Текст книги "Шарады любви"

Автор книги: Джейн Фэйзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

Джулиан ехал домой и размышлял о только что услышанном. Его терзало неприятное чувство вины. Он понимал, что обязан положить конец всем этим скитаниям графини Линтон по лондонским трущобам, но не мог этого сделать… В любом случае без графа Линтона никак не обойтись. А теперь Джулиан связан с кузиной честным словом, которое нельзя нарушить. Что же делать? Что?!

И тут его осенило. Есть путь! Может быть, даже единственный! Надо серьезно поговорить с шевалье д'Эвроном, убедить этого француза, что он не имеет права вовлекать графиню Линтон в столь опасную авантюру… Да, именно так и надо поступить!

Джулиан бросился искать д'Эврона и обнаружил его в клубе «Уайте» игравшим в карты с престарелым лордом Мофри. По счастью, в клубе не было Линтона, который намеревался в тот вечер вместе со всеми участниками своего домашнего ужина поехать в оперу.

Джулиан подошел к карточному столу, за которым сидели шевалье с партнером, и приветствовал обоих обаятельнейшей, обезоруживающей улыбкой:

– Месье, я не мог бы попросить вас на два слова после окончания партии? – обратился он к французу.

Может быть, д'Эврон и был удивлен подобным приглашением от почти незнакомого человека, но на его худом, вытянутом лице не отразилось ничего. Он лишь чуть-чуть наклонил голову и совершенно бесстрастно сказал:

– Я к вашим услугам, лорд Джулиан.

Чтобы как-то занять время, Джулиан подсел к другому карточному столу, за которым банк держал сэр Энтони Фэншоу.

– Не хотели бы вы занять мое место, Джулиан? – спросил молодой денди, с усталым вздохом поднимаясь из-за стола и бросая на зеленое сукно горсть гиней. – Мне сегодня просто дьявольски не везет!

– Спасибо, Маркхэм, но удача сегодня отвернулась и от меня. Я лучше просто понаблюдаю за игрой.

Сэр Энтони бросил на него быстрый и понимающий взгляд. Джулиан любил карточную игру и всегда делал ставки, но при этом никогда не терял головы. Вот и сегодня он был в высшей степени серьезен и лишь покачал головой на молчаливое приглашение банкомета включиться в игру.

Когда д'Эврон закончил партию, Джулиан все так же сидел у стола и внимательно следил за ходом игры. Заметив подходившего к столу шевалье, он слегка кивнул ему головой и встал. Оба вышли из зала.

– У вас ко мне дело? – вполголоса спросил француз.

– Вы не хотели бы поехать ко мне? У меня есть великолепный коньяк.

Шевалье поклонился в знак согласия. Не говоря ни слова, они спустились по лестнице и так же молча пошли по улице. Каждый думал о своем, но ни тот, ни другой не забывали об опасностях, таившихся в темных переулках ночного города. Их руки машинально сжимали набалдашники тростей с запрятанными внутри шпагами…

– Коньяку, д'Эврон? – предложил Джулиан, как только они опустились в кресла у камина. Апартаменты, которые занимал лорд Карлтон, были в меру просторными и очень уютными. Они как раз подходили для молодого холостяка, никогда не беспокоящегося о своих доходах.

Шевалье в очередной раз утвердительно кивнул головой, и Джулиан позвонил. Не прошло и полминуты, как дверь открылась и появился слуга преклонных лет. Он выразительно посмотрел на хозяина и, убедившись, что тот еще довольно трезв, удовлетворенно улыбнулся. Джулиан заметил взгляд слуги, и, рассмеявшись, объяснил д'Эврону, что помнит Грейвса еще с детства, когда сам бегал в коротких штанишках.

– Вы хотите поговорить со мной о Данни, лорд Джулиан?

Шевалье был лет на пятнадцать старше лорда и решил, что пришло время самому проявить инициативу.

– Да, месье, о леди Линтон, – ответил нарочито подчеркнутым тоном Джулиан.

Д'Эврон никак не отреагировал на эту шпильку. Джулиан вздохнул и приступил к исполнению своего долга:

– Даниэль уже почти все рассказала, д'Эврон. И все же мне этого недостаточно. Я знаю, что сегодня она на обыкновенных носилках нанесла визит кому-то в трущобах Ист-Гейта. Причем ее никто не сопровождал… И если бы Линтон об этом узнал, то… бр-р! – Джулиан нервно передернул плечами.

– Это действительно опасно, – согласился шевалье, потягивая коньяк. – Тем не менее, милорд, леди Даниэль знает, как избегать опасностей. Только поэтому я сегодня счел возможным отпустить графиню Линтон одну. И именно в паланкине.

Джулиан подумал о пистолете.

– Возможно, вы правы. Но согласитесь, что рыскать по лондонским трущобам и выручать из беды подростков, работающих где-то по контрактам, неподходящее занятие для графини Линтон.

– А вы не думаете, что это должна решать она сама?

– Она бы не стала этим заниматься, если бы вы не вовлекли ее в подобную авантюру.

– Напротив, сэр. Данни действительно уже очень глубоко вникла в суть этого опасного, но благородного дела. И пошла она на такой шаг сама, без чьего-либо принуждения. Я мало что могу сделать, дабы заставить ее отказаться от этого занятия. Не стану отрицать, что первая наша поездка была совместной. Но затем Даниэль работала уже самостоятельно. Конечно, мы поддерживаем постоянный контакт друг с другом и советуемся, но ее имя стало настолько широко известным в городе, что теперь многие попавшие в трудное положение французы выходят на миссис Линтон без всяких посредников. Часто я об этом даже не знаю. Теперь она поступает так, как считает нужным.

– А как же Линтон?

– Его настроения меня не волнуют. В этом деле Данни и я – равноправные партнеры. Она сознательно идет на риск и всю ответственность за возможные последствия берет на себя. Даниэль никогда не поступила бы иначе. Поверьте, я слишком высоко ценю ее помощь, чтобы превращаться в придворного льстеца. Даже если бы Данни мне это позволила. Вы, вероятно, не очень хорошо знаете эту женщину, милорд, если надеетесь, что я осмелюсь даже попытаться как-то ограничить ее деятельность.

– Осмелиться мог бы Линтон. И это, откровенно говоря, меня очень беспокоит, меня и саму Данни. Скажите, д'Эврон, вы считаете все мои попытки вытащить Даниэль из этой истории бесполезными?

– Поймите, милорд, Данни сама делает выбор. Она отлично знает, на что идет, и даже решилась ради этого на обман мужа. Графиня не наивный ребенок, Джулиан.

– Согласен, но все-таки она слишком молода, – возразил Джулиан, хотя и понимал уже, что игра проиграна.

– Может быть, только по возрасту, но не по жизненному опыту. Я понимаю вас, дорогой друг, но ничего не могу сделать. Данни открыла вам свою тайну, и теперь вам решать, как с этой тайной поступить.

– Черт побери, как я могу с ней поступить! – воскликнул юный лорд. – Я не стану доносить Линтону, хотя он наверняка спустит с меня шкуру, если узнает.

– Боюсь, что с меня тоже, – улыбнулся шевалье.

– Видит Бог, вы правы! – согласился Джулиан, с мрачным видом наполняя бокалы. – В таком случае, д'Эврон, давайте выпьем за то, чтобы все оставалось тайной.

Только под утро лорд Джулиан Карлтон лег спать. Он был глубоко разочарован. Если бы Данни согласилась принять его покровительство в своей филантропической деятельности, возможно, еще не все было бы потеряно. Но происшествия предыдущего дня говорили о том, что надежда на такое развитие событий весьма слаба. Слишком упрямой оказалась его новоявленная кузина…

Глава 12

– Я не совсем вас понимаю, Беатрис.

Взгляд Даниэль стал тяжелым и холодным. Леди Беатрис опустила глаза и принялась внимательно рассматривать свои колени. Она пришла сюда после долгих подстрекательств со стороны матери, но сейчас уже считала, что выполняет свой собственный долг перед женой брата. Пусть даже очень неприятный.

– Даниэль, дорогая, – сказала она, продолжая избегать взгляда графини, – я просто хочу вас предупредить. Лучше, если это сделает член вашей семьи, нежели кто-то из светских сплетников. Мама считает, что, чем больше вы будете знать, тем меньше станете обращать внимания на всякие грязные слухи. Это не так уж необычно, дорогая, и умная жена просто закрывает глаза на подобные вещи. Ревновать на виду у всех – значит опозорить свое имя.

– Другими словами, вы боитесь, что если кто-то начнет нашептывать мне о продолжающейся связи Джастина с его бывшей любовницей, то я выцарапаю этому доброжелателю глаза? Что ж, вы правы, дорогая сестрица, именно это и случится.

И на лице Даниэль появилась хищная улыбка, всегда заставлявшая Беатрис опасаться за судьбу своих собственных глаз. Однако достойная леди стойко держалась, выполняя наказ матери.

– Даниэль, вы не должны принимать все слишком близко к сердцу. Линтон намного старше вас, и глупо было бы надеяться всю жизнь держать его при себе. Мужчине нужно то, что жена подчас не в состоянии ему дать. Например, обыкновенный ребенок. Кстати, и за моим Бедлингтоном водятся мелкие грешки, – беззаботно рассмеялась Беатрис, – но меня это, признаться, не слишком беспокоит.

– Если бы я спала с лордом Бедлингтоном, то меня это, возможно, тоже мало бы волновало, – жестко ответила Даниэль. – Скорее наоборот: я была бы рада чуть-чуть отдохнуть от него.

Лицо Беатрис сделалось сначала пунцово-красным, потом побелело как мел.

– Как вы смеете! – воскликнула она срывающимся голосом.

– А как вы посмели?! – тут же отпарировала Даниэль. – Мне хорошо известно, что Джастин поддерживает отношения с миссис Маргарет Мейнеринг. Но чисто дружеские! Она попросила его совета в одном деликатном семейном деле, и он из самых добрых побуждений согласился ей помочь. А сейчас вам лучше уйти, иначе я за себя не отвечаю. И передайте вашей матушке, что я очень благодарна ей за участие. Но было бы еще лучше, если бы она не вмешивалась в мои личные дела.

Даниэль встала и дернула за шнурок звонка. В дверях тут же появился Бедфорд:

– Леди Линтон?

– Леди Бедлингтон уходит. Проводите ее.

Беатрис вышла с надменным видом, плотно сжатыми губами, не сказав больше ни слова. Никогда она не чувствовала себя столь униженной. И кем! Дерзкой, невоспитанной девчонкой! Что случилось с ее родным братцем? Как он только мог взять себе в жены подобную дикарку, которая и вести-то себя прилично не умеет! И как эта дрянь посмела говорить с ней столь бесцеремонным тоном? И еще при этом позволила себе злобные намеки на ее личную жизнь с Бедлингтоном!

Линтону стало известно о разговоре, после того как вдовствующая графиня вызвала его к себе на Саус-стрит и заявила, что хотя о разрыве близких отношений с мадам Даниэль на глазах у всего света речи не идет, внутри семьи их можно считать расторгнутыми, поскольку его жена позволила себе нагрубить Беатрис, а значит, и ее матери. Старая графиня не передала Джастину всех подробностей разговора Даниэль с его сестрой. Когда же он попытался узнать об этом у самой Беатрис, с той сделалась форменная истерика, сопровождаемая нюханьем соли и потоком слез в батистовый носовой платок. С трудом подавив в себе желание привести сестру в чувство хорошей пощечиной, граф раскланялся и вышел. В дверях он столкнулся с зятем, мужем Беатрис, который был в отчаянии и совершенно не понимал, что происходит. Он пожаловался Линтону, что в его доме целый день стоит крик и плач. Беатрис почему-то при виде супруга разразилась слезами. И он, лорд Бедлингтон, просто не знает, как дальше жить в одном доме с этими истеричками. Единственный выход – проводить все дни в клубе…

Джастин неплохо относился к зятю, но только не в подобных ситуациях. Поэтому он холодно заявил Веллингтону, что тот сам виноват, позволив двум сварливым женщинам сесть себе на шею: пусть теперь выкручивается как знает, он, Линтон, в подобных делах ему не помощник. Учтиво поклонившись, Джастин вышел из материнского дома и направился пешком домой. Он шел очень быстро, поскольку ему не терпелось услышать объяснения всему случившемуся от Даниэль.

Сообщение дворецкого о том, что леди Линтон уединилась в библиотеке с шевалье д'Эвроном, Джастина отнюдь не успокоило. Открыв дверь, он с порога выразительно посмотрел на Даниэль. Шевалье тут же встал, учтиво поклонился и вышел. Джастин расшаркался перед супругой, которая ответила ему глубоким официальным реверансом.

– Вечно этот человек здесь торчит! – с несвойственным ему раздражением проворчал граф, наливая себе бокал мадеры.

– Вы имеете что-нибудь против? – удивленно спросила Даниэль.

– Разве для этого есть причины?

– Не говорите ерунды. Вижу, у вас плохое настроение. Что случилось?

– Я провел очень неприятный час в доме своей матери и сестры. Они сказали, что больше не намерены поддерживать с вами никаких отношений, кроме чисто официальных. Что произошло?

– Не лучше было бы вам спросить об этом у них самих?

– Я так и сделал. Но членораздельного ответа не получил. Разве что вы мне поможете? Хотя, признаться, я не чувствую никакого желания участвовать в женских склоках. Тем более, когда они сопровождаются истериками. Что еще вы натворили?

– Ровно ничего.

Даниэль не могла поверить, что Джастин, видимо, считает ее инициатором скандала. Раньше он всегда принимал сторону жены.

– Ваша излишне любопытная сестрица по наущению своей маменьки посчитала себя вправе давать мне некоторые советы, в которых я не нуждаюсь. Кроме того, она повторяла здесь такие грязные сплетни, что мне пришлось попросить ее уйти.

Поскольку Джастин налил вино только себе, Даниэль взяла графин с мадерой и чистый бокал с намерением исправить его оплошность. Однако руки так сильно дрожали, что ей пришлось поставить то и другое на место.

– Извините, Данни, – холодно сказал Джастин, наполняя бокал жены, – не могли бы вы все-таки посвятить меня в ваш разговор.

– Нет, – решительно ответила Даниэль, отпивая глоток золотисто-желтого вина. – Повторяю, обратитесь лучше к собственной сестре. Я никогда не была разносчицей слухов и не собираюсь становиться ею сейчас. Кстати, вам не приходит в голову, что отказ Беатрис сказать причину ссоры продиктован боязнью вашей возможной реакции? Видимо, она что-то знает и держит вас в состоянии вечного страха.

Что же касается меня, то я никогда не испытывала горячего желания состоять в очень близких отношениях с вашим семейством. Поэтому решение вашей матушки меня вполне устраивает. Не беспокойтесь: на людях я буду вести себя с ними в высшей степени корректно. А теперь извините, но я приглашена на обед к леди Грэм и должна переодеться.

Даниэль повернулась и вышла, прежде чем граф успел сообразить, что ответить. Несколько секунд Джастин стоял посреди библиотеки в полнейшей растерянности. Постепенно его мысли стали проясняться, и он понял, что проиграл сражение. Проиграл, потому что попытался разговаривать с женой, как с ребенком. А перед ним оказалась разъяренная женщина. К тому же Даниэль была горда, а Линтон очень хорошо знал это из собственного опыта…

Пока Молли помогала Даниэль переодеваться, та хранила полное молчание. Но девушка уже давно научилась распознавать настроение своей молодой хозяйки и сейчас хорошо понимала, что не она является причиной раздражения графини. Молли придержала свой острый язычок, сосредоточенно занявшись пуговицами, крючками, лентами и всеми теми деталями, которые составляют сложную конструкцию наряда знатной аристократки. За это девушка была одарена доброй улыбкой и легким благодарным поцелуем:

– Храни вас Господь, Молли! Как только вам удается уживаться со мной!

Молли восприняла этот комплимент как должное. Она отлично знала, что никто в доме не в состоянии поддерживать столь идеальный порядок в апартаментах графини, содержать их в безукоризненной чистоте и точно угадывать все пожелания хозяйки. Впрочем, графиня также прекрасно относилась к своей первой горничной. Она великодушно прощала ей редкие ошибки, всегда была справедлива и временами обращалась с Молли, как со своей подругой.

Но сейчас Даниэль чувствовала себя омерзительно. Как она ни старалась выкинуть из памяти слова Беатрис, те успели пустить ростки сомнений в ее доверчивой душе. Когда Джастин впервые рассказал ей о Маргарет Мейнеринг, у Даниэль не возникло и тени сомнения в его искренности. Сейчас все было по-другому. После разговора с Беатрис у Даниэль осталось ощущение укуса пчелы, который продолжал жечь и причинять боль. В ее голове пульсировала одна неотвязная мысль: если Джастин проводит столько времени с женщиной, которая целых пять лет была его любовницей, то может ли он противиться искушению? В обществе на супружескую неверность обычно смотрят довольно легко, и нетерпимость Даниэль по этому поводу непременно осудят. Ведь в глазах света она была всего лишь женой своего мужа, то есть его собственностью, не обладающей никакими правами – ни юридическими, ни личными. Даниэль должна быть благодарна супругу уже за то, что он не оскорбляет ее, не требует отчета за каждый истраченный пенс и не относится к ней с полнейшим безразличием, как, скажем, к стулу или фарфоровой чашке. Даниэль, выросшая в мужском окружении, и сама помнила, с каким оскорбительным пренебрежением смотрели эти люди на представительниц ее пола, не чувствуя ни малейших угрызений совести и не боясь возмездия. Высшее общество английской столицы оказалось ничем не лучше. Разве что здесь было больше лицемерия и ханжества: подобная жестокость не выплескивалась наружу, оставаясь тайной частью безрадостной женской доли.

Где бы ни появлялась Даниэль, везде она встречала сочувственные взгляды, а многие даже стыдливо опускали глаза, когда она входила в гостиную или салон. Некоторые начинали демонстративно громко разговаривать между собой, как бы не замечая ее присутствия. Даниэль старалась не обращать на все это внимания, уверяла себя, что страдает излишней мнительностью и болезненным воображением, однако яд медленно пропитывал, казалось, каждую клеточку ее тела. В первые дни замужества она была настолько переполнена любовью и счастьем, что просто не замечала на себе чьих-то завистливых взглядов. Даниэль и сейчас не могла понять злобной радости, с которой общество воспринимало малейшую трещинку в семейных отношениях Линтонов и тут же, вооружившись тяжелым молотком, старалось превратить ее в зловещую щель, грозящую обвалом всему зданию.

Лорда Линтона по-прежнему часто продолжали видеть входящим в дом на Хафмун-стрит, где жила Маргарет, и выходящим оттуда. Юная мадам де Сан-Варенн постепенно теряла благодушие, пока не сдалась совсем. Даниэль стала думать о том, что ей, восемнадцатилетней девчонке, и впрямь, наверное, никогда не удержать тридцатипятилетнего интересного мужчину с высоким положением, который вдобавок прожил в этом городе семнадцать лет. Значит, чем скорее она подарит Линтону наследника и смирится со своей ролью покорной супруги, тем будет лучше. Уход за ребенком займет все ее время и отвлечет от несбыточных грез о взаимной любви до гроба.

И все же Даниэль продолжала молчаливо бороться. В обществе она оставалась прежней живой, веселой и счастливой женой своего мужа. И только в домашней обстановке Джастин начал замечать некоторое отчуждение жены. Правда, за этим почти всегда следовал голодный страстный порыв, который пока еще заглушал растущее в его душе беспокойство. Граф заставлял себя думать, что виной этим внезапным вспышкам – быстрое взросление недавнего подростка. Таким образом, Джастин старался также объяснить ее частые отказы и от развлечений, и от верховых прогулок вдвоем, которым она все охотнее предпочитала немногочисленное общество своих подруг из числа замужних женщин. И вообще в присутствии Даниэль Линтон часто начинал тосковать по Данни…

Последний гвоздь, после которого Даниэль перестала притворяться, был забит теплым апрельским вечером в доме лорда Альмака. Встав из-за стола, где она слишком увлеклась лимонадом, Даниэль спустилась в комнату для отдыха на первом этаже. Не без труда справившись со своими бесчисленными юбками, она втиснулась в кресло, стоявшее за ширмой возле старинного комода, и погрузилась в свои невеселые мысли. В этот момент дверь открылась и вошли две женщины – пожилые вдовы, когда-то эмигрировавшие из Франции. Не обратив никакого внимания на ширму, за которой приютилась Даниэль, они опустились на стоявшую у открытого окна софу и, обмахиваясь веерами, завели разговор, заставивший тлеющий в душе Даниэль огонек отчаяния вспыхнуть ярким пламенем.

– Я чуть в обморок не упала, когда узнала об этой свадьбе, Алмера! – сказала одна из них. – Подумать только! Линтон женился на дочери своей бывшей любовницы! Ну и ну! – И почтенная леди громко рассмеялась.

– Но согласитесь, Эвонли, – глубоко вздохнула, предаваясь воспоминаниям, Алмера, – что мадам Луиза была очень хороша. Жить под одной крышей с этим ужасным де Сан-Варенном! Можно ли обвинять несчастную женщину в том, что она воспользовалась счастливым случаем и завела себе любовника!

– Даже такого молодого, каким был в то время Линтон! Как вы считаете, Алмера, его юная жена знает об этом?

– Линтон – разумный человек, – усмехнулась Алмера. – И все же, что у него на самом деле с этой девчушкой?

– Ничего. Ведь она не может не понимать, что у мужчины, который старше ее на целых семнадцать лет, конечно, не могло не быть прошлого… Хотя… ее собственная мать! Это показалось бы забавным, если бы не было столь чудовищным. Как вы думаете, Алмера?

Видимо, Алмера ничего об этом не думала, поскольку в ответ разразилась смехом. Этого Даниэль уже не могла выдержать. Она встала и с гордо поднятой головой вышла из-за ширмы.

– Приятного вечера, ваша светлость, леди Алмера, – надменно сказала она и, сделав паузу, добавила: – И вам, леди Эвонли.

Сделав обеим дамам демонстративно церемонный реверанс, Даниэль вернулась в бальный зал.

– Джулиан, – шепнула она стоявшему у дверей кузену, – я плохо себя чувствую. Не могли бы вы проводить меня домой?

Джулиан озабоченно посмотрел на Даниэль:

– Конечно, дорогая кузина. У вас болит голова?

– Немного. Здесь слишком душно.

– Скажите лучше – дьявольски душно! – поправил ее Джулиан, стараясь вспомнить хоть один случай, когда его кузина жаловалась бы на духоту в бальном зале. – Я сейчас вызову экипаж.

Он довез Даниэль до дома и подал руку, помогая ей выйти наружу. На немой вопрос Джулиана, должен ли он проводить ее в холл, молодая графиня ответила отрицательно, сославшись на совсем разыгравшуюся мигрень и желание поскорее лечь в постель.

Было всего около одиннадцати часов, и Линтон еще не вернулся. Он заранее предупредил Даниэль, что будет ужинать с друзьями. Но сейчас, когда все крутом настолько перемешалось, она уже не знала, верить ли этому. Кругом все говорили о том, что Джастин снова стал любовником Маргарет Мейнеринг. А теперь Даниэль вдобавок узнала, что раньше он был также любовником и Луизы де Сан-Варенн. Ее родной матери! Причем она услышала это из разговора двух дам, не подозревавших о ее присутствии в комнате. Боже! У Джастина была масса возможностей самому сказать ей об этом, но он не пожелал. Как же теперь ему верить?

В целом же Даниэль вполне спокойно восприняла эту новость. Она лежала в своей темной спальне и думала. Конечно, ситуация выглядела весьма пикантно, но не более того. Когда это происходило, Джастин еще не стал по-настоящему мужчиной, а ее самой не было даже в проекте. Сложность заключалась в другом: Джастин скрыл от нее эту страницу своей биографии, и страницу немаловажную. Ведь его женой была Даниэль, дочь Луизы! И вот теперь бедняжку терзала поистине страшная мысль: если Джастин не открыл ей даже этого, то что еще он держит в секрете?

Когда Линтон вернулся домой, он нашел свою жену спящей в темной спальне при потушенных свечах. Ее тяжелое дыхание разносилось по всей комнате. Даниэль выглядела ужасно усталой и явно нуждалась в хорошем отдыхе. Джастин решил ее не тревожить и на цыпочках прошел в свою спальню. Но как только дверь за ним закрылась, Даниэль зарылась головой в подушку, чтобы заглушить рыдания…

Она проспала всего несколько часов и наутро проснулась с твердым решением. Если Джастин предпочитает играть в игры, предлагаемые обществом, что ж, она будет делать то же самое! Она будет женой Линтона, хозяйкой его дома, управляющей имением, но не его другом и партнершей. Она не станет лишать мужа своего тела, но только тогда, когда он сам его потребует. Предлагать себя Даниэль больше не станет. Пусть довольствуется телом Маргарет Мейнеринг!

Даниэль села в постели и, подложив под спину подушки, выпила чашку горячего шоколада. Затем принялась за утреннюю газету. Обычно она читала ее вслух, чтобы через смежную дверь было слышно занятому своим туалетом Линтону. Сегодня же, пробежав глазами несколько строчек, Даниэль небрежно отбросила газетный листок в сторону и занялась составлением своего плана на грядущий день. Самым неотложным делом было оказание помощи семейству, жившему в переулке недалеко от собора Святого Павла. Даниэль чувствовала в себе достаточно сил, чтобы ввязаться в эту очередную баталию и постараться ее выиграть.

– Я сейчас встану, – объявила она вошедшей Молли, отбрасывая в сторону одеяло. – Приготовьте мне костюм для верховой езды. Не важно какой.

Появившийся в дверях Джастин ожидал увидеть жену все еще лежащей под одеялом в ожиДанни обмена впечатлениями о предыдущем вечере, который супруги, как уже вошло у них в привычку, провели врозь. А вместо этого застал ее уже вполне одетой для верховой прогулки. Она со смехом подставила ему щеку для поцелуя и заявила, что опаздывает на условленную встречу. Граф поклонился прямо от двери и вернулся в свою комнату, чтобы переодеться. Сменив халат на утренний костюм, он затем долго сидел нахмурясь перед зеркалом и думал.

Похоже, дела шли все хуже и хуже. Даниэль вдруг одолели непрестанные приступы головной боли, по причине которых она неизменно покидала раньше времени всякого рода общественные рауты и званые вечера. Джастин, видя ее бледное лицо, затуманенные глаза и натянутые улыбки, не мог сомневаться в скверном самочувствии жены. Когда прошла неделя, он попытался осторожно поговорить с ней и выяснить причины ее болезненного состояния, но в ответ получил лишь заверения, что ничего страшного не происходит, что Даниэль просто устала и ждет не дождется окончания светского сезона. Тогда Джастин предложил вместе съездить на пару дней в Дейнсбери, и опять Даниэль принялась самым энергичным образом протестовать. Действительно, как можно пропустить вечер, устраиваемый герцогиней Ричмондской? А кроме того, у нее еще скопилась тьма деловых встреч, от которых нельзя отказаться…

Линтон с готовностью капитулировал и попытался воздействовать на жену всевозможными соблазнами и сюрпризами. Так, однажды он разбудил Даниэль в пять часов утра и предложил ей надеть бриджи: они поедут верхом в Ричмонд, где можно в свое удовольствие носиться на лошадях, не опасаясь чьих-либо завистливых глаз или злых языков. Юная жена согласилась, но с такой неохотой, что граф почувствовал себя в роли человека, которому бросили в лицо перчатку. Сделав эту последнюю попытку, он оставил жену в покое. Даниэль же вела себя безукоризненно вежливо и ни разу не выгнала мужа из своей постели. Однако граф чувствовал под собой лишь мягкое, безвольное тело женщины, просто выполняющей свой супружеский долг. Тем не менее, он продолжал уверять себя, что Даниэль должна пройти через неизбежный период кризиса, а потом все вернется на свои места, и… совершал огромнейшую ошибку.

В отношениях друг с другом супруги все больше превращались в двух отменно вежливых, но совершенно чужих друг другу людей, время от времени обменивающихся впечатлениями за ужином. Джастин вернулся к своим холостяцким привычкам, а его жена с успехом играла роль беззаботной молодой женщины, души общества, окруженной толпой поклонников. Правда, Даниэль сильно похудела, и ее и без того большие карие глаза стали казаться просто огромными. Что касалось шевалье д'Эврона, то он почти неизменно находился при графине.

По лондонским трущобам Даниэль продолжала ездить по большей части одна. Для защиты от бандитов у нее в кармане лежал все тот же пистолет с серебряной рукояткой. С работодателями и домовладельцами, выжимавшими последние соки из несчастных французских эмигрантов, графиня рассчитывалась холодным презрением и пригоршнями гиней.

Графиня Линтон начала пользоваться широчайшей известностью. Каждый день она получала множество записок с просьбами о срочной помощи, написанных наспех по-французски тупыми птичьими перьями. Ни одна из них не оставалась без ответа. За этими постоянными занятиями и частыми поездками на окраины города ее собственные семейные неурядицы постепенно отступили на второй план. Теперь у Даниэль появились работа и цель, а потому столичное общество потеряло для нее свою былую притягательность. Правда, она продолжала посещать некоторые балы и приемы, которые всегда были достаточно веселыми и переполненными легким флиртом. Ни у кого из завсегдатаев столичных развлечений не могло мелькнуть даже подозрения, что в доме Линтонов не все в порядке.

Джастин переживал все происходившее в упорном молчании, уверенный в своей правоте. В конце концов, думал он, ребячество в характере его жены уступит место разумности взрослой женщины. А пока следует занять позу стороннего наблюдателя и ждать. Граф страдал от одиночества, но тщательно это скрывал.

Как-то раз дождливым, неприветливым вечером он пришел домой и узнал, что графиня с самого утра не вставала с постели. Встревоженный граф поспешил наверх и без стука вошел в спальню жены. Сначала ему показалось, что в комнате никого нет: так там было холодно и темно. В канделябрах не горела ни одна свеча, огонь в камине давно потух. И только дождь уныло стучался в окна.

– Уйдите, – раздался сдавленный голос. Джастин посмотрел на постель жены и увидел лишь ее спутанные локоны, выглядывавшие из-под одеяла.

– Что случилось, Данни? Вы заболели? – участливо спросил Линтон, подходя к кровати.

– Ничего. Уходите. Я хочу побыть одна, – пробурчала из-под одеяла Даниэль.

Линтон сел на край кровати, приоткрыл лицо супруги и положил ладонь ей на лоб. Тот был совершенно холодным.

– Опять болит голова?

– Нет.

– Хорошо, но если вы не скажете, что случилось, мне придется послать за доктором.

– Доктор мне не нужен. Просто болит живот. Это вполне нормально и тут же пройдет, как только вы оставите меня в покое.

И Даниэль снова зарылась с головой под одеяло.

– Понятно, – нахмурился Джастин.

Прошло уже почти четыре недели с тех пор, когда они в последний раз спали вместе. За это время он успел забыть даты обычных физиологических циклов у своей жены, которые раньше знал не хуже ее самой. Даже это в очередной раз подчеркивало растущую между ними пропасть взаимного отчуждения. Джастин понял, что на этот раз уступать нельзя.

– Послушайте, – оживленным тоном сказал он, – больной живот – не причина, чтобы изображать из себя умирающую. Почему вы не зажжете камин и свечи? Мало того, что сегодня паршиво на улице, так вы еще устроили из вашей спальни настоящую могилу.