Текст книги "Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)"

Автор книги: Джеймс Бернс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 57 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Возможно, Рузвельт в этот первый вечер старался быть вежливым хозяином; возможно, как опасались отсутствовавшие Стимсон и Маршалл, президент, не имея возле себя военных экспертов, оказался слишком податливым под напором красноречия и энтузиазма Черчилля. Однако оптимизм самого Рузвельта в отношении высадки союзников в Северной Африке заметно поубавился на следующий день, когда оба лидера приняли участие в заседании представителей военного командования двух стран. На этот раз президент высказывал соображения, содержавшиеся в меморандуме министерства обороны, где делался упор на обороне Британских островов как главной «крепости» и защите морских коммуникаций в Атлантике, но придавалось мало значения операции американских войск где-нибудь в Средиземноморье. Стимсон и Маршалл добились одобрения такого подхода президентом на совещании военных за день до прибытия на него англичан, однако министр обороны был крайне удивлен и обрадован, что его шеф решил высказать свою позицию Черчиллю и его сопровождению на основе меморандума.

В то время как надежды Черчилля на операцию «Гимнаст» не оправдались, президент высказал ряд других серьезных предложений. Сообщил о своем желании взять на себя оборону Северной Ирландии, высвободив там британские силы для других задач. Согласился с тем, что острова Восточной Атлантики имеют большое стратегическое значение, но отдавал в этом смысле предпочтение скорее островам Зеленого Мыса, чем Азорам. Президент приветствовал успехи англичан в Ливии, но усомнился, что дислокация там американских войск принесет пользу. Затем остановился на другой части земного шара – Тихом океане. Сказал, что удерживать Сингапур крайне необходимо; США сделают все возможное для сохранения под своим контролем Филиппин или как минимум для обороны Голландской Ост-Индии.

К тому времени, когда слово взял Черчилль, инициатива была полностью в руках президента. Премьер-министр все еще цеплялся за операцию «Гимнаст», подчеркивая, что наступление англичан на Тунис может обеспечить поддержку французов или спровоцировать конфликт между Берлином и режимом Виши. В любом случае Африка предоставляет прекрасные возможности. Однако Маршалл относился к операции «Гимнаст» сдержанно, поскольку она требовала от США большого количества войск.

Обнаружившиеся разногласия между союзниками еще долго влияли на их стратегию. Выдвигая операцию «Гимнаст», Черчилль бросал вызов стратегическим установкам и складу мышления Маршалла и его соратников, особенно Стимсона, как профессиональных военных. Американцы стремились к долговременному накапливанию сил и затем массированному, концентрированному удару по главному звену «Оси» – Германии. Любая другая операция, если она не служила осуществлению главной цели, считалась распылением сил. Черчилль полагал, что американский стиль планирования военных операций, как и в торговле и промышленном производстве, предусматривал «широкие, всеохватывающие логические выводы в максимальном масштабе»; англичане больше опирались на прагматизм и импровизацию, стараясь скорее приспособиться к ходу событий, чем доминировать над ним. С точки зрения американских военных, подобная стратегическая установка вела к погоне за мелкими выгодами, распылению усилий, к той «периферийности», которой отличался образ мышления Черчилля со времени его плана установления контроля над Дарданеллами в Первую мировую войну. Англичанам, с их ограниченными ресурсами и, возможно, более спокойным взглядом на историю, такая стратегия представлялась более реалистичной, гибкой и искушенной. Кроме того, Черчилль опасался, что длительная подготовка американцами решительного наступления приведет к накапливанию на американских складах оружия и снаряжения, которые он планировал использовать в ближайшие месяцы.

Операция «Гимнаст» была опрокинута и последующим развитием событий. Пока стратеги вели переговоры в Вашингтоне, японский ураган распространился на юг и запад. Некоторые представители администрации Белого дома опасались, что японцы могут начать бомбардировки Западного побережья страны, поставить мины в портах или даже высадить морские и воздушные десанты. Рузвельт и его штаб все еще не поступались стратегическим обязательством в отношении «приоритета Атлантики», но конфликт в Тихом океане мог потребовать каждодневных обязательств, которые подвергли бы эту стратегию эрозии. Даже для того, чтобы замедлить продвижение японцев, Вашингтону пришлось поддержать и усилить свои аванпосты в океане; много усилий и средств требовало налаживание безопасного судоходства. Японцы пересекли огромным клином прямые судоходные линии между Западным побережьем Северной Америки и Японией, которые начинались прежде чуть южнее Аляски. Сообщение морем между Восточным побережьем Америки и Австралией требовало три месяца. Проблема судоходства стояла остро, ныне она препятствовала тому, чтобы реализовать стратегию союзников в обоих океанах.

Конфликт в Тихом океане сделал также более неотложной необходимость сформировать объединенное командование вооруженными силами. На Рождество, во время встречи после полудня американских и британских военных руководителей в здании Федеральной резервной системы, что на авеню Конституции, напротив зданий военного и морского ведомств, Маршалл взял на себя инициативу в этом вопросе. Он заявил, что японцев нельзя остановить, пока не будет создано единое командование морских, сухопутных и военно-воздушных сил.

– При многообразии комитетов и служб невозможно исправить ситуацию, не поставив управление на прямую, откровенную основу. – Маршалл не отличался красноречием, но был настолько искренним в своем стремлении, что его слова захватывали внимание. – Убежден, что должен быть один командующий всем театром военных действий – в воздухе, на земле, на море.

Взаимодействия, однако, недостаточно, – человеческая природа такова, что местные командиры не отдадут свои войска под командование другой службы. Маршалл был готов пойти на крайность.

Он имел особую причину для эмоциональной речи: все еще переживал короткое недоразумение с президентом. Этим утром ему сообщили, что накануне Рождества главнокомандующий беззаботно обсуждал с Черчиллем возможность подчинения англичанам американских сил, предназначенных Макартуру, если их не удастся перебросить в Тихоокеанский регион. Когда Маршалл и его коллеги сообщили об этом Стимсону, министра настолько разъярила угроза потерять резервы для Макартура, что он пригрозил в телефонном разговоре с Гопкинсом уйти в отставку, если президент будет настаивать на решении вопроса именно этим способом. Гопкинс передал содержание разговора Рузвельту и Черчиллю; оба отрицали, что достигли такого соглашения, но Стимсон процитировал протокол беседы, сделанный в тот вечер британским секретарем. Эпизод еще более укрепил Маршалла в мнении, что только единым командованием будет обеспечено правильное планирование и управление.

Подобный способ ведения дел не особенно нравился Рузвельту. Не случайно он не производил серьезных изменений в своей собственной команде. В 1939 году он подчинил Белому дому сформированный в давние времена Объединенный совет армии и флота, но предпочитал неофициальное общение и часто встречался с каждым из своих военачальников отдельно. Британских гостей президента поразила организация Верховного командования вооруженными силами в США. «У них не бывает регулярных заседаний начальников штабов, – писал Дилл домой Бруку, – а если они встречаются, то не ведется никаких протоколов заседаний. Нет единого военного планирования, специалистов и исполнительного органа для этого...» Простое информирование президента превращается в проблему. «Иногда он встречается с начальниками штабов, но опять же протоколов встреч не ведется. Не проводится таких мероприятий, как заседания администрации по рассмотрению военных вопросов... Вся организация управления в целом стоит на уровне эпохи Джорджа Вашингтона...»

Впрочем, в условиях войны Рузвельт пожелал изменить методы управления – по крайней мере на театре войны, отстоявшем на 8 тысяч миль от страны. Он поддержал конкретное предложение Маршалла: подчинить объединенные морские, сухопутные и военно-воздушные силы в юго-западной части Тихого океана – американские, британские, голландские, австралийские – одному военачальнику и союзному штабу. В необъятный театр войны вошли не только Ост-Индия, Малайя, Филиппины, Новая Гвинея и Бирма, но также Новая Англия, Соломоновы острова, Фиджи и Самоа. Маршалл получил ворчливую поддержку Нокса и ряда адмиралов. Главное препятствие тут исходило от англичан, и Рузвельт попытался это нейтрализовать.

– Не спешите отвергать предложение, которое сделает президент, – говорил Гопкинс Черчиллю, – до того как узнаете имя командующего, которого мы имеем в виду.

Это был Уэвелл. Черчилль сомневался, что управлять военными операциями на столь обширном пространстве сумеет единое командование. Некоторые представители его штаба интересовались, не отведена ли Уэвеллу роль британского козла отпущения. Но, поддавшись силе убеждения Рузвельта и Маршалла, поддержанных в самый подходящий момент Бивербруком, Черчилль согласился на новое командование и командующего.

Этот шаг, в свою очередь, предполагал более сложное решение относительно структуры Верховного командования. Кому станет докладывать командующий объединенными силами четырех стран? Англичане предложили раздельные комитеты начальников штабов: каждый выполняет свои функции в Вашингтоне и Лондоне и укомплектовывается соответственно голландцами, австралийцами и новозеландцами. Поколебавшись, Рузвельт отверг этот проект и предложил американским и британским штабам встречаться в Вашингтоне и докладывать по очереди президенту и премьер-министру и консультировать другие страны, «если это желательно». Рузвельта не смущало, что у него нет начальников объединенных штабов в английском стиле и он не располагает начальником штаба ВВС, как существует командующий Королевскими ВВС. Он просто создал американский компонент объединенного состава начальников штабов – Объединенный комитет начальников штабов ВС США, состоявший из Маршалла, Кинга (закаленного, старого морского волка, призванного заменить Старка на посту начальника штаба ВМС) и генерала Генри X. (Хэп) Арнолда (чье добродушие прикрывало организационный талант). В такой довольно несовременной манере были сформированы союзные и американские командные структуры.

«Американцы настояли на своем, и теперь война будет вестись из Вашингтона, – писал личный врач Черчилля сэр Чарлз Вильсон (позднее лорд Моран), несомненно отражая мнение британского руководства, – но у них вряд ли хватит мудрости обойтись с нами столь бесцеремонно в будущем». Черчилль милостиво принял это решение, в основном из-за большого доверия к Рузвельту, Маршаллу и Гопкинсу.

СТАРШИЕ ПАРТНЕРЫ И МЛАДШИЙ

В эти дни продолжительных совещаний в Вашингтоне и становившегося все более жестоким конфликта в Тихоокеанском регионе президент продолжал работать над текстом Декларации единства союзников. Он обнаружил, что попытка добиться от многочисленных союзников простого совместного заявления чревата ловушками. Одну из них представлял собой пункт о «свободе религии». Президент не упомянул о религии в Атлантической хартии (позднее сожалел об этом), но поразительно то, что он исключил такое упоминание и из проекта рождественского документа, который готовил с Черчиллем. Гопкинс посоветовал президенту включить пункт о религии в документ, но это потребовало согласования с русскими. Как раз прилетел Литвинов, – возможно, он мог бы помочь.

Старый большевик пережил и взлеты, и падения с тех славных дней 1933 года, когда обсуждал с Рузвельтом вопрос о признании СССР Соединенными Штатами. Отстраненный от дипломатической службы Сталиным в период заключения германо-советского пакта в 1939 году, многолетний приверженец борьбы за создание системы коллективной безопасности, он почти исчез из политической жизни, с тем чтобы воспрянуть после того, как Вашингтон и Москва стали вынужденно сотрудничать. Литвинов перелетел через Тихий океан, прибыв из своей разоренной войной столицы как раз накануне японской атаки на Пёрл-Харбор и приземлился в Вашингтоне, где все еще не было недостатка в сверкающих лимузинах, транспортных пробках, пище и политических партиях.

Президент нашел Литвинова гораздо менее энергичным, чем в прежние дни. Посланник явно не хотел уговаривать московского политика номер один одобрить пункт о религии, но Рузвельт настаивал. Когда Литвинов предположил, что Кремль согласится на формулировку «свобода совести», Рузвельт заверил его: это как раз то, что надо. В самом деле, добавлял Рузвельт дипломатично, старый принцип Джефферсона о религиозной свободе настолько демократичен, что включает право не исповедовать никакой религии – человек имеет право верить или не верить в Бога. С такими аргументами Литвинову удалось добиться согласия Москвы.

Президент весьма гордился этим успехом. Он так часто потчевал собеседников в Белом доме рассказами, как вел беседу с русским посланником о спасении души и угрозе наказания адским огнем, что премьер-министр (согласно его позднейшим воспоминаниям) пообещал: он порекомендует назначить Рузвельта архиепископом Кентерберийским, если тот проиграет следующие выборы.

Работа над декларацией встречала и другие препятствия, большие и малые. Рузвельт и Черчилль хотели включить в документ формулировку «власти» наряду с «правительства» в качестве сторон, его подписавших, – чтобы свою подпись могла доставить «Свободная Франция»; против этого, однако, возражал Халл: его возмутила несанкционированная оккупация де Голлем французских островов к югу от Ньюфаундленда (Сент-Пьера и Микелона), в результате чего руководство «Свободной Франции» оказалось на грани отставки. Литвинов заявил, что не согласится на такое добавление ни в каком случае. Черчилля раздражало стремление Халла поднять большой шум вокруг незначительного эпизода, когда происходят события величайшего значения; к Литвинову он испытывал презрение за то, что тот действовал как перепуганный автомат. Рузвельт выступил посредником в разногласиях, но формулировку «власти» пришлось убрать. Американцы хотели включить в число сторон, подписавших документ, Индию, но воспротивился Черчилль. Англичане настаивали на сохранении в документе формулировки «социальная безопасность», но Рузвельт ее снял, частично из-за чувствительности конгресса к этому термину. Другую проблему представляло собой сохранение Россией дипломатических отношений с Японией. Декларация могла взывать только к победе над гитлеризмом, но отнюдь не над странами – участницами трехстороннего пакта.

На Новый год, после того как двадцать шесть стран неделю обменивались телеграммами, Рузвельта, в инвалидном кресле, с окончательной версией документа в руке вкатили в комнату Черчилля.

«Я вылез из ванны, – вспоминал Черчилль позднее, – и одобрил проект документа».

В последний момент Рузвельт предложил заменить «Ассоциированные державы» термином «Объединенные Нации». Черчилль пришел в восторг, он показал хозяину Белого дома строки из «Чайлд-Гаролда» Байрона:

 
Здесь объединенные нации вынули меч, —
в этот день враждовали наши соотечественники!
И многое из наследия этого дня, —
пожалуй, все никогда не исчезнет.
 

Вечером в первый день нового года в кабинете президента собрались Рузвельт, Черчилль, Литвинов и Т.-В. Сун, новый посол Китая. Перед ними на столе лежал текст документа.

ДЕКЛАРАЦИЯ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ

Совместная Декларация Соединенных Штатов Америки, Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Союза Советских Социалистических Республик, Китая, Австралии, Бельгии, Канады, Коста-Рики, Кубы, Чехословакии, Доминиканской республики, Эль-Сальвадора, Греции, Гватемалы, Гаити, Гондураса, Индии, Люксембурга, Нидерландов, Новой Зеландии, Никарагуа, Норвегии, Панамы, Польши, Южной Африки, Югославии.

Правительства, подписавшие документ, поддерживая в целом цели и принципы, изложенные в Совместной Декларации Президента Соединенных Штатов Америки и Премьер-министра Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии от 14 августа 1941 года, известной как Атлантическая хартия; будучи убежденными в необходимости полной победы над врагами для защиты жизни, свободы, независимости и религиозной свободы, для обеспечения прав человека и справедливости в своих собственных и других странах; будучи убежденными, что ведут совместную борьбу против жестоких и свирепых сил, стремящихся поработить мир, заявляют:

1. Каждое правительство обязуется использовать все свои ресурсы, военные и экономические, в борьбе против государств – членов Пакта трех держав 1940 года и его сторонников, с которыми данное правительство находится в состоянии войны.

2. Каждое правительство обязуется сотрудничать с правительствами, подписавшими документ, и не заключать с врагами соглашений о прекращении огня или мире.

К вышеупомянутой декларации могут присоединиться другие страны, которые оказывают или могут оказать материальную поддержку и внести другой вклад в борьбу за победу над гитлеризмом.

Составлено в Вашингтоне 1 января 1942 года.

Президент поставил свою подпись первым. Элеонора Рузвельт, Лэш и несколько других свидетелей наблюдали за происходящим стоя у двери. Лэш отобразил сцену в дневниковой записи: «Рузвельт заметил, что ему следует, возможно, подписаться „Главнокомандующий вооруженными силами“.

– Президенту следовало бы это сделать, – сухо отреагировал Гопкинс.

Затем стал подписываться Черчилль. Президент смотрел на это и затем воскликнул:

– Эй, не следует ли вам дописать «Великобритании и Ирландии»?!

Черчилль согласился, поправил подпись и стал вышагивать по кабинету с выражением величайшего удовлетворения на лице. Следующим подписался Литвинов, и за ним – Т.-В. Сун за Китай. Пока Сун подписывался, Черчилль спросил Литвинова, не его ли он однажды видел в самолете, совершавшем рейс в Париж. Литвинов, смутившись, произнес, выдавая внутреннее напряжение:

– Возможно, это была моя жена.

– Четыре пятых человечества, – заметил Черчилль, когда Сун поставил свою подпись.

Четыре пятых человечества. Но в этот новогодний день в Белом доме правительствам, представлявшим эти четыре пятых – сотни миллионов китайцев, индийцев и русских, – не было предоставлено мест в комбинированном Комитете начальников штабов, которому предстояло разработать глобальную стратегию. Эти правительства испытывали беспокойство и недоверие к процессу формирования командования Объединенными Нациями и разработки стратегии.

Ликование Гоминьдана в связи с приобретением двух новых союзников сменилось растущими опасениями, что американская помощь с ростом числа ее получателей скорее уменьшится, чем возрастет, по крайней мере временно. Вторжение японцев в Бирму угрожало перерезать Бирманскую дорогу, по которой тонкой струйкой текли военные поставки. Крупнейшие перевалочные пункты на коммуникациях с Западом – Сингапур, Филиппины, Ост-Индия – уже подвергались нападению. Чан принял Верховное командование сухопутными и военно-воздушными силами союзников в пределах своего театра войны. Единственное, что Рузвельт был еще способен предпринять, – это способствовать получению Чунцином «политического займа». «Мне хочется помочь Чан Кайши и его денежной валюте, – писал президент Моргентау. – Надеюсь, вы изобретете способ осуществления этого». Министр финансов с большой неохотой – поскольку мало верил в способность Китая выстоять – добился в конгрессе одобрения полумиллиардного займа Китаю с выплатой долями до конца войны. Однако Чан все еще не получил того, чего хотел, – массированных поставок оружия и места в высших органах по выработке стратегии.

У австралийцев были свои трудности. В условиях, когда три лучшие их дивизии сражались в Северной Африке, а четвертая – в Сингапуре, Канберра чувствовала себя незащищенной перед рывком японцев на юг. Австралийцы ожидали нападения японцев на порты северного побережья и даже восточного. В течение десяти дней после удара по Пёрл-Харбору Рузвельт поручил Маршаллу выработать план строительства крупной военной базы в Северной Австралии, но нанесут ли удар японцы в первую очередь здесь? Голландцы разобиделись по особому поводу. В спешке Рузвельт и Черчилль забыли согласовать с ними заранее назначение Уэвелла. Рузвельт чувствовал себя обязанным смягчить их обиду. Он попросил Маршалла предоставить голландцам некоторое количество военного снаряжения, «пусть весьма скромного». Филиппинцы начали сомневаться, что американцы выручат их страну. А с Индией, второй страной в мире по численности населения, также находившейся на пути японской экспансии, вообще почти не консультировались.

Но более всего тревожило место России среди Объединенных Наций.

В новогодний день, когда президент, Черчилль и другие сидели за обеденным столом, разговор зашел о России. В это время немцы и русские сошлись в решающей схватке к западу от Москвы. Черчилля, служившего военным министром в правительстве Ллойд Джорджа во время Первой мировой войны, хозяину Белого дома не превзойти в роли рассказчика военных историй. Сообщения с русского фронта напомнили ему о времени, когда он руководил британской военной интервенцией против пришедшего к власти большевистского режима. Войска интервентов дошли до Тулы, расположенной вблизи Москвы к югу. Но сейчас, по словам Черчилля, он простил бы русских «в соотношении к числу гансов, которых они уничтожат».

– Простят ли они вас? – задал встречный вопрос колючий Гопкинс.

– В соотношении к количеству танков, которые я им посылаю, – ответил Черчилль.

Рузвельт не согласился – сказал, что, по его мнению, русские не простят Черчилля. И возможно, был прав. Даже в начале сотрудничества в рамках Объединенных Нации, когда Англия и Соединенные Штаты выступали единым фронтом с Россией против «Оси», слишком очевидны были трещины в коалиции. По мере того как немецкие войска все больше угрожали главным городам СССР, Сталин жаловался на задержки в поставках оружия. Во время атаки на Пёрл-Харбор Иден поехал в Москву для совещаний со Сталиным и Молотовым. Черчилля крайне обеспокоили поступившие от него из Москвы сообщения. Сталин предложил Идену немедленно заключить секретное соглашение о возвращении России балтийских государств, границ 1941 года с Финляндией и Румынией и границы с Польшей по старой линии Керзона. Иден уклонился от соглашения на том основании, что Рузвельт просил Англию не вести секретных переговоров по вопросам послевоенного устройства Европы без консультаций с ним. Такое соглашение противоречило бы к тому же Атлантической хартии.

Сталин был раздражен и озадачен. Как может существовать военный альянс, если различны цели его участников? Черчилль тоже возмущался в Вашингтоне. Даже сейчас, через шесть месяцев героического сопротивления советских войск, он не мог забыть равнодушное и даже враждебное отношение России к британским интересам до июня 1941 года, – она стала сражаться с нацистами, когда на нее напали. Однако возражения Черчилля против соглашений о послевоенном устройстве проистекали больше из стратегических расчетов, нежели из обиды или какого-нибудь принципа.

– Нельзя предвидеть, как сложится баланс сил или где будут стоять победоносные армии в конце войны, – наставлял он Идена.

Англия и Америка окрепнут в экономическом и военном отношениях, русские будут нуждаться в их помощи. Черчилль откладывал послевоенные мероприятия до того времени, когда отойдет от власти.

Сложную проблему представлял собой второй фронт. В критические дни конца 1941 года Сталин просил англичан предпринять действия, которые ослабили бы невыносимое давление немецкой военной машины. Черчилль поручил Идену обсудить вопрос о направлении британских войск на Кавказ и в расположение русских войск, сражавшихся на юге. Однако наступление нацистов в Африке заставило Лондон взять назад это предложение, а осторожное предложение направить эскадрилью Королевских ВВС отпало после Пёрл-Харбора. В конце декабря ход войны изменился. Как раз в то время, когда японцы громили Пёрл-Харбор, русские предприняли мощное контрнаступление под Москвой. За несколько дней Красная армия добилась впечатляющих успехов.

Теперь настала очередь Москвы сообщать об окружении десятков тысяч солдат противника, колоссальных военных трофеях, освобождении крупных городов, включая Калинин и Тулу. Через несколько дней русское наступление замедлилось из-за снега и холода, недостатка транспортных средств, вооружений, из-за упорного сопротивления немцев и просто усталости. Но в дни, когда Иден и Сталин встречались в Москве, а Черчилль и Рузвельт – в Вашингтоне, советский лидер больше не настроен просить. У него появилась возможность заглянуть подальше в будущее. Он сказал, что больше нет нужды просить американские войска прибыть на русский фронт. Но в одном вопросе он не изменит своей позиции, никогда не изменит. Он все еще требовал открытия второго фронта, с тем чтобы ослабить мощные удары, задуманные Гитлером, как он предвидел, в новом году.

Что касается Дальнего Востока, Сталин проявлял в этом отношении холодный прагматизм. Он не готов к удару по Японии. Сталин напомнил Идену, что был вынужден перебросить много дивизий из Сибири на Западный фронт. Более того, война с Японией была бы «непопулярной в народе, если инициатива военных действий будет исходить от советского правительства, – сказал он Идену. – Если, однако, нас атакуют, то настроения советских людей будут совсем другими». Сталин предположил даже, что японское нападение на СССР весной вполне возможно. Иден предупредил собеседника, что Япония постарается уничтожить своих противников одного за другим, включая Россию, но Сталин заметил, что Англия едва ли сражается с Японией в одиночку.

Рузвельт попытался действовать менее прямолинейно. В середине декабря он телеграфировал Сталину, что предложил Чану немедленно созвать в Чунцине конференцию китайских, советских, английских, голландских и американских представителей для совместного планирования операций на Дальнем Востоке. Сталин быстро откликнулся замечанием, что президент не прояснил цели такой конференции. Чтобы отделаться от президента, он сказал, что ждет «разъяснений». Затем добавил:

– Желаю вам успеха в борьбе против агрессии в Тихоокеанском регионе.

Рузвельт был столь привержен стратегии «приоритет Атлантики», что в эти напряженные дни не собирался рассматривать всерьез единственную альтернативу, которая могла бы вовлечь Россию в войну на Дальнем Востоке, – стратегию «приоритет Тихоокеанского региона». Эта стратегия напрямую связала бы США с Советами через северную акваторию Тихого океана, создав второй фронт против Японии. Такая стратегия столкнулась бы с огромными трудностями и имела явно небольшое число сторонников. Тем не менее в духе этой стратегии Макартур замыслил план. Он телеграфировал в военное ведомство, что чрезмерное продвижение японцев на юг дало бы «золотой шанс» нанести «эффективный удар», если бы Россия была вовлечена в войну в Тихом океане. Президент предложил Сталину обсудить «совместное планирование» с послами США, Англии и Китая в Москве, но тот ответил на это неясное предложение столь же сдержанно, как и на идею конференции в Чунцине.

Таким образом, Советский Союз оставался полусоюзником – членом Объединенных Наций, главным противником Германии, но не участником войны на Дальнем Востоке. Не входил он и в Объединенный комитет начальников штабов. Рузвельта удовлетворяло такое положение, по крайней мере на данный момент. Он понимал причину осторожности Сталина в Сибири. Президент считал, что ход событий сам принудит союзников к единству. Советский лидер, говорил он друзьям на обеде в новогодний день, вынужден управлять весьма отсталым народом, это многое объясняет. Президент сказал, что Гарри Гопкинс по возвращении из Москвы сообщил ему: Сталин обладает чувством юмора. Это означает, заметил Рузвельт, он располагает и чувством пропорции.

Очевидно, что в эти дни президент менее склонен работать над большой стратегией, чем укреплять связи, определять приоритеты, обмениваться взглядами, намечать краткосрочные планы. Вашингтонским встречам присвоили кодовое название «Аркадия». Казалось, они проходили в идиллической атмосфере. Их решения, рассчитанные на перспективу – кроме подтверждения стратегии «приоритет Атлантики», – не сыграли решающей роли. Значение конференции состояло в укреплении англо-американского единства, создании совместного рабочего механизма, обсуждении тактических планов. «Аркадия» более чем когда-либо сблизила двух лидеров на основе согласия и товарищества.

Степень англо-американского сотрудничества и «военно-промышленного комплекса» двух стран ярко проявилась позднее, когда Маршалл передал Харви Банди слух, что Черчилль собрался сместить в Вашингтоне Дилла. Дилл так тесно сотрудничал с администрацией, что перспектива его ухода вызывала у американцев большое сожаление. Маршалл предложил Банди обговорить в Гарварде присвоение Диллу почетного ученого звания на специально созванном по этому случаю университетском совете и таким образом повысить его престиж в Лондоне. Банди попытался ходатайствовать об этом через своих друзей в Гарварде, но ему сказали, что университет никогда не проводит советы по специальному поводу. Ходатайство через друзей в Йельском университете дало аналогичные результаты. Но затем в Йеле нашли выход: что, если наградить Дилла призом за укрепление англо-американского сотрудничества? Дело устроили, и главный духовой оркестр Пентагона вылетел вместе с Диллом в Нью-Хейвен для участия в церемонии. Речь Дилла поместили на первой странице «Нью-Йорк таймс». Позже Маршалл сообщил Банди, что все эти мероприятия произвели на Черчилля сильное впечатление. Во всяком случае, Дилл сохранил свой пост.

Президент и Гопкинс 14 января отвезли Черчилля к месту отхода его специального поезда. Рузвельт отправил вместе с премьер-министром подарки для госпожи Черчилль и записку: «Вам следует гордиться своим супругом после этой поездки... Я не заметил, чтобы он оторвал кому-нибудь голову, а ест и пьет он с обычным усердием и сохраняет неприязнь к тем же самым людям...»

С отъездом друга президент получил возможность спать больше. Он смог также уделять больше внимания внутреннему положению Соединенных Штатов.

РЕСУРСЫ ПОБЕДЫ

– Впервые с тех пор, как японцы, фашисты и нацисты начали свой кровавый путь завоеваний, они столкнулись с тем, что против них стали мобилизоваться превосходящие силы. Навсегда ушли в прошлое дни, когда агрессоры могли нападать и уничтожать свои жертвы одну за другой, а силы Сопротивления не объединялись.