Текст книги "Firefly. Признаки жизни"

Автор книги: Джеймс Лавгроув

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

4

У Станислава Лямура были дома во всех уголках галактики, и в том числе на Беллерофонте – в северо-западной части самого крупного из трех континентов планеты, посреди пятидесяти акров идеально благоустроенной земли стоял двухэтажный особняк, и, как оказалось, сейчас Лямур жил именно в нем.

Уош посадил «Серенити» на площадку в полумиле от дома. Рядом уже ждала автоматизированная транспортная капсула на магнитной подвеске, и как только Мэл залез в нее, она, жужжа, поехала по извилистой трассе, проложенной по лесистому участку.

При других обстоятельствах эта поездка доставила бы ему удовольствие. Деревья стояли в своих осенних нарядах; их красные, желтые и коричневые листья еще цеплялись за ветки, не желая падать на землю. Легкий ветерок заставлял ветки лениво раскачиваться. Мэл обожал осень, ее цвета и особую приятную грусть, которую она вызывала в нем.

Но не сегодня. Сегодня он не видел перед собой ничего, кроме медленного и неотвратимого угасания.

Вскоре капсула остановилась у дверей особняка. Дворецкий с важным видом проводил Мэла в огромный вестибюль, где уже ждал Лямур.

– Мэл. – Лямур протянул ему руку. – Рад вас видеть. Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах.

Его руку Мэл не пожал.

– Где она?

Лямур понимающе кивнул.

– Наверху, в комнате для гостей. Ее лечат лучшие онкологи, а сиделки ухаживают за ней круглые сутки. Я делаю все, чтобы сделать как можно более комфортными ее последние…

– Отведите меня к ней.

– Конечно, конечно. Сюда.

Они поднялись по большой лестнице, прошли по галерее, в комнаты, более просторные, чем большинство городских квартир. Бархатные портьеры и натертый до блеска паркет резко контрастировали с новой, суперсовременной медицинской койкой, отчего она выглядела еще более неуместной.

Койка, парившая в воздухе в полуметре от пола, ощетинилась мониторами и приборами. Со стоек, прикрепленных к ее раме, свисали мешки для капельниц, наполненные прозрачными жидкостями. Койка была немного наклонена – так, чтобы лежащий на ней человек мог смотреть в панорамное окно на стоящие посреди лужайки статуи, озеро и сад с искусно подстриженными деревьями.

Над кроватью склонилась сиделка, ухаживающая за пациентом. Увидев Мэла и Лямура, она отошла в сторону.

Мэл подошел к кровати. Теперь он уже не спешил. Он хотел увидеть Инару. Он не хотел увидеть Инару.

Она была одета в шелковое кимоно, на котором вручную были нарисованы цветы вишни. Ее лицо осунулось и приобрело землистый оттенок; губы пересохли и потрескались. Ее волосы утратили блеск и теперь стали тусклыми и ломкими, словно перекати-поле.

Но она все равно была прекрасна.

Инара повернула голову на подушке и с трудом сфокусировала взгляд.

– Мэл? – хрипло, еле слышно произнесла она.

Мэл не мог говорить.

– Ты пришел, – сказала она и, собрав все силы, улыбнулась.

Мэл по-прежнему не мог вымолвить ни слова. У него в горле застрял комок.

– Я рада тебя видеть, – сказала Инара.

– Почему ты мне не сказала? – спросил Мэл, к которому наконец вернулся дар речи.

Он хотел, чтобы это прозвучало жалобно, но это было больше похоже на обвинение.

– Я пыталась, несколько раз, но не могла себя заставить.

– Но ты знала – с самого начала, когда впервые пришла на «Серенити», ты уже знала. Лямур мне сказал.

Мэл посмотрел по сторонам, разыскивая Лямура, но миллиардер и сиделка вышли из комнаты, чтобы не мешать Мэлу и Инаре.

– И Саймон говорит, что ты намекнула ему об этом, – продолжил Мэл. – Когда на «Серенити» взорвалась компрессионная спираль и у нас заканчивался воздух, он сказал что-то вроде «не хочу умереть на этом корабле», а ты ответила, что вообще не хочешь умирать. В то время он не обратил на это особого внимания, но теперь, когда он знает, что ты больна…

– Он понял, что я намекала на свою неизлечимую болезнь.

– Да. Но это был единственный раз, когда ты пыталась с кем-то об этом поговорить.

– Как там Саймон, кстати? – спросила Инара. – Он с Кейли наконец… ну, ты понимаешь.

– Нет, они не вместе.

Инара закатила глаза.

– Тьен сяо дэ! Ох уж эти двое. Они вообще не видят дальше своего носа. А остальные? Как дела у Зои, Уоша, Ривер… Я скучала по ним, даже по Джейну.

– Я здесь не для того, чтобы говорить о них.

Голос Мэла звучал все более сердито. Возможно, он действительно был рассержен.

– Если хочешь узнать, как у них дела, сама у них спроси. Только ты ведь их не пригласила. Сказала, что встретишься только со мной.

– Мэл… – Инара накрыла его ладонь своей – легкой словно воробушек. – Пожалуйста, выдохни, успокойся. Я не пригласила остальных, потому что не хочу, чтобы они видели меня такой. Пусть запомнят меня здоровой. И тебе я тоже не хотела показываться в таком состоянии, но Станислав убедил меня в том, что это нужно сделать. Но я смотрю на тебя и уже не знаю, прав ли он.

– Ладно, ладно…

Мэл попытался успокоиться. Его чувства сейчас не важны. Сейчас главное – состояние Инары.

– Просто я… Если бы я знал, это, возможно, что-нибудь изменило.

– Каким образом?

– Прежде всего я бы попросил тебя остаться на «Серенити». Я настоял бы на этом.

– Вот почему я ничего не сказала. Это было бы неправильно.

– Мы бы за тобой ухаживали, сделали бы все, что в наших силах. Это неправильно?

– Да, ты бы мне сочувствовал. И еще ты бы меня жалел, а жалости к себе я не потерплю ни от кого, а от тебя – тем более.

– Поэтому ты солгала – сказала, что возвращаешься на Синон, в дом Мадрасса. Ты заставила нас поверить в то, что мы недостаточно хороши для тебя, что ты стыдишься нас.

– Ты хочешь сказать «меня», а не «нас», да? Я почти уверена, что все остальные так не считали. И кроме того, я не солгала: я действительно вернулась в дом Мадрасса, хотя и ненадолго. Дело в том, что симптомы моего заболевания – миеломы Кила – можно сдерживать, по крайней мере поначалу. Есть лекарство, коктейль из ингибиторов протеасом и иммуномодуляторов, которое замедляет развитие болезни. Пока я была на «Серенити», я регулярно делала себе инъекции, и какое-то время этот метод работал.

– Я никогда не видел, как ты это делала.

– Думаешь, я стала бы тебе это показывать? Шприц я прятала и использовала его, только когда никого не было рядом. Но я знала, что вечно так продолжаться не может. Лекарства становились все менее эффективными, у меня болела голова, возникало головокружение, перед глазами все расплывалось. Такие приступы проходили, но постепенно они участились. Я знала, что скоро у меня начнутся обмороки. Именно так обычно протекает миелома Кила. Мои почки начнут забиваться, начнутся инфекции… и я уже не смогу скрывать свою болезнь, особенно от Саймона. Больше всего я боялась его – и его наметанного глаза. Однажды я чуть ему не проболталась, и была еще куча случаев, когда я успела вовремя прикусить язык. Возможно, мне было полезно поговорить об этом хоть с кем-нибудь из экипажа, и я знала, что Саймон будет соблюдать врачебную тайну.

– Ты могла бы довериться мне. Я бы сохранил твою тайну.

– Если бы я рассказала тебе, Мэл, об этом узнали бы все.

– Я бы ни единой живой душе не проболтался.

– Ты бы мог ничего не говорить – за тебя бы все сказало твое поведение. Ты бы по-другому со мной общался, ты был бы бережным, хмурым, печальным, чрезмерно заботливым – и остальные бы это заметили. Нет, я не хочу тебя обидеть. Ты бы просто не смог вести себя иначе.

Мэл подумал, что Инара права. Но это не значит, что она поступила правильно.

– Я должна была уйти, и все. Остаться на «Серенити» я не могла, ведь на корабле я стала бы обузой для всех. Я жалею только о том, что мы с тобой не расстались по-доброму, и о том, что не была честна с тобой. Но я не могла тебе об этом рассказать. Мне казалось, что так будет лучше. Если я причинила тебе боль, то от всего сердца прошу у тебя прощения.

– Ты думаешь… ты думаешь, что покинуть корабль без объяснения причин – это лучше всего? Чтобы я думал, что сам во всем виноват?

Внезапно Инара зашипела от боли. По ее телу прошла судорога, заставив Инару выгнуться дугой. Несколько приборов, встроенных в кровать, начали негромко попискивать.

– Инара? Инара!

– Все… все нормально, – ответила она, стиснув зубы. – Просто подожди… немного. Кровать… реагирует. Вот так. – Инара расслабилась и упала обратно на матрас. – Уже лучше. – Она подняла руку и показала ему трубку, по которой через канюлю в вену текла жидкость. – Анальгетик уже срабатывает. Жень цы дэ фо цзу, как хорошо. Обычно боль не очень сильная, но иногда бывают эти приступы…

– Инара…

– Мэл, пожалуйста, не надо этих больших печальных глаз. У меня все в порядке, честно.

– Нет, не все в порядке. Ты умираешь!

Гнев вернулся, он усилился, и ничто не могло потушить его пламя. Мэл был в ярости – не на Инару, а на себя, на судьбу, на проклятую болезнь, которая постепенно пожирала Инару.

– И это нормально, – ответила она. – Все умирают. Сейчас просто пришло мое время.

– Нет, нет. К черту этот буддийский лэ сэ.

Глаза Инары вспыхнули, и на миг она стала похожа на себя прежнюю.

– Не смей называть мою религию «мусором», Мэл. Не смей.

Он покаянно склонил голову.

– Да. Прости, – пробурчал он.

Инара смягчилась.

– Иногда нужно просто принять тот факт, что ты ничего не можешь сделать, что мир такой, какой он есть. Злиться на него, воевать с ним – бессмысленно.

– Злиться и воевать – это моя тема. Я всегда так делаю.

– Знаю, Мэл, и прошу тебя на этот раз действовать иначе – ради меня и ради тебя.

5

Они поговорили еще минут пять. Мэл поведал ей последние новости из жизни команды.

– Платины мало, – сказал он. – Работы тоже.

– То есть все как обычно.

Мэл заметил, что Инара устает. Говорить ей становилось все сложнее.

– Мэл… – сказала она наконец. – Я творила злые дела.

– Нет, Инара, это не так.

– Почему я ушла из дома Мадрасса. Фидлерс-Грин… Мой клиент проговорился, что повстанцы собираются атаковать базу в Фидлерс-Грин. Я подумала, что об этом стоит сообщить властям. Мне казалось, что так я предотвращу кровопролитие.

– Да, ты рассказывала.

– Я не хотела, чтобы все вышло вот так. Альянс провел бомбардировку… уничтожил всю базу. Столько людей погибло… столько мирных жителей… Когда я в конце концов призналась тебе в этом, ты так разозлился.

– Знаю. Но сейчас не то время, чтобы осуждать себя.

– Потому что надо мной нависла смерть? Но если не сейчас, то когда?

– Вспомни свои добрые дела, – сказал Мэл, – а не свои ошибки. Подумай о том, как много ты значила для людей, о том, как ты делала их лучше.

– В том числе тебя?

– И больше всех меня. Правда, я никогда в этом не признаюсь.

– Не бойся, твою тайну я не выдам. Я заберу ее с собой в могилу.

Мэл увидел, что у нее уже слипаются глаза.

– Мне жаль, Мэл, – пробормотала Инара.

– Все нормально, – ответил он. – Просто спи.

– Мы с тобой… У нас с тобой могла быть…

– Знаю, Инара. Знаю.

Инара еще что-то сказала, но так неразборчиво, что Мэл не понял ни одного слова. Затем она закрыла глаза и уснула.

Он посидел у ее кровати еще полчаса, наблюдая за тем, как она спит, а затем вышел из комнаты. Ему хотелось кому-нибудь врезать. В коридоре стояла скульптура, трехмерная фигура из заплаток, видимо, сделанная из переработанного металла. Мэл не понимал, что она должна изображать – кошку на ходулях, пьяного жирафа? Его так и подмывало бросить ее на пол, растоптать, снова превратить в утиль.

– Пожалуйста, не надо, – сказал Станислав Лямур, подходя к Мэлу сзади.

– А?

– Это настоящий Оскар Наварре. Оч-ч-чень дорогой. Вы собирались сделать с ним что-то плохое.

– А вот и нет.

– И не вы первый. С творчеством Наварре связано множество скандалов. Одни считают его работы гениальными, другие…

– Другие уверены, что смогли бы за полдня смастерить такое у себя в сарае.

– Именно. Но это не мешает его работам уходить с аукциона за баснословные суммы. Вот эта называется «Редкая масть». Это своего рода каламбур. Видишь ли, это лошадь, сделанная из банок из-под мастики.

– А-а, лошадь. Ну, теперь, когда вы это сказали, я ее вижу.

Лямур сочувственно взглянул на него.

– Мэл, я все понимаю. Насчет Инары. Я чувствую то же, что и вы. Мы оба ее любим. Мы в ярости оттого, что с ней происходит. От таких мыслей хочется воевать против всего мира, но что хорошего из этого выйдет? Давайте лучше выпьем. У меня внизу есть бутылка «Цзиньсе де Мэнсян». Лучший односолодовый виски в мире.

– Мне не очень хочется пить.

* * *

Шесть больших порций виски спустя Мэл обнаружил, что его ярость превратилась в уныние. Такая вот магия бухла. Алхимия алкоголя.

– А ей точно нельзя помочь? – спросил он у Лямура.

Они сидели в бельведере – термин «беседка» казался недостаточно грандиозным термином для этой постройки, стоявшей на холме в полукилометре от дома. Под холмом в вечерних лучах солнца поблескивало озеро. Время от времени на поверхность, создавая круги на воде, поднималась золотисто-оранжевая рыба.

– Поверьте, Инару осматривали почти все специалисты галактики, – ответил Лямур. – Все твердят одно и то же: грубо говоря, миелома Кила – это смертный приговор. Она влияет на производство клеток плазмы в костном мозге, заставляя их нападать на сам организм. Фактически она медленно превращает свою собственную кровь в яд. В наше время большинство миелом поддаются лечению – вот они, чудеса современной медицины, – но миелома Кила является одним из исключений. Она – смертельно опасная тварь.

– Жаль, что Инара не сопротивляется болезни.

Миллиардер удивленно посмотрел на Мэла.

– Вы в самом деле так думаете? Мэл, послушайте: с тех пор как Инара прибыла сюда, она каждый день боролась с болезнью. Я не видел другой женщины, которая бы так хотела жить. Лишь совсем недавно она смирилась с неизбежностью.

– Почему она вообще сюда приехала?

– Ну да, что у меня вообще есть, если не считать безграничного обаяния и огромного богатства?

– Я не хотел вас обидеть.

– А я и не обижаюсь, Мэл. Вы спрашиваете, почему Инара выбрала именно Станислава Лямура, чтобы он заботился о ней и был с ней в последние дни ее жизни. Почему не кого-то другого? Почему не вас?

Мэл пожал плечами.

– Не обязательно меня. Капитан «Светлячка» вряд ли может конкурировать… ну, вы понимаете… вот с этим. – Он обвел рукой окрестности. – Но ее принял дом Мадрасса, даже после всего, что произошло, – Фидлерс-Грин, нарушенная клятва компаньонки и так далее. Это удивительно, но они все-таки взяли ее к себе. Она же могла остаться там, верно?

– Неприязнь, которую испытывали к ней другие компаньонки, не исчезла окончательно. Там она не чувствовала себя уютно. Инара хотела оказаться там, где ее не будут безмолвно осуждать, где нет атмосферы ханжества. Она знала, что я могу дать ей все это. Получив ее сообщение, я бросил все и отправился за ней.

– Поймите меня правильно, я благодарен вам за это, но…

– Мэл… – Лямур похлопал его по руке. – Я знаю, как много вы значите для нее, а она – для вас. Инара часто мне об этом рассказывала. Кто знает, как могло обернуться? Но главное то, что вы к ней приехали. У вас был шанс попрощаться. Я надеюсь, что вы помирились.

* * *

Пока транспортная капсула везла Мэла обратно к шаттлу, он рыдал, он выл, он бил себя кулаками по ногам с такой силой, что на бедрах остались синяки.

Когда капсула подъехала к посадочной площадке, он вытер слезы и взял себя в руки. Капитан Малькольм Рейнольдс. Человек, который не сдается. Человек, которого не сломить.

Он приготовился к шквалу вопросов. Он ждал, что его спросят про Инару. Просила ли она что-нибудь передать команде? Смогут ли они увидеть ее позже? Неужели у нее нет шансов поправиться?

Одного он не ожидал…

Слабого, мерцающего лучика надежды.

6

Пока Мэл был в доме Станислава Лямура, Зои отправила «волну» другому бывшему члену команды – пастору Дерриалу Буку, чтобы сообщить новость об Инаре.

Бук поселился на Хейвене, одной из лун Дедвуда, чтобы проповедовать слово Божие жителям маленькой колонии. Он сказал, что жизнь на «Серенити», полная опасностей, заставила его усомниться в вере. Еще он сказал, что у него темное прошлое и он боится, что из-за этого команде «Серенити» может грозить опасность. На Хейвене, по его словам, он будет жить тихо и выяснит, сможет ли снова услышать тихий голос Господа.

– Ужасная новость, – сказал Бук Зои. – Бедная Инара. Я буду молиться за нее.

– Это ей не повредит, – ответила Зои.

«Если Бог нас слышит и в настроении творить чудеса, то пусть поторапливается, черт побери», – подумала она, но говорить это вслух не стала.

– Я за всех нас буду молиться. Часто друзьям умирающего тяжелее, чем ему самому: ты знаешь, что больше никогда его не увидишь, и тебе приходится жить с этим знанием.

– Но при этом вы утешаетесь мыслью о том, что он будет смотреть на вас с небес?

– В общем, да. Но смерть не зря называют «величайшей тайной в мире».

– Пастор, у меня такое чувство, словно вас одолевают сомнения.

Бук вздохнул:

– Зои, когда ты задаешь вопросы о вере, ты не подрываешь ее основы, а, скорее, испытываешь ее, проверяешь, устоит ли она. И особенно это справедливо в том случае, когда человек, которого ты любишь, которым ты восхищаешься, находится на последнем этапе своей жизни – и более того, уходит до срока. Ты говоришь, что у Инары рак?

– Да. Жуткий.

– Не уверен, что бывают хорошие виды рака.

– Вы понимаете, о чем я. Он называется «миелома Кила». Я посмотрела про нее в «кортексе»: она совершенно неоперабельна.

– Хм… – Взгляд Бука стал задумчивым.

– Что это значит? – спросила Зои.

– Совершенно неоперабельна, говоришь?

– Так утверждают все источники, которые я нашла. Саймон тоже так считает. Он говорит, что миелома Кила – я цитирую: «одна из самых коварных и агрессивных видов раковых опухолей». Ее можно лечить, но нельзя победить.

– Возможно, это не совсем так, – ответил Бук, тщательно выбирая слова.

Зои показалось, что в ее сердце что-то шевельнулось – что-то нежное и трепетное словно бабочка.

– Пастор, пожалуйста, пожалуйста, не говорите, что ее можно вылечить. Она неизлечима, и утверждать обратное просто нечестно.

– Зои, я не хочу внушать тебе ложную надежду, но…

– «Но»?

Немного помолчав, Бук ответил:

– Есть один человек – врач-онколог, своего рода новатор. Я недавно читал, что он изучал наиболее опасные виды рака и вроде бы добился определенных успехов. Кто-то даже утверждал, что этот врач создал универсальный метод лечения тех видов рака, бороться с которыми до сих пор не получалось.

– И в том числе миеломы Кила?

– Этого я не знаю. Но если исходить из названия «универсальный метод», то, видимо, да.

– А кто он, этот врач?

– Его зовут… Как же его зовут? – Бук нахмурился, силясь вспомнить. – Вот она, старость… Память у меня уже не та… Эсо Вен! Точно, Эсо Вен.

– И где же искать этого доктора Эсо Вена?

– В этом все и дело: его уже давно не видели. По слухам, он проводил свои опыты незаконно, нарушая правила Медицинской ассоциации Альянса. Более того, я слышал, что за это его посадили в тюрьму.

– В тюрьму?

– Подробностей я не знаю. Полагаю, существуют строгие правила насчет того, когда можно и когда нельзя испытывать на людях вакцины, противоядия и прочие средства. Похоже, что доктор Вен данные правила нарушил и поплатился за это.

– Какой срок он мог за это получить?

– Сложно сказать. Думаю, это зависит от того, участвовали ли люди в экспериментах по доброй воле или нет. Если они сами дали на это согласие и он просто нарушил медицинский протокол, тогда срок не должен быть очень большим.

– То есть он мог уже выйти на свободу, – сказала Зои.

– Кто знает? – ответил Бук. – Вполне возможно и то, что доктор Вен – просто шарлатан, который рискует жизнью и здоровьем своих подопытных.

– Но вы думаете, что его стоит разыскать?

– Я думаю, что о нем, по крайней мере, стоит навести справки.

Зои улыбнулась. Бабочка, хотя все еще крошечная и нежная, танцевала в ее сердце. Бук не подарил Зои чудо, но что-то очень на него похожее.

– Пастырь, я благодарю вас. От всего сердца.

– Не стоит благодарности, Зои. Передай от меня горячий привет твоему мужу и остальным членам экипажа. И держи меня в курсе того, как будут идти поиски Вена. А если вдруг будете в системе Синего Солнца и окажетесь рядом с Хейвеном…

– Мы непременно вас навестим.

– Буду рад – при условии, конечно, что это будет обычный визит, а не жуткая чрезвычайная ситуация.

– Чрезвычайная ситуация? У нас?!

Они оба рассмеялись, и Зои разорвала связь.

Зои сразу открыла «кортекс», чтобы разузнать побольше о докторе Эсо Вене. Добытые сведения подтвердили слова Бука. Онколог. Исследует неизлечимые виды рака в частной лаборатории, которую спонсируют различные благотворительные организации. Сообщество врачей считает его лжеученым, а его методы – нетрадиционными и практически безответственными.

И да, суд и приговор.

Пожизненное заключение.

Когда Зои прочитала это, ее брови поднялись почти до линии роста волос. Если бы они могли сдвинуться еще выше, они бы точно это сделали, когда Зои узнала, где именно Вен отбывает срок.