Текст книги "Прекрасная мечта"

Автор книги: Джил Лэндис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Он был зол, а еще более – унижен. И сейчас не время признаваться в том, что она дурачила его, чтобы разжалобить потоками слез и другими атрибутами дешевенькой мелодрамы.

Это совсем выбьет его из колеи.

Он сидел, положив руку на бедро. Эва накрыла его ладонь своей. Он посмотрел на ее руку с таким выражением лица, как будто это гремучая змея, но своей руки не вырвал. Тепло его кожи ласкало и дразнило.

– Чейз, расскажи мне обо всем. Пожалуйста. Я хочу понять.

Он посмотрел на нее, такую невинную, такую сосредоточенную. Она сидела, выпрямившись, с увядшими стебельками цветов на коленях. Когда он заговорил, его голос звучал совершенно бесстрастно. Как будто он и не рассказывал историю собственной жизни.

– Я был немногим старше нынешнего Лейна, когда умерли мои родители. Мне пришлось работать на ранчо и заботиться о моей сестре Салли. Но беда в том, что Салли не была похожа на тебя. Норов у нее был крутой и упрямый. К мужчинам ее начало тянуть, едва она узнала разницу между мальчиками и девочками.

Однажды летом, когда ей было пятнадцать, она забеременела от одного из заезжих ковбоев-работников. Он бросил ее и исчез в неизвестном направлении. А по истечении положенного срока у меня на попечении были уже двое – Салли и Лейн.

Эва почувствовала, что с него немного спало напряжение. Она убрала руку, разорвав невидимую связь между ними, но не отодвинулась, продолжая касаться плечом его плеча. Чейз взмахнул кнутом, и лошади пошли шагом. Он продолжил свой рассказ.

– Однажды, когда я работал на дальнем пастбище, на наше ранчо прискакали трое. Они напали на Салли и убили ее. Но она умудрилась застрелить одного из нападавших, прежде чем сама получила пулю в голову.

– Боже мой, Чейз. – Внезапно у нее пред глазами возник облик маленького Лейна. – А как же Лейн?

Чейз судорожно вздохнул, потом прочистил горло.

– Он все видел, но замкнулся в себе и ничего мне не сказал о том, что это были за люди, как они выглядели.

Эва застонала. Не удивительно, что теперь с Лейном так трудно и что он такой легкоранимый. Чейз кивнул.

– Я похоронил Салли, взял мальчика и отвез его на ближайшее ранчо, которое принадлежало вдове по имени Огги Овенс. Я рассказал ей обо всем, что произошло, попросил известить власти и присмотреть за Лейном до моего возвращения. Я планировал догнать убийц, расправиться с ними и сразу же вернуться.

– И, будучи твоим другом, она согласилась, – закончила Эва.

Он покачал головой. Об этом ему было так же тяжело говорить, как и об убийстве Салли.

– Мы не были друзьями. – Повозка качнулась, когда колесо попало в рытвину на дороге. Их плечи соприкоснулись. Эва тут же отпрянула.

– Я был настолько охвачен жаждой мести, что оставил Лейна с совершенно чужим человеком.

– Но она, конечно же, была…

Его ответ был подобен удару хлыста, но жалил еще больнее.

– Не такой, как ты, Эва. Не доброй, не ласковой, не заботливой. Насколько я могу судить, она ужасно обращалась с Лейном. Он никогда об этом не говорил, но подросток, которого я нашел, вернувшись наконец домой, был совсем не похож на малыша, которого я оставил.

– Но он ведь был свидетелем убийства своей матери, – напомнила она.

У нее самой было бурное детство, которое многие могли счесть совершенно ненормальным, но на недостаток любви со стороны родных она никогда не могла пожаловаться. Она поежилась.

– Ты думаешь, тут еще что-то было? Огги обижала его?

– Не знаю. Она никогда не возила его в город. Когда в Последнем Шансе построили школу, Огги Овенс держала его в доме взаперти. Когда я приехал забрать его, я обнаружил его совершенно одного, грязного, голодного, больше напоминающего животное, чем человека. А сама Огги испарилась. Едва только до нее дошел слух, что меня выпустили из тюрьмы.

– Она сбежала, бросив все, что имела?

– Да у нее и не было ничего, кроме носильной одежды да покосившегося домишки. Время от времени она нанимала бродяг пасти несколько голов скота и работать в саду. Ей нечего было терять, кроме своей жалкой лачуги… и Лейна. Она продала свою землю одному из «королей скота» и исчезла в неизвестном направлении. – Он погрузился в напряженное молчание.

Эва испугалась, что Чейз снова замкнулся в себе и больше не собирается ничего рассказывать.

– Это просто счастье, что она не забрала Лейна с собой. И нечего обвинять себя. Ты же не мог предвидеть, что с ним произойдет.

– Вот поэтому мне вообще нельзя было оставлять его на произвол судьбы. А я бросил его, будто приблудного щенка. Никогда себе этого не прощу. Да и Лейн, думаю, тоже не простит. И я не могу винить его в этом.

– А ты нашел убийц твоей сестры?

Он поерзал на жестком сидении и попытался вытянуть одну ногу.

– Я ехал по их следам, которые привели меня в Вайоминг. На первой же стоянке я едва не потерял их. Жители города сообщили мне, что двое братьев Хант проезжали тут и затеяли потасовку. След я потерял, но поиски не прекратил.

В его тоне промелькнула нотка досады на самого себя, которую ему скрыть не удалось.

– Я был молод, глуп; горел желанием собственноручно отомстить за гибель Салли. Мне бы одуматься и повернуть домой, но не давала покоя одна мысль – я должен был увидеть, как они испустят дух. Я перебивался случайными заработками. Стрелял всегда хорошо. Одинокий, озлобленный, в лохмотьях – лакомая мишень для любого, кто захочет поразвлечься. И я заслужил себе репутацию лихого стрелка.

Глаза Эвы были устремлены куда-то в пространство. Его голос не выражал никаких эмоций, как будто он рассказывал о том, как он ловко прихлопывал мух, а не хладнокровно убивал людей.

Мысли ее путались. Он стрелял в людей, чтобы самому остаться в живых. Эта картина так не соответствовала тому представлению, которое она о нем составила.

– Но сейчас ты даже не носишь оружия. В отличие от остальных мужчин, живущих на ранчо. У тебя нет ни револьвера, ни винтовки.

Чейз подумал о тех долгих пустых годах, которые он провел в тюрьме штата, о бесчисленных часах, проведенных в размышлениях над своими поступками, вспомнил, что испытываешь, нажимая на курок и наблюдая за тем, как умирает человек, пусть эта пуля и выпущена в целях самообороны.

– Я дал себе клятву в тюрьме, – признался он. – Я поклялся, что никогда больше не возьму в руки оружия.

– Ни при каких обстоятельствах?

– Точно. Ни при каких обстоятельствах. Ни к чему хорошему это все равно не приведет.

– А как ты угодил в тюрьму?

– Когда я пытался разыскать Хантов, я прибился к одному типу по имени Хэнк Рейнолдс. Он водился с ними несколько месяцев тому назад. Тогда я присоединился к нему и к его шайке.

Эва пыталась переварить то, что сейчас узнала. Он, должно быть, обезумел, действовал, все еще находясь под впечатлением трагедии, которая произошла с его сестрой.

– Я готов был хоть в пекло залезть, только бы оказаться поближе к Хантам. Хэнк знал их в лицо, а я – нет. Чтобы найти их, мы прочесали добрую половину южных земель.

Впереди, вдалеке, уже замаячили туманные очертания построек ранчо. Они уже почти дома.

– И что было дальше?

– Как-то раз Рейнолдс спланировал ограбление банка. Для его банды все складывалось вроде бы хорошо, но я родился под несчастной звездой. Пока Хэнк не знал меня достаточно хорошо, чтобы полностью доверять, меня поставили на стреме, охранять лошадей. Но что-то у них там не заладилось.

Кассиру удалось удрать. Он выскочил на улицу и стал звать на помощь. Поднялась паника. По дороге из города, когда нас преследовал патруль, моя лошадь пала. Но поскольку никто из служащих банка не смог меня опознать, меня привлекли к ответственности только за соучастие.

Эву била дрожь, но причиной тому была вовсе не легкая прохлада ночного воздуха.

– Тебе еще повезло, что все так кончилось. Тебя ведь могли и повесить.

– Иногда мне кажется, что…

– Не смей так говорить, – перебила она. Похоже, он собирался заявить, что для него лучше было бы, если б его повесили. – Так что все же случилось с братьями Хант?

– Когда я уже отсиживал свой срок, в шайке Рейнолдса произошел раскол. Как-то раз он и Ханты устроили перестрелку в Коулсоне. Их всех отправили под суд. А мне предложили дать против Хантов письменные показания. Я заявил все, что знал об убийстве Салли. Ханты отрицали свою вину, настаивая, что Салли покончила с собой. Веских доказательств у меня не было. И потом, кто серьезно отнесется к показаниям человека, отбывающего срок? Ханты сели в тюрьму за менее серьезные преступления, но не были повешены за убийство.

Теперь у нее на многое открылись глаза. Чейзом двигала жажда мести. Озлобленность Лейна и его враждебность по отношению к окружающим были следствием его одиночества и пренебрежения, с которым к нему относилась его опекунша в отсутствие дяди. И мальчик хотел сам себе доказать, что чего-то стоит, и повторял дядину судьбу.

В полном молчании они въехали во двор, и Чейз подогнал упряжку к конюшне. Из темноты вынырнул Орвил и немедленно начал распрягать лошадей. Он доложил, что Рамона и остальных в пристройке еще нет, но на пастбище – тоже.

Чейз помог Эве спуститься вниз. Она уже настолько пришла в себя, что даже нашла в себе силы пожелать Орвилу спокойной ночи. Когда они входили в дом, Чейз замедлил шаг, и ей пришлось подстраиваться под его темп.

Потирая руки больше от волнения, чем от холода, она поинтересовалась:

– Куда же они все подевались? Ужин я им оставила.

Он ухватился за перемену темы и глубоко вздохнул. Надо сказать Эве, что ее старания были впустую. К тому времени, когда они достигли крыльца, он уже был в состоянии снова поднять на нее глаза.

– Они попарно объезжают ранчо.

– Ищут волков?

– Волков, или еще кого-нибудь.

Эва замерла, поставив ногу на нижнюю ступеньку крыльца.

– Похитители скота? – Эва достаточно времени провела в среде ковбоев, чтобы наслышаться о ночных воришках, которые похищают скот, перегоняют его в собственные стада и меняют клейма.

Чейз покачал головой.

– Хотел бы я, чтобы это были всего лишь воры. Кто бы ни пытался мне навредить, он преследует одну-единственную цель – уничтожить меня.

ГЛАВА 12

Эва подошла к двери и помедлила немного, взявшись рукой за ручку. Старый попрошайка Кудлатый помчался через весь двор, приветствуя ее звонким лаем, и теперь терся о ее юбку, сопя и повизгивая. Она почесала собаку за ухом и подняла глаза на Чейза.

– Кто может замышлять зло против тебя? – спросила она.

– Судя по тому, что происходит, – кто угодно.

Наклонившись, она чисто автоматически погладила напоследок пятнистого пса и повернула ручку двери.

– А что заставляет тебя подозревать, что дело тут вовсе не в волках?

Он вошел следом за ней в кухню, сделал шага три по направлению к плите и нашарил спички в коробке, привинченной к стене. Чиркнув спичкой, он, прикрыв крошечный огонек рукой, направился к столу, снял стеклянный колпак с масляной лампы и зажег фитиль.

– Мы полили ядом несколько скелетов, но на приманку не клюнул ни один волк. Мертвые телята были искалечены и растерзаны, чтобы создалось впечатление, что над ними потрудились хищники, но и Рамон склоняется к мысли, что тут постарались не волки, а двуногие твари.

Чейз начал прилаживать колпак обратно на лампу, а Эва положила свой букет на стол и начала размышлять о том, что сказал ей вчера вечером Рамон. Поначалу он подозревал ее, но теперь, похоже, изменил мнение. Она аккуратно вытащила шляпную булавку и неторопливо сняла шляпку.

– А ты думаешь, что я могу иметь к этому какое-либо отношение?

Чейз медленно вышел на середину кухни.

Она стояла, повернувшись к нему профилем, внимательно изучая шляпку, которую вертела в руках. Поправила перышко, погладила шелковый листочек. И только потом подняла на Чейза глаза, ожидая ответа.

И он сказал ей правду.

– Когда ты свалилась, как снег на голову, да еще оказалась женщиной такого сорта…

Эва чуть не выронила шляпу из рук.

– Интересно, какого это сорта женщиной я оказалась, мистер Кэссиди?

– Ну, на типичную экономку ты не похожа.

– А как, по-твоему, выглядят типичные экономки?

Чейз никак не мог взять в толк, как же он вдруг оказался втянутым в этот спор и как ему теперь выпутаться из этого затруднительного положения.

– Я могу судить только по тем четырем, которые у меня работали, но все они были похожи друг «а друга, как две капли воды. Все, что я могу сказать – ты совсем другая.

– Я что, плохо справляюсь со своими обязанностями?

Он посмотрел в окно, на пустой двор. Они были совершенно одни, снова как будто отрезанные от внешнего мира в этой маленькой кухоньке. В полумраке ее волосы отливали темной бронзой, за исключением тех локонов, которые блики света лампы делали золотыми.

Чейз понизил голос.

– С работой ты справляешься прекрасно. Гораздо лучше, чем я ожидал, учитывая, что раньше тебе не приходилось готовить на такую ораву.

– Так я могу остаться?

– Ты все еще хочешь остаться?

Глядя в его темные глаза, она могла поклясться чем угодно, что, будь у нее хоть капля здравого смысла, она дала бы единственно правильный ответ – нет. Но она просто не могла этого сделать.

– Да. Я хочу остаться.

– Но для тебя тут все чужое, Эва. А такой женщине, как ты, не придется долго искать хорошего человека, который предложил бы тебе руку и сердце.

«А что, если мне не нужен никакой хороший человек, – молнией промелькнула мысль. – Что, если человек, который мне нужен – это ты? »

Эва прижала шляпу к груди и судорожно вздохнула.

– Я сюда приехала не мужа искать, Чейз. Мне нужна была работа, связанная с ведением домашнего хозяйства. И вы оказали мне любезность, приняв меня.

– Я находился меж двух огней – тобой и Лейном. Тут уж мне выбирать особо не приходилось.

Она улыбнулась своим воспоминаниям. И тут же ей на ум пришла их недавняя беседа.

– Так ты подозревал, что именно я причастна ко всем вашим несчастьям?

Сунув руки в задние карманы брюк, Чейз ответил незамедлительно.

– Нет.

– Почему?

– Да по тому, как ты относилась к Лейну, по тому, как была добра к Орвилу и Неду. У того, кто ставил своей целью только следить за нами, просто не хватало бы времени так заботиться о каждом. И даже если бы у меня оставались какие-то сомнения, этот вечер в школе убедил бы меня окончательно. Ты и эти ребятишки. Ты сидела за пианино, такая прекрасная, такая невинная, словно ангел…

Он шагнул к ней, не вынимая рук из карманов, чтобы не подвергать себя искушению заключить ее в объятия и уже никогда не отпускать.

– Ты просто сияешь, Эва. Как солнышко.

От его похвал ей хотелось сквозь землю провалиться от смущения. Он ее просто до небес превозносил. В знак протеста она покачала головой.

– Ты – единственное светлое пятно, которое впервые за много лет появилось в нашей жизни. Я никогда ни на секунду в этом не сомневался. Ты чиста, как Божий день и я выдеру кнутом любого, кто посмеет утверждать обратное, включая и Рамона.

Каждый комплимент острым ножом впивался в ее сердце. Она даже и предположить не могла, что ее актерские способности так хорошо сработают. Ни одна роль не удавалась ей так здорово, как нынешняя.

Она не могла допустить, чтобы он продолжал считать ее тем, кем она в действительности не является. Она уже открыла было рот, чтобы сказать ему правду, но тут же закрыла его снова. Как он отреагирует, узнав, что все, что он себе о ней напридумывал, – чистой воды ложь. Она не могла найти в себе силы признаться, что просто дурачила его, когда он выворачивал перед ней наизнанку всю свою душу. Пока она решала, как поступить, Чейз внезапно повернулся и вышел вон.

– Мне пора идти. – Вот все, что она услышала в качестве объяснения.

Стены снова начали давить на него. Он не мог больше стоять вот так рядом с ней и не иметь возможности ее коснуться. Нужно уходить отсюда. Сейчас же. Он задержался у дверей ровно на столько, чтобы успеть брякнуть:

– Я пошел посмотреть, как там дела в конюшне.

Совершенно сбитая с толку, Эва наблюдала за его поспешным бегством. Из ее груди вырвался сдавленный вздох. Потом она подняла руки и распустила волосы, дав им свободно рассыпаться по плечам. Вспомнив о своих цветах и шляпе, она подобрала их, направилась в свою комнату и зажгла лампу. Расстегнув жакет, швырнула его на кровать, а потом начала возиться с длинным рядом пуговиц, украшавшим ее сизо-серое платье. И вдруг – она подскочила, словно ошпаренная – в дверь спальни постучали.

– Эва?

Это был Чейз.

Все еще не оправившись от потрясения, Эва вдруг осознала, что с тех самых пор, как она приехала в «Конец пути», он никогда не заходил к ней. Она бросилась открывать. А вдруг он передумал и вернулся, чтобы снова убеждать ее уехать? Или Господь снова решил ввергнуть ее в искушение открыть ему всю правду?

Открыв дверь настолько, что ей стала видна его широкоплечая фигура, она вдруг вспомнила, что лиф ее платья наполовину расстегнут. Ее рука взметнулась к горлу. Когда ее пальцы коснулись обнаженной кожи, она осознала, что ее грудь открыта как раз до того места, где начинались кружева ее пикантного ярко-желтого корсета.

– Чейз…

Он сделал шаг вперед и, протянув одну руку, обхватил ее шею. Другой рукой он захлопнул за своей спиной дверь с такой силой, что дом чуть не зашатался. Эва и опомниться не успела, как оказалась в его объятиях. Чейз прижал ее к себе, запрокинул голову и впился губами в ее губы. Она позволила ему проникнуть в ее рот, почувствовать, как блуждает там его язык, пробуя ее на вкус. Его руки сомкнулись вокруг нее еще теснее. Его ладони скользили по ее спине, затем поднимались, запутавшись в ее волосах. Он не давал ей пошевелиться, исследуя ее губами.

Эву захлестнул шквал новых для нее ощущений. Полностью отдавшись во власть своих чувств, она оказалась способна только на то, чтобы изо всех сил вцепиться в его черный жилет. Ее и раньше целовали, но так, как сегодня – никогда. Пульс ее бешено стучал. Каждая клеточка тела изнемогала от желания. Она прижалась к нему. Как же отчаянно она хотела его, нуждалась в нем, как ни в ком другом. Она услышала, как из его горла вырвался глухой стон, и уже испугалась было, что он собирается отступить.

Его пальцы выпутались из ее волос, скользнули вдоль талии, а потом поднялись выше. Эва вскрикнула, когда он накрыл ладонями ее груди. Она обвила руками его шею. Не прерывая своего поцелуя, он шагнул в глубь комнаты. Она не знала, что заставило его вернуться, но какое это сейчас имело значение. Чейз был здесь, в ее объятиях, и целовал ее так, как будто от этого зависела его жизнь.

Она вернула ему поцелуй. А что еще она могла сделать?

Еще два шага назад – и Эва почувствовала, что уперлась в кровать. Совершенно потеряв голову от чувств, которые пробудил в ней Чейз, она позволила себе ослабить мышцы. Воспользовавшись ее слабостью, сильные руки Чейза уложили ее на постель. Он последовал за ней, дыша так тяжело, как будто бежал всю дорогу от самого дальнего пастбища. Потянувшись к нему, Эва убрала смоляной локон с его лба. Взглянув в его черные глаза, она прочитала в них какое-то смущение, которое примешивалось к страсти, снедавшей его так же, как и ее.

Все так же, не говоря ни слова, он наклонился и снова поцеловал ее. Она тихонько застонала, когда его пальцы скользнули по ее коже вдоль выреза корсета. Он исследовал нежные округлости ее груди так медленно и нежно, как будто слепой, желая узнать, какова же она на самом деле. Она почувствовала, как ее груди налились тяжестью, ее соски напряглись, затвердели и ныли, требуя освобождения. Она снова застонала и рванулась к нему так, что ее плечи приподнялись над кроватью.

Его ладони скользнули ниже. Пальцы потрогали ее соски. То, что его пальцы слегка подрагивали, еще усилило ее восхищение. Это дало ей пьянящее ощущение своего могущества – ведь только одно ее прикосновение могло заставить лихого Чейза Кэссиди, ранчера вне закона, потерять голову.

Одним стремительным движением он притянул ее к себе, и ее бедра прижались к его возбужденной плоти. Изгибаясь под ним, она ощущала, как нарастает в нем возбуждение. Испытывая досаду на все эти ворохи юбок, она издала слабый протестующий возглас. Вцепившись в его рубашку, она тянула ее до тех пор, пока не вытащила ее из-под ремня. Она даже не беспокоилась о том, что он может счесть ее чересчур дерзкой; все мысли улетучились, когда он оторвался от ее губ и начал покрывать поцелуями ее шею. Он нежно прикусил ее кожу, прокладывая дорожку поцелуев вдоль выреза ее корсажа.

Эва задержала дыхание и выгнула спину, подставляя ему грудь. Он уже подцепил пальцами желтое кружево и готов был приникнуть губами к соску, как вдруг со стороны двора послышался пронзительный свист, а потом – стук копыт.

Она посмотрела на него. Голос ее дрогнул, когда она спросила довольно громко:

– Кто там?

Чейз зажал ей рот ладонью.

– Ш-ш-ш…

Он вскочил и отпрянул от нее прежде, чем она успела что-то сказать. Эва поднялась, запахнула на груди платье и пригладила волосы, убрав их с лица. Последний взгляд, брошенный на него, уже закрывавшего за собой дверь, – и стало ясно, что на его лице опять появилось знакомое непроницаемое, угрюмое выражение.

Не отрывая глаз от двери спальни Эвы, Чейз схватил свою шляпу с кухонного стола. Подойдя к выходу, он помедлил немного. Прижавшись лбом к дверному косяку, он пытался изгнать из мыслей образ Эвы, раскинувшейся на кровати, такой желанной. Снаружи Нед и Джетро переговаривались, заводя своих лошадей в стойла. Когда он поворачивал ручку двери, руки его дрожали.

Прошло еще немало времени, пока он, наконец, пришел в себя. Возбуждение понемногу пропало, но сердце продолжало бешено стучать, подобно копытам дикого мустанга. Открыв дверь, он шагнул в темноту, нахлобучил шляпу и жадно глотнул свежего воздуха.

Черт подери, Чейз Кэссиди, когда дело касается этой женщины, ты ведешь себя, как последний кретин. Так недолго и рассудок потерять.

Он знал, что за свою жизнь успел совершить немало ошибок. И ему нередко предоставлялся случай в этом убедиться. Лет, проведенных в тюрьме, хватило, чтобы осмыслить эти ошибки, но он никогда не терял контроля над собой, пока не встретил Эву Эдуарде. Ради нее он приехал в Последний Шанс. Ради нее он вошел в переполненный класс и встретился с презрением толпы лицом к лицу.

Стоило ей только задать вопрос – и он открыл ей свое сердце, выболтал ей все тайны своего темного прошлого, все – убийство Салли, свои преступления, его проступок перед Лейном. Так много о нем знал один лишь Рамон. Остальным оставалось лишь строить предположения. Пытаясь сдержаться, чтобы не тянуть к ней руки, он закончил их предыдущую беседу, просто покинув кухню.

Он прошел всего полпути по направлению к конюшне. Но потом, как человек, у которого отняли его волю, вернулся обратно в дом, к Эве. Когда она открыла ему дверь своей спальни – он глазам своим сначала не поверил – она стояла в платье, расстегнутом настолько, что холмики ее прелестных грудей виднелись из-под ярко-желтых кружев, обнимавших их. Копна медных волос словно нимбом обрамляла ее круглое личико. И все его добрые намерения куда-то улетучились. Будто какая-то неведомая сила заставила заключить ее в объятия.

И вот теперь он стоял на крыльце – кругом темнота, хоть глаз выколи, – пытаясь собраться с мыслями, напомнить себе об опасности, подстерегавшей его на каждом шагу. Все это мучило его, не давало ему покоя. Как же избавиться от этого наваждения?

Через пять минут он увидел Неда и Джетро, выходивших из конюшни и направляющихся к пристройке. Он заставил себя сойти с крыльца, но не мог удержаться, чтобы не бросить прощальный взгляд на окно Эвы. Там было темно. Она потушила лампу. И меньше всего ему сейчас хотелось идти и обсуждать с ребятами какие-то дела. Но придется.

Эва лежала во мраке, уставившись в потолок. Подняв руку, она потрогала свои припухшие губы. Ее пальцы все еще дрожали. Воспоминание о вкусе поцелуя Чейза не покидало ее. После его страстных укусов ее губы слегка потрескались. Она закрыла глаза и представила себе его, склонившегося над ней, припомнила, что она испытала, когда он прижался к ней всем телом. Ей не нужно было зеркало, чтобы убедиться, что ее лицо все еще пылает от смущения – она и так это чувствовала. Силы небесные, он же едва не начал целовать ее грудь. Если бы им не помешали, ее сосок оказался бы у него во рту.

Волна желания захлестнула ее. Эва застонала и сжала грудь руками. Закрыв глаза, она сделала глубокий вдох. – Настанет утро, и ей придется лицом к лицу встретиться с Чейзом за завтраком, и она снова окажется во власти воспоминаний о том, что едва не произошло, и произошло бы, не помешай им вернувшиеся работники. Она еще могла бы оправдать те невинные поцелуи, которыми они обменивались раньше, но чтоб такое! Нет. Не это. Сегодня они зашли слишком далеко. Сегодня они готовы были вкусить плод запретной любви.

Она припомнила обстоятельства мимолетной связи с Куинси Лоуэллом. Этот блестящий полуджентльмен-полупроходимец был чертовски хорош собой, и его опыт игры с женскими чувствами отточился до блеска. Вне всякого сомнения, когда-то он был любимчиком учителей, об этом говорил его вид шаловливого подростка. У него была уникальная способность – заставлять женщину чувствовать себя особенной, самой прекрасной, самой любимой на свете – по крайней мере, на ночь. К сожалению, таких женщин было великое множество. Куинси, похоже, их просто коллекционировал.

Эва сопротивлялась, сколько могла, стараясь не поддаваться чарам Куинси и не попасть в его объятия и в его постель. Но, в конечном итоге, он все-таки своего добился. Добрых три месяца, прежде чем, наконец, убедил ее отдаться, он не водил других девиц в свою комнату – по крайней мере, насколько она знала. Правда, потом она поняла, что Куинси просто не способен был так долго соблюдать обет целомудрия.

– Это будет чудесно, Эва, – шептал он ей на ушко одной лунной ночью, уже перед самым закрытием салуна. Они стояли одни в темном зале, заставленном пустыми карточными столами и стульями, казавшимися в полумраке какими-то призрачными и нереальными. Воздух был пропитан вонью застарелых папиросных окурков и тяжелого перегара. – Позволь мне стать тем, кто научит тебя искусству любви, – соловьем заливался Куинси. – Я заставлю твое тело петь от страсти.

В течение последующих недель он старательно убеждал ее в том, что она значит для него больше, чем все остальные женщины, вместе взятые, разве он не оставил их всех ради нее? Разве она не видит, что им самой судьбой предначертано быть вместе?

Эва восприняла эти слова как предложение руки и сердца.

Но он имел в виду совсем другое.

Она стояла рядом с ним в огромном зале и вслушивалась в звуки ночи – гуканье филина на крыше дома напротив, все нарастающий скрип пружин кровати, доносящийся из одной из маленьких комнаток на втором этаже, шорох ее шелкового лифа, по которому скользили его пальцы. Его доблестная военная кампания закончилась успешно – ее сопротивление было сломлено. Он нанес решительный удар, когда она чувствовала себя особенно одинокой и ранимой. Она была убеждена в том, что ее судьба – вести одинокую кочевую жизнь, развлекать компании пьяных старателей и никчемных жителей мелких городишек – ее единственных зрителей.

Наконец, польстившись на его цветистые комплименты и пылкие признания, она уступила.

В какой-то степени Куинси Поуэлл сдержал слово. В течение трех недель она жила в мире страсти и чувственных наслаждений. На какое-то время ей даже стало не так противно находиться в обществе завсегдатаев «Дворца Венеры», слышать свист и улюлюканье, зная при этом, что все это она выносит ради близости с любимым человеком.

Когда она танцевала, она делала это для Куинси. Он обычно сидел на своем излюбленном месте, у самой сцены, и расточал ей ослепительные улыбки. Свое обещание он выполнил и научил ее всем премудростям плотской любви. Он действительно заставил ее тело петь от страсти.

Но после трех недель связи с Куинси Поуэллом Эва утратила его расположение. Ей предпочли новенькую, маленькую блондиночку с бюстом, который местные старожилы окрестили «Большими Тетонами». Ее закрутил целый водоворот чувств – поначалу недоверие, потом унижение, потом жгучая обида и, наконец, необузданная ярость.

Расправа с Куинси была короткой и блестящей. В присутствии нескольких выпивох, славившихся своей способностью разносить сплетни по городу быстрее ветра, она так надавала ему по физиономии, что чуть не повыбивала зубы. После этого Джон заставил ее признаться ему, что случилось.

И, не вмешайся она, ее кузен сломал бы стул о голову сластолюбца. Немного утихомирившись, они с Джоном отправились собирать вещи, но тут к ним ввалился Куинси и начал рассыпаться в извинениях.

Эве он предложил увеличить жалованье вдвое против прежнего – каких-то жалких грошей, и долго убеждал их в том, что им очень трудно будет найти работу, где применение нашли бы они оба, и где бы так же хорошо платили. Он уверял Джона, что тот самый сильный из всех, кто здесь когда-либо работал, и что неизвестно, сколько времени пройдет, прежде чем Эве, как ведущей танцовщице, найдут замену.

В течение нескольких часов, что она рвалась вернуться к Великолепным Эберхартам, Джон уговаривал ее плюнуть на приключение с Куинси и остаться хоть до весны. Она объявила Куинси, что уедет, как только стает снег, и в недвусмысленных выражениях добавила, что больше никогда не ляжет с ним в постель, поэтому ему нет смысла тратить время и силы на уговоры.

Это была самая долгая в ее жизни зима.

И вот теперь ей приходится решать еще одну проблему. Она поднялась и откинула одеяла. Босиком она подошла к окну и слегка отодвинула занавеску, вглядываясь в ночь. По загону, как раз под ее окном, бродили несколько лошадей, которых не выпускали на пастбище. Тут и там в полосках лунного света появлялись белые и серые животные, а самые темные почти растворялись во мраке.

Она подняла раму так тихо, как это только было возможно, впустив в комнату свежий ветерок, который начал колыхать тонкие занавески. Наклонившись, она подставила под струю воздуха разгоряченное лицо. Услышав, как хлопнула дверь отдаленной пристройки, она отпрянула от окна.

Снова присев на краешек постели, Эва вздохнула. Куинси отнял у нее невинность, но не сердце. Теперь оно принадлежит Чейзу Кэссиди. Интересно, куда это он направился? Она прислушалась, силясь различить звук его шагов в пустом доме.

А что ты станешь делать, если вот в эту самую минуту он войдет к тебе?

Я буду сильной, лгала она сама себе. Я попрошу его уйти, я скажу, что то, чем мы занимались несколько минут назад, было неправильно, нехорошо.

Конечно, Эва. Да ты упадешь в его объятия точно так же, как и всякий раз, когда он оказывается рядом с тобой.