Текст книги "Любовь и дружба"

Автор книги: Джейн Остин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Джейн Остин
Любовь и дружба
(Jane Austen. Love and Freindship[1]1
  Freindship – авторское написание. «Знаменитая опечатка», одна из многих в оригинале.


[Закрыть])

Графине де Февилид посвящает этот роман автор, ее покорный и преданный слуга.

«Обманут в дружбе, в чувствах предан»

Письмо первое

Изабелла – Лауре

Как часто, в ответ на мои постоянные просьбы рассказать моей дочери во всех подробностях о невзгодах и превратностях Вашей жизни, Вы отвечали: «Нет, друг мой, на Вашу просьбу я отвечу согласием не раньше, чем мне не будет угрожать опасность пережить вновь подобные ужасы».

Что ж, время это приближается. Сегодня Вам исполнилось пятьдесят пять лет. Если верить в то, что может наступить время, когда женщине не грозит настойчивое ухаживание постылых поклонников и жестокое преследование упрямых отцов, то именно в эту пору жизни Вы сейчас вступаете.

Изабелла.

Письмо второе

Лаура – Изабелле

Хотя я никак не могу согласиться с Вами в том, что и впрямь наступит время, когда меня не будут преследовать столь же многочисленные и тяжкие невзгоды, какие мне довелось пережить, я готова, дабы избежать обвинений в упрямстве или в дурном нраве, удовлетворить любопытство Вашей дочери. Пусть же та стойкость, с какой я сумела перенести выпавшие на мою долю многочисленные несчастья, помогут ей справиться с теми злоключениями, которые предстоит перенести ей самой.

Лаура.

Письмо третье

Лаура – Марианне

Как дочь моей ближайшей подруги, Вы, на мой взгляд, имеете право знать грустную историю моей жизни, рассказать Вам которую Ваша мать меня так часто упрашивала.

Отец мой родом из Ирландии и жил в Уэльсе; матушка была дочерью шотландского пэра и итальянской певички; родилась я в Испании, а образование получила в женском монастыре во Франции. Когда мне исполнилось восемнадцать, отец призвал меня возвратиться под родительский кров, в Уэльс. Дом наш находился в одном из самых живописных уголков долины Аска. Хотя сейчас из-за перенесенных невзгод красота моя уже не та, что прежде, в молодости я была очень хороша собой, однако покладистым нравом не отличалась. Я обладала всеми достоинствами своего пола. В монастыре я всегда успевала лучше остальных, мои успехи для моего возраста были неслыханны, и в очень скором времени я превзошла своих учителей.

Я была средоточием всех мыслимых добродетелей, являя собой пример добропорядочности и благородства.

Единственным моим недостатком (если это можно назвать недостатком) была излишняя чувствительность к малейшим неприятностям моих друзей и знакомых, в особенности же – к неприятностям моим собственным. Увы! Как все изменилось! Хотя сейчас собственные мои злоключения действуют на меня ничуть не меньше, чем раньше, несчастья других более меня не волнуют. Слабеют и мои многочисленные способности: я уже не в состоянии ни столь же хорошо петь, ни столь же изящно танцевать, как когда-то, – minuet de la cour[2]2
  Minuet de la cour – придворный менуэт (фр.).


[Закрыть] я забыла напрочь.

Прощайте.

Лаура.

Письмо четвертое

Лаура – Марианне

Круг нашего общения был невелик: ни с кем, кроме Вашей матери, мы не встречались. Быть может, она уже рассказывала Вам, что после смерти родителей, находившихся в весьма стесненных обстоятельствах, она вынуждена была перебраться в Уэльс. Там-то и зародилась наша дружба. Изабелле шел тогда двадцать первый год, и (между нами говоря), хотя была она недурна собой и весьма обходительна, не было в ней и сотой доли той красоты и тех способностей, коими обладала я. Изабелла, правда, повидала мир. Два года она проучилась в одном из лучших лондонских пансионов, две недели провела в Бате и однажды вечером даже ужинала в Саутгемптоне.

«Лаура (не раз говаривала она мне), остерегайся бесцветной суетности и праздного мотовства английской столицы. Держись подальше от скоротечных удовольствий Бата и от вонючей рыбы Саутгемптона».

«Увы (воскликнула я в ответ)! Как, скажи на милость, избежать мне тех пороков, которые никогда не встретятся на моем пути? Велика ли вероятность того, что мне суждено вкусить праздную жизнь Лондона, удовольствия Бата или вонючую рыбу Саутгемптона?! Мне, которой суждено попусту растратить дни моей юности и красоты в скромном коттедже в долине Аска?»

Ах! Тогда я и помыслить не могла, что скоро, совсем скоро суждено мне будет сменить скромный родительский дом на призрачные светские удовольствия.

Прощайте.

Лаура.

Письмо пятое

Лаура – Марианне

Однажды, поздним декабрьским вечером, когда отец, матушка и я сидели у камина, мы вдруг, к нашему величайшему изумлению, услышали громкий стук в дверь нашего скромного сельского жилища. Мой отец вздрогнул.

«Что там за шум?» (спросил он).

«Похоже, кто-то громко стучит в нашу дверь» (отвечала матушка).

«В самом деле?!» (вскричала я).

«И я того же мнения (сказал отец), шум, вне всяких сомнений, вызван неслыханно сильными ударами в нашу ветхую дверь».

«Да (воскликнула я), сдается мне, кто-то стучится к нам в поисках пристанища».

«Это уже другой вопрос (возразил он). Мы не должны делать вид, что знаем, по какой причине к нам стучатся, хотя в том, что кто-то и в самом деле стучится в дверь, я почти убежден».

Тут второй оглушительный удар в дверь прервал моего отца на полуслове и немного встревожил матушку и меня.

«А не стоит ли пойти посмотреть, кто там? (сказала матушка). Слуг ведь нет».

«Пожалуй» (ответила я).

«Разумеется (добавил отец), совершенно согласен».

«Так пойдемте?» (сказала матушка).

«Чем скорей, тем лучше» (откликнулся отец).

«О, давайте не терять времени понапрасну!» (вскричала я).

Тем временем третий удар, еще более мощный, чем два предыдущих, разнесся по всему дому

«Я убеждена, что кто-то стучится в дверь» (сказала матушка).

«Похоже на то» (сказал отец).

«По-моему, вернулись слуги (сказала я). Мне кажется, я слышу, как Мэри идет к дверям».

«И слава богу (вскричал отец)! Мне уже давно не терпится узнать, кто это к нам пожаловал».

Мои догадки полностью подтвердились. Не прошло и нескольких мгновений, как в комнату вошла Мэри и сообщила, что к нам стучатся молодой джентльмен и его слуга; они сбились с пути, замерзли и умоляют пустить их обогреться у огня.

«Неужто вы их не впустите?» (спросила я).

«Ты не возражаешь, дорогая?» (спросил отец).

«Конечно нет» (отвечала матушка).

Не дожидаясь дальнейших распоряжений, Мэри немедленно покинула комнату и вскоре вернулась с самым красивым и приветливым молодым человеком, какого мне когда-нибудь приходилось лицезреть. Слугу же она отвела к себе.

На мою тонкую натуру уже и без того произвели сильнейшее впечатление страдания незадачливого незнакомца, поэтому стоило мне встретиться с ним глазами, как я ощутила, что от этого человека будет зависеть счастье или несчастье всей моей жизни.

Прощайте.

Лаура.

Письмо шестое

Лаура – Марианне

Благородный молодой человек сообщил нам, что зовут его Линдсей, – руководствуясь собственными соображениями, однако, впредь я буду называть его «Тэлбот». Он поведал, что его отец – английский баронет, что мать умерла много лет назад и что у него есть сестра весьма средних способностей.

«Мой отец (продолжал он) – подлый и корыстный негодяй – об этом я говорю только вам, своим ближайшим, самым преданным друзьям. Ваши добродетели, мой любезный Полидор (продолжал он, обращаясь к моему отцу), и ваши, дорогая Клавдия, и ваши, моя прелестная Лаура, позволяют мне всецело вам довериться». Мы поклонились. «Мой отец, соблазнившись призрачным блеском богатства и громких титулов, требует, чтобы я всенепременно сочетался браком с леди Доротеей. Но этому не бывать! Леди Доротея, слов нет, прелестна и обаятельна, я бы предпочел ее любой другой женщине, но знайте же, сэр (заявил я ему), брать ее в жены, потворствуя вашим прихотям, я не намерен! Нет! Никогда не пойду я на поводу у своего отца!»

Мы все с восхищением внимали сим мужественным речам. Между тем молодой человек продолжал:

«Сэр Эдвард был удивлен; возможно, он не ожидал столь резкой отповеди.

– Скажи, Эдвард (вскричал он), где набрался ты этого несусветного вздора? Подозреваю, что из романов.

Я промолчал: отвечать было ниже моего достоинства. Вместо этого я вскочил в седло и в сопровождении преданного Уильяма отправился к своим тетушкам.

Поместье моего отца находится в Бедфордшире, тетушка живет в Миддлсексе, и, хотя мне всегда казалось, что географию я знаю вполне сносно, я неожиданно очутился в этой прелестной долине, которая, насколько я могу судить, находится в Южном Уэльсе, а никак не в Миддлсексе.

Побродив некоторое время по берегам Аска, я вдруг сообразил, что не знаю, в какую сторону идти, и принялся оплакивать свой горький жребий. Между тем стемнело, на небе не было ни единой звезды, которая могла бы направить мои стопы, и трудно сказать, что бы со мной сталось, если бы спустя некоторое время не разглядел я в окружавшей меня кромешной тьме далекий свет, который, когда я приблизился, оказался огнем, призывно пылавшим в вашем камине. Преследуемый всевозможными несчастьями, а именно страхом, холодом и голодом, я, не колеблясь, попросил приюта, каковой, пусть и не сразу, был мне дан. И вот теперь, обожаемая моя Лаура (продолжал он, взяв меня за руку), скажи, могу ли я надеяться, что буду вознагражден за все злоключения, что мне пришлось претерпеть? Скажи же, когда буду я вознагражден тобой?»

«Сию же минуту, дорогой и любезный Эдвард (отвечала я)».

И мы были немедленно обручены моим батюшкой, который, хоть и не был священником, получил богословское образование.

Прощайте.

Лаура.

Письмо седьмое

Лаура – Марианне

Проведя несколько дней после свадьбы в долине Аска, я нежно распростилась с отцом, матушкой и моей Изабеллой и отправилась вместе с Эдвардом в Миддлсекс к его тетке. Филиппа приняла нас с чувствами самыми искренними и теплыми. Приезд мой оказался для нее весьма приятным сюрпризом, ибо она не только ровным счетом ничего не знала о моем браке с ее племянником, но не имела ни малейшего представления о моем существовании.

В это время у нее в доме находилась с визитом сестра Эдварда, Августа, девушка и в самом деле весьма скромных способностей. Меня она встретила с не меньшим изумлением, однако вовсе не с такой же сердечностью, как Филиппа. В том, как она меня приняла, ощущалась неприятная холодность и отталкивающая сдержанность, что было в равной степени печально и неожиданно. Во время нашей первой встречи она не проявила ни живого участия, ни трогательного сочувствия, столь свойственных людям, встречающимся впервые. Она не употребляла теплых слов, в ее знаках внимания не было ни живости, ни сердечности; я было раскрыла ей объятия, готовясь прижать ее к своему сердцу, однако она мне взаимностью не ответила.

Короткий разговор между Августой и ее братом, который я поневоле, стоя за дверью, подслушала, еще более увеличил мою к ней неприязнь и убедил меня в том, что сердце ее не более создано для нежностей любви, чем для тесных уз дружбы.

«Неужто ты думаешь, что батюшка когда-нибудь смирится с этой опрометчивой связью (спросила Августа)?»

«Августа (ответил благородный молодой человек), признаться, я полагал, что ты обо мне лучшего мнения. Неужели ты могла подумать, что я способен уронить себя настолько низко, чтобы придавать значение вмешательству отца в мои дела? Скажи мне, Августа, скажи со всей искренностью: ты помнишь, чтобы я хотя бы раз, с тех пор как мне исполнилось пятнадцать, обращался к отцу за советом или справлялся о его мнении в любом, даже самом пустяшном деле?»

«Эдвард (возразила она), по-моему, ты себя недооцениваешь. Мой дорогой брат, да ты не потакал прихотям батюшки с пяти лет, а не с пятнадцати! И все же у меня есть предчувствие, что, обращаясь к отцу с просьбой проявить великодушие к твоей жене, ты в самом скором времени вынужден будешь уронить себя в своих собственных глазах».

«Никогда, никогда, Августа, не уроню я таким образом своего достоинства (сказал Эдвард). Проявить великодушие! Лаура в великодушии отца нисколько не нуждается! Какую, по-твоему, помощь может он ей оказать?»

«Ну, хотя бы самую незначительную в виде съестных припасов и вина (ответила она)».

«Съестное и вино (вспылил мой супруг)! Уж не думаешь ли ты, что столь возвышенный ум, как у моей Лауры, более всего на свете нуждается в столь низменных и ничтожных вещах, как съестное и вино?!»

«А по-моему, нет ничего более возвышенного (возразила Августа)!»

«Ты что же, никогда не испытывала сладостные муки любви, Августа (ответил мой Эдвард)? На твой извращенный вкус жить любовью невозможно? Ты что, не можешь себе представить, какое счастье жить с любимым, пусть и без гроша за душой?»

«С тобой (сказала Августа) невозможно спорить. Быть может, впрочем, со временем тебя удастся убедить, что…»

Окончание ее речи мне помешала дослушать очень красивая юная леди; она ворвалась в комнату, распахнув дверь, за которой я стояла. Услышав, что лакей представил ее «леди Доротея», я тут же последовала за ней в гостиную, ибо хорошо помнила, что эту самую леди прочил моему Эдварду в жены безжалостный и жестокосердный баронет.

Хотя, исходя из формальных соображений, визит свой леди Доротея наносила Филиппе и Августе, у меня есть некоторые основания полагать, что (узнав о браке Эдварда и его приезде) основной причиной ее появления послужило желание увидеть меня.

Я вскоре заметила, что, хотя леди Доротея была хороша собой и обходительна, во всем, что касается изысканных мыслей восприимчивости и нежных чувств она принадлежала к существам столь же неполноценным, что и Августа.

В доме Филиппы она провела не более получаса и за это время ни разу не поделилась со мной своими тайными мыслями, не вызвала меня на конфиденциальный разговор. А потому Вы с легкостью представите себе, моя дорогая Марианна, что нежными чувствами к леди Доротее я не воспылала, не испытала к ней искренней привязанности.

Прощайте.

Лаура.

Письмо восьмое

Лаура – Марианне (в продолжение предыдущего)

Не успела леди Доротея нас покинуть, как объявился, причем столь же неожиданно, еще один посетитель. То был сэр Эдвард; узнав от Августы о свадьбе ее брата, он, вне всяких сомнений, приехал попрекнуть сына за то, что тот посмел со мной обручиться без его ведома. Однако Эдвард его опередил: стоило сэру Эдварду войти в комнату, как он, со свойственной ему решительностью, обратился к отцу со следующими словами:

«Сэр Эдвард, я знаю, какую цель вы преследовали, приехав сюда. Явились вы с гнусным намерением попрекнуть меня тем, что я заключил нерасторжимый союз с моей Лаурой без вашего согласия. Но, сэр, я этим союзом горжусь… Горжусь тем, что вызвал неудовольствие своего отца!»

И с этими словами он взял меня за руку и, покуда сэр Эдвард, Филиппа и Августа отдавали в своих мыслях должное его беспримерной отваге, вывел меня из дома к еще стоявшей у дверей карете отца, и мы немедленно отправились в путь, спасаясь от преследования сэра Эдварда.

Вначале форейторам приказано было выехать на лондонскую дорогу, однако, по трезвому размышлению, мы распорядились ехать в М., город, в котором жил ближайший друг Эдварда и который находился всего в нескольких милях отсюда.

В М. мы прибыли спустя несколько часов и, назвавшись, были незамедлительно приняты Софией, женой друга Эдварда. Представьте себе мои чувства, когда я, лишившись три недели назад ближайшей подруги (ибо таковой я считаю Вашу матушку), вдруг поняла, что вижу перед собой ту, что воистину достойна называться ею. София была немного выше среднего роста и великолепно сложена. От ее прелестных черт веяло легкой истомой, отчего она казалась еще красивее… Чувствительность была ее отличительной чертой. Мы бросились друг другу в объятия и, поклявшись быть верными нашей дружбе до конца дней, немедленно поведали друг другу самые заветные свои тайны… Наш разговор по душам был прерван Огастесом, другом Эдварда, который, по обыкновению, гулял в одиночестве и только что вернулся.

Никогда прежде не приходилось мне становиться свидетелем столь трогательной сцены, какой явилась встреча Эдварда и Огастеса.

«Жизнь моя! Душа моя!» (воскликнул первый).

«Мой обожаемый ангел!» (отвечал второй).

И они бросились друг другу в объятия. На нас с Софией сцена эта произвела неизгладимое впечатление… Одна за другой рухнули мы на диван без чувств.

Прощайте.

Лаура.

Письмо девятое

Та же – той же

К концу дня получили мы от Филиппы следующее письмо:

«Ваш внезапный отъезд привел сэра Эдварда в ярость. Августу он увез к себе в Бедфордшир. Как бы ни хотелось мне вновь наслаждаться вашим прелестным обществом, не могу заставить себя разлучить вас со столь близкими и достойными друзьями… Когда же ваш визит к ним завершится, надеюсь, вы вернетесь в объятия вашей Филиппы».

На это эмоциональное послание мы ответили соответствующим образом и, поблагодарив Филиппу за любезное приглашение, заверили ее, что, если податься нам будет некуда, мы непременно им воспользуемся. Хотя любому здравомыслящему существу столь благородный ответ пришелся бы по душе, она, с присущим ей своенравием, осталась нами недовольна и спустя несколько недель, то ли желая отомстить нам за наше поведение, то ли изменить свое одинокое существование, вышла замуж за молодого и необразованного искателя приключений. Сей неразумный шаг (хотя мы и понимали, что он, весьма вероятно, лишит нас наследства, которое мы были вправе ожидать от Филиппы) не вызвал у нас, при всей нашей чувствительности, ни единого вздоха. В то же время из страха, что шаг этот станет для обманутой невесты источником нескончаемых страданий, случившееся, когда мы впервые о нем узнали, взволновало нас чрезвычайно. Страстные призывы Огастеса и Софии считать их дом нашим домом с легкостью убедили нас никогда более с ними не расставаться. В обществе моего Эдварда и этой прелестной пары провела я самые счастливые мгновения своей жизни. Время летело незаметно во взаимных заверениях в неизменной дружбе и вечной любви, наслаждаться коими нам не мешали назойливые и незваные посетители: вернувшись домой, Огастес и София весьма своевременно позаботились о том, чтобы сообщить своим соседям, что, коль скоро счастье их целиком и полностью зависит только от них самих, они ни в чьем обществе более не нуждаются. Но, увы, дорогая моя Марианна! Такое счастье, какому я тогда предавалась, было слишком безоблачным, чтобы длиться вечно, и все наши радости были разом уничтожены одним страшным и внезапным ударом. После всего того, что я Вам уже рассказывала об Огастесе и Софии, паре, счастливее которой не было на свете, Вам, полагаю, нет нужды объяснять, что союз их не входил в планы их жестоких и корыстных родителей, которые с исключительным упорством понапрасну пытались заставить и Огастеса, и Филиппу пойти под венец с теми, кто был им глубоко ненавистен. Несмотря на все эти старания, молодые люди с героической стойкостью, достойной восхищения и преклонения, наотрез отказались подчиниться родительской деспотии.

После того как, заключив тайный брак, Огастес и София сбросили оковы родительского самоуправства, они вознамерились не поступаться добрым о себе мнением, каковое они завоевали в свете, и не принимать предложение родителей заключить перемирие – тем самым еще отважнее отстаивая свою благородную независимость, на которую, впрочем, никто уже более не покушался.

Когда мы приехали, женаты молодые люди были уже несколько месяцев, при этом жили они на широкую ногу. Дело в том, что за несколько дней до того, как обручиться с Софией, предприимчивому Огастесу удалось выкрасть из секретера своего недостойного отца весьма значительную сумму денег.

К нашему приезду, однако, расходы их существенно возросли, средства же были почти полностью израсходованы. Несмотря на это, сии возвышенные существа считали для себя унизительным хотя бы на минуту задуматься о своем бедственном положении, и одна лишь мысль расплатиться с долгами повергала их в краску стыда. И какова же была награда за такое столь бескорыстное поведение?! Несравненного Огастеса арестовали, и мы поняли, что всем нам пришел конец. Столь вероломное предательство безжалостных и бессовестных негодяев, совершивших это грязное дело, наверняка ранит Вашу нежную душу, дражайшая Марианна, ничуть не меньше, чем потрясло оно Эдварда, Софию, Вашу Лауру, да и самого Огастеса. В довершение этого несравненного варварства нас известили, что в самом скором времени в доме учинен будет обыск. Ах, что нам оставалось делать?! Мы испустили глубокий вздох и упали без чувств на диван.

Прощайте.

Лаура.

Письмо десятое

Лаура – Марианне (продолжение)

Когда мы немного пришли в себя от охвативших нас горьких чувств, Эдвард призвал нас задуматься, что предпринять в сложившейся ситуации, – он же тем временем отправится навестить своего посаженного в тюрьму друга, чтобы вместе с ним оплакать его горькую судьбу. Мы пообещали, что задумаемся, и он уехал в город. В его отсутствие мы выполнили его желание и после длительных размышлений пришли к выводу, что лучше всего нам будет покинуть дом, куда в любой момент могут ворваться судебные приставы. А потому мы с огромным нетерпением ждали возвращения Эдварда, дабы сообщить ему результаты наших раздумий. Однако Эдвард не возвращался. Напрасно считали мы минуты до его возвращения, напрасно рыдали, напрасно даже вздыхали – Эдварда не было. Для наших нежных чувств то был слишком жестокий, слишком неожиданный удар; мы ничего не могли поделать – разве что упасть в обморок. Наконец, собрав всю решимость, на какую только была я способна, я поднялась и, сложив вещи, свои и Софии, довела ее до кареты, которую перед тем предусмотрительно распорядилась заложить, и мы немедленно выехали в Лондон. Поскольку дом Огастеса находился всего в двенадцати милях от города, в столицу мы въехали довольно скоро, и, оказавшись в Холборне, я принялась спрашивать у каждого проходившего мимо прилично одетого человека, не видели ли они моего Эдварда.

Но оттого, что ехали мы слишком быстро и отвечать на мои вопросы прохожие не успевали, я, признаться, мало что выяснила, а вернее, и вовсе ничего.

«Куда прикажете ехать?» – спросил форейтор.

«В тюрьму Ньюгейт,[3]3
  В тюрьму Ньюгейт… – вплоть до середины XIX в. перед Ньюгейтской тюрьмой в Лондоне публично вешали осужденных; в настоящее время на месте снесенной в 1902 г. тюрьмы стоит здание Центрального уголовного суда Олд-Бейли.


[Закрыть] славный юноша (ответила я), к Огастесу».

«О нет, нет (воскликнула София), только не это, в Ньюгейт я ехать не в состоянии. Я не смогу вынести вида моего Огастеса в столь чудовищном застенке. Даже рассказ о его страданиях омрачает мне душу; если же я воочию увижу, как он мучается, то не выдержу…»

Поскольку я была целиком согласна с тем, как София оценивает свои чувства, форейтору было незамедлительно приказано возвращаться в деревню. Вас, быть может, удивит, моя дорогая Марианна, что в бедственном положении, в котором я тогда оказалась, лишенная всякой помощи и без крыши над головой, я ни разу не вспомнила моих отца и матушку, а также родительский кров в долине Аска. Чтобы хоть как-то объяснить свою забывчивость, должна сообщить Вам одно незначительное обстоятельство, о котором еще не упоминала. Я имею в виду смерть родителей, которая случилась через несколько недель после моего отъезда. После их кончины я стала законной наследницей их дома и состояния. Но увы! Дом, как оказалось, никогда не был их собственностью, состояние же – всего лишь их пожизненной рентой. Такова несправедливость мира! К Вашей матушке я бы вернулась с превеликим удовольствием, была бы счастлива познакомить ее с моей прелестной Софией и с радостью провела бы остаток дней в их обществе в долине Аска, если бы одно обстоятельство не воспрепятствовало осуществлению сих радужных планов, а именно: Ваша матушка вышла замуж и уехала в Ирландию.

Прощайте.

Лаура.