Текст книги "Казан"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

10. ЛЕСНОЙ ПОЖАР

После схватки с огромной дымчатой рысью на Скале Солнца Казан все реже и все более смутно вспоминал о прежних днях, когда был ездовой собакой, а потом воЖаком волчьей стаи. Конечно, прошлое не может окончательно изгладиться из памяти, но всегда отдельные воспоминания будут ясно выделяться на фоне остальных, как языки пламени на фоне ночного мрака. Но, подобно тому, как в жизни человека определяющими и отправными точками служат такие важные события, как, например, женитьба или решающая ступень в карьере, так для Казана жизнь началась будто с тех двух трагических событий, которые так быстро последовали одно за другим после рождения детенышей.

Первым событием была схватка на Скале Солнца, когда дымчатая рысь выдрала глаза красивой подруге Казана и разорвала их детенышей. Казан убил рысь, но месть не могла вернуть зрение Серой Волчице. Никогда уже не ходить им вместе на охоту, не рыскать с дикими стаями на равнинах и в лесных чащах. Поэтому-то при воспоминании о той ночи Казан всегда начинал рычать, а губы его вздергивались, обнажая длинные белые клыки.

Вторым событием явился отъезд Джоанны и ее семьи. Что-то говорило Казану, что назад они не вернутся. Порою яркая картина вставала в его памяти: солнечное утро; женщина и ребенок, которых он любит, и мужчина, которого он ради них терпит, уплывают в лодке… Казан часто выходил на мыс и с тоской смотрел на реку, на то место, где он выпрыгнул из каноэ, возвращаясь к своей слепой подруге.

Таким образом, вся жизнь его была теперь наполнена тремя чувствами: ненавистью ко всему носящему запах рыси, тоской по Джоанне, по ее ребенку и привязанностью к Серой Волчице. Причем самой сильной страстью была его ненависть к рыси, ибо не только слепоту Серой Волчицы и смерть детенышей, но и разлуку с хозяйкой он связал в своем представлении с той битвой на Скале Солнца. Он стал смертельным врагом всех рысей, и, если нападал на след этой большой дымчатой кошки, он сразу превращался в рычащего дьявола. Ненависть его росла день ото дня по мере того, как прежние собачьи инстинкты все больше уступали место диким, волчьим.

Но все же на три четверти Казан был собакой, а собаки не выносят одиночества. Поэтому Серая Волчица с каждым днем становилась ему все необходимей. Мир людей находился в четырехстах милях к югу от них, а ближайший форт Гудзонова залива был в шестидесяти милях к западу. Прежде, когда женщина и ребенок были здесь, Серая Волчица часто проводила ночи в лесу совсем одна, ожидая своего друга. Теперь же сам Казан скучал и испытывал беспокойство, когда ему приходилось на время оставлять ее.

Постепенно между Казаном и Серой Волчицей возникло новое понимание, и слепота Серой Волчицы научила их обоих многому, чего они не знали прежде. К началу лета Серая Волчица уже вполне поспевала за Казаном, если тот двигался не слишком быстро. Она бежала рядом с ним, касаясь мордой его плеча. Казан приучился теперь не делать длинных прыжков, а бегать рысцой. Очень скоро он понял, что должен выбирать для Серой Волчицы самый легкий путь. Когда они подходили к месту, где нужно было перепрыгнуть, Казан подталкивал Серую Волчицу и повизгивал, а она стояла, подняв уши и чутко прислушиваясь. Когда Казан делал скачок, она по слуху определяла, какое расстояние ей надо преодолеть. И всегда прыгала дальше, чем требовалось, но зато без промаха.

А кое в чем она даже превзошла Казана: обоняние и слух теперь заменяли ей зрение, и с каждым днем эти чувства становились все тоньше. Между ней и Казаном выработался своеобразный немой язык, при помощи которого Серая Волчица могла давать Казану понять, что подсказывает ей в данный момент ее чутье или слух. У Казана даже появилась забавная привычка всегда смотреть на Серую Волчицу, когда они останавливались, чтобы прислушаться или понюхать воздух.

После того как Джоанна с ребенком уехали, Казан отвел свою подругу в густые заросли ели и пихты у реки; здесь они оставались до самого лета. Первые недели Казан ежедневно подходил к хижине, где раньше жили любимые им существа, – он надеялся обнаружить там какие-нибудь признаки жизни. Но дверь никогда не открывалась, окна по-прежнему оставались заколоченными, ни разу спираль дыма не поднялась из глиняной трубы. На дорожке начала прорастать трава, и все слабее и слабее становился человеческий запах, который Казан все еще различал здесь.

Как-то раз под одним из забитых окон Казан нашел маленький башмачок – старый, дырявый, почерневший от снега и дождя детский башмачок. Казан долго пролежал возле него. Потом встал и направился в заросли к Серой Волчице.

Хижина была единственным местом, куда Серая Волчица ни за что не хотела идти с Казаном. Все остальное время она не покидала его. Теперь, немного свыкнувшись со слепотой, она даже стала сопровождать его на охоту – вплоть до той минуты, когда Казан нападал на след и пускался в погоню за дичью. Тогда Серая Волчица останавливалась и ждала. Обычно Казан охотился за большими зайцами-беляками. Но однажды ночью он загнал молодую лань. Добыча была слишком тяжела, чтобы тащить ее к Серой Волчице, поэтому он вернулся за подругой и отвел ее к месту пиршества. С каждым днем они становились все более неразлучными, и наконец на всех диких тропах следы их стали встречаться только вместе и никогда в одиночку.

Потом пришел Большой Огонь.

Серая Волчица еще за два дня почуяла его с запада. Вечером солнце зашло в зловещую дымно-серую тучу. Луна, скользя к западу, становилась кроваво-красной. Когда индейцы видели ее такой, они говорили, что «луна истекает кровью»; это было дурное предзнаменование.

На следующий день Серая Волчица была беспокойна, а к полудню и Казан почувствовал в воздухе предостережение, которое его подруга разгадала на много часов раньше. Запах становился все сильнее, и к вечеру пелена дыма заволокла солнце.

Звери и птицы, населявшие лесистый треугольник между двумя сливающимися реками, уже готовы были обратиться в бегство, но ветер вдруг переменился. Он подул с востока. Огонь, бушевавший на западном и южном берегах, соединился, быстро прошел вдоль основания треугольника, отрезав тем самым для всех последний путь к бегству.

Потом ветер снова переменился, и огонь двинулся к северу. Вершина треугольника превратилась в смертельную ловушку. Всю ночь южный край неба полыхал зловещим светом, а к утру все живое стало задыхаться от жара, дыма и пепла.

В страхе Казан тщетно пытался найти средство спасения. Ни на одно мгновение он не покидал Серой Волчицы. Он был на три четверти собакой, и ему ничего не стоило переплыть одну из рек, но Серая Волчица, едва ступив в воду, тут же выскакивала обратно на берег. Как и все ее племя, она боялась воды больше, чем огня и смерти. Казан пытался заставить ее; десятки раз он прыгал в воду и выплывал на середину потока. Но Серая Волчица продвигалась в воде только до тех пор, пока могла идти вброд.

Теперь они уже слышали отдаленный рокот пламени. Дикие обитатели леса в панике бежали от него. Олени и лоси бросались в воду. На белую песчаную косу приковыляла большая черная медведица с двумя медвежатами, и даже медвежата полезли в воду и легко переплыли на другой берег. Казан следил за ними, а потом взглянул на Серую Волчицу и заскулил.

Вскоре на песчаную косу выбрались и другие существа, которые боялись воды не меньше Серой Волчицы: изящный маленький соболь, большой жирный дикобраз, куница, которая нюхала воздух и хныкала, как ребенок. Таких, которые не умели или не хотели плыть, было втрое больше. Сотни горностаев, как крысы, сновали вдоль берега, и писк их звучал непрерывно. Лисы метались в поисках дерева или поваленного ствола, по которым можно было бы перебраться через поток. Рысь рычала, повернувшись в сторону огня. А собратья Серой Волчицы, волки, решались ступать не глубже, чем она сама.

Тяжело дыша, задыхаясь от жара и дыма. Казан подошел к Серой Волчице. Для них оставалось одно последнее убежище – песчаная отмель, которая вдавалась в реку футов на пятьдесят. Казан поспешно повел свою слепую подругу к этой отмели. Когда они пробрались сквозь низкий кустарник к реке, оба вдруг замерли. До их ноздрей долетел запах врага еще более лютого, чем огонь. Песчаной отмелью уже завладела рысь; она лежала там, притаившись у самой воды. Три дикобраза влезли в воду, свернувшись клубочками, иглы их топорщились и подрагивали. Куница шипела на рысь. А сама рысь, прижав уши, не спускала глаз с Казана и Серой Волчицы, которые вступали на отмель.

Верная Серая Волчица была полна решимости драться и, оскалив зубы, не отставала от Казана. Сердито огрызнувшись, Казан отогнал ее. Она остановилась и, дрожа и скуля, следила, как он продвигается вперед. Едва касаясь земли, навострив уши, Казан шел на рысь спокойно, как будто вовсе не угрожающе, – смертоносное наступление закаленной в боях собаки, хорошо овладевшей искусством убивать! Человек из цивилизованного мира решил бы даже, что Казан приближался к рыси с дружескими намерениями. Но рысь поняла. Между ними была вражда многих поколений, ставшая для Казана непримиримой после страшной ночи на Скале Солнца.

Инстинкт предупредил куницу о том, что должно произойти, и она старалась спрятаться, прижаться к земле. Дикобразы, как маленькие дети, капризничали, недовольные присутствием драчунов и густыми тучами дыма; иглы их встали торчком.

Рысь лежала на брюхе, как кошка, и задние лапы ее подрагивали, готовые к прыжку. А Казан кружил рядом, и лапы его, казалось, ступали не по песку, а по воздуху. Рысь следила за ним не отрывая глаз, а потом круглым рычащим комком пролетела те восемь футов, которые еще разделяли их.

Казан не отскочил в сторону. Он не сделал попытки избежать нападения, а встретил его, собрав все силы, как в бою одна ездовая собака встречает другую. Казан был на десять фунтов тяжелее рыси, и на какое-то мгновение большая мягкая кошка с двадцатью когтями-бритвами оказалась опрокинутой на бок. С быстротой молнии Казан воспользовался своим превосходством и вцепился рыси в загривок.

В ту же секунду подскочила Серая Волчица и, продолжая драку где-то под брюхом Казана, сомкнула свои челюсти на задней лапе кошки. Хрустнула кость. Рысь, оказавшись под двойной тяжестью, отскочила назад, волоча за собой волчицу и Казана. Но тут она упала на одного из дикобразов, и в тело ее вонзились его острые иглы. Еще прыжок, она вырвалась на свободу и бросилась навстречу дыму. Казан не стал преследовать ее. Серая Волчица подошла к нему и начала лизать ему шею, где темно-бурая его шкура окрасилась свежей кровью. Куница лежала как мертвая, только поглядывала на всех своими злыми черными глазками. Дикобразы продолжали болтать что-то, словно прося пощады. Затем густая черная удушливая завеса дыма низко опустилась над отмелью, и пахнуло жаром, как из паровозной топки.

На самом краю отмели Казан и Серая Волчица легли на песок, свернувшись клубочками и спрятав головы под своими телами. Огонь был теперь совсем близко. Он ревел, как огромный водопад, а иногда раздавался оглушительный треск падающих деревьев. Воздух был наполнен искрами и пеплом. Несколько раз Казан поднимал голову и огрызался на горящие угольки, которые падали на него и жгли его тело.

На самом берегу реки были густые заросли зеленого кустарника. Добравшись сюда, пламя несколько утихло, и жар спал. Но все же прошло еще много времени, прежде чем Казан и Серая Волчица смогли высунуть морды и вздохнуть свободнее. Тогда они поняли, что песчаная отмель спасла им жизнь. В треугольнике между двумя реками все почернело, и лапам было горячо ступать по земле.

Дым рассеялся. Направление ветра опять изменилось, он подул с северо-запада, свежий и прохладный. Куница первая осторожно направилась туда, где был раньше лес, а дикобразы все еще лежали свернувшись даже тогда, когда Казан и Серая Волчица покидали песчаную отмель, направляясь вверх по реке. К вечеру их лапы уже болели от горячего пепла и раскаленной золы.

В эту ночь луна взошла странная, зловещая, похожая на кровавое пятно. Долгие безмолвные часы не слышно было даже уханья совы, которое могло бы заверить, что еще не все погибло там, где только вчера стоял полный жизни могучий дикий лес.

Казан знал, что охотиться здесь теперь не на кого, и они продолжали свой путь всю ночь. На рассвете добрались до узкой полосы болота, которое тянулось вдоль берега реки. По плотине, построенной бобрами, они смогли наконец перебраться на противоположный берег – в зеленую страну, не тронутую огнем. Еще целые сутки они шли на запад, пока не вступили в поросшую лесом болотистую низину.

А пока Казан и Серая Волчица шли на запад, от Гудзонова залива на восток держал путь худощавый темнолицый француз, по имени Анри Лоти, самый знаменитый во всем крае охотник на рысей. Он искал нужные ему следы и нашел их здесь в изобилии. Тут был настоящий охотничий рай: зайцы-беляки водились тысячами, а потому и рысей было очень много. Анри Лоти построил себе хижину и вернулся в форт: он дожидался, пока выпадет первый снег, чтобы вернуться на облюбованное место с собаками, с запасом продовольствия и капканами.

В это же время с юга медленно продвигался то на лодке, то пешком молодой зоолог из университета, собирающий материал для своей книги, которая называлась «Разум диких животных». Звали молодого человека Поль Уэймен. Он договорился, что проведет часть зимы с Анри Лоти, и вез с собой кипы бумаги, фотоаппарат и фотографию девушки. Единственным его оружием был перочинный нож.

Казан и Серая Волчица устроили свое жилище на густо заросшем болоте, в пяти-шести милях от хижины, которую построил себе Анри Лоти.

11. ВСЕГДА ВДВОЕМ

Стоял уже январь, когда проводник из форта привел Поля Уэймена в хижину Лоти. Полю было года тридцать два, тридцать три. Энергичный, жизнерадостный, он сразу понравился Анри. Если бы не это обстоятельство, первые дни в хижине оказались бы не очень приятными, потому что охотник был в то время весьма не в духе. Он рассказал о своих горестях Уэймену в первый же вечер, когда они сидели у раскаленной докрасна печки и курили трубки.

– Ничего не могу понять, – говорил Анри. – Потерял семь рысей, и притом в капканах! В клочки разорваны, словно зайцы, которые побывали в лапах у лисы. Еще никогда никто, даже медведь, не трогал рысь в капкане. Впервые в жизни вижу такое. Изодраны так, что за них и полдоллара не дадут. Семь штук! Да ведь это больше двухсот долларов! А проделывают подобные штуки два волка. Их двое, я по следам вижу, и они никогда не приходят по одному. Обходят все капканы, съедают зайцев, куницу оставляют, норку и горностая тоже, а вот рысь, черт бы их побрал, обдирают начисто! Просто спускают с нее шкуру, словно лыко с дерева. Я уж пробовал класть стрихнин в оленьем сале, и капканы ставил, и западни устраивал, а изловить их не могу. Выживут они меня отсюда, коли мне не удастся добраться до них. Я взял пять целых рысей, а они мне перепортили семь.

История эта заинтересовала Уэймена. Он принадлежал к тем исследователям, которые полагали, что самонадеянный эгоизм закрывает человеку глаза на многие поразительные явления природы. Уэймен бросил вызов всем, кто считает, что человек – единственное живое существо, способное мыслить, и что здравый смысл и ум, проявляемый любым другим существом, – всего-навсего инстинкт. Свои мысли Уэймен сумел обосновать с такой последовательностью, что снискал себе известность в ученых кругах по всей стране. Прискорбная для Анри история с рысями показалась Полю весьма значительной, и они до полуночи вели беседу о загадочном поведении этой странной пары волков.

– Один волк побольше, другой поменьше, – рассказывал Анри. – И каждый раз в драку вступает большой. Все это легко разобрать по следам на снегу. Пока большой дерется, тот, что поменьше, все бегает и бегает кругом, а когда рысь упадет или издохнет, он подскакивает и помогает рвать ее в клочки. Только у одного капкана я заметил, что и тот, который поменьше, тоже вступил в драку: на снегу было очень много крови, но не рысьей. Я тогда за этими дьяволами целую милю шел по их кровавым следам.

В последующие две недели Уэймен собрал немало материалов для своей книги. Не проходило дня, чтобы возле того или другого капкана они не находили следов двух волков. Как и говорил Анри, следы действительно всегда были двойные: эти волки никогда не ходили по одному. На третий день по приезде Уэймен вместе с Лоти подошел к капкану, в который попалась рысь. Но что от нее осталось! Анри разразился проклятиями и на английском, и на родном французском языке; лицо его побагровело от ярости. Рысь была изорвана в клочья, шкура ее уже не имела никакой цены.

По следам на снегу Уэймен определил, где сидел, дожидаясь, меньший волк, пока другой убивал. Уэймен не стал делиться своими мыслями с Анри, но все больше и больше убеждался в том, что нашел яркий пример для обоснования своей теории. Во всех этих таинственных действиях возле капкана можно было усмотреть проявление разума. Почему эти два волка не уничтожали енота, горностая или куницу? Почему ненависть их была направлена только на рысь?

Уэймен был необычайно взволнован. Он очень любил диких зверей и потому никогда не носил с собой ружья. Он видел, как Анри раскладывает отравленные приманки для двух четвероногих грабителей, и это мучило молодого зоолога. Но, когда день за днем приманки оставались нетронутыми, ликование его росло. Он с симпатией относился к смелому разбойнику, который неизменно вступал в борьбу с рысью.

Вечерами Уэймен записывал мысли и наблюдения, собранные за день. Как-то вечером он неожиданно обратился к Анри:

– Скажи, Анри, тебя никогда не мучает совесть, что ты убиваешь столько диких зверей? – спросил он.

Анри посмотрел на него с удивлением и покачал головой.

– Я убил их тысячи, – ответил он. – И еще тысячи убью.

– И существует еще двадцать тысяч таких, как ты, в северной части нашего континента, и все они убивают, убивают, убивают уже сотни лет, а все-таки никак не могут истребить обитателей дикого мира. «Война человека со зверем»– так это можно было бы назвать. И, если бы ты мог вернуться сюда через пятьсот лет, ты нашел бы в этих краях прежние леса и диких лесных зверей. К примеру – огромные прерии на западе. Там все еще встречаются следы бизонов, а ведь повсюду кругом растут города. Ты слыхал когда-нибудь про Норт-Бэтлфорд?

– Это где-то возле Монреаля или Квебека? – спросил Анри.

Уэймен улыбнулся и вытащил из кармана фотографию, портрет девушки.

– Нет, Норт-Бэтлфорд далеко на западе, в Саскачеване. Семь лет назад я, бывало, ездил туда каждый год поохотиться на тетеревов, койотов и лосей. Там тогда и в помине не было никакого Норт-Бэтлфорда, и на сотни миль кругом тянулись великолепные прерии. На реке Саскачеван, где теперь находится Норт-Бэтлфорд, раньше стояла одна-единственная хижина, где я и останавливался, когда приезжал охотиться. В хижине этой вместе с родителями жила двенадцатилетняя девочка. Мы часто ходили вместе с ней на охоту, – я тогда еще убивал зверей. Девочка плакала, когда я убивал, а я смеялся над ней.

Потом там вблизи прошла железная дорога, затем построили еще одну, и они пересеклись недалеко от хижины. И сразу на том месте вырос город. Два года назад гам жило уже около двух тысяч человек, а в этом году, когда я проезжал через этот город, в нем было уже пять тысяч жителей, а еще через два года будет десять тысяч. Там, где стояла одна хижина, теперь три банка с капиталом в сорок миллионов долларов. Уже за двадцать миль над городом видно зарево от электрических огней. В городе есть колледж, постройка которого обошлась в сто тысяч долларов, приют, пожарное депо, два клуба, ассоциация промышленников; на будущий год там собираются проложить трамвайные линии – там, где всего несколько лет назад выли койоты!

Люди прибывают в таком количестве, что их едва успевают переписывать. Пройдет каких-нибудь пять лет, и на том месте, где стояла одинокая хижина, будет город с двадцатитысячным населением. А та маленькая девочка стала теперь взрослой девушкой. Родители ее разбогатели. Но не в этом дело. Главное, что этой весной Эйлина выйдет за меня замуж. Ради нее я перестал убивать зверей. Ей было шестнадцать лет, когда я в последний раз выстрелил в живое существо; это была волчица, и у нее был детеныш. Эйлина взяла этого волчонка себе. Он и сейчас у нее, совсем ручной. Вот потому-то я люблю волков больше всех других диких зверей. Надеюсь, что эти два волка уйдут от тебя невредимыми.

Анри с удивлением уставился на Уэймена. Поль передал ему фотографию. С нее смотрела миловидная девушка с глубоким, ясным взглядом. Когда Анри взглянул на фотографию, уголки его рта дрогнули.

– Моя Иовака умерла три года назад, – произнес он. – Она тоже любила диких зверей… Но эти волки, черт побери! Если мне не удастся их убить, они выживут меня отсюда.

Анри подкинул дров в печку и стал стелить постель.

Но вот однажды в голову Анри пришла блестящая мысль. Они шли по лесу вместе с Уэйменом и вдруг напали на свежий след рыси. Поблизости находился большой лесной завал – бурелом, метра в три-четыре высотой. Стволы легли так, что образовалось нечто вроде пещеры с прочными стенами с трех сторон. Снег был притоптан лапами рыси, вокруг валялись клочки заячьей шкурки. Анри ликовал.

– Уж эта от меня не уйдет! – говорил он.

Он разложил приманку, установил капкан и внимательно осмотрел все крутом. Потом объяснил свой план Уэймену. Если рысь попадется и те два волка придут к ней, драка будет происходить как раз в этом укрытии под буреломом, и разбойники обязательно должны будут пройти через отверстие. Поэтому Анри установил здесь еще пять небольших капканов, искусно забросав их листьями, мхом и снегом. Все капканы были расположены на достаточном расстоянии от приманки, чтобы рысь, пытаясь освободиться, не могла случайно спустить на них пружины.

– Они начнут драться, волк будет прыгать туда-сюда – и хлоп! – говорил Анри. – Один, два, пусть даже три капкана он обойдет, а в конце концов наверняка попадется.

В это утро выпал легкий снежок. Он оказал большую услугу Анри, припорошив следы и уничтожив предательский человеческий запах. Но все же, когда ночью Казан и Серая Волчица проходили в ста футах от бурелома, чуткий нюх Серой Волчицы уловил в воздухе что-то подозрительное и внушающее опасения. Она сообщила об этом Казану – слепка толкнула его плечом, – и они побежали прочь, стараясь, чтобы капканы Анри оставались у них с подветренной стороны.

В течение двух дней и трех холодных звездных ночей возле лесного завала все было тихо. Анри понимал, в чем дело, и давал разъяснения Уэймену: рысь такой же охотник, как и сам он, Анри, и у нее есть свой маршрут охоты, по которому она проходит приблизительно раз в неделю. На пятую ночь рысь действительно вернулась, подошла к завалу, сразу же польстилась на приманку, и острозубый стальной капкан безжалостно захлопнулся на ее правой задней лапе.

Казан и Серая Волчица в это время находились на расстоянии четверти мили от бурелома; они услыхали, как звенела стальная цепь, когда рысь пыталась вырваться на свободу. Десять минут спустя они уже стояли возле завала, у самого входа.

Ночь была светлая, ясная, с таким количеством звезд, что даже человек смог бы охотиться при их свете. Рысь уже выбилась из сил и лежала на брюхе, когда появились Казан и Серая Волчица. Как обычно, Волчица держалась в стороне, пока Казан затевал драку. Подобная кошка, будь она на свободе, уже с первой или второй схватки вспорола бы Казану брюхо или перегрызла горло. В открытой борьбе рысь была для него неравным противником, хотя Казан и был фунтов на десять тяжелее самой крупной рыси. На Скале Солнца Казана спас случай. На отмели во время пожара ему помогли Серая Волчица и дикобраз. А теперь в борьбе с рысями, пойманными Анри, союзником Казана был капкан. Но, даже закованный в кандалы, этот противник представлял собой серьезную опасность. И больше чем когда-либо жизнь Казана подвергалась риску в этой схватке с рысью под буреломом.

Эта кошка оказалась матерым бойцом, лет шести-семи от роду. Ее когти, длиною больше дюйма, были загнуты полумесяцами. Когда Казан начал подбираться к ней, рысь отступила назад, и цепь свободно лежала под ней. Поэтому Казан не мог применить обычную свою тактику – кружить около пойманного в капкан противника, пока цепь не перекрутится и тем самым укоротится до такой степени, что рысь уже не в состоянии будет сделать прыжок. Значит, придется совершить прямое нападение. Он бросился вперед, целясь в горло врага. Но промахнулся. И, прежде чем успел нанести второй удар, рысь выкинула вперед свою свободную заднюю лапу. Даже Серая Волчица, поджидавшая снаружи у бурелома, услыхала треск разрываемого мяса. Казан с воем отскочил назад – плечо его было разорвано до кости.

И тут один из спрятанных Анри капканов не дал ему напасть снова и тем спас его от неминуемой смерти. Стальные челюсти защелкнулись на его передней лапе; он прыгнул, но цепь задержала его. В прежних схватках Серая Волчица иной раз вмешивалась в драку, если чувствовала, что Казан в опасности. И теперь, услыхав, как взвыл от боли ее друг, она забыла всякую осторожность и кинулась под завал. Анри спрятал недалеко от приманки пять капканов, и Серая Волчица ступила сразу в два из них. Она упала на бок, огрызаясь и рыча. В попытке освободиться Казан спустил пружины у двух оставшихся капканов: один щелкнул вхолостую, пятый, последний, поймал его за переднюю лапу.

Все это произошло вскоре после полуночи. К утру снег под буреломом был весь изрыт: волк, собака и рысь тщетно пытались вырваться на свободу. Когда настало утро, все трое лежали в полном изнеможении и тяжко дышали. Они ждали прихода человека и смерти.

Анри и Уэймен чуть свет вышли из хижины. Когда они свернули к бурелому, Анри показал своему спутнику следы Казана и Серой Волчицы; мрачное лицо его загорелось волнением и радостью. Дойдя до укрытия под упавшими деревьями, оба человека замерли, пораженные увиденной картиной. Даже такому опытному охотнику, как Анри, не доводилось видеть ничего похожего: два волка и рысь лежали в капканах, чуть не доставая друг друга зубами. Но удивление лишь ненадолго отвлекло его от дела – его охотничий инстинкт тут же проявил себя. Волки первыми лежали на его пути, и он поднял ружье, чтобы послать пулю в голову Казану. Вдруг Уэймен судорожно схватил Анри за руку, изумленно глядя перед собой: он заметил на шее Казана утыканный стальными гвоздями ошейник.

– Стой! – закричал он. – Это не волк, это собака!

Анри опустил ружье, удивленно разглядывая ошейник. А Уэймен уже смотрел на Серую Волчицу. Повернувшись к людям, она рычала, белые клыки ее угрожали врагам, которых она не могла видеть. Там, где должны были находиться глаза, росла серая шерсть. Уэймен не мог удержать восклицания:

– Смотри! – крикнул он. – Смотри! Неужели…

– Первый – это дикий пес, он перебежал к волкам, – проговорил Анри, – а другой – настоящий волк.

– И к тому же слепой, – еле смог проговорить Уэймен.

– Oui, monsieur22
  да, месье (фр.)


[Закрыть], – поддакнул Анри, от изумления переходя на свой родной язык.

Он было снова поднял ружье, но Уэймен решительно положил руку на ствол.

– Не убивай их, Анри, – сказал он. – Отдай их мне живых. Прикинь стоимость рыси, которую они попортили, прибавь к этому премию за убитых волков, и я оплачу все. Живые они представляют для меня большую ценность. Подумать только – собака и слепая волчица!

Он все еще придерживал ружье Анри, а тот уставился на ученого-зоолога, словно никак не мог взять в толк, о чем это он говорит.

Глаза Уэймена горели, он был сильно взволнован.

– Собака и слепая волчица! Вот так пара! – снова и снова повторял он. – Это великолепно, Анри! Когда выйдет моя книга, станут говорить, что я преувеличил. Но у меня будут доказательства! Я сделаю десятка два фотографий сейчас же, прежде чем ты убьешь рысь. А собаку и волчицу я оставлю жить у себя. Анри, я заплачу тебе сотню долларов за эту пару. Согласен? По рукам?

Анри кивнул. Он держал ружье наготове, пока Уэймен доставал фотокамеру. Щелканье аппарата было встречено лязганьем клыков и рыси и волчицы. Казан же лежал смирно – не от страха, а потому, что по-прежнему признавал над собой власть человека. Закончив снимать, Уэймен подошел к Казану совсем близко и заговорил с ним – заговорил даже ласковее, чем тот мужчина, который жил вместе с Джоанной и ее ребенком в покинутой теперь хижине.

Анри выстрелил в рысь. Когда Казан понял, что произошло, он зарычал, он стал рваться к корчащемуся телу своего заклятого врага. С помощью шеста и ременной петли Казана извлекли из-под бурелома и отвели в хижину Анри. Потом люди вернулись с плотным мешком и ремнями и взяли в плен Серую Волчицу, не вынимая ее из капкана. Весь этот день Уэймен и Анри сооружали прочную клетку из нетолстых бревен; когда она была закончена, в нее поместили пленников.

Прежде чем впустить в клетку собаку, Уэймен тщательно рассмотрел рваный, со следами зубов ошейник. На медной пластинке было выгравировано только одно слово: «Казан». С чувством необъяснимого волнения Уэймен занес это имя в свой дневник.

С того дня Уэймен часто оставался возле хижины, пока Анри уходил осматривать свои капканы. Уже на третий день Уэймен осмелился просунуть руку между деревянными прутьями клетки и дотронуться до Казана, а еще через день Казан принял из его рук кусок сырой оленины. Но Серая Волчица при одном только приближении человека пряталась под кучей пихтовых ветвей в углу своей тюрьмы. Многовековой инстинкт говорил ей, что человек – самый страшный ее враг. Но вот этот человек не причинил ей вреда, и Казан его не боялся. Сначала Серая Волчица пугалась, потом стала удивляться, и, наконец, над всем взяло верх чувство всевозрастающего любопытства. После трех дней неволи она иной раз высовывала свою слепую морду из-под веток и нюхала воздух, когда Уэймен стоял подле клетки, разговаривая с Казаном. Но она ни за что не принимала еды. Уэймен пытался соблазнить ее самыми лакомыми кусками оленьего или лосиного жира, но безрезультатно. Прошло пять дней, шесть, целая неделя, а она не проглотила ни кусочка. На боках ее уже можно было пересчитать все ребра.

– Не выживет, – заверил его Анри на седьмую ночь. – Да, скорее подохнет с голоду, чем съест что-нибудь в этой клетке. Ей нужен лес, дичь и свежая кровь. Ей года два-три, такую уже не приручить.

В тот день, когда Анри отправился спать, обеспокоенный Уэймен еще долго сидел у горящей печки. Он написал длинное письмо девушке из Норт-Бэтлфорда, потом задул лампу и в красных отсветах пламени в печи стал ловить образ далекой своей подруги. Она рисовалась ему прежней девочкой, которую он знал в те времена, когда останавливался в маленькой хижине на Саскачеване, где стоит теперь большой город. Он видел ее блестящую косу и яркий румянец прерий на ее щеках. Она тогда ненавидела Уэймена, по-настоящему ненавидела; ведь он любил убивать. Уэймен тихо засмеялся, вспомнив об этом. Девушка сумела произвести в нем чудесное превращение.