Текст книги "Закат Америки. Впереди Средневековье."

Автор книги: Джейн Джекобс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Кто те герои, которые в состоянии совладать со всем этим без посторонней помощи, в то же время зарабатывая на достойную жизнь? Таких найдётся немного. Достижение всех названных целей делает реальным лишь членство в исправно функционирующем сообществе. Неврозы пары взрослых (а то и одного), полностью сосредоточенных на своём потомстве, могут становиться невыносимыми. То, что одновременно и просвещает, и освобождает их – множество позиций, множество точек зрения, множество сил многих взрослых. Двое взрослых, лишённых компании других взрослых, достаточно часто соскальзывают в самоизоляцию от общества, страдают от одиночества, впадают в различные фобии, упрямствуют, погружаются в депрессию вплоть до безумия. «Сериальные» семьи и реалити-шоу на ТВ могут заполнить пустые часы семейной пары. Но они не могут заменить поддержку живых друзей и практическую информацию, которую даёт разнообразие знакомств.

Через американские пригороды можно ехать часами, ни разу не увидев на улице пешехода – живое человеческое существо без автомобиля. Я поражалась этому и в пригородах Вирджинии, Калифорнии или Массачусетса, и в зоне Большого Торонто. Это очевидный признак того, что в Северной Америке не остаётся соседских сообществ. Чтобы такие сообщества могли жить, люди как минимум должны встречаться друг с другом. Встреч с коллегами по работе и даже с друзьями недостаточно. Нужны встречи с разными людьми, с которыми вы делите пространство проживания и с которыми вы готовы разделить ответственность за него.

Происходит нечто печальное. К примеру, энергичный общественно активный гражданин начинает кампанию по улучшению места обитания в обычной социальной пустыне США или Канады. Речь идёт о том, чтобы прочистить ручей или пруд, вернуть жизнь местному воскресному рынку или общественному центру. Возможно даже, что это сообщество получит какую-то премию за свои достижения. И что дальше? Чаще всего благородное усилие героя не укореняется. Когда он переезжает в другое место, слабеет с возрастом или умирает, созданное им тоже сходит на нет. Это происходит потому, что нет сообщества, которое могло бы подхватить и нести его бремя. Одной из причин силы и живучести Нью-Йорка является то, что в нем усилия соседских сообществ, как правило, обладают устойчивостью. Если такие усилия начаты всерьёз, они обычно длятся десятилетиями или даже из поколения в поколение. Эта особенность локальной культуры наиболее ярко проявляется в наиболее плотной части города – в Манхэттене.

Не телевидение и не наркомания, а автомобиль стал главным ликвидатором американских сообществ. Автострады и съезды уничтожают те самые места, которые они, как принято считать, должны обслуживать. Так, к примеру, эстакады, выводящие на мост Веррацано, стёрли с лица земли крупное когда-то сообщество Бэй-Ридж в Бруклине. Роберт Мозес, без пяти минут диктатор, поставивший с ног на голову и Нью-Йорк, и Нью-Джерси сильнее, чем кто-либо, считал себя мастером-градостроителем. Группа его поклонников, впрочем, тающая со временем, и по сей день считает его таковым. Но в действительности он был мастером истребления. Если бы он преуспел в своём азарте, чему не дало случиться сопротивление сообществ, на месте Сохо, одного из самых живых, разнообразных, экономически успешных соседств Манхэттена, была бы автомагистраль [18]18
  Роберт Мозес не был мэром Нью-Йорка, но благодаря мощи своей личности, при довольно скромной должностной позиции с невнятными функциями, он сумел на два десятилетия обрести исключительные полномочия в деле сноса и перестройки города и обустройства Лонг-Айленда. Попросту занизив высоту мостовых переходов над шоссе так, что по нему могли проехать только легковые машины, он уничтожил возможность доступа туда для автобусов с людьми победнее. Джейн Джекобс сыграла одну из ключевых ролей в спасении Сохо и Гринвич-Виллидж. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Иные силы, работая в унисон с автомобильной формой культуры, тоже оказались весьма эффективными. Это и стерильные цепочки жилых домов, задвинутых в изолированные тупички, и торговые центры, единственной связью которых с Местом стал поток денег от местных потребителей. Все это достаточно часто приводило к сносу местных памятников и самого сердца Места, словно для того, чтобы сознательно стереть обветшалые знаки памяти о том, что забыто.

Немало людей сопротивлялись происходившему с их прежними соседскими сообществами. На это сопротивление тратили силы и талант тысячи людей. Те, кому посчастливилось жить в уцелевших сообществах, продолжают борьбу за их сохранение, но им редко удаётся одержать победу. Пока сообщество есть, люди обычно понимают, что не могут себе позволить его потерять; но когда оно утрачено, то с ходом времени утрачивается и память об этой утрате. Это болезнь Средних веков в миниатюре.

Экономист из консервативной «фабрики мысли» может отрицать значение истребления сообществ. Он укажет на то, что американцы, создав свободный рынок, провозгласили первичность автомобиля и его социальной роли, что и вызвало упадок общественного транспорта. Поверить такому утверждению можно, только забыв о том, как корпорации ради увеличения продаж бензина, покрышек и машин с двигателем внутреннего сгорания вели настойчивую атаку на общественный транспорт. Эта стратегия была впервые опробована автобусным подразделением «Дженерал моторс» в 1920-е годы в двух малых городах Мичигана и в одном городе штата Огайо. Консорциум выкупил городские трамвайные линии, снёс их и учредил на их месте автобусные маршруты. Затем он продал и эти маршруты, связав продажи с заключением контрактов на будущие поставки автобусов, бензина и шин. В 1930-е годы эта тактика была ещё более усовершенствована. Десятки транзитных линий были приобретены дочерним предприятием «Дженерал моторс» под названием «Национальные городские маршруты». Города, по которым нанесла тяжёлый удар депрессия, не сумели отказаться от живых денег. Трамвай был гораздо дешевле в обслуживании, чем автобус, и его можно было эксплуатировать в три раза дольше, так что реконструкция транспорта была в конечном счёте чистым убытком. Там, где находились люди, способные внятно объяснить горожанам издержки реконструкции, в дело шли дополнительные аргументы и даже прессинг. Через некоторое время после того, как Роберт Мозес убедил Фьорелло Ла Гвардиа, простоватого мэра Нью-Йорка, в том, что трамваи непристойно устарели, «Дженерал моторе» присудила Мозесу премию в 25 000 долларов (примерно 165 000 в современном эквиваленте) за статью о планировании и финансировании автомагистралей. Кроме того, компания вложила значительные средства в организацию Всемирной выставки 1939 года в Нью-Йорке (проект Мозеса).

Вскоре после того, как Антимонопольное управление федерального министерства юстиции наконец-то поручило отставному судье из Миннесоты расследовать, что происходило с волной распродаж транзитных линий коммуникации, случилась бомбардировка в Перл-Харборе, и правительство утратило интерес к подобным вопросам. И во время войны, и после неё распродажа трамвайных линий продолжалась и набирала темп. «Национальные городские маршруты» в паре с ещё двумя «дочками» «Дженерал моторс» к 1950 году контролировали городской транспорт в 83 городах, включая Лос-Анджелес – сеть его трамвайных линий, пользовавшихся огромной популярностью, можно видеть в старых голливудских комедиях. В список вошли Филадельфия, Балтимор, Сан-Франциско, Портленд, Чикаго, Сент-Луис, Солт-Лейк-Сити, Тулса и ещё множество меньших по размеру городов вплоть до Монтгомери в штате Алабама.

Решение Нью-Йорка сменить троллейбусы на автобусы «Дженерал моторс» оказало огромное, возможно, решающее влияние на будущее американских соседских сообществ. Однако при ретроспективной оценке пальму первенства следует уступить пригородам Нью-Йорка и Филадельфии, раскинувшимся на территории штата Нью-Джерси. Там крупнейшая в тогдашнем мире сеть трамвайных маршрутов исправно служила пассажирам, связывая ткань пригородов и соединяя их в единое целое. В 1946 году, когда эта мощная сеть, от которой теперь не осталось следа, сдалась на милость образа будущего «made in GM», её бывший сотрудник писал из Флориды, где он служил офицером на флоте, стараясь привлечь внимание мэров, городских управляющих и конгрессменов. Он писал о том, что их обманывают в ходе тщательно продуманной кампании, нацеленной на то, чтобы уничтожить наиболее ценное, наиважнейшее публичное достояние. В своей статье он задал вопрос, не утерявший значения и сегодня: «Кто воссоздаст для вас это достояние?»

И вновь с большим опозданием конгресс и министерство юстиции обратили свои взоры на эту проблему. Девять корпораций и семь их исполнительных директоров были привлечены к суду за незаконные действия по ограничению свободы торговли. Их судили и признали виновными. Исполнительные директора были приговорены каждый к штрафу в 1 доллар (да-да, один доллар!), а корпорации был оштрафованы на пять тысяч каждая.

«Дженерал моторс» продолжает свои атаки на общественный транспорт по сей день, переключив своё внимание уже на троллейбусные линии. В марте 2003 года дилеры корпорации в Британской Колумбии оплатили объявление на целую полосу в ведущем еженедельнике Ванкувера. На картинке троллейбус, наезжающий прямо на зрителя, был совмещён с подобием дорожного указателя с надписью «Мокрые собаки воняют», хотя в троллейбусе Ванкувера собаку можно встретить в качестве поводыря при слепом пассажире. В следующем номере газеты на «лбу» троллейбуса появилась надпись «Ползучие психи». Оба объявления содержали настойчивые призывы к читателям выбрать альтернативу: автомашину от «ДжиЭм». На «Дженерал моторс» посыпался такой град возмущённых звонков и писем, что эта лобовая атака была приостановлена. По крайней мере на время. По крайней мере в Ванкувере.

Апологеты «Дженерал моторс», покрышек от «Файрстоун», «Стандард ойл» из Калифорнии и нынешние наследники дела Мозеса и Ла Гвардии утверждают, что в любом случае электрифицированные формы транспорта пали бы жертвой в конкуренции с микроавтобусами [19]19
  Микроавтобусы, именуемые «джитни» (от сленгового обозначения пятицентовой монеты), забрали часть пассажиров часа пик с трамвайных и троллейбусных линий, но в основном они заполнили собой пустовавшую нишу коммуникаций. В Канаде и США эта ниша не заполнена до сих пор, хотя, скажем, в Нидерландах или на Карибских островах они справляются со своей задачей успешно. Первые «джитни» появились в Лос-Анджелесе в 1914 году. За один год, пока их не запретили почти повсеместно от океана до океана, их число достигло 62 000. Микроавтобусы систематически вытеснялись с улиц городскими властями при поддержке владельцев трамвайных и троллейбусных линий, стремившихся сохранить монополию.


[Закрыть].

Искусственно вызванный крах общественного транспорта на электрической тяге поставил налогоплательщиков перед необходимостью оплачивать бесконечные субсидии для обеспечения функционирования автотранспорта. Добавим к этому расходы людей, которые теперь не могут обойтись без автомобиля. Среди прочих побочных эффектов был отказ от усовершенствованного трамвая, разработанного и опробованного в период Великой депрессии. Его не пустили на рынок, хотя он был тише, комфортабельнее, экономичнее и быстрее прежних моделей. Иные из этих трамваев американского производства, разработанных совместными усилиями комитета президентов нескольких компаний, продолжали служить в Европе и полвека спустя. Когда недавно Портленд (штат Орегон) приобрёл несколько трамваев этого типа, их пришлось заказывать заводу в Чехии, так как производства трамваев в США, бывшего в своё время крупнейшим и наиболее развитым в мире, более не существует. Невольно вспоминается то, как Китай некогда отказался от кораблестроения.

Разумеется, при всей страсти, с которой «Дженерал моторс» стремилась и стремится запустить на американский простор несчётное множество экипажей с двигателем внутреннего сгорания, корпорация не столь могущественна, чтобы в одиночестве нести ответственность за автострады, которые уничтожили сообщества, обеспечив неограниченное расползание пригородов. Стоит затронуть и другие силы, глубоко вросшие в ткань американской культуры и вызвавшие тотальную зависимость от личного автомобиля в ущерб жизни соседских сообществ и жизни семьи.

Период после Второй мировой войны вплоть до начала третьего тысячелетия стал особенно неблагоприятным временем для разрушения сообществ во имя роста продаж корпораций. Снос старых сообществ и невозможность сложения новых совпали по времени с великим переселением людей внутри национальных границ и за их пределы, с массовым уходом семей «с земли» и от её плодов в города и пригороды, от производства вещей к производству, основанному на информации. Никогда ранее не было такой острой нужды в сообществах, в их способности ассимилировать и смягчить множество новых обстоятельств, помочь семьям адаптироваться и перестроиться.

Упадок Рима и начало Средних веков тоже совпали с великой миграцией. Причины переселения отличались от нынешних, но римлянам точно так же были необходимы крепкие сообщества, чтобы ассимилировать множество людей, оказавшихся в непривычных обстоятельствах, смягчить их тяготы, помочь отдельным людям и целым семьям приспособиться к цивилизации. Ослабевшие и распадавшиеся римские сообщества не могли справиться с такой задачей и использовать её решение для собственного возрождения, хотя опять-таки по другим, чем у нас, причинам.

Большая часть моих наблюдений над процессом исчезновения североамериканских сообществ не будет чем-то новым для тех, кто интересуется суетой нашего времени и обладает знаниями об истории. Как я уже подчёркивала, если культура испытывает резкий толчок, он отзывается в каждой её клеточке, и я вновь и вновь буду возвращаться к причинам и следствиям утраты сообществ.

Если трудности, переживаемые семьёй в Северной Америке, будут продолжать громоздиться одна на другую, постепенно охватывая семьи со все более высоким доходом, мне трудно себе представить, каким должно стать домохозяйство, чтобы выдержать груз обязанностей, ложащийся на семью. Во всяком случае, моя интуиция подсказывает, что изменения окажутся вынужденными. Это справедливо по крайней мере для одной формы американского домохозяйства, быстрее всего разрастающейся в период смены тысячелетий, – тюрьмы.

Глава третья. Диплом или образование

В дополнение к прочим важнейшим расходам часть нуклеарных семей Северной Америки несёт нагрузку оплаты четырёх лет колледжа или/и магистратуры для одного или нескольких детей. Эти траты стали теперь столь же необходимы, как покупка и содержание автомобиля, и по такой же причине: без степени бакалавра или магистра получить пристойно оплачиваемую работу трудно или даже невозможно.

Издавна считалось, что получить образование важно для самосовершенствования и хорошо для повышения жизненного уровня. Однако образование и диплом не обязательно означают одно и то же.

Не образование, а выдача дипломов превратилась в основную задачу университета в Северной Америке. Разумеется, в конечном счёте это совсем не в интересах работодателей. Тем не менее в краткосрочной перспективе это полезно для отделов по человеческим ресурсам, как теперь именуют отделы кадров. Люди, задачей которых является эффективный отбор среди претендентов на должности, хотят, чтобы те обладали желаемыми качествами – упорством, амбициозностью, способностью к сотрудничеству и конформизмом. Иными словами, им нужны командные игроки. Получение диплома об окончании университета или колледжа – совершенно безразлично, по какой специализации, – как минимум обещает наличие таких свойств. С точки зрения отдела по человеческим ресурсам государственного учреждения или корпорации, высшее учебное заведение уже выполнило трудоёмкий первичный отбор и проверку соискателей должности. Для самого соискателя все это означает, что без диплома (или нескольких дипломов), выданного солидными заведениями, его или её анкета не будет воспринята с должной мерой внимания. Ни способности, ни уровень знаний при этом не имеют значения. Диплом не служит допуском к работе, как иногда полагают наивные выпускники. Он играет более важную роль – это допуск к рассмотрению в качестве возможного работника.

Диплом может сыграть роль пропуска наверх из низшей социальной группы или страховки от соскальзывания на ступень ниже. Без диплома, как всегда предупреждают старшеклассников в Северной Америке, они обречены на то, чтобы всю жизнь «жарить котлеты в «Макдоналдсе»». Наличие диплома раскрывает веер всех мыслимых возможностей.

Таким образом, получение университетского диплома соединило в себе две вещи. То, что в более незатейливые и экономные времена давало звание звеньевого или командира отряда бойскаутов. И услугу для социальных скалолазов, которую в давно минувшие времена предоставляла геральдическая палата с её монопольным правом выдавать дворянский диплом и герб, отделявшие счастливых обладателей от простолюдинов. Дворянский герб отнюдь не гарантировал, что его обладатель может держать в руках лук или боевой топор. Но суть была не в этом.

Сами студенты отлично понимают, на что они обменивают четыре года молодости и связанные с ними затраты на учёбу и проживание. Им жизненно необходим диплом хоть по какой-нибудь специальности. По ещё лучше, если это диплом в области, которую считают многообещающей и хорошо оплачиваемой на рынке. Статистика записи на те или иные факультеты или курсы стала чем-то вроде неофициального приложения к биржевому курсу акций. Летом 2002 года, когда акции компаний, связанных с Интернетом и высокими технологиями, остановились в росте, «Вашингтон пост» опубликовала данные о записи на бакалавриат компьютерных факультетов в районе Вашингтона:

«В Технологическом университете штата Вирджиния запись на факультет информационных технологий упала на 25 процентов, до 300 человек. В Университете Джорджа Вашингтона число первокурсников на АйТи-направлении в этом, году вдвое меньше, чем в прошлом… В 1997 году университеты с магистратурой по компьютерным технологиям и кибернетике выдали 8063 диплома… наблюдался рост вплоть до 2001 года, когда таких дипломов было присуждено 17 048… В прошлом году девятьсот из более двух тысяч студентов, изучавших информационные технологии и конструирование в Университете Джорджа Мейсона, специализировались на АйТи. В этом году на эту специализацию записались 800, тогда как новосозданная и более широкая специализация по информационной технологии сразу же привлекла две сотни человек…» «Некоторое сокращение нагрузки в этом деле утешает, – сказал декан, – особенно в этой сфере деятельности. Им не хочется потратить четыре года, а затем, остаться без работы».

Студенты, комментарий которых включила газетная статья (по-видимому, представлявшие типичный образ мышления), привели иные причины отказа от прежних намерений. Один, собиравшийся переключиться на некую инженерную специализацию, заявил, что хотел бы заняться чем-то «более социально осмысленным и более интересным, чем работа на компьютере… к тому же с этим делом к девушкам теперь не сунешься». Другой, записавшийся на бизнес-маркетинг, заметил: «Техника для людей моего поколения дело привычное. Оно не цепляет». В это же самое время, как кисло заметила газета, министерство труда прогнозировало: «Компьютерное программирование будет наиболее растущей областью занятости с 2000 по 2020 год, тогда как иные сферы производства, связанные с компьютером, будут наступать ему на пятки».

Во всех университетах цветёт собственная субкультура. Это же можно сказать и об отдельных факультетах. Несходство между ними нередко принимает форму явного антагонизма, поэтому никакое обобщение не может быть совершенно справедливым. Однако не будет ошибкой сказать, что выдача дипломов стала главной задачей высших учебных заведений ещё в 1960-е годы. Студенты первыми заметили перемены. Одна из линий протеста формулировалась студентами, заявлявшими, что им недодают образования. Они ожидали существенно большего персонального контакта с преподавателями, которые превратились в отдалённые фигуры в больших аудиториях. Студенты протестовали против попыток впечатать в них тип культуры, в которой исчезла возможность знакомства с личным примером и шанс поговорить с мудрым человеком. Десятью годами позже студенты прекратили этот протест, по-видимому, приняв как факт, что выдача диплома есть нормальная первичная функция высшего учебного заведения и что плата за такой диплом является неизбежным вкладом в приемлемое взрослое состояние. Если студент или студентка берет кредит на обучение, то сможет выплатить его только по достижении среднего возраста. Соответственно ценность диплома должна быть гарантией под этот заём.

«Отчёт утверждает: диплом бакалавра стоит миллионы» – гласил заголовок утренней газеты в июле 2002 года. Из года в год летние номера газет поют читателям эту песню, подкрепляя мелодию статистикой – иногда правительственной, иногда от самих университетов. Упомянутый выше отчёт был подготовлен Статистическим управлением США, утверждавшим, что «человек, чьё образование ограничивается аттестатом полной школы [20]20
  Имеется в виду выпускник т. н. high-school, в 9–11-й классы которой поступают после успешного прохождения тестов, чем завершается primary school.


[Закрыть]и работающий полный рабочий день, может рассчитывать на то, что между 24 и 64 годами жизни он или она заработает 1,2 миллиона долларов… Окончание колледжа и продолжение образования переводится в существенно больший заработок в течение жизни: порядка 4,4 миллиона долларов для врачей, юристов и обладателей магистерских и докторских степеней; 2,5 миллиона для бакалавров, окончивших колледж».

В этот момент в газетной статье появляется некий аналитик (по-видимому, со степенью, оправдывающей это наименование), работающий на Американский совет по образованию, который характеризуется как «группа пропагандистов высшего образования». Он вплетает в общий хор собственный мотив: «Не все студенты способны рассматривать колледж как капиталовложение, но я уверен, что их родители это делают. Задача в том, чтобы убедить старшеклассников из числа отстающих, что идти в колледж стоит усилий».

Среди прочего в отчёте было обнародовано, что мужчины с учёными степенями могут рассчитывать на то, что они заработают на два миллиона долларов больше, чем «женщины с тем же уровнем образования». Как там утверждается, это обусловлено вычетом периода вынашивания и воспитания детей.

С обычным отставанием во времени тот же тренд прослеживается и в Канаде. Когда некий обеспокоенный родитель спросил докладчика на форуме в Торонто: «Когда же это мы решили поменять наши представления о том, что такое общедоступное образование?» – тот ответил пространной статьёй, опубликованной в 2003 году: «Сегодняшним молодым людям вбили в голову, что продолжение образования после школы есть ключ к получению достойной работы… в образовании более не видят уже инвестицию общества в следующее поколение; в нем видят инвестицию, которую студенты вкладывают в самих себя». Докладчик-публицист определил 1980-е годы как начало канадской трансформации, проследив через 1990-е сокращение бюджетного финансирования университетов и колледжей. В то же время доля студентов выросла за счёт выпускников школ с 15 процентов в 1975 году до 20 процентов в 2001 году. В ближайшем будущем ожидается дальнейший рост до 25 процентов.

Увеличение числа первоклассных педагогов – тех самых преподавателей, по поводу отсутствия которых протестовали студенты 1960-х годов, – шло гораздо медленнее, чем рост количества студентов и умножение количества дисциплин. У профессуры не стало ни времени, ни энергии для персонального контакта со студентами. Пустота была заполнена «цыганами» – лекторами, которые перемещаются из одного университета в другой в надежде на постоянное место, и старшекурсниками, которым преподавание засчитывалось как практика. Грандиозное сравнительно с числом преподавателей количество тестов для оценки привело к изменению характера самих тестов. Все большая их доля может выражаться вопросами «Правильно или неправильно?» или «Какой из представленных ответов верен?». Это годится для проверки роботов, но не является средством стимулирования и поощрения критического мышления и глубокого понимания.

Университетское образование превратилось в индустрию. Администраторы и законодатели с удвоенным рвением занялись поиском способов увеличения его масштабов. Они нашли такой способ в заимствовании технологии прибыльных предприятий, использующих расширение рынка для сокращения затрат. Измерять увеличение количества выданных дипломов гораздо легче, чем число образованных выпускников. Количество торжествует над качеством.

Местные колледжи с двухлетней программой обучения прикладным искусствам или техническим умениям представляют собой некую промежуточную ступень в карьере, словно билет второго класса в европейской системе транспорта. Двухлетние колледжи поставляют экономике медицинских сестёр для больниц и клиник, чертёжников для архитектурных и конструкторских фирм, дизайнеров по костюмам, освещению и графическому оформлению телевизионных шоу, театральных пьес и выставок и ещё великое множество квалифицированных техников. Эти колледжи, как правило, сохранили крепкую связь между образованием, обучением и выдачей диплома. Однако и они, утрачивая связь с образованием, оказались на грани превращения в фабрики по выдаче дипломов. В моей родной провинции Онтарио несколько городских колледжей уже поднялись на «элитарный» уровень, получив лицензию правительства на право присуждения степени бакалавра после четырёх лет обучения. Инициаторами этого процесса стали администраторы колледжей. Хотя по этому вопросу между ними произошёл раскол: критики выражали опасения, что это «скомпрометирует набор», тогда как горячие сторонники утверждали, что их учебное заведение нуждается в такой лицензии для того, «чтобы колледж мог сохранить конкурентоспособность в усложнившейся системе экономики, когда степень бакалавра стала «национальной валютой»».

Говоря совсем грубо, проездные билеты первого, элитарного класса дороже, чем билеты второго класса. В бюллетене Статистического управления Канады за 2002 год в глаза бросался крупный заголовок: «За 11 лет плата за высшее образование выросла на 135 %». Из-за сокращения государственных дотаций поддержка университетов уменьшилась больше, чем от пятнадцатилетней ползучей инфляции. К газетной статье об увеличении платы за обучение был добавлен комментарий от Национальной федерации студентов: «Теперь отвергнуты не только беднейшие из бедных – драма ползёт вверх по ступеням социальной лестницы».

Превратившись в национальную валюту, дипломы вызвали заинтересованность фальшивомонетчиков. Неудивительно, что (как утверждают «эксперты», чьи дипломы никем не проверялись) 30 процентов претендентов на вакантные места предъявляют фальшивые резюме. Бывший мэр Сан-Франциско, когда ему сообщили, что его начальник полиции солгал о наличии университетских степеней, ограничился комментарием: «Ну, не знаю, кто не лжёт в этих резюме». Капитаны предпринимательства тоже поддаются искушению. Выяснилось, что успешный руководитель компании «Бауш и Ломб», солидного предприятия по изготовлению линз и прочей оптики, занявший это место после не слишком удачной карьеры в «Дженерал моторс», не имеет степени магистра бизнес-администрирования, указанной в его автобиографии. Однако его компетентность получила подтверждение советом директоров корпорации. Ни он, ни компания не понесли серьёзного урона, если не считать резкой, но кратковременной потери стоимости акций. Другим повезло меньше. Одного из высших начальников компании «Веритас Софтуэр» уволили за то, что он лживо указал, что имеет степень MBA Станфордского университета; другие получили публичные выговоры. После получения выговора один из этих сотрудников сказал журналистам: «Наверное, в какой-то момент я почувствовал, что моё положение не слишком надёжно, и это ощущение оставалось». Президент же «Бауш и Ломб», ничуть не утратив позы достоинства, заявил: «Я чрезвычайно смущён тем, что не вполне точная информация о моей карьере появилась в наших печатных материалах. Разумеется, мой долг заключается в том, чтобы внимательно вычитывать такие материалы, удостоверяясь в их аккуратности».

Погоня за дипломами является косвенным следствием Великой депрессии 1930-х годов. Как и многое другое в североамериканской культуре, происхождение этой гонки и её привлекательность трудно понять, не возвращаясь взором в годы депрессии. Конечно же, физические и финансовые затруднения американцев в период с 1930 по 1939 год незначительны в сравнении с бедствиями, которые в прошлом веке пережили общества, испытавшие голод, геноцид и этнические чистки, бомбёжки или горечь военного поражения, или угнетение. Однако депрессия наложила на американцев глубокий отпечаток, по силе воздействия не сопоставимый с её кратковременностью и относительной мягкостью. Когда работа и сбережения исчезли и в США или Канаде воцарилась стагнация, никто не понимал, что происходит. Даже теперь, спустя семь десятилетий, экономисты продолжают спорить о причинах депрессии. Массовая безработица стала огромным несчастьем. На своём пике она оставила без работы четверть трудящихся в США и Канаде. В особо неблагополучных местах было гораздо хуже. Если принять во внимание всех тех, кто прямо или косвенно зависел от людей, оставшихся без работы, понятно, что безработица и её эффекты затронули почти каждого, кроме самых богатых и защищённых. Правительственные программы создания рабочих мест и социальной поддержки неимущих (иные из них были и остроумны, и конструктивны) помогали, но не могли устранить бедствие. К тому же эти программы были сопряжены с рисками и унижением достоинства людей.

Одни провели годы депрессии, стоя в очередях: за шансом получить временную работу, за невыплаченным заработком у касс обанкротившихся компаний, за сбережениями, пропавшими в банках, за миской супа или вчерашним хлебом. На фотографиях той эпохи ряд за рядом мелькают озабоченные и скорбные лица. На других фотографиях можно видеть митинги протестующих и их лозунги – на фоне конной полиции и поднятых дубинок пеших полисменов. Нередко с поразительной отвагой протестующие посвящали себя политической активности, в благотворность которой они искренне верили, теряя массу времени, последние сбережения и надежду. Многие надеялись на более спокойные средства борьбы, основанные на интеллектуальных проектах, будь то схемы социального кредитования или безуспешная борьба Эптона Синклера [21]21
  Эптон Синклер (1878–1968) – американский писатель социалистической ориентации, начиная с романа «Джунгли» (1906) посвятивший свою литературную деятельность критике капитализма и пропаганде идей сотрудничества между социальными группами и кооперации. Чрезвычайно широко, хотя и весьма избирательно, печатался в СССР. (Прим. пер.)


[Закрыть]за должность губернатора на выборах в Калифорнии под лозунгом ЭПИК (покончим с нищетой в Калифорнии). Третьи страстно погрузились в борьбу с марксизмом, троцкизмом и иными радикальными политическими течениями. Этих борцов и иногда их оппонентов можно разглядеть на старых фотографиях сессий палаты представителей или Комитета по антиамериканской деятельности.

И все же подавленность, как непременная часть попыток выжить в годы депрессии, никак не отражена на фотографиях. Она лишь слегка заметна в кино и столь же слегка – в музыке. Люди, не привычные к безделью и своей невостребованности, как-то пытались себя занять. Однако было трудно получить даже неоплачиваемую работу, обещавшую новое знание и опыт. Архитекторы делали головоломки или чертили жутковатые, бесчеловечные утопические города будущего, продавая их, когда находился покупатель. Я сама целый год работала без оплаты в утренней газете города Скрэнтон в Пенсильвании. Редактору нужен был репортёр, но платить ему было нечем. Я отрабатывала обучение журналистике, подготавливая очерки и новостные материалы. Хотя газета входила в профсоюз, никто тогда не возражал против такого бартерного соглашения.