Текст книги "Плач о героe"

Автор книги: Джеймс Планкетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Планкетт Джеймс
Плач о героe

Джеймс Планкетт

Плач о героe

Перевод с английского Г.Островская

Мистер О'Рорк распахнул дверь класса в тот самый миг, как брат Куинлан собирался открыть ее изнутри. Они вздрогнули от неожиданности, столкнувшись пороге, и пожелали друг другу доброго утра. Хотя мистер О'Рорк встречался с братом Куинланом ежедневно чуть не всю свою жизнь, он одарил его широкой, какой-то деланной улыбкой и прокричал приветствие с сердечностью, способной заморозить в жилах кровь. Затем они оба вышли в коридор поговорить.

Тем временем ученики раскрыли хрестоматии английской поэзии и принялись повторять урок. Им было задано выучить от начала до конца стихотворение "Плач о гибели Югана Роу" (1). Это было очень патриотическое стихотворение о том, как проклятые англичане отравили Югана Роу, и строчки в нем были очень длинные, поэтому учить его было трудно. Ученики ненавидели англичан -отравили Югана Роу, да еще говорится об этом в таких длинных строках. Хуже того, мистер О'Рорк любил подобные стихотворения! К стихам вроде "Здравствуй, дух беспечный" (2) он относился довольно равнодушно. Но "Плач" без конца декламировал по-провинциальному нараспев, сочным баритоном и был готов спустить шкуру с того, кто не выучил его назубок.

Питер его не выучил. У него остались считаные минуты, и теперь он пробегал глазами строфу за строфой, в безнадежном отчаянии бормоча то одну строку, то другую. Суэйн, его сосед по парте, спросил:

–Вызубрил эту штуку?

– Нет,– ответил Питер.– Даже не прочитал.

– Святая мадонна! – а ужасе прошептал Суэйн.– Он тебя выдерет!

– Подскажешь, а?

– Да он мне руки и ноги оторвет,– убежденно сказал Суэйн.– Ну уж нет, и не проси.

Питер зажмурился. Во всем была виновата мать. Он бы обязательно пришел в школу пораньше и вызубрил стихи, если вы не утренний скандал. Из-за отцовских сапог. После завтрака мать обнаружила, что у него прохудились ботинки. Она поднесла их к лампе – пришлось зажечь свет, такое темное и сырое было это ноябрьское утро.

– Боже милостивый! – воскликнула она.– Да-тут одна дыра вместо подметок. В таких ботинках нельзя идти в школу.

Больше всего на свете ему хотелось поскорее обуться и выскользнуть из дома, но в тот день у всех было дурное настроение, и он не решился возражать. Сестра убирала со стола, а брат Джозеф, спешивший на работу, рылся по всем ящикам и углам и громко ворчал:

– Куда, черт подери, запропастился велосипедный насос? В этом доме вечно все пропадает...

– Я надену сандалии,– предложил Питер.

– Не говори глупости... дождь льет как из ведра,– сказала .мать и, помолчав, добавила.: – Ума не приложу,что делать.

У Питера мелькнула надежда, что его оставят дома.

Но мать велела сестре порыться среди старой обуви в стенном шкафу. Милли пошла в коридор. По пути она наступила на кошку, та отчаянно заорала.

– А, чтоб тебя! Еще эта чертова кошка тут! Она откопала старые отцовские сапоги, и его заставили их примерить. Сапоги были велики.

– Я в них не пойду,– сказал Питер.– Они падают с ног.

Но мать и сестра сказали, что сапоги как раз впору.

Прекрасные сапоги, твердили они, подпевая одна другой. Никто ничего не заметит. Однако их восторги его не убедили.

– У них дурацкий вид,– настаивал на своем Питер.– Я их не надену.

– Ты сделаешь то, что тебе велят,– сказал сестра.

Он был самый младший в семье, и ему доставалось от всех по очереди. Однако мысль о том, что над ним станут смеяться, придала ему храбрости.

– Я их не надену,– повторил он. В эту минуту комнату вошел Том, и Милли быстро проговорила:

– Том, поговори с Питером... он грубит маме. Том очень любил животных.

– Я слышал мяуканье,– сказал он, грозно гляд на Питера (тот иногда дразнил кошку).– Что ты ей сделал?

– Ничего,– ответил Питер.– На нее Милли наступила.– Он начал было говорить про сапоги, но ему дружно велели замолчать и отправляться. С матерью и Милли он бы еще поспорил, но Тома Питер боялсяй Поэтому он пошлепал под дождем подавленный и несчастный – конечно же, каждый встречный догадывается, что он в чужих сапогах.

Дверь отворилась, и мистер О'Рорк вошел в класс. Это был массивный мужчина в костюме из твида. Оа бегло говорил по-ирландски и носил на лацкане пиджака золотой значок. Его запястья густо поросли черными волосами.

– Filнocht (3),– загремел он и вытащил узкий кожаный ремешок из заднего кармана брюк.– Dъn do 1еаbhar (4).– Ремень свирепо хлестнул по крышке первой парты. Мистер О'Рорк был ревностный кельт и отдавал приказания только по-ирландски... даже на уроках английской литературы. Кто-то протянул ему хрестоматию, остальные закрыли книги или положили их на парты обложкой вверх.

Грозно уставясь в потолок, откуда сыпалась штукатурка, стоило ученикам этажом выше войти или выйти из класса, мистер О'Рорк начал декламировать:

Ужели враги убили Югана Роу О'Нила?

Да, они отравили того, с кем сразиться не в силах.

Он сжал могучие кулаки и выставил их перед грудью!

Пусть бы кровь застыла в их жилах, пусть бы червь сердца источил,

Пусть бы смерть при жизни изведал твой убийца, Юган О'Нил.

Затем без всякого перехода сказал деловым тоном:

– Дейли!

– Я, сэр? – переспросил Дейли, оттягивая время.

– Ты, ты, дурень! – прогрохотал мистер О'Рорк.–Ты!

Дейли поднялся и повторил первые четыре строки.

Когда он добрался до середины второй строфы, мистер О'Рорк выкрикнул:

– Кленси!

Кленси встал и начал декламировать. Так один за другим они поднимались и садились по команде мистера О'Рорка, ходившего между рядами. Дважды он прошел мимо Питера. Несколько минут простоял у его парты, выкрикивая имена учеников. Пола его твидового пиджака лежала, завораживая Питера, на краю крышки. Камминз прочитал с запинками четвертую строфу и полностью иссяк.

– К стене! – крикнул мистер О'Рорк. Камминз, бледный, тихо встал с места и прошел к стене. За ним последовало еще двое. Мистер О'Рорк вновь прогулялся по классу, потом остановился спиной к Питеру. Глядя на парту в противоположном конце комнаты, он неожиданно выкрикнул:

– Фаррел!

У Питера подпрыгнуло сердце. Он поднялся. Мистер О'Рорк все еще не оборачивался. Гора в твидовом костюме с обтрепанным воротником, над которым нависали складки бычьей шеи. Питер видел пучки волос, торчащие из ушей мистера О'Рорка, чувствовал смешанный запах чернил и мела, всегда сопровождавший учителя. Отвернуться от ученика, а затем вызвать – было любимым приемом мистера О'Рорка. Это окончательно лишало присутствия духа. Питер глотнул, но продолжал молчать.

– "Плачь..." – подсказал мистер О'Рорк.

– "Плачь..." – повторил Питер.

Мистер О'Рорк двинулся к первым партам.

– "Плачь о своем герое..." – продолжал он, идя по проходу. Затем резко обернулся и сказал: – Дальше.

– "Плачь о своем герое..."–снова проговорил Питер и замолчал.

– "Остров",– подсказал мистер О'Рорк. Он пристально посмотрел на Питера, глаза его сузились.

– "Остров",– сказал Питер, роясь во мраке памяти, но находя там лишь пустоту.

– "Остров, остров, остров..." – повторял мистер О'Рорк с каждым разом все громче. Питер решил рискнуть:

– "Плачь о своем герое, остров, остров, остров". Мистер О'Рорк выпрямился. Лицо его отразило, гнев, изумление, боль.

– К стене! – ааорал он.– Ты, твердолобый, ленивый, слабоумный бездельник! Скажи ему эту строфу, Кленси.

Кленси съежился под его взглядом, зажмурил глаза и произнес:

– Сэр... "Плачь о своем герое, остров зеленый, плачь! О, если б сразил О'Нила воин, а не палач!"

Мистер О'Рорк кивал в такт с грозной благожелательностью. В то время как Питер, волоча ноги, шел к стене, его сапоги зацепились за металлическую стойку парты, раздался грохот. Мистер О'Рорк вытянул его ремнем пониже спины.

– Ты хоть раз прочитал это стихотворение. Фаррел? – спросил он.

Питер заколебался, затем сказал неуверенно:

– Нет, сер.

– Решил, что не стоит тратить на него время, так! Фаррел?

– Нет, сэр, я не успел, сэр.

В этот момент раздался бой часов. Все встали. Мистер О'Рорк сунул ремень под мышку и перекрестился;! "In ainm an athar",–начал он. Пока читали "Богородице дево, радуйся...", Питер, не в силах молиться глядел на голые, пропитанные дождем деревья за окном и тесные ряды бледных, молитвенно поднятых лиц. Мальчики сели.

Мистер О'Рорк повернулся к классу.

– Фаррел не успел,– участливо сообщил он. Затем вновь взглянул на Питера. Глаза его метали молнии.– Если бы это был английский комикс о закрытых школах или какой-нибудь детективчик, у тебя сразу нашлось бы время, но, когда надо выучить стихотворение такого патриота, как Девис, о преследованиях мучеников и героев твоей несчастной родины, на это времени нет. Из тебя бы вышел распрекраснейший англичанин.

И мистер О'Рорк прочитал с неподдельным пафосом :

Сассенахом (5), врагом коварным, в Леонардов праздник сражен,

Смерть за свою отчизну в Клох-Охтере принял он.

– Что и говорить, его смерть – тяжкая, очень тяжкая утрата, но, если он умер за таких, как ты, она к тому же еще и бессмысленная утрата.

– Я хотел выучить,– сказал Питер.

– Дай сюда руку. Если я не могу внушить тебе уважение к нашим погибшим патриотам, клянусь подтяжками, я вколочу в тебя это уважение. Руку!

Питер протянул руку, прикрыв запястье рукавом куртки. С громким свистом ремень шесть раз опустился на ладонь. Питер старался держать большой палец на отлете – когда ремень попадал по большому пальцу, ожог был невыносим. Но после четырех тяжелых ударов рука сама собой стала сжиматься в кулак, скрючиваться, как кусочек фольги на огне, и вот уже большой палец лежит беспомощно на ладони, а в груди – боль, от которой корчится все тело. Но сильнее боли был страх, что он заплачет.

Питер собирался было уйти, когда мистер О'Рорк сказал:

– Минутку, Фаррел. Я не кончил. Мистер О'Рорк вновь повернул ему руку ладонью вверх и аккуратно расправил пальцы.

– Я тебя научу нагличать,– сказал он дружеским тоном и поднял ремень. Питер думал только об одном – как бы не отдернуть истерзанную руку.

У него было темно в глазах, когда он возвращался на место, и сапоги опять его подвели – он споткнулся и упал. В то время как он вставал с пола, мистер

О'Рорк, уже поднявший ремень, чтобы помочь ему еще одним, хотя и более снисходительным, ударом, опустил руку и воскликнул:

– Господи милостивый, Фаррел, где ты подобрал эти сапоги?

Мальчики с любопытством уставились ему на ноги. Кленси, дважды отличившийся в этот день, захихикал. Мистер О'Рорк спросил:

– Что тут смешного, Кленси?

– Ничего, сэр.

– "О'Нил, твой голос был нежен, исполнен гордости взгляд",-продекламировал мистер О'Рорк, и нежен был его голос и горделив его взгляд.– Продолжай, Кленси.

Но у Кленси уже была выбита почва из-под ног, он запнулся, пропустил строку и присоединился к трем ученикам, стоявшим у стены. Питер положил голову на парту и зажал кровоточащую израненную руку под мышкой, стараясь унять боль, а ремень вколачивал патриотизм и любовь к литературе не смеющей пикнуть четверке.

Суэйн некоторое время молчал. То и дело он поглядывал на Питера. Тот уставился в учебник. Ладонь его горела, и, хотя острая боль уже улеглась, рука по-прежнему искала укрытия и облегчения в теплой и мягкой впадине подмышки.

– Здорово он тебя обработал,– шепнул наконец Суэйн.

Питер ничего не ответил.

– Десять – это уж слишком... Он не имеет права. Если бы он выдал десять мне, я бы привел отца.

Ростом Суэйн не вышел, но лицо у него было большое и костлявое; когда он изредка снимал очки, чтоб протереть их, на переносице краснел рубец. Питер сердито хмыкнул, и Суэйн сменил предмет разговора:

– Слушай, чьи это сапоги? Ведь они не твои.

– Мои,– солгал Питер,

– Брось заливать,– сказал Суэйн.– Чьи они? Братовы?

– Заткнись! – угрожающе сказал Питер.

– Ну, чьи? Я никому не скажу. Честно.– Он смотрел на Питера с лукавым любопытством. Потом зашептал : – Я знаю, они не твои, но я никому не скажу.Мы сидим на одной парте. Мы – друзья. Скажи, не бойся.

– Коту за любопытство прижали дверью хвост,– сказал Питер.

Но у Суэйна на это был готов ответ. С хитрой улыбкой он отпарировал:

– Зато, прознавши тайну, окреп он и подрос.

– Раз уж тебе так невмоготу,– сказал Питер, устав спорить,– сапоги отцовы. Но если ты кому-нибудь заикнешься об этом, я из тебя котлету сделаю. Попробуй только пикни...

Суэйн, удовлетворенный, откинулся на спинку скамьи.

Мистер О'Рорк объяснял, как вероломно со стороны англичан было отравить Югана Роу. Но чего, кроме вероломства, можно от них ждать?

– "Копыто коня,– процитировал он,– рог быка, улыбка сакса". Вот три опасности. Оливер Кромвель читал Библию в то самое время, как четвертовал младенцев на глазах у матерей. Нам говорят: давайте про все забудем. Но мы сможем забыть лишь тогда, когда обретем свободу. Наш родной язык, сладостный гэльский teanga (6) вновь должен стать всенародным языком. И общий долг наш – учиться и работать во имя этой цели. А тем, кто не успевает, у кого не хватает времени, нужно показать, как его найти, не так ли, Фаррел? – сказал мистер О'Рорк. Ребята засмеялись. Но тут вновь пробили часы, и мистер О'Рорк был вынужден отложить плач по Югану Роу до другого раза.– Математика,-провозгласил он.– Cйimseachta (7).

Питер надеялся, что во время большой перемены дождь все еще будет лить и они останутся в классе. Но когда громко зазвонил звонок и мистер О'Рорк распахнул окно с матовыми стеклами и выглянул наружу, дождь уже перестал. Они повалили всем классом вниз по лестнице, теснясь и толкая друг друга. Чтобы не упасть, Питер держался рукой за перила. На ступеньках сапоги казались еще больше. Он прямиком направился в уборную и оставался там, пока старик монах, которому из туманных соображений нравственности вменялось присматривать за этим местом, дважды туда не заглянул. Во второй раз он сказал Питеру:

– Господи, мальчик, иди сейчас же на свежий воздух к товарищам. Брысь отсюда... брысь,– и уставился ему в спину недоуменно и подозрительно.

В то время как Питер разворачивал завтрак, к нему подошел Диллон. "Ужели враги убили Югана Роу О'Нила?" – процитировал он.

– Заткнись,– сказал Питер. Диллон взял его под руку.

– Ничего себе пордию ты получил,– сказал он. Затем добавил с неподдельным восхищением:

– Зато держался ты – что надо! А ведь он целил стегануть повыше. Но ты ему не поддался. Молодчина. Господи, когда я услышал, что он тебе еще четыре штуки прибавил, я стал молиться, чтобы ты не заревел.

– Я еще ни разу не ревел,– заявил Питер.

– Знаю, но он лупил со всей силы. Не надо было тебе говорить, что ты не успел.

– Он все равно не заставил бы меня реветь,– твердо сказал Питер.–Разбейся он хоть в лепешку, не заставил бы.

О'Рорк крепко его отлупцевал, верно, да что поделаешь! Если он пожалуется родителям, они скажут только, что он получил по заслугам. А по-настоящему заработала это мать.

– Но ты держался что надо! – с жаром повторил Диллон. Они прохаживались под руку.

– Невезучий мы народ – ирландцы,– добавил он рассудительно.–. Отец частенько это повторяет.

– И не говори! – от души согласился Питер.

– Взять хотя бы нас. Сначала Кромвель спускает с нас шкуру за то, что мы чересчур ирландцы, а теперь Рорки задает взбучку за то, что мы недостаточно ирландцы.

– Что правда, то правда. Столковались бы уже как-нибудь между собой!

Дружеская рука Диллона успокаивала Питера.

– Это отцовы сапоги,– признался ок вдруг.– У моих дырки на подметках. Ему стало легче.

– Ну и что с того,– подбодрил его Дилдои.–По мне, они выглядят нормально.

Когда они проходили мимо водопроводных кранов с подвешенными на цепочках кружками, кто-то крикнул:

– А вот и Фаррел!

Питеру в нос полетела хлебная корка.

– "Цезарь высылает гонца",– пробормотал Диллон. Их обступили. Кленси сказал:

– Эй, парни, а на Фарреле сапоги не свои.

– Кто тебя в них вставил?

– Подождите-ка,– сказал Кленси.– Полюбуемся, как он в них ходит.-Ну-ка, пройдись, Фаррел.

Питер начал медленно пятиться к стене. Он пятился шаг за шагом, пока не натолкнулся спиной на водоразборный стояк. Диллон отошел вместе с ним.

– Отстань, Кленси,– сказал он. Суэйн тоже был здесь – котишка, прознавший тайну. Он ухмылялся.

– Откуда они у тебя, Фаррел?

– Он их стибрил.

– Нашел на помойке.

– Пусть он пройдется,– настаивал Кленси.– Ну, давай, Фаррел, пройдись.

– Это мои сапоги,– сказал Питер.– Просто они мне немного велики.

– Не стесняйся, Фаррел, скажи, чьи они.

Ухмылки стали шире.

– Это его отца сапоги,– сказал Кленси.

– И вовсе нет;– возразил Питер.

– Не нет, а да, он сам сказал Суэйну. Правда, Суэйн? Ведь он же сказал тебе, что сапоги отцовы? Суэйн стал бочком отходить назад.

– Ну, да,– сказал он,– говорил.

– Слушайте, парни,– нетерпеливо сказал Кленси.– Давайте заставим его пройтись. Я предлагаю...

В этот миг Питер с криком прыгнул на Суэйна. Его кулак вдребезги разбил очки. Когда они катались по мокрой земле, Суэйн разодрал ему ногтями щеку. Питер увидел под собой белое от испуга лицо. В неистовстве он лупил по нему, пока оно не покрылось кровью и грязью.

– Господи,– с испугом воскликнул Кленси.– Поглядите-ка! Очки! Оттащите его, ребята.

Мальчики принялись отдирать Питера от Суэйна, а он молотил их руками и ногами. Он неуклюже молотил их ногами в больших сапогах, из-за которых и заварилась вся каша. Нос и губы Суэйна были разбиты в кровь, пришлось отвести его к водопроводному крану умыться. Диллон, единственный союзник Питера, кое-как почистил ему одежду и поправил галстук и воротничок.

– Ты разбил ему очки,– сказал он.– Хороший скандал подымется, если старик Куини увидит его после перемены.

– Плевал я на Куини.

– А я нет,– с чувством сказал Диллон.– Он всех нас четвертует на глазах у матерей.

Они сидели, молитвенно сложив руки, а брат Куинлан читал им с кафедры духовные наставления. Суэйн не поднимал покрытого синяками и ссадинами лица. Без очков у него был какой-то оголенный, увечный вид, словно он остался без бровей, или без носа, или без глаза. После драки они с Питером не обменялись и словом. Питер ни на секунду не забывал о своих сапогах. Он был готов провалиться от унижения сквозь землю. Мать думала только о том, что они уберегут его от дождя. Как ей понять, что он бы лучше ходил с мокрыми ногами. Над тобой не смеются, когда у тебя мокрые ноги.

Брат Куинлан говорил о контакте между людьми, о контакте мальчиков со своими ближними, об их контакте с богом. Мы общаемся друг с другом, сказал он, при помощи взглядов, жестов, слов. Но это лишь внешние формы общения. Они не передают и малой доли того, что происходит у нас в голове, и совсем ничего – ;[ ]что в душе. Внутри каждого человека, самого великого и самого незаметного, заключен целый мир. Как бы мы ни старались, мы не можем раскрыть этот внутренний мир, "эту жизнь, взращенную,– как сказал поэт (8),– в утробе мозга". Там у нас нет ни союзника, ни друга, там мы всегда одиноки. Во мраке и безмолвии этого внутреннего нетленного мира денно и нощно стоят лицом к лицу бессмертная душа и ее творец. Никто, кроме него, не может заглянуть нам в душу: ни учитель, ни мать, ни отец, ни наш лучший друг. Но бог видит все. Каждая, самая мимолетная, мысль, возникшая в этом недоступном для других мире, видна ему, словно она написана большими буквами на киноэкране. Вот почему мы должны следить не только за своими поступками, но и за своими мыслями. Надзор над глазом, надзор над ухом, но прежде всего – надзор...

Конец фразы повис в воздухе – брат Куинлан уставился на Суэйна.

– Послушай... мальчик,– стараясь, чтобы в голосе не прорвалось нетерпение, сказал он,– что ты там возишься с платком?

У Суэйна снова шла из носу кровь. Он ничего не ответил.

– Встань, мальчик,– приказал брат Куинлан, крупный мужчина с залысинами на висках, отчего его большой лоб казался еще выше. Он тоже носил очки – во время занятий они держались у него на кончике носа,– и сейчас он внимательно разглядывал Суэйна поверх очков.

– Подойди сюда,– сказал он, прищуриваясь; постепенно до его сознания дошло, что с лицом Суэйна что-то неладно.

Суэйн подошел к нему с удрученным видом, все еще прикладывая к носу платок. Несколько секунд брат Куинлан изучал его изукрашенное синяками лицо. Затем повернулся к классу.

– Чья это работа? – не повышая голоса, спросил он.– Пусть встанет тот, кто это сделал.

Никто не шевельнулся. Все настороженно застыли. Неподвижные, ничего не выражающие лица склонились над партами. Они ждали. Питер оглянулся и увидел, что Диллон смотрит на него с надеждой. Прошло еще несколько мучительных секунд, послышалось шарканье, и Питер встал.

– Это я, сэр,– сказал он.

Брат Куинлан велел Кленси отвести Суэйна во двор и обмыть ему лицо. Затем произнес речь о насилии, причем – и это всего ужаснее – о насилии по отношению к тому, кто слабее тебя Насилие – путь задир и негодяев. Кулак! Тут брат Куинлан поднял для всеобщего обозрения свой огромный кулак. Другой рукой он; показал на картину, изображающую Сердце Христово.

– Милосердие и мягкость,– сказал он,– а не мстительность и нетерпимость – вот что всего дороже нашему Спасителю, Тебе не стыдно, Фаррел? Ты считаешь, что совершил похвальный, и героический поступок?

– Нет, сэр.

– Так почему же ты это сделал, мальчик? Питер не ответил. Что толку отвечать? Говорить, что Суэйн разболтал про отцовы сапоги? Лицо Суэйна было сильно изувечено. Но глубоко внутри ему, Питеру, тоже нанесено увечье. Брат Куинлан не мог увидеть его душу. А лицо Суэйна ои увидел ясно, когда как следует надел очки... Брат Куинлан расценил его молчание как наглость.

– Гнусный поступок,– провозгласил он.–Низкое, трусливое нападение. Дай сюда руку.

Питер заколебался. Всему есть. предел. Он хотел выучить стихотворение, а в том, что вышло из-за сапог, его вины нет.

– Его уже сегодня наказывали, сэр,– сказал Диллон.– Мистер О'Рорк выдал ему десять штук.

– Мистер О'Рорк – проницательный человек,– сказал брат Куинлан,– но похоже,, что он выдал ему в два раза меньше, чем надо. Подумай, что он сделал с бедным мальчиком, который сейчас вышел из класса.

Питер не знал, что сказать. Как ни старался, не мог заставить себя открыть рот. Он медленно протянул вперед руку. Она была покрыта грязью. Брат Куинлан с отвращением поглядел на нее. А затем принялся выколачивать из него скверну и вколачивать в него милосердие и мягкость тем же способом, каким мистер О'Рорк немного раньше вбивал в него патриотизм и уважение к ирландской истории.

Когда он возвращался домой, опять лил дождь. Обычно они уходили из школы втроем или вчетвером не сегодня он шел один. Он никого не хотел видеть. Он миновал лавки, оставил позади пригородные садики полузатопленными гравиевыми дорожками и мокрыми калитками. На мосту через канал его обогнал мальчишка, толкавший перед собой детскую коляску с углем. Он был босиком. Густые потеки грязи покрывали его ноги до самых колен. Питер держал левую руку под курткой. На подушечке большого пальца вздулся волдырь и горел, как ожог. Спасибо брату Куинлану. Может, он и не нацеливался, как мистер О'Рорк, попасть по большому пальцу, но он так плохо видел, что его удары приходились куда попало. Сапоги еще сильнее спадали с ног. Он почувствовал это, увидев Кленси и еще нескольких ребят на другой стороне моста. Когда Кленси замахал рукой и позвал его, он незаметно для себя самого стал пятиться, пока не уперся спиной в парапет.

– Эй, Фаррел! –звали -они. Один из мальчишек, вытянув голову и отставив зад, заковылял, нелепо переставляя ноги. Остальные заорали, стараясь привлечь внимание Питера к тому, кто его передразнивал.

– Иди сюда,– кричали они..– Что, не хочешь? Питер подождал, пока они ушли. Затем угрюмо зашагал вдоль канала. В его неловкой, деревянной походке было достоинство. Он еще не решил до конца, что делать. Под мостом канал был глубокий .и узкий, сырой холодный ветер, завывавший в высоком пролете, с силой дул в лицо. Дождь может лить и завтра, а его ботиики (еще не будут починены. Если мать считает, что отцовы сапоги ему годятся, один бог ведает, когда отдадут чинить его ботинки. Питер секунду колебался, потом снял сапоги и бросил их – сперва один, потом второй – в воду.

Ему здорово всыплют, когда он вернется домой без сапог. Но ему все равно всыплют, когда отец Суэйна пришлет записку, что он разбил очки его сына. Как в тот раз, из-за разбитого окна у Кэссэди. Почти раскаиваясь в том, что сделал, он глядел в мутную воду. Он видел, как отец встает из-за стола и достает ремень, висящий за дверью. Видеть это было страшно, но как хорошо идти босиком. Насколько лучше идти босиком, без сапог, чем без чувства собственного достоинства!.. Питер снял чулки и запихал их в карман. Он ощутил под босыми ногами холодную мокрую грязь тропинки, и сердце у него упало.

–

1 Стихотворение ирландского иоэта и публициста Томаса Осборна Дэвиса (1814–1845).

2 Первая строка из стихотворения П. Б. Шелли "К жаворонку".

3 Поэзия (ирл.).

4 Закройте книги (ирл.).

5 Сассенах (ирл.) – имя нарицательное для чужеаевща, в первую очередь – англичанина.

6 Язык (ирл.).

7 Геометрия (ирл.).

8 Имеется в виду английский поэт А. Теннисон (1809–1892).