Текст книги "Преступление"

Автор книги: Джим Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Скайсмит пошевелил губами и медленно опустился в кресло.

– Т-ты никуда не пойдешь с этим, Уиллис! Я такое устрою тебе и этому вшивому прокурору, если...

– Вы что, хотите, чтобы вас сочли размазней? Не думаю, Дональд, что вы этого хотите. Капитан может простить небольшой перебор – от излишнего рвения, – но не жалует слизняков. Вы же знаете, он их просто не выносит. Его не слишком волнует, если человек мерзавец...

– Как ты, к примеру, да?

– Ну да. Только я не напрашивался на комплимент... Итак, можно мне?.. – Я потянулся через стол за бумагами и вытащил карандаш.

Он спросил:

– Но зачем, Билл? К чему все это?

– Вы меня вынудили. А мне это не нравится, – ответил я.

А тем более я не стану терпеть подобное от человека, никогда не бывшего настоящим журналистом.

– Но я не вынуждал! Я совсем не это имел в виду! Слушай, не играй с Дадли против меня, слышишь! Он мне нужен!

Я молча склонился над бумагами. Скрипнул ящик стола, послышалось звяканье стекла, и пахнуло виски. Он спросил:

– Билл, что ты делаешь?

Я поднял взгляд и ответил спокойно:

– Пишу заголовки. Подбираю фото. Составляю макет. На все руки мастер, а? Не надо беспокоить корректоров, редакторов, фотолабораторию. Могу и собрать материал, и написать, и снести его прямо к выпускающему, и проделаю это все получше любого здешнего негодяя. Могу даже сверстать. И не надо мне ничьих советов. Я сам могу насоветовать кому угодно. Потому что я газетчик, понимаете? Весь, с головы до ног. Это все, чем я занимаюсь, чем хотел бы заниматься. Отними у меня газету, и я сгину. А вам этого не понять, Скайсмит. Потому что вы не газетчик. Вы никчемный человек, воспользовавшийся благоприятными обстоятельствами. Мальчик из колледжа, ухвативший Пулицеровскую премию и изо всех сил эксплуатирующий этот счастливый случай. Вы... ну да ладно, оставим это.

Он глотнул еще, поколебался и выставил бутылку на стол. Я притворился, что не заметил.

– Я понимаю, Билл, – произнес он тихо. – Начинаю понимать, почему...

Я пожал плечами, ощутив себя выжатым до капли.

– Не делайте поспешных выводов, Дон. Просто у меня словесный понос.

– Я понимаю. Понимаю, что ты должен думать обо мне.

Я усмехнулся криво и встал.

– Да полно. Дон. Я и в мыслях не держал, что это вас так заденет. Да я, собственно, даже люблю вас, по-братски. Пойдемте вместе, а? Пошли со мной в наборный.

– Да нет. Я тебе там не нужен, Билл.

– Конечно, нужны. Какого черта? Одна голова хорошо, а две лучше.

– Пойду лучше домой. У меня жена... жена очень больна.

Глава 9
Ричард Йомэн

Прокурор запер за мальчиком дверь и протянул мне пятерку. По два пятьдесят мне и Чарли Олту. Сказал, чтобы мы поужинали, но не всю ночь напролет.

– И чтоб никакой трепотни, понятно? – сказал он. – Вы ничего про Тэлберта не знаете.

– А как насчет его? Хотите, мы принесем ему сандвич или еще чего-нибудь.

– Нет. Захочет есть – скажет.

– Может, принести ему газировки?

– Ему дадут попить, когда он попросит.

– Да я так просто интересуюсь.

– У него все будет, как только он придет в себя.

Мы с Чарли давно приглядели заведение Китайца как самое близкое и подходящее по ценам, так что спустились вниз и перешли улицу. Чарли что-то бормотал про себя и загибал пальцы и наконец закончил вычисления.

– По небольшому бифштексу, картошка фри, горошек, пирожное, две чашки кофе. Как раз два пятьдесят, Дик.

– Ну да, а чаевые?

– А за что Китайцу платить чаевые? У них и так денег побольше, чем у тебя.

– Ну, не знаю. Может, и не надо, но мне всегда как-то неловко. А ты им не платишь, Чарли?

– Сегодня, по крайней мере, не собираюсь.

Мы зашли к Китайцу, и я велел Чарли занять столик, я сам же якобы собрался позвонить своей старухе.

– Мне бы тоже надо дочке звякнуть, – сказал он, лукаво на меня взглянув. – Иди первым, а я тебя подожду.

– Нет, иди лучше займи нам столик. И придержи его до меня, а потом я покараулю.

– Ладно. Тут полно этих чертовых столиков, – ругнулся он, но пошел.

Я позвонил Косси в офис, но никто не отвечал, и дома его тоже не было. Наконец я нашел его в федеральной комиссии на вечерних слушаниях по иммиграции.

– Это Дик Йомэн, мистер Коссмейер, – сказал я. – Мистер Коссмейер, не вы ли адвокат по делу Тэлберта?

– Тэлберт? – переспросил он. – Тэл... а, да. Конечно, Дик. Они должны его отпустить.

– Нет, они его не отпускают. И похоже, даже не собираются. Мистер Коссмейер, я вам собирался позвонить раньше, но не получалось и...

– Сукины дети! – сказал он. – Я думал, он уже дома в кровати. И от его родных нет вестей.

– Я для мальчишки делал все возможное, мистер Коссмейер. Но, откровенно говоря, этого мало. Я не так уж много-то и могу, если вы меня правильно понимаете.

– Ну да, – проговорил он быстро. – Спасибо, Дик. Вы – завтра – заскочите ко мне. Где...

– В котором часу, мистер Коссмейер?

– В любое время. Дик, где вы его оставили?

– В здании суда, в офисе мистера Клинтона. Но мне кажется, его переведут.

– А, черт! Вы знаете, Дик, какова точка зрения, – ну, не важно. Почему его хотят засадить, как вы думаете?

– Честно, не знаю, мистер Коссмейер. Прокурор особо не распространяется, понимаете...

– Мерзавец! – вскричал он. – Эти чертовы болваны Тэлберты! Их бы самих под суд отдать.

– Некоторые люди, конечно, туповаты, – сказал я. – А в таких кризисных ситуациях они начинают терять рассудок.

– У них вообще нет никакого соображения! Дик, подержите там его. Затяните дело как-нибудь. Дайте мне только час-два. Буду вам очень признателен. Очень, Дик.

– Постараюсь, мистер Коссмейер. Не могу обещать, но...

Он бросил трубку.

Я вернулся к Чарли Олту. Тот поглядел на меня обиженно, а потом рассмеялся и спросил:

– Ну что, баш на баш?

– Чарли, ты о чем?

– Баш на баш – это справедливо, Дик. Я сам собирался позвонить Коссмейеру, если в ты меня не опередил. Если бы позвонил, половина была бы твоя.

На этот счет могут быть разные мнения. Но мне ничего не оставалось, как только сказать: ну что ж, хорошо, если он так хочет.

– Косси говорит, нам надо затянуть дело на час-два, пока он не раздобудет нужные бумаги. Он нам будет очень благодарен.

– Косси молодец, – отозвался Чарли. – Хороший еврей.

– Что ты хочешь этим сказать? Если еврей, так не может помочь, что ли? Что плохого быть евреем?

– Да что ты на меня накинулся? Я о нем хорошо отозвался, а ты на меня набросился.

– Да ладно.

– Ты, Дик, лучше за собой приглядывай. А то ты так себя ведешь, что можно подумать, в тебе самом еврейская кровь.

– Кто это, интересно, может так подумать? Да если хочешь знать, уж лучше в я был евреем, чем кем-нибудь еще из тех, кого я знаю.

– Ну да?

– Ага.

Он дулся на меня минуту-другую, потом взял меню.

– Не знаю, чего ты взбеленился, Дик. Разве я не говорю, что Косси один из лучших моих приятелей? Что он джентльмен высшей марки и превосходный юрист? И нечего злиться.

– Ладно. Наверное, я тебя не так понял.

– Знаешь, я вот что думаю, – сказал он. – Я, наверное, не возьму горошек. Тогда будет не два пятьдесят, а два тридцать пять.

– Я тоже, пожалуй. А если захочется, можно бесплатно взять еще хлеба.

Мы попросили официанта приготовить хорошо прожаренный бифштекс. Только мы начали есть, позвонил прокурор и передал через официанта, что пора двигаться.

– Какого черта? – возмутился Чарли. – Нам поесть нельзя?

– Нечего было заказывать бифштексы.

– Дик, как ты думаешь, сколько нам даст Косси? – спросил он.

– Ну... может, по двадцатке. Может, по пятьдесят, если продержимся до его приезда.

Чарли присвистнул.

– Пятьдесят баксов! Вот это да! Ты правда думаешь, он даст, Дик?

– А почему нет? Я от него получал раза два. И за такие трудные дела.

– Но больше и некому было платить, кроме тебя.

– Некому? – Я подмигнул Чарли.

– Фу-у! Пятьдесят баксов! Слушай, Дик. Давай дадим каждый еще по четвертаку Ху Флан Дану?[2]2
  Игра слов: who flung dung – кто швырнул навозом (англ.).


[Закрыть]

Официанта звали Хоп Ли, но Чарли всегда его называл чем-то этаким. Шутил, знаете ли.

– То есть мы дадим ему пятьдесят центов плюс тридцать? Почти доллар чаевых?

– Ну и что? Разве нельзя?

– Не знаю. А вдруг мы не сможем протянуть на столько времени?

– Ничего. Если понадобится, я Клинтона скручу и сверху сяду.

– Ну ладно, давай. Давай дадим оба. Но мне было бы спокойнее, если в те полсотни были у меня в кармане.

– Полсотни баксов! Господи! Слушай, Дик, ты все еще возишься с тем «смит-и-вессоном»?

– Я его продам. И подержанные кольты мне не нужны.

– Не нужны? Значит, ты купил новую модель у самих Смита и Вессона, а не отобрал его у того черномазого налетчика.

– Чарли, я ни у кого ничего не отбираю, улавливаешь?

– Ну, так не прохаживайся все время по поводу моего кольта. Люди это слышат, и я никогда от него не избавлюсь. У меня нашлось два или три покупателя, потом до них что-то доходило – не скажу, правда, что от тебя, – и дело расстраивалось.

– Слушай, Чарли. Не знаю, кто там что тебе наболтал, только я никогда и нигде не критиковал кольт. А даже наоборот, и могу это доказать. Как-то Дасти Креймер подошел ко мне и спросил моего откровенного мнения, и я ответил искренно, что, по-моему, никому не помешает хороший кольт. Я сказал тогда: ты меня спросил по-честному, ну так вот. Сам видишь: хороший кольт по нормальной цене, так что тебе лучше его взять.

– Ну, я же не говорил, что ты сбиваешь цену, Дик. Даже и не думал.

– Ты знаешь, почему я не хочу его покупать, – сказал я. – Чарли, я тебе несколько раз объяснял. У меня есть кольт и «смит-и-вессон», и, избавляясь от «смит-и-вессона», я оставляю себе кольт. И второй мне не нужен.

– Ну вот мое последнее слово, – сказал Чарли. – Меняюсь на кольт и пятнадцать, нет, двадцать долларов. Это мое последнее слово, Дик, как хочешь.

– Поздравляю вас со сделкой, мистер, – сказал я.

– Заплачу тебе завтра, как только получим деньжата от Коссмейера.

– Ладно, но если не будет деньжат – сделка не состоится. Деньги на бочку, Чарли.

– Получишь. Хотя бы даже пришлось этого Клинтона связать.

Мы покончили с горячим и взяли кофе с пирожными. Потом повторили, и официант почему-то не засчитал этого, так что мы оставили и эти деньги ему. Еще двадцать центов в дополнение к восьмидесяти, всего доллар чаевых ровным счетом. Нам с Чарли, знаете, было интересно, как он отреагирует, но он возился с другими, и мы решили, что пора возвращаться.

Из суда все уже разошлись, все кабинеты, кроме прокурорского, были закрыты, даже мальчик-лифтер ушел домой. Свет практически везде выключили, и мы пробирались по коридорам почти на ощупь.

Мы дошли до прокурорского кабинета, вернее, до его приемной. Чарли шел впереди, я за ним следом, и, когда мы остановились, я наступил ему на пятки.

– Прости, Чарли, – сказал я.

– Ш-ш, – зашипел он. – Черт!

Он кивнул в сторону свидетельской комнаты, и я, прислушавшись, уловил разговор прокурора и мальчишки. Что-то прокурор у него выспрашивал, и мне это очень не понравилось, и могу поклясться – Чарли тоже.

Чарли обернулся и посмотрел на меня, а я на него. Подумали об одном и том же.

– Ну, Чарли, – сказал я, – думаю, мы наелись самых дорогих бифштексов в своей жизни.

– Черт, – отозвался он, – вот негодяй!

– Надо бы нам их есть пореже, – продолжил я.

Он опять прошипел:

– Ш-ш, послушай-ка, черт побери!

Мы прислушались.

– Ну, Боб, ты хочешь рассказать правду, не так ли? Ты хочешь рассказать правду или ты хочешь продолжать лгать?

– Да! То есть нет, я не хочу! То есть я не знаю, я...

– Ты не знаешь, какую правду, так, Боб? Так или нет? Не лучше ли тебе рассказать правду, чем лгать? Если я тебе помогу и расскажу, что было правдой, ты скажешь правду или солжешь?

– Д-да... нет! Я не знаю! Я... совсем з-запутался...

– Ты не хотел убивать ту девочку, так, Боб? Или хотел? Отвечай только «да» или «нет»: хотел ты или нет убить ее?

– Я... н-нет.

– Если не хотел, тогда, значит, произошел несчастный случай, так? Или нет, Боб?

– Д-д-думаю, т-так.

– Ты не был возле поля для гольфа, да? Ну а откуда ты знаешь, что там оставалось не больше полумили? Ты что, измерял? Почему там не могло быть мили, или двух, или...

– Потому что я вам говорил...

– Но это была ложь, припомни! Ты же хотел сказать мне правду, потому что лучше сказать правду, чем лгать. Разве не так?

– Я... я не знаю! Я говорю правду!

– Отлично, разумеется. Ты начинаешь вспоминать, начинаешь исправляться и начинаешь говорить правду. Ты хороший мальчик, Боб. Я всегда это знал. Тебе нравилась маленькая Джози. Ты мог испугаться и потерять голову, со всяким бывает, но она тебе нравилась. Неужели, убив ее случайно, ты отправился бы на поле гольфа как ни в чем не бывало? Ты же не хочешь, чтобы я подумал, что ты так сделал, да?

– Н-нет...

– Сколько раз вы с ней делали это, Боб?

– Т-только...

– Ну да, но однажды может быть и несколько раз, разве не так? Могло так быть или нет, Боб? Знаешь, несколько раз подряд?

– Я н-не знаю... ЧТО ВЫ ХОТИТЕ ОТ МЕНЯ УСЛЫШАТЬ? ЧТО ВЫ...

– Ну, я не могу тебе приказывать, Боб. Это будет несправедливо. Но если ты хочешь, чтобы я тебе помог вспомнить – и сказать точными словами, чтобы мы поняли, что ты хороший мальчик и что все это произошло по ошибке, со всяким может случиться... Боб, ты это имеешь в виду? Ты хочешь, чтобы я помог тебе высказать это правильно, так...

– Д-Д-ДА!

* * *

Чарли Олт выдернул сигару изо рта и швырнул ее на пол.

– Дьявольщина, – прорычал он. – Прощай пятьдесят баксов!

Глава 10
И. Коссмейер

Я обогнул стол и встал прямо перед миссис Тэлберт. Свесил руки наподобие кенгуру, опустил скорбно уголки рта и стал тереть веки. И это было очень на нее похоже, если можно так выразиться.

– Вот так вы выглядите, миссис Тэлберт, – сказал я. – А вот какие вы издаете звуки.

И я стал подвывать и верещать, перемежая стоны словами «правда», «действительно», «ну понимаете», «я не могу это выдержать» и все в таком духе. Она была в шоке, не зная, плакать ей или смеяться.

– Ну, знаете! – начала она. – Я...

– Вот пожалуйста, – усмехнулся я.

Она вдруг покраснела и внезапно рассмеялась. Тэлберт метнул на нее испуганный взгляд. Кажется, он не слышал ее смеха годами. Трудно представить, чтобы он отпустил какую-нибудь шутку – разве что под страхом смерти.

– Так-то лучше, – продолжил я. – И не стыдно вам, миссис Тэлберт? Молодая хорошенькая женщина мечется, словно безголовая курица. Кудахчет и бормочет про все, что знает, и вдесятеро больше про то, о чем не имеет понятия. Право, не будь вы такой славной, я бы вас перегнул через колено да и отшлепал.

Она вспыхнула и хихикнула:

– Ну, мистер Коссмейер! Это ужас, что вы...

– Ладно, ладно. Теперь вы будете хорошей девочкой. Никакой ни с кем трепотни. Никаких гадостей о ком бы то ни было. Нам надо завоевывать друзей, как можно больше, понятно? Мы должны действовать быстро и тайно. Если вам захочется поговорить – приходите ко мне. Мы дадим вашему супругу снотворное и займемся любовью.

Она жеманно запротестовала:

– Мистер Коссмейер, вы просто ужасный!

– Вот вы еще увидите, какой я ужасный, если станете мне мешать. Теперь скройтесь с глаз долой на время, пока я немножко поговорю с вашим мужем. Идите поболтайте с моей секретаршей. Скажите ей, что я приказал выдать вам самый большой стакан кока-колы, а не то я больше не стану сажать ее к себе на колени.

Она вышла, хихикая и краснея, и вправду вильнула мне задом. Я подтащил стул, на котором она сидела, поближе к Тэлберту.

– Так, ладно. Ей это было необходимо. Теперь шутки в сторону. Сколько вы можете добыть денег?

– Ну-у, – он заколебался, – а сколько вам требуется?

– Больше, чем я от вас могу получить. Так что просветите меня.

Он чувствовал себя неуютно – явно не привык так вести дела.

– Ну, не знаю, если в вы могли мне сказать...

– Вот что, мистер Тэлберт. Вы уже меня поставили в весьма невыгодное положение. Если бы вы не давали выход своим эмоциям и не теряли голову, а поступали правильно, вы бы не сидели тут, а ваш мальчик – там, где он сейчас.

– Я понимаю, – сказал он, – я не знаю, зачем я...

Я его прервал.

– Забудьте. Дело сделано, так что вернемся к нашему предмету. Все, что я прошу от своих клиентов, – это заплатить, сколько они могут. Вы мне называете сумму, и далее мы будем исходить из этого.

– Ну, так... скажем, тысяча долларов?

Я кивнул, твердо глядя на него:

– Хорошо, мистер Тэлберт. Теперь понятно, на что вы способны.

– А вы?.. – Он уставился в пол. – Мне бы не хотелось думать, что Боб не... что деньги...

– Они не важны, – отозвался я. – Я делаю за тысячу столько же, сколько сделал бы за десять тысяч. Или за сто. Я всегда стараюсь. И прошу того же от своих клиентов.

– У меня есть дом, – сказал он. – Довольно приличная недвижимость. Надеюсь, что...

– Мистер Тэлберт, у многих моих клиентов нет ничего, кроме костюма. А иным и позавтракать не на что.

– Я достану, сколько смогу. Все, что смогу, конечно, с радостью...

– Хорошо. Займитесь этим.

Он, казалось, несколько сник. Он, разумеется, ожидал благодарности! Я же обложил его со всех сторон и не был даже особенно обходителен. Я и хитрил с ним, и науськивал его в одно и то же время.

Вот так он все это и воспринимал, и кто бы мне объяснил, отчего меня это беспокоило, – ведь все мои клиенты воспринимали ситуацию совершенно так же. Довольно: они не осознают, что это такое. А просто – слишком много. То есть слишком много должны вам платить. И даже если не платят – все равно много. Вы же получаете бесплатную рекламу, так? А это стоило бы вам денежек. А я еще пытаюсь и из них что-то выжать!

– Ну вот, пока, кажется, все, – сказал я. – Если хотите двигаться дальше, займитесь финансами...

Он приподнялся, нахмурясь.

– Да, но что вы собираетесь предпринять, мистер Коссмейер?

Я пожал плечами:

– То, что потребуется, мистер Тэлберт.

– Ну, я... просто поинтересовался. Хотелось бы знать.

– Вот так. Все, что будет необходимо.

Я улыбнулся и кивнул ему. Он направился к двери в нерешительности. И потом задал этот старый-престарый вопрос, мямля и жуя слова, как это бывает почти всегда, все тот же древний вопрос. И я ответил:

– Мистер Тэлберт. Я думаю только об одном. Я не просто думаю, но и верю в это. Это мой профессиональный и моральный долг как юриста. Иначе я бы стал сообщником в лжесвидетельстве и оскорблении правосудия. У меня до сих пор не было виновных клиентов, мистер Тэлберт. По моему глубокому убеждению, они все не виновны.

Он смутился:

– Ну конечно, я не сомневался, что...

– Вот и не сомневайтесь дальше.

– Все будет хорошо, да? Он... его оправдают?

– Моих клиентов очень редко осуждают. Настоящие трудности возникают позже.

Он метнул на меня взгляд:

– Почему? Как же вы...

– Судьи не только в суде. Так что запасайтесь уверенностью. Ни в коем случае мальчику не показывайте, что вы в чем-то сомневаетесь.

– Все так запуталось-перепуталось, – пробормотал он рассеянно. – Я знаю, что он не мог такого сделать. Они его вынудили подписать признание. Ну, вы ведь тоже так считаете, мистер Коссмейер. Я понимаю, это может выглядеть смешно, но...

– Разумеется, вы совершенно правы, мистер Тэлберт.

Я пожал ему руку и выпроводил за дверь.

...Пару дней я переждал, прежде чем заглянуть к окружному прокурору. Хотел вначале позаботиться о некоторых других вещах, и заодно мне пришло в голову, что неплохо бы заставить его поволноваться. И, как оказалось, мой расчет оправдался: его беспокоило, что я не появляюсь. Я даже надеялся, что, может, он разволнуется настолько, что сам притащится ко мне. Но пока козыри были у него, и визита я не дождался.

– А, Косси, – он вскочил из-за стола при виде меня, – вот так приятная неожиданность! Садитесь, садитесь. Ну, как дела?

– А-а, – протянул я. – Ничего нового, Клинт. Все одно и то же.

– А что – я слышал, вашу кандидатуру выдвигают в федеральную комиссию? Я как раз собирался позвонить и спросить, не могу ли я чем-то посодействовать? Письмо написать или замолвить пару словечек в нужных местах. Мне думается, я пользуюсь некоторым влиянием и...

– Очень любезно с вашей стороны, Клинт. Но нет, ничего такого не требуется. Господи, да что мне делать на федеральном уровне! Я растеряюсь, ей-богу. Я даже не представляю, как там действовать.

– Ну-ну, я бы так не сказал.

– Вот кто им действительно нужен – это кто-то вроде вас, – продолжал я. – Достойный человек и с большим опытом общественной деятельности. Кстати, полагаю, вы знаете, что вашу кандидатуру тоже рассматривают?

Он был совершенно ошеломлен. Ну совершенно. Так он и выразился.

– Ну, Косси, не знаю даже, что и сказать. Не то чтобы, конечно, у меня совсем не было шансов, но...

– А почему бы и нет. Мне думается, у вас превосходные шансы. Если я, скажем, возьму самоотвод, окажу вам такую небольшую услугу, то отчего же...

– Да, но я не могу просить вас об этом. Я, разумеется, весьма признателен, однако...

– А вам и не надо просить. Просто я выполню свой гражданский долг. В конце концов, если вы готовы проиграть в финансовом отношении ради принятия такого назначения, я, естественно, поддержу вас повсюду.

– Ну, это очень мило с вашей стороны. – Он в задумчивости поглядел на свой стол, двигаясь туда-сюда в кресле на колесиках. Потом вздохнул, покачал головой и взглянул на меня. – Косси, – сказал он, – вы просто мерзавец.

– Я имел в виду только это, и ничего более. Никаких дополнительных условий.

– Я знаю. Вот это и делает вас таким сукиным сыном. Черт возьми, это непорядочно. Будь в вас хоть капелька гуманности, вы бы открыто предложили мне дать взятку.

Я рассмеялся, и он тоже. Довольно деланно, думаю. Потом предложил сигару, протянул мне спичку. Рука его дрожала, и он ее быстро спрятал.

– Ну, теперь о молодом Тэлберте, – начал он. – Полагаю, вы здесь представляете его интересы? Ну что ж, я хочу сделать все возможное, Косси. По-моему, мальчик более заслуживает жалости, нежели осуждения. Он совершил трагическую ошибку, очень серьезную, но я не могу рассматривать его в качестве преступника в обычном смысле слова. Я...

– И он ведь во всем признался, мы должны принять это во внимание, не так ли, Клинт?

Кресло под ним поскрипывало, он угрюмо посматривал на меня, сложив руки на животе. Ведь я его спародировал в точности. Он нахмурился и выпрямился.

– Все это грязные инсинуации, Косси. Вы что, хотите сказать, его конституционные права были нарушены?

– Нет, конечно. Мне трудно даже выговаривать столь сложные словосочетания. Я только говорю, что вы заморочили малому голову до полусмерти. Он теперь у вас и в убийстве Господа Бога признается.

– Ну, в этом-то случае виновников хватает.

Я посмеялся и признал его полную правоту. Потом вытащил сигару изо рта и стал ее исследовать. Черт бы его побрал, мерзавца. Он сам не понял, что сказал. Однако же сказал. Черт его дери, черт...

– Косси, – произнес он. – Все это такая гадость. Мне очень стыдно. Простите меня.

– Да вы что? Я вас просто подкалывал. Ничего такого вы не сказали. Слушать даже не хочу. Так вот...

– Косси, друг мой. Я...

– Я вам говорю, слушать не желаю! Понятно? Я... я... черт, и это вы называете сигарами? Их бы надо подавать с солониной.

– Ну ладно. Косси, – усмехнулся он. – Будет вам.

– Ну, вернемся к признанию, Клинт. Вот как я это расцениваю. Алиби у мальчика нет; известно, что у него были некие отношения с девочкой. Всего-то навсего, а газеты на него накинулись, вот чего я не могу понять, кстати...

– А, газеты, – отмахнулся он, – я, Косси, никогда на них не обращаю внимания.

– И одно это делает вас уникальным. Но так или иначе вы пришли к совершенно неверному заключению о виновности мальчика и решили, что будет, так сказать, справедливо подвигнуть его к признанию этой вины. И настойчиво добивались этого, покуда он не сломался. Вы, конечно, делаете свое дело, так как вы его понимаете, но...

– Косси, вы совсем не правы. Я с ним беседовал на протяжении некоторого времени, но без всякого принуждения. Он был волен как отстаивать свою невиновность, так и признать вину. Это его собственные показания, сделанные по собственной воле и его собственными словами.

– Вам так кажется. Вы же не можете делать свое дело не будучи убеждены в этом. Но послушайте моего совета, Клинт. Не выносите на суд эти признания. Иначе я вас разделаю под орех.

– Ну хорошо. Конечно, если вы хотите, чтобы с мальчиком обошлись как с закоренелым преступником...

– А вы-то на самом-то деле что думаете?

– Ну, Косси, конечно, я так не считаю. Он ваш клиент, и я никоим образом не должен оказывать на вас влияние. Но, полагаю, и вы и я могли бы поговорить с кем-то из судей – специалистов по делам малолетних, ну хоть со старухой Мигэн, и, думаю, она бы поделилась с нами весьма ценными соображениями и рекомендациями.

– Например?..

– Ну, – он пожевал губами, – скажем, исправительная школа? До достижения им совершеннолетия?

Я промычал что-то неопределенное.

– М-да. Может, вы и правы. Косси. Может, и так. Если мальчик не отвечает за содеянное, да и как, откровенно говоря, ребенок может отвечать, почему он обязательно подлежит наказанию? Он не преступник, он просто болен. И нуждается в хорошем лечении. Может быть, стоит поместить его в лечебницу, – несомненно, краткое пребывание там – скажем, в пределах, ну, года или полутора – полностью поставит его на ноги и вернет обществу. Или даже месяцев за девять. Думаю, могу гарантировать максимум девять месяцев. Полагаю, я смогу доказать суду – все это в основном вопрос времени и отдыха, и...

– Не-ет. Не годится.

– Ну так скажите сами. Вы-то что предлагаете, Косси?

– Полное оправдание. Безоговорочное. Мальчишка разволновался, выдохся. Он не осознавал, что говорит.

– Чепуха. Да вы что!

– Вот именно. И кстати, Клинт, для него это не больно здорово. Все это очень мерзко и для него, и для его родителей. Даже если он сию минуту отсюда выйдет, это для него будет крайне болезненно. Ему предстоит страдать всю оставшуюся жизнь. Подумайте об этом, Клинт! Подумайте, каково ему будет в школе, и после, когда он станет искать работу, или когда встретит хорошую девушку и захочет жениться... Вы пожелаете своим детям водиться с парнем, заподозренным в убийстве и насилии? Вы захотите ему платить зарплату? Вы захотите иметь такого зятя? Вам самому охота иметь дело с таким? И не говорите мне, что люди все забудут. Да, забудут – только то, что его признали невиновным. Как говорится: слова кончились, а мелодия еще длится. И все назойливее и страшнее всю его оставшуюся жизнь.

– Вон как вы заговорили. Я готов с вами поспорить. Но имейте в виду, – он сделал указующий жест, – я еще не пришел к окончательному решению. Укажите мне нечто такое, что заставляет меня усомниться в его виновности, и я с Удовольствием приму это к сведению. Я прислушаюсь к вашему мнению, Косси. Я тоже буду рад, если он окажется не виновен. Но, черт возьми, не могу же я...

– Отпустите его, Клинт. И без того все будет довольно паршиво.

– Да? Чтобы на мне осталось нераскрытое убийство? Или у нас нет ни тени сомнения, что он чист? И не станет ли ему потом только хуже?

– Слушайте, Клинт. Сколько таких сексуальных убийц сбежало? Они ничем не отличаются от остальных, не составляют никакой особой группы или класса. Они выглядят как вы и я или любой другой, и они и есть и вы, и я, и любой другой. Бакалейщик на углу и продавец из магазина, судебный пристав или большой босс, певец из хора и министр, чемпион и газонокосильщик...

– Косси. Вы, должно быть, меня неверно поняли. Я не говорил ничего о том, что вы пытаетесь оправдать виновн... э... подозреваемого. Этого я вовсе не говорил.

– Разве не туда вы клоните?

– Вовсе нет. У нас есть улики. Я просто указал, что, не обладая никаким существенным, конкретным доказательством его невиновности, не могу отвести от него подозрения – мои руки связаны. Вы же видите, Косси. По совести говоря, вы не можете требовать от меня прекращения дела. Это будет нечестно по отношению к мальчику.

Он потянулся за сигарой, взглядом предложив и мне. Я покачал отрицательно головой:

– Клинт, я добьюсь его освобождения. У вас ни черта нет, кроме его признания, а его я разнесу в клочья.

Он рассмеялся:

– Ну, Косси. Я тогда пропал. Все же не думаю, что его освободят.

– Отпустите его, Клинт. Я знаю, что вы бы этого хотели.

– Не могу, Косси. Это немыслимо.

– Отпустите. Подчистую. И это-то плохо, но все-таки терпимо.

– Ну не могу. Понимаете? Не могу!

На самом-то деле иного я и не ожидал. Только надеялся. Его позиция была не слишком сильна, но все же посильнее моей, а теперь, когда газеты подняли шум, привлекли внимание...

Нет, на такое он не способен.

Я взялся за свой портфель и поднялся.

– Ладно, Клинт. Пока вроде все. Теперь могу я потолковать с мальчишкой?..

– Конечно, конечно, – он нажал кнопку звонка, – я прикажу надзирателю, чтобы вас не беспокоили. Вы, кстати, посмотрите – мы все сделали, чтобы облегчить ему пребывание здесь.

– Не сомневаюсь. Да, насчет назначения, Клинт. У меня и вправду нет на сей счет никаких намерений. Жаль только, я раньше этим не занялся.

– Косси, я... даже не знаю, что сказать. Не знаю, как вас благодарить.

– Отлично! Благодарность? Даже и не думайте!

– Не пообедать ли нам как-нибудь? Я вам позвоню.

– Давайте лучше я вам позвоню. Знаете, как бывает. Никогда не знаешь, что там стрясется в самый последний момент.

– Как насчет воскресенья? Вы же не заняты в воскресенье. Приезжайте к нам на обед и побудьте до вечера. Давно мы с вами хорошенько не болтали.

– Спасибо. С удовольствием. Но, может, как-нибудь попозже? Я буду очень занят в ближайшие недели.

Его улыбка погасла. Он отвернулся и уставился в окно; спина его была очень выразительна. Он думал о том своем замечании – о «христопродавцах».

– Вы никогда этого не забудете, да? Не сможете забыть.

– Что забыть?

– Не знаю, почему я это сказал, Косси. Вы же знаете, я не антисемит. Все на свете бы отдал, только бы не говорить этого. Понимаю, извиняться бесполезно, но...

– Извиняться? За что? Что вы имеете в виду? Я ничего не слышал, Клинт.