Текст книги "Шарады любви"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)
Даниэль встала с кровати и принялась ходить по комнате из угла в угол. В душе девушки нарастала и рвалась наружу бессильная ярость. Наконец она вылилась потоком злых слез, и Даниэль стало легче… В голову стали приходить разные мысли…
Зачем, во имя чего она постоянно перечит графу, борется с ним? Ведь с его помощью она без всяких трудностей и даже с комфортом переправится через Ла-Манш. А добравшись до Дувра, она сможет просто-напросто убежать и самостоятельно доехать до Корнуолла. Ведь еще вчера она жила исключительно своей головой, которая, кстати, не так уж плохо работала. Так зачем же вести себя неразумно сейчас?
Продолжая размышлять, Даниэль почти механически развязала лежавший на стуле пакет. В нем оказался не только костюм, но и целый набор одежды. Теплой, удобной, прочной. Девушка подумала, что раньше все это наверняка принадлежало слуге какого-то очень важного и богатого господина. Здесь были шерстяные чулки, полотняная рубашка, нижнее белье, теплый жакет. Конечно, кто-то все это уже когда-то носил. Но в чистоте и опрятности каждой вещи сомневаться не приходилось. А если где-то и проглядывала штопка или маленькая заплата, то сделаны они были исключительно добротно и аккуратно.
Взяв кувшин, Даниэль налила в небольшой тазик воды, ополоснула лицо и обтерла мокрым полотенцем все тело. Только после этого она решилась облачиться в принесенную графом одежду и, присев на стул, стала натягивать на ноги мягкие кожаные сапожки. После грубых деревянных башмаков, которые она не снимала несколько недель, ноги показались какими-то высохшими, а сапожки – непомерно большими. Но тут Даниэль подумала, что делались они с расчетом отнюдь не на изящные аристократические ножки великосветских дам…
Девушка встала, подошла к висевшему на стене большому зеркалу и придирчиво осмотрела себя со всех сторон. Потом надела маленький бархатный берет, низко надвинув его на глаза. Этот нехитрый головной убор все же помогал скрывать ее густые, небрежно подрезанные локоны и оказался весьма кстати.
Сняв берет и бросив его на кровать, Даниэль внимательно осмотрела комнату. Судя по ее идеальной чистоте и оригинально расставленной мебели, граф Линтон был очень аккуратным человеком и обладал несомненным вкусом. Каждая вещь у него стояла на своем, отведенном ей месте. Поэтому быстро собрать чемодан не составляло никакого труда. Даже для человека, который, как она сама, никогда не занимался никакими сборами, считая это делом домашней челяди.
Не успела Даниэль с чувством удовлетворения от хорошо сделанной работы закрыть чемодан, как в дверном замке заскрипел ключ. Тяжелая дверь широко распахнулась, и в комнату деловым шагом вошел
Линтон. Оглядев номер и увидев, что все его приказания скрупулезно выполнены, он, к большой радости Даниэль, воздержался от каких-либо замечаний. Однако по лицу графа было видно, что он очень доволен.
– Подойдите-ка сюда, дитя мое. Я постараюсь привести ваши волосы в относительный порядок. Какой идиот вас так ужасно обкорнал?
– Я сама, – вся вспыхнув, робко пролепетала Даниэль, только сейчас заметив в руке графа большие ножницы.
– Так. Вижу, что парикмахер из вас никудышный. Как, впрочем, и из меня. Но подровнять вашу экзотическую прическу я, пожалуй, все-таки сумею. Садитесь сюда.
И он галантно указал рукой на стул перед туалетным столиком у зеркала. Даниэль почувствовала, как у нее предательски задрожала нижняя губа, но все же послушно села. Ее самозваный цирюльник с видом заправского мастера набросил на плечи девушки широкое махровое полотенце и, нахмурив брови, принялся создавать на ее голове нечто отдаленно напоминающее стрижку «под мальчика».
– Что вы делаете? – вдруг истошным голосом завопила Даниэль, увидев, как ее пышные локоны один за другим падают на пол. – Я же останусь совсем лысой!
– Вовсе нет, детка! У меня нет никакого желания вас уродовать. Но ликвидировать это безобразие у вас на голове можно только очень короткой стрижкой.
Даниэль, сдавшись, замолчала. Некоторое время в комнате было слышно лишь клацанье ножниц. Наконец Линтон отступил на шаг и, осмотрев творение рук своих, с удовлетворением произнес:
– Вот теперь вроде бы ничего. Кстати, куда вы дели мою гребенку? Она лежала здесь, на туалетном столике.
– Я положила ее в чемодан, – ответила Даниэль, скромно потупив взор. – Вы же просили все упаковать.
Глаза Линтона сузились, но он ничего не сказал. Вынув гребенку из чемодана, он с таким невероятным усердием принялся взбивать копну волос на голове девушки, что вскоре ее прическа превратилась в высоченный мужской кок. Даниэль взглянула в зеркало, и ее глаза наполнились слезами. Джастин же, судя по торжествующему выражению на его лице, был очень доволен своей работой.
– А теперь наденьте вот это, – сказал граф и бросил Даниэль валявшийся на кровати берет. Бросок оказался неудачным, и берет шлепнулся у самых ног девушки. Та беззвучно прошептала себе под нос какое-то ругательство, но все же нагнулась, подняла берет и водрузила его себе на голову.
– Итак, милорд, что вы скажете?
Даниэль встала со стула и, уперев руки в бока, вызывающе посмотрела на графа. Тот с некоторым смущением ответил:
– Если вы будете смотреть в пол, надвинете берет поглубже на глаза и закроете рот, то этот забавный эпизод наших отношений можно будет считать успешно завершенным.
Помолчав немного, он неожиданно спросил:
– Скажите, Даниэль, а у вас хватит сил тащить чемодан? Видите ли, если его понесу я, а слуга просто будет идти рядом, это будет выглядеть несколько странным.
Девушка шумно вздохнула, взяла чемодан и, пройдя с ним до двери, с пыхтением опустила на пол. Он был непомерно тяжел. Граф понял это. Он с некоторым удивлением посмотрел на Даниэль и прочел в ее взгляде самое настоящее бешенство. Несколько стушевавшись, Линтон попытался превратить все в шутку:
– По крайней мере, с этим чемоданом вы не убежите, и я не останусь без слуги.
Даниэль приподняла чемодан и с силой бросила его на пол.
– Вы правы, лорд Линтон: теперь уж я действительно никуда не убегу.
– Не убежите? Серьезно?
– Даю слово де Сан-Варенн, милорд!
– В таком случае, мой маленький друг, наше путешествие окажется куда приятнее, чем можно было ожидать.
Линтон театрально поклонился своей спутнице, и они вышли из номера. Граф, как и приличествовало хозяину, торжественно шествовал впереди, не обращая никакого внимания на тащившуюся за ним и сгибавшуюся под непосильной ношей маленькую фигурку.
В холле месье Тримбел отвесил лорду нижайший, чуть ли не до пола, поклон. Гостиничные счета были аккуратно оплачены важным постояльцем, а щедрые чаевые распределены между слугами. Словом, все были довольны и готовы в дальнейшем усердно служить милорду Линтону, несмотря на некоторые его причуды.
Хозяин гостиницы украдкой бросил взгляд на невысокого щуплого слугу, следовавшего за своим хозяином с огромным чемоданом на плече. Вымытый и приодетый, этот «уличный мальчишка» теперь выглядел вполне прилично. Но Тримбел отнюдь не забыл предательского удара деревянным башмаком по колену. И когда граф, повернувшись, направился к дверям, хозяин гостиницы не удержался от искушения подставить бывшему оборванцу подножку.
Даниэль, самоотверженно боровшейся с тяжеленным чемоданом, было не до Тримбела, его челяди и даже не до графа Линтона. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы не уронить свою ношу. Естественно, она не заметила вытянутой ноги Тримбела и, зацепившись за нее, грохнулась вместе с чемоданом на вымощенный каменными плитами пол холла. Девушка тотчас же вскочила, как будто твердый камень послужил для нее лишь трамплином, и набросилась на хозяина, дав волю столь долго сдерживаемой ярости. Острыми когтями она вцепилась в багровую от пьянства физиономию Тримбела, с наслаждением погрузила носок сапога в его толстый, выпиравший под одеждой живот, а затем ухитрилась несколько раз пребольно ударить каблуком сапожка по жирным, в кожаных бриджах, ляжкам хозяина гостиницы. Все это сопровождалось самой изощренной площадной бранью, громогласным выражением сомнения в мужской полноценности месье Тримбела и в его умственных способностях вообще. Досталось и его родителям. Особенно – по материнской линии…
Услышав за спиной шум и крики, уже взявшийся было за ручку двери Линтон резко обернулся. Не понимая, что заставило его «слугу» вести себя столь агрессивно по отношению к хозяину гостиницы, граф поступил так, как считал единственно правильным. Он схватил Даниэль одной рукой за воротничок костюма, а другой – за бриджи на мягком месте девушки и оттащил ее от взбешенного Тримбела.
– Он… он подставил мне подножку! – визжала Даниэль, барахтаясь в сильных руках графа. – Нарочно!
– Послушай, маленький оборвыш, – с почти нескрываемым раздражением процедил сквозь зубы Линтон, продолжая держать Даниэль за воротничок и бриджи, – меня абсолютно не интересует, что сделал этот человек. Ступай и положи чемодан в экипаж!
Граф отпустил девушку, а затем вытолкал ее за дверь. Погрозив пальцем месье Тримбелу, Линтон вышел вслед за Даниэль на улицу, опять схватил девушку, на этот раз за обмотанный вокруг шеи шарф, и потащил через двор к воротам. Там их уже ждала карета. Здесь «слуга его светлости» вновь почувствовал широкую ладонь графа на интимной задней части своего тела. Он легко поднял девушку и, подержав секунду в столь пикантной позе на вытянутой руке, довольно бесцеремонно бросил на заднее сиденье экипажа. Чемодан же собственноручно водрузил наверх. Затем дал пространные инструкции вознице и форейтору. Только после этого граф Линтон опустился на мягкое кожаное сиденье напротив «слуги» и захлопнул дверцу.
– Какого черта вы затеяли весь этот скандал, дикая кошка? – гневно прошептал он. – Вы и так выглядите слишком подозрительно, чтобы еще к тому же на каждом шагу привлекать к себе внимание!
Между тем Даниэль старалась унять не только душевную боль от нанесенного ей оскорбления, но и чисто физическую: чуть пониже колена образовался огромный синяк. В обоих случаях проверенным и надежным лекарством оказался поток нецензурной брани, не замедливший излиться из очаровательных уст девушки. При этом в нелестных выражениях упоминался не только «мерзавец Тримбел». Попало хозяевам вообще любых существующих в мире заведений и земельных угодий.
Раздражение Линтона постепенно начинало уступать место врожденному чувству юмора. Граф уже с улыбкой думал о том, что он позволил ворваться в свою спокойную, размеренную жизнь настоящему взбалмошному дьяволенку, позволил созданию, сидевшему перед ним, перевернуть ее вверх дном. Куда делось присущее ему чувство самосохранения, когда он позволил себе вмешаться в уличную драку и избавить грязного оборванца от, вероятно, вполне заслуженного им наказания? Однако эти мысли не мешали его светлости сохранять достаточно язвительное отношение к своей странной спутнице, продолжавшей бормотать себе под нос какие-то ругательства.
Карета подпрыгивала на ухабах, раскачивалась из стороны в сторону и оглушительно гремела колесами по вымощенной булыжником мостовой. Нельзя сказать, что виной тому были плохие рессоры. Экипаж графа ничем не отличался от таких же наемных карет. Тем не менее, учитывая плачевное состояние мостовых и дорог, экипаж не мог оградить пассажиров от тряски и неприятных толчков. Линтон, скоро примирившийся с подобным дискомфортом, пристегнулся специальным ремнем к сиденью и вытянул далеко вперед свои длинные ноги. Даниэль же с сожалением вспоминала те времена, когда, утопая в мягких подушках, ездила в роскошных каретах, плывших по улицам, как по спокойной поверхности моря. Сегодняшнее путешествие она могла сравнить разве что с поездкой на телеге, груженной сеном, или бегом в сброшенных только накануне деревянных башмаках.
И все же вскоре любопытный взор юной девушки привлек медленно проплывавший за окном кареты Париж. Она жадно смотрела на пейзаж почти незнакомого ей города. Прежние впечатления Даниэль ограничивались лишь детскими воспоминаниями о нескольких днях, проведенных в «столице мира» по пути в Англию. Тогда она тоже ехала к бабушке и дедушке. Второе знакомство с Парижем произошло совсем недавно: девушка, переодетая беспризорником, бродила по тесным улочкам его окраин в поисках корки хлеба, зарабатывала на жизнь подметанием пола в разных лавчонках или бегала, выполняя чьи-нибудь мелкие поручения. Теперь же Даниэль представилась возможность вдоволь налюбоваться прекрасным городом. И смотреть на него уже не безразличными глазами голодного оборванца, а пытливым взором путешественника из окна вполне приличной кареты…
Они миновали многолюдную, полную неприятных запахов часть города и выехали на окраину. В этих хотя и бедных кварталах воздух был значительно чище. А потому дышалось гораздо легче. За окнами кареты мелькнули Северные ворота. Начался пригород. Здесь пришлось сбавить скорость, ибо впереди медленно тащился фургон какого-то фермера. Должно быть, он, как обычно по утрам, распродал с грехом пополам на городском базаре свой нехитрый товар и теперь не спеша возвращался домой.
Между тем время шло, и когда через два часа после выезда из города путешественники остановились на одном из постоялых дворов сменить лошадей, было уже далеко за полдень. А потому желудок Даниэль начал проявлять громкие признаки недовольства необдуманным и гордым решением своей хозяйки пуститься в столь дальнюю дорогу не позавтракав. С прошлого вечера она выпила только стакан воды. Правда, до того был очень даже приличный ужин. Но с тех пор прошло слишком много времени. И хотя молодой организм девушки и привык к недоеданию, подкармливать его все же время от времени следовало. Теперь чувство голода нарастало с каждой минутой, вызывая у Даниэль не до конца осознанное раздражение. Путешествие постепенно теряло для нее всю свою прелесть, а новизна ощущений больше не радовала душу.
Линтон наблюдал за Даниэль сквозь ресницы полуопущенных век. Это продолжалось до тех пор, пока его светлость не решил, что девушка уже достаточно наказана за свое утреннее упрямство. Тогда граф достал из-под сиденья корзинку с продуктами и передал ее своей спутнице.
– Так-то, дитя мое, – произнес он назидательным тоном. – Согласитесь, что наше путешествие было бы очень скучным без той какофонии, которую, насколько я догадываюсь, начинает устраивать ваш изголодавшийся желудок.
Даниэль приняла корзинку с нарочитым безразличием, буркнув куда-то в сторону полагающееся по законам вежливости «спасибо». Но как только она открыла крышку, предательское дрожание пальцев выдало ее с головой. У девушки просто захватило дух при виде поджаренной куриной ножки, румяного мясного пирога и большого куска выдержанного сыра. Кроме того, в корзинке оказалось завернутое в клетчатую салфетку земляничное пирожное и бутылка лимонада.
Даниэль удивленно посмотрела на графа и нерешительно спросила:
– Вы перекусите со мной, милорд?
– Спасибо, дитя мое, – с улыбкой ответил Линтон. – Если вы помните, я утром плотно позавтракал.
На бледных щечках Даниэль проступил слабый румянец, но она воздержалась от каких-либо комментариев и занялась корзинкой. Молодость взяла свое. Организм требовал подкрепления сил, поэтому скоро с импровизированным обедом было покончено.
Несмотря на чувство голода, Даниэль изящно и вполне по-светски отдавала должное обнаруженным в корзинке яствам. Это качество девушки граф заметил еще во время их ужина в гостинице. И сейчас он невольно залюбовался истинно аристократическим жестом, которым Даниэль приложила к губам салфетку и опустила ее в опустошенную корзинку, которую сначала поставила на пол, а потом легким движением стройной ножки задвинула под сиденье.
Через окно в карету падали горячие лучи послеполуденного солнца. Граф задернул занавески на окошках, но все равно в экипаже уже стало нестерпимо душно. По лицу и шее Даниэль струился пот. Она чувствовала, как он стекает между выпуклостями ее груди, накапливается под мышками и заставляет рубашку прилипать к спине. Девушка резким движением сбросила накинутый сверху шерстяной жакет и нервно пошевелила плечами, стараясь освободиться от прикосновения влажной одежды. При этом под тканью невольно обозначилась ее высокая грудь. Линтон скорее отвел глаза в сторону. Не замечать этих женских прелестей ему было бы значительно легче, продолжай Даниэль носить тряпье уличного беспризорника. Теперь же граф с невольным беспокойством подумал о предстоящих ему десяти или более днях мучительной борьбы с греховным искушением. Конечно, если ему не удастся сохранить между ними безопасную дистанцию. Сделать же это можно было только одним способом: обращаясь с Даниэль как с ребенком. Она, несомненно, будет обижаться. Но урегулировать любой возможный конфликт гораздо легче, чем постоянно бороться с непреодолимо просыпавшимся в нем сознанием чертовской привлекательности этой девушки. Впрочем, сама она вряд ли догадывалась о подобных мыслях своего спутника…
Без тяжелого, слишком теплого жакета Даниэль сразу же почувствовала себя свободнее и комфортнее. Ставшее неожиданно плавным движение экипажа, приятное тепло, обволакивающее все тело, и сытый желудок – все это вместе создавало приятное ощущение убаюкивающей вялости и покоя. Что именно стало главной причиной расслабленности, девушка не могла точно определить. Но впервые за последнее время Даниэль вдруг почувствовала себя в безопасности. Она подумала, что не надо больше постоянно, даже во сне, быть начеку, не надо перед любым своим шагом озираться по сторонам, а главное – можно не ощущать инстинктивно подстерегающую за каждым углом опасность, на которую тут же надо реагировать.
С той ужасной февральской ночи Даниэль жила, как на острие ножа, в вечном страхе. Постоянная настороженность стала ее второй натурой. Так же, как и ежеминутная готовность сначала нанести удар, а уже потом задавать вопросы. Но сейчас, в присутствии этого большого сильного человека с чуть ленивым взглядом, непринужденно расположившегося на переднем сиденье кареты, обо всем этом можно было, казалось, забыть…
Голова Линтона мерно покачивалась в такт стуку колес экипажа. Даниэль тоже непреодолимо клонило ко сну. Сначала девушка попыталась с этим бороться, но, взглянув на закрытые глаза графа, прислушавшись к его размеренному, спокойному дыханию и окончательно успокоившись, она с наслаждением отдалась сну.
Однако граф только притворялся спящим. Сквозь сомкнутые ресницы он наблюдал за своей спутницей. А когда экипаж вдруг подпрыгнул, переезжая очередной ухаб, Линтон протянул руку и осторожно поддержал забывшуюся глубоким сном девушку, не дав ей сползти на пол кареты. Затем сам пересел на заднее сиденье и заботливо обнял ее стройную талию. Голова Даниэль бессильно склонилась на широкое плечо графа. Он не отстранился и только печально подумал о пошлых пересудах, которые непременно вызвала бы подобная картина у великосветских львов и львиц, будь они рядом…
Так прошло несколько часов, показавшихся графу не такими уж долгими. Когда они вновь остановились, чтобы сменить лошадей, день начинал понемногу клониться к вечеру. Линтон мягко, стараясь не разбудить спящую девушку, высвободил руку и тихонько вышел из кареты. В глубине провинциального постоялого двора он увидел небольшую симпатичную таверну. Граф зашел внутрь, заказал большую кружку пива и, вытянув под столом онемевшие от долгого сиденья в экипаже ноги, принялся с наслаждением потягивать вкуснейший напиток. При этом он изредка поглядывал через открытое окно на экипаж. Через некоторое время дверца кареты открылась, оттуда выбралась сонная Даниэль и в поисках чего-то принялась беспокойно озираться по сторонам.
Линтон встал из-за стола, вышел на улицу и с улыбкой спросил:
– Чем я могу вам помочь, дитя мое?
Возница и форейтор уже давно перебрались в таверну, потому никто не мог услышать это совсем необычное обращение господина к своему слуге.
– Боюсь, милорд, сейчас вы ничем не сможете мне помочь, – неожиданно огрызнулась девушка, бросив сердитый взгляд на графа. – То, что мне нужно, я должна сделать сама.
И Даниэль пошла вниз по вившейся через сад тропинке к видневшемуся в глубине двора маленькому деревянному строению. По распространявшемуся вокруг него далеко не божественному аромату можно было безошибочно определить, что это – туалет.
Граф рассмеялся про себя, представив, как завсегдатаи придворных парижских раутов восприняли бы подобную откровенность дамы с кавалером. Самого же Линтона эта маленькая словесная перепалка почему-то взбодрила. Хотя он и подозревал, что в аристократических салонах подобную реакцию его светлости мало бы кто понял…
«И все же этой девушке, – продолжал думать он, – потребуется твердая рука, чтобы правильно направлять ее в запутанных дворцовых коридорах». В том, что Даниэль придется в конце концов окунуться в светскую жизнь, Линтон уже почти не сомневался. Несмотря на свое сиротство, она не останется без наследства: граф Марч – очень богатый человек и сумеет неплохо обеспечить свою внучку. К тому же графиня Марч сама принадлежит к сливкам лондонского высшего общества. Законность рождения внучки не могла вызывать сомнений, поэтому были все основания в не таком уж далеком будущем надеяться на прекрасную партию для нее. Конечно, если только история недавних похождений девушки не выплывет наружу и не станет предметом великосветских сплетен.
При этой мысли граф Линтон нахмурился. Он отлично понимал, что самой скандальной и пикантной стороной приключений Даниэль де Сан-Варенн свет, несомненно, посчитает его собственное, графа Линтона, покровительство, в особенности – вот это путешествие. Граф не мог не признаться себе в том, что безнадежно скомпрометировал девушку, а этого общество ей никогда не простит. В такой ситуации для честного джентльмена оставался лишь один выход. И граф Линтон почти не сомневался, что именно его и предложит ему граф Марч, известный своим вспыльчивым характером и строгими моральными правилами…
…Между тем экипаж снова тронулся. Даниэль, посвежевшая после сна и облегчившая себя во время их остановки, явно была расположена поговорить. Линтон также ничего не имел против. Граф уже успел убедиться, что разговоры с Даниэль разительно отличаются от, как правило, пустой и скучной болтовни со знакомыми ему молодыми девицами из приближенных ко двору семей. С этой же девушкой он чувствовал себя равноправным собеседником широко осведомленного в самых различных сферах жизни человека, чьи интересы простирались, помимо разведения лошадей, в сферы философии, искусства и особенно – политики. А информированность и интуиция Даниэль касательно всего происходившего во Франции не только изумляли Линтона, но и во многом восполняли пробелы в его собственных представлениях. Граф даже иногда задумывался о том, что сейчас эта девушка могла бы стать куда более полезной британскому премьеру Уильяму Питту, нежели он сам…
Конечно же, он, лорд Линтон, сумел собрать для своего правительства немало полезных сведений, мог поделиться с Питтом кое-какими личными впечатлениями о ситуации в сегодняшней Франции, но Даниэль, без сомнения, знала о ней гораздо больше. К тому же скитания среди простых людей дали ей отличную возможность правильно, не понаслышке оценить их настроения, возможность, которую девушка умело использовала. Граф Линтон, не раз отмечая это, уже начинал серьезно подумывать о том, как бы устроить встречу Даниэль с британским премьером, конечно, не раскрывая тайн ее биографии и не подвергая опасности репутацию девушки. Граф был уверен, что разговор с Даниэль мог быть очень полезным для Уильяма Питта…
Наконец они прибыли в конечный пункт своего дневного путешествия, расположенный примерно в сорока милях от Кале. После долгой и утомительной дорожной тряски оба чувствовали себя совершенно разбитыми. Даниэль вдобавок изрядно проголодалась. Это, как обычно, привело девушку в состояние крайнего раздражения. Естественно, что спокойно выслушивать какие-либо рекомендации относительно своего поведения она была не в состоянии. Граф же начал настойчиво внушать Даниэль, что она здесь ничего не должна говорить, а делать только то, что ей будет сказано. Такое грубое попрание собственных прав вызвало у гордой наследницы Сан-Вареннов бурный протест. Однако ее самозваный наставник тоже был не в духе и никаких возражений слушать не желал. Он в нескольких словах напомнил Даниэль о скандале, разыгравшемся в парижской гостинице перед их отъездом, и предупредил, что повторение подобного будет иметь очень неприятные последствия. И в первую очередь – для мадемуазель де Сан-Варенн. Последний аргумент показался Даниэль достаточно убедительным, поэтому она скрепя сердце с мрачным видом согласилась следовать рекомендациям своего покровителя. Граф молча направился через двор к гостинице, в которой они должны были остановиться. Даниэль, волоча огромный чемодан, побрела за ним.
Хозяин гостиницы, отвешивая милорду низкие поклоны, тут же принялся уверять знатного гостя, что только в его гостинице он найдет такой спокойный и удобный номер, отдельный кабинет в ресторане и великолепно приготовленный ужин. Граф рассеянно выслушал все это и кивнул головой в знак согласия. Однако предложение разместить его слугу на чердаке вместе с остальными слугами гостиницы вежливо отклонил:
– Мальчик нервный и может испугаться, – мягко объяснил свой отказ Линтон. – Я предпочитаю не спускать с него глаз. Поставьте ему раскладушку в моей комнате. Этого будет достаточно.
Хозяин бросил на Линтона удивленный взгляд: слуга графа вовсе не выглядел диким или чрезмерно пугливым. Правда, в нем, пожалуй, было что-то женственное, однако взгляд поражал своей угрюмостью. Но внешность частенько бывает обманчивой, и хозяин гостиницы, слегка пожав плечами, без дальнейших рассуждений и вопросов отправился в винный погреб за лучшим бургундским вином для своего странного, но, по-видимому, очень важного гостя.
– Пойдем, – бросил граф через плечо «слуге» и последовал вверх по лестнице за молоденькой горничной, которой было приказано показать отведенный постояльцу номер.
Делать было нечего, и Даниэль с чемоданом послушно двинулась вслед за ними.
Комната оказалась действительно светлой, просторной и произвела на графа приятное впечатление. Линтон приказал «слуге» поставить чемодан у окна, а горничной – распорядиться, чтобы ему наверх принесли несколько кувшинов с горячей водой. Оставшись наедине с Даниэль, Линтон вставил в глаз монокль и критически осмотрел девушку.
– Вы выглядите совершеннейшим беспризорником, Данни. Я считаю, что в будущем нам надо как-то умудряться переодеваться в дороге. Если всего один день путешествия в карете превратил вас в подобное пугало, страшно подумать, что будет еще через неделю.
– В этом я вряд ли виновата, – рассерженно пробормотала Даниэль, и на ее щеках снова проступил слабый румянец.
– Разве я вас обвиняю? – нахмурился граф. – Кажется, я не говорил ничего подобного. Теперь скажите, вы могли бы с часок погулять, пока я не смою с себя грязь? И постарайтесь не затевать при этом какого-нибудь очередного скандала или драки.
Даниэль бросила на графа взбешенный взгляд, затем круто повернулась на каблуках и, громко хлопнув дверью, вышла из комнаты. Но не успела она спуститься по лестнице даже на три ступеньки, как из комнаты раздался неожиданно мягкий, издевательски-вежливый голос Линтона:
– Будьте добры, вернитесь и закройте за собой дверь, как положено.
Даниэль остановилась и раздраженно прикусила губу, однако, поколебавшись долю секунды, повернулась и все-таки вернулась назад. Дверь была распахнута настежь. Линтон восседал в кресле, видимо, уверенный, что девушка непременно возвратится и выполнит его приказание.
Даниэль осторожно прикрыла дверь и, сбежав вниз по лестнице, вышла во двор, где уже начинало темнеть.
В это время Линтон, злясь на себя за этот глупый выпад в сторону Даниэль, сбросил дорожный костюм, вымылся горячей водой из кувшинов и переоделся.
Просто удивительно, как чистая рубашка и новый галстук могут поднять мужчине настроение. Он сразу становится мягче и податливее. Граф Линтон не был исключением: в неожиданно прекрасном расположении духа он отправился на поиски своего непокорного «оборванца», собираясь заодно прихватить еще одну бутылку бургундского.
В кухне на первом этаже, куда в первую очередь направился граф, сидела жена хозяина гостиницы. Перед ней стоял кувшин парного молока и лежал на тарелке большой кусок выдержанного сыра. Линтон попросил бутылку вина и на несколько минут задержался за столом. Женщина явно скучала, и граф повеселил ее забавной историей, почти сплошь состоявшей из нецензурных выражений.
– О, милорд! – с притворным возмущением замахала на него руками раскрасневшаяся хозяйка. – И как вам только не стыдно!
И она, поспешно отвернувшись, захлопотала над закипавшим чайником. Граф тем временем встал и лениво направился к двери, но, случайно бросив взгляд вниз, заметил торчавшие из-под стола ноги.
– Ах вот ты где, негодный мальчишка! – воскликнул он, вытаскивая «слугу» за шиворот на середину кухни.
Даниэль, не растерявшись, тут же вскочила на ноги и затараторила:
– Я только что пришл… пришел! Поверьте, милорд, это правда!
– И что дальше?
– Мадам хозяйка очень расстроилась, узнав о пропаже моей сумки с одеждой, и предложила мне костюм из гардероба своего младшего сына. Он, видите ли, уже вырос из него…
– Что ж, это действительно очень мило с вашей стороны, мадам, – смутившись, проговорил граф и озадаченно посмотрел на Даниэль. У него в душе появилась надежда на то, что «оборванец» сам будет решать собственные проблемы. И он спросил: – Может быть, ты желаешь сразу же переодеться? Хотя мне хотелось бы, чтобы ты не оставлял меня одного за столом. Подожди, пока я поужинаю, а потом наденешь свой новый костюм.
– Милорд правильно говорит, мальчик, – тут же откликнулась хозяйка. – Иди в номер и прислуживай его светлости. А потом спустишься сюда и поужинаешь с нашей прислугой. Мы всегда готовим для них очень вкусную еду. Сегодня будет жареный кролик.
В душе Даниэль без особого восторга отнеслась к перспективе отведать жареного кролика. Ведь ее, наверное, ждут самые изысканные деликатесы, которыми граф Линтон всегда украшает свой стол. Что же касается сомнительного удовольствия разделить компанию гостиничной прислуги, насчет этого она вообще не беспокоилась: ее патрон никогда не допустит подобного! Хотя во время своих ночных похождений в Париже ей приходилось ужинать еще и не в таком «обществе»…
