Текст книги "Скорая помощь"

Автор книги: Джеймс Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Ускорение до четырех g через пять секунд, – послышался из динамика голос Чена. – Искусственные компенсаторы гравитации включены.

Когда Конвей снова посмотрел на монитор, «Эйнштейн» и «Тенельфи» уже выглядели как крошечная двойная звезда. Конвей уложил Сазерленда поудобнее, установил капельницу и перешел к Хэслэму и Доддсу. Мерчисон он оставил напоследок, потому что с ней хотел пробыть подольше.

Невзирая на то что под колпаком носилок температура была пониженной, Мерчисон сильно вспотела, бормотала что-то бессвязное, мотала головой из стороны в сторону. Глаза ее были полуоткрыты, но, похоже, она не замечала Конвея. Видеть ее в таком состоянии было страшно, страшно было понимать, что сейчас она – тяжело больной человек, а не верный товарищ и сотрудница, уважаемая и любимая Конвеем еще с тех пор, как она пришла в госпиталь медицинской сестрой и работала в родильном отделении для ФГЛИ. В те славные годы Конвей был уверен в том, что все на свете хворобы можно вылечить с помощью портативного сканера и непоколебимой преданности профессии врача…

Но в Главном Госпитале Сектора, где любой санитар, очутившийся в больнице для представителей его сородичей, стал бы чуть ли не главным светилом медицины, все было возможно. Талантливая медсестра, имевшая большой опыт в лечении инопланетян, могла пройти через ряд повышений и стать одним из лучших патофизиологов в госпитале, а интерн, голова которого была полным-полна несуразных идей, мог в конце концов научиться уму-разуму. Конвей вздохнул. Ему хотелось прикоснуться к Мерчисон, утешить ее, приободрить, но Нэйдрад уже сделала для нее все возможное, и Конвею оставалось только смотреть и ждать. Состояние Мерчисон мало-помалу становилось таким же, как у офицеров с «Тенельфи».

Если все сложится удачно, их вскоре можно будет поместить в госпиталь, где им окажут более качественную и квалифицированную помощь. Флетчеру и Чену повезло в том смысле, что на момент доставки инфицированного экипажа «Тенельфи» капитан находился в отсеке управления, а Чен – в энергетическом отсеке, поэтому и заразились последними. К счастью, они пока чувствовали себя довольно сносно и могли управлять кораблем.

Или уже?..

На мониторе по-прежнему горели двойной звездочкой «Тенельфи» и «Эйнштейн», но вскоре стали неотличимы от других звезд. Но на самом деле сейчас на экране должна была показаться серая мгла гиперпространства. Конвей поймал себя на мысли о том, что ему бы сейчас лучше перестать ничего не делать для Мерчисон и попытаться сделать хоть что-то для капитана и Чена.

– Друг Конвей, – обратился к Конвею Приликла и вытянул переднюю лапку. – Не взглянешь ли ты на этого пациента, а потом на этого. Я чувствую, что они пришли в сознание и нуждаются в словесной поддержке со стороны представителя того же вида.

Десять минут спустя Конвей уже пробирался по центральной шахте наверх, к отсеку управления. Войдя в отсек, он услышал, как Флетчер и Чен переговариваются, называя какие-то цифры, но часто умолкают, просят повторить и перепроверить. Лицо у Флетчера было красное, все в капельках испарины, глаза слезились, а горячечный бред, похоже, принял форму тяжелой профессиональной мании. Капитан часто моргал, щурясь, таращился на дисплеи и зачитывал какие-то параметры для Чена. Тот, выглядя не лучше капитана, отзывался, сидя в кресле навигатора. Конвей оценил их состояние как врач и остался недоволен.

Он решительно заявил:

– Вам нужна помощь.

Флетчер обернулся, взглянул на Конвея красными слезящимися глазами и устало отозвался:

– Нужна, доктор, но не ваша. Вы видели, что стало с «Тенельфи», когда кораблем попытался управлять медик. Ухаживайте за своими пациентами, а нас оставьте в покое.

Чен утер пот со лба и извиняющимся тоном проговорил:

– Капитан просто хотел сказать, доктор, что за пять минут он никак не сумеет научить вас тому, чему сам обучался пять лет. Задержка прыжка связана с тем, что мы делаем все возможное, чтобы он получился верным с первого раза. На второй раз у нас может и не хватить сил. А еще капитан просит у вас прощения за дурные манеры – он себя отвратительно чувствует.

Конвей рассмеялся и сказал:

– Я принимаю его извинения. Но дело в том, что я только что поговорил с одним из пациентов с «Тенельфи», жертвой болезни, которую мы теперь смело можем считать одним из вариантов земного гриппа. Этот офицер заболел одним из первых, вместе с еще двумя членами первой поисковой партии. Теперь у него быстро нормализуется температура, так же как и еще у одного из пациентов. Думаю, вспышку гриппа семисотлетней давности мы сумеем без труда подавить с помощью поддерживающей терапии, хотя в госпитале, вероятно, будут настаивать на том, чтобы все мы какое-то время пробыли в карантине.

Между прочим, – добавил Конвей, – тот офицер, с которым я только что имел счастье беседовать, – навигатор с «Тенельфи», и состояние у него сейчас намного лучше, чем у вас двоих. Так нужна вам помощь или нет?

Чен и Флетчер уставились на Конвея так, будто он только что сотворил чудо или по крайней мере каким-то непостижимым образом был причастен к тому сложному механизму, посредством которого организм землян-ДБДГ боролся с вирусом гриппа. Конечно же, это было глупо. Конвей кивнул офицерам и вернулся на медицинскую палубу за навигатором с «Тенельфи». Он думал о том, что через две недели максимум все будут здоровы, кроме Приликлы и Нэйдрад, которым грипп вообще не грозил, и что тогда ему не придется обращаться с патофизиологом Мерчисон как с пациенткой.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КАРАНТИН

Сразу же по возвращении в Главный Госпиталь Сектора и сам «Ргабвар», и все земляне на его борту были подвергнуты строжайшему карантину. В помещении в госпиталь им было отказано. Для Конвея, который не побывал в прямом контакте ни с офицерами с «Тенельфи», ни с заболевшей командой «Ргабвара», карантин был, можно сказать, двойным – в том смысле, что он был вынужден обитать внутри капсулы, имеющей форму фигуры человека и заполненной воздухом, не содержащим вирусов, то есть внутри своего скафандра. Кроме того, его в срочном порядке поместили в отдельную каюту с изолированной системой жизнеобеспечения, не зависящей от инфицированной системы «Ргабвара».

Лечение обоих экипажей особых сложностей не представляло. Конвею помогали Приликла и Нэйдрад, и люди быстро шли на поправку. Цинрусскийцу и кельгианке земные вирусы были не страшны, и они очень радовались этому медицинскому факту. С размещением пациентов также никаких проблем не возникло: офицеров с «Тенельфи» устроили на медицинской палубе, а члены команды корабля-неотложки заняли собственные каюты. Но бывало время (и частенько оно продолжалось часа двадцать три подряд), когда на «Ргабваре» становилось тесновато.

Вот в чем была подлинная проблема: в то время как никого с борта «Ргабвара» не пускали в госпиталь, практически каждый землянин и инопланетянин из сотрудников пытался найти повод посетить корабль-неотложку.

В течение первой недели карантина круглосуточно работала бригада из медиков и инженеров, которая занималась заменой воздуха на «Ргабваре» и стерилизацией всего, с чем только контактировал инфицированный воздух. Кроме того, производились постоянные обходы с целью оценки состояния здоровья пациентов и наблюдения за тем, как те выполняют предписанный режим лечения. Задача состояла в том, чтобы после окончания курса лечения пациенты ни в коем случае не смогли передать инфекцию никому из землян-ДБДГ. И наконец, находились такие, кто приходил только ради того, чтобы поболтать с пациентами и пожаловаться на то, каким образом Конвей решил вопрос с «Эйнштейном».

К последним относился Торннастор, слоноподобный Тралтан, Главный диагност Отделения Патофизиологии. Этот являлся исключительно для того, чтобы поднять дух своей подчиненной Мерчисон посредством передачи ей свежих больничных сплетен. Надо сказать, сплетни насчет медиков-инопланетян отличались весьма красочными подробностями. Кроме Торннастора, на «Ргабвар» наведывались всевозможные высокопрофессиональные медики и жутко разочарованные историки-любители, страстно желавшие поговорить с «тенельфийцами» и отчитать Конвея за то, что с борта легендарного «Эйнштейна» он сумел привезти единственный трофей – учебник медицины семисотлетней давности. Кстати говоря, учебник превратился в пыль при первой же попытке стерилизовать его.

Конвей, томившийся внутри скафандра, пытался сохранять спокойствие, что ему удавалось далеко не всегда. Капитан Флетчер, чье выздоровление достигло той стадии, что он считал: заступить на боевой пост ему мешает исключительно треклятая медицинская бюрократия, – спокойствие сохранять не пытался вовсе. Особенно же он не пытался сохранять спокойствие тогда, когда команда «Ргабвара» собиралась в столовой.

– Вы – Старший врач в конце концов, и вы по-прежнему остаетесь руководителем бригады медиков на борту этого корабля, – ворчал капитан, терзая какое-то пресное блюдо, предписанное ему больничными диетологами. – В отличие от нас, доктор, вы пациентом никогда не были, и потому у вас никто не отнимал звание, напялив на вас больничный халат. Я это к тому говорю, что Торннастор – он, конечно, славный малый, но он ФГЛИ, и движения у него такие же грациозные, как у шестиногого слоненка. Вы видели, во что он превратил лестницу, ведущую на медицинскую палубу? А дверь вашей каюты, мэм?

Он умолк и лучисто улыбнулся Мерчисон. Лейтенант Хэслэм забормотал что-то насчет того, что и сам порой не прочь взломать дверь в каюту красотки-патофизиолога, но капитан свирепо сдвинул брови, и Хэслэм тут же закрыл рот. Лейтенанты Доддс и Чен, как подобает образцовым младшим офицерам, вежливо помалкивали и, так же как все прочие присутствующие ДБДГ, излучали немного печальные, но все же приятные эмоции, которые, как сказал бы Приликла, «связаны с потребностью землян в размножении». Старшая сестра Нэйдрад, которая редко позволяла кому-либо или чему-либо вмешиваться в процесс потребления калорий, сосредоточенно поглощала огромную порцию зеленых и желтых растительных волокон и на беседу землян внимания не обращала.

Эмоционально-чувствительный доктор Приликла, неспособный кого-либо игнорировать, безмолвно порхал над краем стола и никаких признаков стресса не выказывал. По всей вероятности, капитан был не так уж сильно возмущен, как казалось на слух.

– Нет, доктор, я говорю совершенно серьезно, – продолжал Флетчер. – Не только Торннастор вторгается в отсеки корабля, не предназначенные для того, чтобы там разгуливали ФГЛИ. Сюда являются и другие инопланетяне, и порой на каждого из членов экипажа «Тенельфи» приходится по полдюжины землян или неземлян, которые развесив уши слушают, что «тенельфийцы» видели на заброшенном звездолете. К нам они при этом относятся так, словно мы подцепили какую-то, извините, проказу, а не заразились тем же самым вирусом гриппа, что и их обожаемые парни с «Тенельфи».

Конвей расхохотался и сказал:

– Мне понятны их чувства, капитан. Они лишились бесценных исторических материалов, которые уже много веков считались безвозвратно утерянными. Получается, что они лишились их вдвойне, и на меня они тоже злятся вдвойне из-за того, что я не забил неотложку под завязку всевозможными записями и находками с «Эйнштейна». Честно говоря, было у меня такое искушение. Но кто знает, каких еще бактерий, к которым у нас больше нет иммунитета, я мог бы нахватать вместе с этими записями и артефактами? Я не мог рисковать, а наши визитеры, как только они отринут образ историков-дилетантов и снова станут лучшими Старшими врачами и диагностами Главного Госпиталя Сектора, поймут, что на моем месте повели бы себя точно так же.

– Я с вами согласен, доктор, – отозвался Флетчер, – и искренне сочувствую и вам, и им. Я понимаю, что после того, как эти существа покидают «Ргабвар», им, независимо от того, к какому типу физиологической классификации они принадлежат, приходится подвергаться длительной и неприятной процедуре обеззараживания. Следовательно, нас чтут своим вниманием сплошные энтузиасты или мазохисты от истории. Я просто пытаюсь найти способ, как бы им повежливее сказать: «Держитесь подальше от моего корабля».

– Некоторые из них, – беспомощно ответил Конвей, – диагносты.

– Можно подумать, это что-то объясняет, доктор, – в отчаянии развел руками Флетчер. – Что в них такого особенного, в этих диагностах?

Все оторвались от еды и уставились на Конвея, а он вообще в столовой есть не мог – он питался исключительно в своей стерильной каюте. Порхание Приликлы стало чуть менее устойчивым, Нэйдрад издала короткий трубный звук. Транслятор оставил этот звук без перевода, но, судя по всему, то было нечто вроде недовольного фырканья. Вместо Конвея капитану ответила Мерчисон.

– Диагносты очень особенные, капитан, – сказала она и, улыбнувшись, добавила: – Просто уникальные. Вы уже знаете, что они составляют медицинскую элиту госпиталя и потому просто так командовать ими невозможно. Кроме того, когда вы говорите с диагностом, вы никогда не можете быть до конца уверены в том, с кем именно вы…

В Главном Госпитале Сектора были созданы прекрасные условия для лечения всех видов известных на сегодняшний день разумных существ, – объяснила Мерчисон. Но ни один врач не в состоянии был, при всем своем желании, удержать в мозгу даже толику сведений по физиологии, необходимых для лечения представителей всех этих видов. Хирургические навыки, кое-какие знания по многовидовой медицине приходят с обучением и опытом, и все же полный объем знаний о физиологии конкретного пациента, нуждающегося в комплексном лечении, можно получить только с помощью мнемограммы. Мнемограмма представляет собой всего-навсего запись мозгового излучения некоего медицинского светила, принадлежащего к тому же виду, что и данный пациент.

Если доктору-землянину предстояло лечить пациента-кельгианина, этот доктор получал мнемограмму ДБЛФ до окончания лечения, после чего запись из его сознания стиралась. Единственным исключением из этого правила были Старшие врачи, занятые преподавательской деятельностью, для которой нужно было постоянно носить одну-две мнемограммы, а также диагносты.

Диагност являлся представителем высшей касты медиков, существом, чья психика была сочтена настолько устойчивой, что могла выдержать ношение шести, семи, а порой и десяти мнемограмм одновременно. Этим нагруженным всевозможными сведениями умам поручали такие глобальные проекты, как оригинальные исследования в области ксенологической медицины и лечение новых заболеваний у дотоле неведомых науке существ.

Но мнемограммы включали в себя не только сведения по физиологии – вместе с ними в сознание реципиента попадали память и личность донора, носителя медицинских познаний. В результате диагност добровольно приобретал самую тяжелую форму шизофрении, а существа, как бы населявшие его разум, запросто могли быть агрессивными, неприятными в общении личностями. Гении, в том числе и медицинские светила, редко бывают душками в плане коммуникабельности. Наоборот, они чаще всего прочно напичканы всевозможными странностями, капризами и фобиями.

Личность самого диагноста, конечно, никогда не заглушалась мнемограммами на сто процентов, но реакция на любой заданный вопрос – как профессиональный, так и личный, находилась в прямой зависимости от того, с каким пациентом работал диагност, от того, в каком проекте он в данный момент был занят, и от того, насколько глубока была степень его сосредоточения на работе. Реакция могла оказаться какой угодно, и потому, согласно правилам хорошего тона, следовало осведомиться, кто именно из существ, временно оккупирующих сознание диагноста, дал тот или иной ответ на заданный вопрос. А еще лучше было выяснить это прежде, чем задавать вопрос. Б общем, диагностами командовать было не принято, и даже Главный психолог госпиталя О'Мара относился к ним с определенной долей осмотрительности…

– Поэтому, боюсь, их нельзя просто так спровадить отсюда, капитан, – продолжала Мерчисон, – а старшие врачи, сопровождающие диагностов, приведут вам сколько угодно самых веских доводов в пользу необходимости своих визитов на борт карантинного судна. Не забывайте: в последние две недели они обследовали нас буквально клетку за клеткой, а если мы предложим им перестать вести исторические беседы с экипажем корабля-разведчика, они ведь могут и к более тщательному обследованию перейти…

– Ну уж нет, вот этого не надо, – поспешно прервал ее Флетчер и вздохнул. – Но Торннастор вроде бы малый дружелюбный, хоть и великоват и неуклюж, и он наведывается к нам чаше других. Не могли бы вы, мэм, поговорить с ним и намекнуть, что если бы он заглядывал пореже и не приводил с собой свою медицинскую свиту…

Мерчисон решительно покачала головой:

– Торннастор – Главный диагност Отделения Патофизиологии, а это означает – старший диагност в госпитале. Кроме того, он источник новостей, друг и мой начальник. И вообще меня визиты Торни радуют. Вам, пожалуй, покажется странным, почему тралтан-ФГЛИ – шестиногий слон-переросток, теплокровное кислорододышащее существо, у которого, помимо шести ног, имеется еще две пары манипуляторных щупалец и просто-таки неприличное число глаз, – с таким упоением обсуждает слухи из отделения, где лечатся и работают метанодышащие СНЛУ. Быть может, вас также изумит, каким образом нечто скандальное может произойти между двумя разумными кристаллами, живущими при ста пятидесяти градусах ниже нуля по стоградусной шкале? Вероятно, вам станет интересно, с какой стати личная жизнь СНЛУ может настолько заинтересовать теплокровное кислорододышащее существо. Но вы должны уразуметь, что чувства, испытываемые Торни по отношению к другим инопланетянам, уникальны и что он – одна из наиболее устойчивых и уравновешенных мультиличностей…

Флетчер, защищаясь, поднял обе руки и сказал:

– Да-да-да, и еще он обладает редкостным талантом: его сотрудники относятся к нему с удивительной любовью и верностью. Ладно, мэм, вы меня убедили. Теперь я кое-что знаю о диагностах и не могу препятствовать им в набегах на мой корабль.

– Боюсь, все так и есть, капитан, – сочувственно проговорила Мерчисон. – В такой ситуации что-то поделать мог бы только О'Мара. Но он очень тепло относится к диагностам и при любом удобном случае говорит, что всякий, кому хватило ума стать диагностом, – безумец…

Уже некоторое время к этому моменту экран коммуникатора светился, а красовалась на нем суровая физиономия Главного психолога.

– Вот интересно, – язвительно заметил О'Мара, – стоит мне случайно подслушать чей-то разговор, как оказывается, что люди говорят обо мне. Но извиняться и что-либо объяснять не надо, я вам все равно не поверю. Конвей, Флетчер, у меня для вас новости. Доктор, вы можете снять скафандр, подключить вашу каюту к системе жизнеобеспечения корабля и вернуться к совместному питанию и прочим контактам с вашими коллегами. – Он едва заметно усмехнулся, но на Мерчисон при этом не посмотрел. – Корабль считается дезинфицированным, но, честно говоря, этот случай обнаружил серьезные просчеты в нашей системе приема пациентов.

До сих пор, – продолжал он, – мы справедливо полагали, что новые больные или раненые не представляют угрозы, поскольку патогенные микроорганизмы с одной планеты не опасны для выходцев с другой. Кроме того, мы несколько расслабились на предмет инфекционных заболеваний у особей одного и того же вида – в связи с тем, что в ходе перед полетами состояние здоровья всех членов экипажей самым тщательным образом проверяется. Поэтому мы продолжаем соблюдать осторожность и выводим с «Ргабвара» пока только команду «Тенельфи». Экипажу «Ргабвара» предписано пробыть на борту корабля еще пять суток. Первыми гриппом заразились офицеры с «Тенельфи», а уже потом экипаж неотложки. Через пять дней карантин будет закончен и для вас, и для корабля. Тем не менее, чтобы вы не заскучали от ничегонеделания, для вас есть задание. Капитан Флетчер, вы и ваши подчиненные возвращаетесь к своим обязанностям. Как скоро вы можете стартовать?

Флетчер, с трудом скрывая волнение, отозвался:

– На протяжении последней недели мы уже неофициально приступили к своим обязанностям, майор. Корабль к старту готов. Если мы срочно пополним запасы продовольствия и медикаментов и если под ногами не будут мельтешить разные гиганты…

– Это я могу обещать, – прервал его О'Мара.

– …то мы сможем стартовать через два часа, – закончил Флетчер.

– Прекрасно, – кивнул О'Мара и продолжал: – Вам предстоит ответить на сигнал бедствия, поступивший из Пятого Сектора, из области, близкой к краю Галактики. Судя по радиационному «автографу» маяка, он не принадлежит ни одному из судов Федерации. Ни один из кораблей нашего флота в данное время в том районе не находится. Плотность звезд там настолько невелика, что утруждать себя картированием этой территории мы не стали, но если там обнаружится раса, владеющая техникой для межзвездных перелетов, то, пожалуй, карты того района можно было бы позаимствовать у ее представителей. Мы же, в свою очередь, могли бы предоставить им карты других районов Галактики. Возможность такого обмена значительно возросла бы, если бы вам удалось выручить из беды кого-то из товарищей этих существ. Хотя, пожалуй, мне не стоило напоминать о каких-то там взаимных выгодах таким медикам-альтруистам, как вы. Центр связи сейчас сообщит вам координаты аварийного маяка. Вероятность того, что сигнал бедствия послан существами, с которыми мы до сих пор не сталкивались, близка к уверенности.

И еще, Конвей, – добавил О'Мара сухо, – постарайтесь доставить в госпиталь пару-тройку обычных – да хоть и необычных пациентов, а не потенциальную эпидемию.

На этот раз в отличие от предыдущего полета до точки старта в гиперпространство добирались без промедления, поскольку теперь Флетчер уже не сомневался в возможностях своего корабля. Капитан, правда, немного жаловался на то, что и во время первого полета, и сейчас ему приходится тратить так много времени на обучение. Конвею, правда, показалось, что капитан не столько жалуется, сколько извиняется, но это не меняло сути: по идее всем, кто находился на борту неотложки, следовало стать специалистами более широкого профиля и не замыкаться в рамках своей профессии.

Согласно пунктам устава работы корабля-неотложки, Конвей должен был обучить экипаж азам многовидовой физиологии и анатомии. Офицеры должны были познать эти науки настолько, чтобы не убить беспомощных жертв какой-нибудь аварии при попытках оказать им помощь. В то же самое время Флетчер должен был посвятить медиков в основы своей профессии – то бишь в начальные знания о многовидовом звездолетостроении и технике, дабы медики не совершали элементарных ошибок насчет кораблей, внутри которых находились их пациенты.

Флетчер соглашался с Конвеем в том, что во время данного задания на лекции времени не хватит, но что в будущем к ним непременно надо будет вернуться. В результате большую часть полета в гиперпространстве Конвей, Нэйдрад, Мерчисон и Приликла находились на медицинской палубе и размышляли на предмет того, хорошо ли они готовы к приему неизвестного числа пациентов неведомого физиологического типа. Но как раз перед выходом из гиперпространства капитан Флетчер пригласил Конвея в отсек управления.

А через несколько секунд после того, как «Ргабвар» вынырнул в обычное пространство, лейтенант Доддс сообщил:

– Обломок, сэр.

– Не верю!.. – с большим сомнением воскликнул Флетчер и добавил: – Уж больно точна ваша аппаратура, Доддс. Смахивает на чистую удачу.

– Ну уж это я не знаю, сэр… – улыбнулся Доддс. – Расстояние – двенадцать миль. Включаю телескоп. Знаете, сэр, мы рискуем поставить рекорд скорости спасательной операции.

Капитан не ответил. Вид у него был довольный и взволнованный, но его, как и сидевшего рядом Конвея, немного пугала такая удача. Корабль, потерпевший аварию, на экране монитора выглядел быстро вращающейся на черном фоне серой кляксой. Здесь, на краю Галактики, звезд было очень мало, и свет большей частью исходил от длинной, тускло поблескивающей полоски – соседней галактики. Изображение на экране вдруг стало ярче, но расплылось еще сильнее: Доддс включил инфракрасные датчики, и обломок стал виден в собственном тепловом излучении.

– Ну, что там? – спросил капитан.

– Только неорганические материалы, сэр, – ответил Хэслэм. – Атмосферы нет. Температура намного выше средней. Можно предположить, что катастрофа произошла недавно и что скорее всего это был взрыв.

Не дав капитану проговорить ни слова, Доддс добавил:

– Еще обломок, сэр. Более крупный. Расстояние – пятьдесят две мили. Быстро вращается.

– Дайте расчетные параметры приближения к более крупному обломку, – распорядился капитан. – Энергетический отсек, мне нужно максимальное ускорение через пять минут.

– Еще три обломка, – сообщил Доддс. – Крупные, расстояние сто миль с небольшим, окружены более мелкими обломками.

– Покажите схематическое распределение обломков, – быстро проговорил капитан. – Составьте компьютерный график курсов и скоростей всех обломков и постарайтесь определить точку, где произошел взрыв. Хэслэм, вы что-то можете сказать?

– Температура и материал точно такие же, как у других обломков, сэр, – ответил Хэслэм. – Но эти куски – на дальней границе действия датчиков, и я не могу сказать с уверенностью, что там – только металл. Но воздуха нет, даже остатков.

– Следовательно, если там и есть какая-то органика, – заключил Флетчер, – то она уже неживая.

– Еще обломки, – сообщил Доддс.

«Рекорда не получится, – подумал Конвей. – Может быть, и спасательной операции тоже не получится».

Видимо, Флетчер прочел его мысли, поскольку, указав на экран монитора, проговорил:

– Не отчаивайтесь, доктор. Первое впечатление таково: на корабле произошел сильнейший взрыв, и аварийный маяк был выброшен автоматически, а не кем-то из оставшихся в живых. Но посмотрите-ка на этот экран…

Изображение на экране Конвею мало что говорило. Он понимал, что мигающая голубая точка – это «Ргабвар», а белые точки – обломки звездолета, обнаруженные радаром и сенсорными антеннами. Тонкие желтые линии в центре экрана представляли собой вычисленные компьютером траектории обломков относительно предполагаемого места взрыва. Простоте картины немного мешали значки и числа, мигающие, меняющиеся или вспыхивающие то и дело около каждого из обломков.

– …распределение обломков несколько неравномерное для взрыва, – продолжал пояснения Флетчер, – и хотя масштаб на экране невелик, впечатление такое, что куски разлетелись короткой дугой, а не во все стороны. Кроме того, все обломки вращаются с почти одинаковой скоростью, их не так много, и все они довольно крупные. Когда корабль разлетается при взрыве, вызванном чаще всего поломкой ядерного реактора, куски невелики и вращение их ничтожно. Кроме того, температура данных обломков слишком низка для того, чтобы счесть их результатом ядерного взрыва, – тем более что мы знаем: катастрофа произошла менее семи часов назад.

Есть вероятность, – закончил капитан, – что произошел не взрыв, а поломка генератора гипердрайва.

Конвей постарался скрыть раздражение, которое у него вызвал менторский тон капитана, – он понимал, что Флетчер никак не может окончательно забыть о своем научном прошлом. Конвей и сам знал, что если отказывает один из двух спаренных гипергенераторов, второй должен по идее отключиться автоматически, и тогда звездолет выбрасывало в обычное пространство где угодно. Затем корабль вынужден был висеть между звезд, поскольку добраться домой на импульсной тяге не мог, и спасти его могли только починка сломанного генератора либо прибытие помощи. Но бывали случаи, когда система защиты исправного генератора не срабатывала или срабатывала на долю секунды позже, чем нужно, и тогда некая часть корабля продолжала двигаться с гиперскоростью, а другая его часть мгновенно замедлялась до субсветовой. Последствия такой аварии были, пожалуй, лишь самую малость менее катастрофичны, нежели взрыв реактора, но хотя бы при этом не происходило расплавления от высочайшей температуры, не было выброса радиации и прочих осложнений, связанных с ядерным взрывом. Вероятность обнаружения оставшихся в живых при такой аварии немного возрастала.

– Понимаю, – ответил Конвей, нажал клавишу включения интеркома и сказал: – Медицинская палуба, Конвей на связи. Отбой. Еще часа два работы не будет.

– Очень точная оценка, – сухо отметил Флетчер. – С каких это пор вы стали штурманом, доктор? Ну ладно. Доддс, проработайте на компьютере курс, связывающий три самых больших обломка пострадавшего корабля, и передайте все сведения на монитор в энергетический отсек. Чен, через десять минут дайте мне максимальное ускорение. В целях экономии времени я намереваюсь пролететь вблизи тех обломков, где вероятнее всего обнаружить оставшихся в живых, но скорость я сброшу только в том случае, если датчики Хэслэма или эмпатический орган доктора Приликлы скажут нам, что это стоит сделать. Хэслэм, не спускайте глаз с датчиков, и как только мы просмотрим первые три обломка, поищите для нас еще что-нибудь. Кроме того, слушайте радио – вдруг выжившие члены экипажа пытаются с нами связаться на какой-либо частоте – и в телескоп поглядывайте, не будет ли сигналов вспышками.

Когда Конвей уже был у двери, Хэслэм вежливо, уважительно произнес:

– У меня всего два глаза, сэр, и они не способны одновременно смотреть в разные стороны…

Через час и пятьдесят две минуты они прошли головокружительно близко от первого обломка звездолета, потерпевшего крушение. Датчики вновь не дали о нем никаких утешительных сведений: не было обнаружено никаких органических веществ помимо пластика, входившего в состав материала, из которого были изготовлены переборки и мебель. Не нашли датчики и ни одной воздушной капсулы, где могли бы находиться живые существа. Когда была предпринята попытка зацепить обломок гравилучом и прекратить его вращение, он начал разваливаться на куски, и пришлось в срочном порядке отлетать подальше.

Со следующим обломком «Ргабвар» поравнялся через час. Тут пришлось сбросить скорость и развернуться, поскольку датчики показали наличие небольших полостей, наполненных воздухом, а также органического вещества, которое на самом деле вовсе не обязательно являлось чем-то живым. На этот раз рисковать не стали и гравилучевую установку не включили, дабы обломок не развалился и воздух не ушел из тех полостей, где сохранился. «Ргабвар», включив датчики и видеокамеры, медленно и осторожно облетал обломок в непосредственной близости от него. Последнее условие было выполнено ради Приликлы, но эмпат извиняющимся тоном сообщил, что никого живого внутри обломка корабля нет.