая Анна – это наша планета-сестра. Она вращается вокруг общего с нашей центра. Так говорят надписи. Эти орудия сделали аборигены. Здесь же, на нашей планете, туземцев не было.

Мистер Миллион согласно кивает головой и поворачивает свое странное лицо ко мне.

– Считаешь ли ты, что эти каменные орудия донесли до нас фрагменты жизни аборигенов?

– Нет.

– Почему?

Я лихорадочно размышлял. Дэвид не мог помочь мне, только лихорадочно толкал ногой под столом.

– Отвечай!

– Ну, это естественно, – начал я.

Всегда нужно так начинать ответ, если не имеешь полной уверенности, что точно знаешь его.

– Во-первых, эти орудия не могут полностью рассказать нам о жизни туземцев. Может быть, аборигены владели приемами ловли рыбы с помощью запруд или сетей, изготовленных из шкур или растений, а может быть, использовали сок растений для того, чтобы отравлять воду в реке и таким образом ловить рыбу. Охота на зверей из засады или облавы с помощью огня было бы гораздо более удачным, чем простая охота. Каменные орудия, которые мы видим, не могут быть предназначены для сбора ягод или съедобных кореньев, которые могли быть их основной пищей. Те предметы, которые мы видим в этих стеклянных ящиках, находятся здесь потому, что ловушки и сети сгнили и пропали, а они остались.

– Хорошо. А теперь я попрошу Дэвида продолжать. Только пожалуйста, не повторяй сказанное.

Брат оторвался от книги. Его голубые глаза были столь легкомысленны, что даже учитель заметил это.

– Если бы мы могли их спросить, то они бы ответили, что самым главным в их жизни была магия, религия, песни, которые они пели, и традиции их предков. Возможно, они убивали жертвенных животных острыми, как бритва, морскими раковинами. Они могли не позволять своим юношам становиться мужчинами до тех пор, пока те не перенесут большой огонь, который страшно калечил их на всю жизнь. Они женились и топили своих первенцев, чтобы умилостивить богов. Религия была всем в их жизни.

Мистер Миллион кивал головой.

– Сейчас поговорим о сообществах первых людей, – сказал он. Дэвид первый. Рассказывай подробнее.

– 6

– Сообщества первых людей, – начал Дэвид своим самым неприятным голосом, – в истории человечества проще всего вести от начала рода человеческого, то есть от Адама. Если вы оба этого не понимаете, то вы идиоты.

Мы ждали продолжения, но он уже закончил.

– Мистер Миллион, – сказал я, чтобы выиграть время, – скажите ему, что оскорбления в споре не являются признаками правоты. Получается не спор, а перебранка.

– Ну, ладно, только прошу без личных оскорблений, – говорит мистер Миллион.

Дэвид уже уткнулся в Одиссея и Циклопа, надеясь, что я буду говорить дольше. Я принимаю этот вызов и стараюсь ответить тем же.

– Аргументация, что самым важным является происхождение от рода человеческого, не имеет основания и ни о чем нам не говорит, так как существует вполне реальная возможность, что аборигены со Святой Анны являются потомками первой волны эмигрантов с Земли, может быть, происходящей даже от греков эпохи Гомера.

– На твоем месте я привел бы более убедительные аргументы, сказал мистер Миллион.

Я начал распространяться на тему этрусков, Атлантиды, экспансионистских тенденциях гипотетической културы технологической Гондваны.

Мистер Миллион прервал меня и предложил продолжить Дэвиду.

Брат больше читал книгу, чем слушал, поэтому сменил тему.

– Аборигены все вымерли...

– Продолжай, – кивнул учитель.

– Если бы они жили, было бы опасно позволить им быть людьми. Но поскольку все они вымерли, можно говорить, что они были людьми...

И так далее. Сноп солнечных лучей переместился на другой конец крышки стола.

Этот путь солнце преодолевало уже сотни раз. Мы выходили из боковых дверей и шли по замусоренному двору между крыльями дома. Под ногами валялись клочки бумаги.

Один раз мы наткнулись на мертвфеца, одетого в лохмотья. Мы перешагнули через его ноги, а мистер Миллион тихонько обошел его вокруг. Когда мы выходили со двора на узкую улочку, горн гарнизона, расквартированного в крепости – было так хорошо слышно – созывал кавалеристов на ужин в казино. На улице де'Астикст уже были зажжены фонари, а магазины закрыты и забаррикадированы железными решетками. Улицы были полупустыми.

Наша же улица Селтамбанке выглядела совсем иначе. Приезжали первые любители развлечений. Седовласые, уважаемые господа приводили молодых парней, крепких и мускулистых, хорошо откормленных. Молодежь, которая несмело шутила и улыбалась им, показывая белые зубы, производила странное впечатление. Они всегда были здесь почетными гостями. Когда я немного подрос, то стал сомневаться, приходили ли они только для того, чтобы старшие могли получить удовольствие и хорошо отдохнуть...

Мистер Миллион не позволял нам плутать в темноте по боковым аллейкам. Мы входили через главный вход вместе со старыми господами и их сыновьями. В этой части дома, где не было окон, был устроен сад с кустами и небольшим фонтаном, в котором беспрерывно звенела вода, падая на стеклянные плитки, а также была железная скульптура пса с тремя головами, с широко расставленными и погруженными в мох лапами.

Этой скульптуре наш дом был обязан своим названием. Головы были большие и немного прилизанные, морды острые, как и уши. Одна из голов ворчала, другая, средняя, присматривалась к миру, созданному в саду, с

– 7

интересом и вниманием, третья, ближайшая к инкрустированной костью двери, попросту смеялась. Приходившие к отцу посетители обычно хлопали третью голову между ушей. Их пальцы отполировали это место так, что оно стало похоже на черное стекло.

Таким был мой мир, когда мне было лет семь, может, чуть больше. Большинство дней я проводил в маленьком классе, где царствовал мистер Миллион, или в спальне, где в полнейшей тишине мы играли с Дэвидом. Разнообразие превносили походы в библиотеку, о которых я уже писал, или – что было еще реже – какие-нибудь другие развлечения. Время от времени я отодвигал вьюнок от окна, чтобы рассмотреть, что происходит во дворе, прислушивался к разговорам домочадцев. То, что они делали и о чем говорили, меня очень интересовало.

Я знал, что высокий мужчина с узким лицом, который правил нашим домом и которого девушки и слуги называли "мэтром", был моим отцом.

Помню, что существовала еще какая-то страшная женщина, перед которой дрожали все жившие в нашем доме и которую все звали "мадам". Однако, она не была ни моей матерью, ни Дэвида, и не женой отца. Такая жизнь, а вместе с ней и мое детство, закончилась в один прекрасный вечер, когда мы с братом лежали в постелях, обессиленные игрой и спором.

Кто-то потряс меня за плечо. Это был не мистер Миллион, а один из слуг в красном мундире.

– Он вызывает тебя, – сказал он. – Вставай!

Когда я поднялся, он заметил, что я в пижаме. Я стоял и зевал.

– Одевайся и пойдем, – добавил он.

Я послушался и натянул черные вельветовые брюки, которые носил в течение дня, и свежую рубашку. Комната, в которую меня провели закрытыми коридорами, пустыми от обычных здесь домочадцев, и разными закоулками, куда никогда не впускали гостей, затхлыми и пропахшими крысами, была библиотекой отца. Это здесь женщина в розовом рассказывала мне как-то об отце. Я никогда не был здесь раньше.

Однако, сейчас, когда мой провожатый постучал, дверь открылась и мы вошли.

Это произошло так быстро, что я едва успел опомниться. Дверь открыл мой отец и быстро закрыл за мной.

Оставив меня там, где я стоял, он прошел через всю длинную комнату и тяжело опустился в огромное кресло. На нем был красный пиджак с завязанным на шее черным платком. Так он одевался почти всегда. Длинные редкие волосы были зачесаны назад. Он внимательно смотрел на меня.

Помню, что губы мои дрожали от едва сдерживаемого страха.

– Ну, что ж, – сказал он спустя долгое время, – вот и ты. Как мне называть тебя?

Я назвал свое имя, но он покачал головой.

– Не то. Для меня у тебя должно быть другое, интимное. Если хочешь, выбери сам.

Я молчал. Мне показалось это невозможным – иметь другое имя, а не те два, что уже были у меня.

– Хорошо, – нарушил, наконец, отец тишину, – я выберу сам. Ты будешь Номер Пять. Подойди ко мне, Номер Пять.

Я подошел. Когда я остановился перед ним, он сказал:

– Хорошо. Я знаю, что ты шустрый мальчик. Мистер Миллион присыклает мне ваши контрольные работы и все ленты, на которых записаны ваши споры. Ты знаешь об этом? Знаешь, что я делаю с ними?

– Думаю, что выбрасываете, – ответил я.

У меня все похолодело внутри, когда отец наклонился ко мне.

– 8

– Нет, они все здесь. – Он холодно усмехнулся и нажал какую-то кнопку на подлокотнике кресла. – Запомни, ты не должен останавливаться.

На протяжении первых двух минут мне было интересно говорить.

В комнате, как по волшебству, появился мальчик немного моложе меня, а также разукрашенный солдатик из дерева с меня ростом. Когда я хотел дотронуться до него, моя рука прошла насквозь.

– Говори, – приказал отец. – О чем ты думаешь, Номер Пять?

Видимо, этот мальчик так же, как и я, думал о солдатике. Как туман, прошел он сквозь мои руки и попытался перевернуть солдатика.

Это были голограммы, трехмерные изображения, созданные интерференцией двух фронтов световых волн. Когда я рассматривал это в книжке по физике на плоских иллюстрациях, изображавших шахматные фигуры, они не казались такими зрелищными.

Прошло, однако, немного времени и шахматные фигурки в моей голове связались с привидениями, которые ночью бродили по библиотеке моего отца. Отец тем временем не переставал повторять:

– Говори, рассказывай что-нибудь! О чем, по-твоему, думает этот мальчик?

– Ему нравится большой солдатик, но он хочет опрокинуть его, потому что солдатик – только игрушка, хотя и больше его ростом...

Говорил я долго. Прошли часы.

Изображения менялись. Большого солдатика сменили котенок, кролик, тарелка с супом, крекеры, нож с вилкой...

Но трехлетний мальчик все время оставался на месте.

Когда старый слуга в потертом мундире пришел забрать меня, язык уже меня не слушался, горло страшно болело и слова выходили тихим шепотом. В ту ночь мне приснился маленький мальчик, гонявшийся то за одним из предметов, появлявшихся в комнате, то за другим. Его личность странным образом смешалась с моей и личностью моего отца таким образом, что я был одновременно наблюдателем, наблюдаемым и кем-то третьим, чуть ли не наблюдателем за первыми двумя.

На следующую ночь я заснул сразу же, как только мистер Миллион отправил нас в постели.

Я только удивился, что мне так страшно захотелось спать. Но сой мой был чуток, я сразу же проснулся, когда в нашу спальню вошел старый слуга. Но не я должен был вставать с постели, а Дэвид, я же сделал вид, что сплю, поскольку очень боялся, что, заметив, что я не сплю, слуга поднимет и меня. Украдкой я наблюдал, как брат одевается и пробует привести в порядок шевелюру. Не знаю, когда он вернулся, ибо спал мертвым сном. Мы не могли поговорить друг с другом до тех пор, пока не остались одни за завтраком. Он рассказал мне, что провел полночи так же, как и я, и видел те же самые голограммы – деревянного солдатика, котенка, миску супа, – и так же, как и я, должен был говорить без перерыва.

Единственной разницей было то, что отец спросил меня об имени.

Дэвид посмотрел на меня ничего не понимающими глазами, кусок рта застыл на полдороге к его рту.

– Как он тебя называл? – спросил я еще раз.

– Дэвид. А что?

Я ничего не мог понять.

Свидания с отцом изменили ритм моей жизни. Распорядок, который я считал незымблемым, нарушился. Наша жизнь изменилась, хотя мы с Дэвидом, кажется, в то время почти не сознавали этого. Закончились игры и разговоры, которыми мы занимались раньше. Брат все реже вырезал флейты, а мистер Миллион позволял нам спать подольше. Ктоме того,

– 9

мистер Миллион начал выводить нас в парк, где был тир и спортивные площадки.

Этот небольшой парк находился рядом с домом.

С одной стороны его ограничивал канал. Пока Дэвид стрелял из лука в мишени или играл в теннис, я часто сидел на краю канала и смотрел на спокойную воду.

Временами я ждал, когда появятся большие белые корабли с острыми, как клюв зимородка, носами и с четырьмя или даже пятью мачтами. Время от времени их притаскивали из порта в город на разгрузку, используя для этого упряжки из множества волов.

Летом, когда мне исполнилось одиннадцать или двенадцать лет, нам впервые позволили остаться в парке во время заката солнца.

Мы сидели на высоком, покрытом травой берегу канала в ожидании иллюминации. Едва закончился первый, вступительный полет ракет в полумиле над городом, как Дэвиду сделалось плохо. Он наклонился к воде, его начало рвать. Тем временем красные и белые звезды пламенели над нами, заполняя все небо. Когда бедный брат закончил, мистер Миллион взял его под руку и мы двинулись к выходу из парка.

Оказалось, что болезнь брата была вызвана испорченным бутербродом, который он съел в парке.

Пока учитель укладывал Дэвида в постель, я решил позволить себе досмотреть салют. Нам не разрешалось залезать ночью на крышу, но я знал, где начинаются ступеньки, ведущие наверх.

Возбуждение, которое я переживал, пробираясь в странный мир света и теней, окрашенный в пурпур, золото и разукрашенный огненными цветами, было как лихорадка. Я с трудом хватал воздух и дрожал от холода – это в разгар лета!

На крыше было гораздо больше людей, чем я ожидал. Мужчины были без плащей, шояп и шарфов. Все это осталось в прихожей отца. Девушки были одеты в странные костюмы. У одних были видны розовые груди, покрытые сеточкой из гибкой проволоки, похожей на клетку для птиц, другие были очень высокие. Это становилось заметно, когда кто-нибудь оказывался рядом с ними.

Часть девушек носила костюмы, в которых юбки отражали их лица и груди, словно вода отражает растущие у берега деревья. В появлявшемся блеске иллюминации они выглядели, как сказочные королевы.

Меня заметили – я был слишком возбужден, чтобы спрятаться как следует.

Однако, никто меня не прогнал. Очевидно, они думали, что мне позволено находиться на крыше.

Иллюминация продолжалась долго. Помню, как один из стоящих там мужчин с квадратным, глупым лицом, выглядевший, однако, важно, начал заигрывать с молодой девушкой. Она ни за что не хотела уходить до конца представления.

Для тех, кто желал уединиться в укромном уголке крыши, было высажено около двадцати-тридцати кустиков или маленьких деревьев, которые создавали небольшой садик.

И вот, спрятавшись в зарослях, я с интересом начал разглядывать разыгрывавшийся вокруг спектакль. Насколько я помню, мною тогда руководило обычное любопытство. Я был в том возрасте, когда человек познает мир с научной точки зрения. Когда я уже почти удовлетворил свою жажду знаний, кто-то дернул меня сзади за рубашку и вытащил из кустов.

Я повернулся, ожидая увидеть мистера Миллиона. Однако, это был не он. Меня выдернула невысокая седая женщина в черном платье. Даже в такой момент, полный эмоций, я сразу заметил, что ее юбка от талии

– 10

висит, как тряпка. Было видно, что это не служанка. Она не ответила на мое приветствие и смотрела мне в лицо с таким неодобрением, что я подумал, будто это лицо одинаково хорошо видно как в блеске ракет, так и во тьме, когда они сгорали. Наконец, последняя ракета с оглушительным визгом взлетела в небо, таща за собой огненную реку пламени. Седая женщина подняла вслед за ней глаза, а когда ракета взорвалась, образовав бледно-фиолетовую орхидею, эта неприятная особа снова дернула меня и бесцеремонно потащила к ступенькам.