Текст книги "Ева"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Джеймс Хэдли Чейз
Ева

1

Прежде чем я приступлю к истории о моих отношениях с Евой, я должен вкратце рассказать кое-что о себе и обстоятельствах, при которых состоялась наша первая встреча. Если бы в то время не произошла коренная перемена в моей жизни и я продолжал бы работать незаметным клерком на рыбоконсервном заводе, я никогда не встретил бы Еву и не стал бы участником событий, которые испортили всю мою жизнь. С тех пор, как я последний раз видел Еву, прошло уже два года, но стоит мне только вспомнить о ней, как меня охватывают самые противоречивые чувства: желание, злоба от того, что мои надежды рухнули и что она, словно цепью, приковала меня к себе как раз в тот период моей жизни, когда вся моя энергия и силы должны были быть отданы труду. Неважно, чем я занимаюсь теперь. Никто никогда не слышал обо мне в городке, расположенном на берегу Тихого океана, куда я переехал около двух лет назад, осознав, какую никчемную и опустошавшую душу жизнь я вел до сих пор. Я убежден: важно не настоящее и не будущее. Значительно только прошлое. И мне поэтому не терпится поскорее начать повесть о Еве. Но прежде, как я уже пообещал, будет рассказ о себе.

Меня зовут Клив Фарстон. Возможно, вы слышали обо мне. Считают, что я – автор нашумевшей пьесы «Остановка во время дождя». Я не писал этой пьесы, но я автор трех романов, которые тоже пользуются известностью. До того как поставили эту пьесу, я был, как и теперь, ничем. Я жил в Лонг-Бич и снимал комнатушку в большом, многоквартирном доме, расположенном недалеко от рыбоконсервного завода, на котором работал клерком. Пока в нашем доме не поселился Джон Коулсон, я вел тоскливо-бесцельное существование. Такую жизнь ведут сотни тысяч юношей, у которых нет никаких перспектив в будущем, которые и через двадцать лет будут влачить такую же унылую жизнь. Моя представлялась мне особенно однообразной и одинокой, но я принимал ее с равнодушной покорностью, так как не видел выхода из этой рутины: вставал, шел на работу, питался самой дешевой пищей и всякий раз вынужден был производить расчеты, могу ли я позволить себе купить какую-то вещь, которая мне понравилась, и хватит ли у меня денег, чтобы провести время с женщиной. Жизнь моя переменилась только тогда, когда я познакомился с Джоном Коулсоном, вернее, когда он умер, так как только после его смерти у меня появился шанс изменить бытие к лучшему. Я не упустил этого шанса.

Джон Коулсон знал, что он скоро умрет. Целых три года он боролся с туберкулезом, но настало время, когда у него уже не осталось сил для борьбы. Подобно умирающему животному, которое перед смертью забивается в нору, Коулсон порвал со всеми своими знакомыми и поселился в комнатушке старого дома в Лонг-Бич. Я симпатизировал этому человеку, да и он ничего не имел против нашего знакомства. Возможно, мы сблизились потому, что Джон был писателем, а я всегда мечтал стать им. Правда, стоило мне только задуматься о том, какой это тяжелый труд, как это желание у меня тут же пропадало. Я верил, что у меня есть талант и что если бы только я нашел в себе силу воли и заставил бы себя писать, то этот скрытый талант принес бы мне славу и богатство. На свете очень много людей, которые считают себя талантливыми, но, подобно большинству из них, я не мог заставить себя начать. Джон Коулсон сказал мне, что написал пьесу и считает ее лучшей из всех им созданных. Я с интересом слушал его, узнавая удивительно полезные сведения о технике писания пьес и о том, что достаточно одной хорошей пьесы, чтобы заработать огромные деньги. За два дня да смерти он попросил меня отослать эту пьесу в издательство: Коулсон был прикован к постели и не в состоянии был сделать этого сам.

– Я уже не увижу ее на сцене, – в предчувствии близкого конца грустно говорил он, устремив невидящий взгляд в окно. – Бог знает, кто получит за меня гонорар. Этот вопрос решит мой издатель. Просто удивительно, Фарстон, но у меня нет ни одного наследника. Как бы я теперь хотел иметь детей. Если бы у меня они были, я знал бы, что трудился не напрасно.

Я ненароком спросил Джона, ожидают ли в издательстве пьесу, и он покачал головой.

– Кроме тебя, никто не знает, что я написал ее, – уточнил писатель.

На следующий день, в субботу, в Аламитос-Бей должен был состояться карнавал водного спорта. Я спустился на берег, чтобы вместе с тысячами других любопытных посмотреть соревнования яхт. Я терпеть не мог толпу и толкотню, но было ясно, что Коулсон умирает, и я не мог побороть стремления уйти из дома, желания вырваться из царящей там атмосферы ожидания смерти. Я приехал в порт как раз в тот момент, когда яхты готовили к самому важному соревнованию дня. Призом служил золотой кубок – и состязания обещали быть очень интересными. Мое внимание привлекла одна из яхт: великолепная яхта под красным парусом, форма которой должна была обеспечить ей хорошую скорость. На судне суетились два человека. На одного я посмотрел мельком, так как это был простой рыбак из местных жителей. Другой был шикарно одет и, очевидно, являлся владельцем яхты. На нем был белый спортивный костюм, ботинки из оленьей кожи. На запястье красовался тяжелый золотой браслет. На толстом лице мужчины было надменное выражение, присущее только тем, кто обладает богатством и властью. Он стоял у румпеля с сигаретой в зубах, следя за последними приготовлениями своего помощника. «Интересно, кто он?» – подумал я и решил, что этот человек – директор кинофабрики или нефтяной король. Понаблюдав еще несколько минут за этим денди, я пошел прочь, но тут же повернул обратно, услышав звук тяжелого падения и встревоженные крики. Оказалось: рыбак упал с яхты в воду. Я увидел его уже лежащим на пристани, и у него была сломана нога. Именно этот несчастный случай был причиной того, что моя судьба в корне изменилась. Имея некоторый опыт в управлении яхтами, я добровольно вызвался занять место рыбака. Результат соревнований для меня был неожиданным и ошеломляющим: победителями стали я и владелец яхты с красным парусом. Мы завоевали золотой кубок. И только после того, как состязания были закончены, хозяин яхты представился мне. Когда он назвал свое имя, я сразу даже не понял, какое мне привалило счастье. Роберт Ровен был в то время одним из самых влиятельных людей театральной гильдии. Он был владельцем восьми или девяти театров и поставил целый ряд нашумевших спектаклей. Завоевав кубок в состязании яхт, он радовался, как ребенок, и горячо благодарил меня на прощанье за помощь. Он дал мне свою визитную карточку и торжественно обещал сделать для меня все, что в его силах.

Судьба делала мне подарок, и оставалось только решить: принять его или отказаться. Она послала мне того, кто мог сделать меня счастливым и богатым. Ровен мог осуществить постановку пьесы Коулсона. Искушение присвоить труд умирающего Джона появилось после расставания с Ровеном и не отпускало меня до самого возвращения домой. А дома я нашел Коулсона в бессознательном состоянии. На следующий день он умер. Его пьеса, готовая к отправке издателю, лежала на моем столе. Я больше не колебался. Коулсон сам признался мне, что у него нет наследников, значит, не грех было ему подумать обо мне. Пал последний останавливающий меня аргумент – и с угрызениями совести было покончено. Я распечатал пакет и прочитал пьесу. Несмотря на то, что я совсем не разбирался в пьесах, прочитав эту пьесу, я понял, что она просто великолепна. Это привело меня в некоторое замешательство, пришли раздумья над тем, не обвинят ли меня в плагиате, но в конце концов я решил, что это мне не угрожает. Перед тем как лечь спать, я отпечатал новую титульную страницу и новую обложку. Вместо названия «Бумеранг» Джона Коулсона на титульной странице и обложке было отпечатано: «Остановка во время дождя» Клива Фарстона. На следующий день я отослал пьесу Ровену. Приблизительно через год пьеса была поставлена. За это время она претерпела множество изменений по сравнению с оригиналом. Ровен тоже ввел в нее свои поправки, чтобы фигурировало и его имя, производившее всегда нужный эффект. Роберт Ровен прибегал к этому в тех случаях, когда финансировал какую-нибудь театральную премьеру. Достаточно было одного его имени, чтобы постановке был обеспечен успех. К этому времени я уже привык к мысли о том, что пьеса написана мной, и, когда она с большим успехом прошла в театрах и стала сенсационным событием, я искренне гордился этим. Как было приятно входить в заполненную людьми комнату и видеть во время церемонии представления на всех лицах изумление и восторг. Для меня это было равносильно признанию. Еще больше я возгордился, когда стал получать крупные суммы, в то время как раньше я с трудом зарабатывал сорок долларов в неделю. Меня убедили, что пьеса не сойдет с театральных подмостков еще несколько лет, и я переехал из Нью-Йорка в Голливуд. Я чувствовал, что с моей теперешней репутацией на меня будет большой спрос и что теперь я могу стать во главе группы ведущих драматургов. Еженедельный гонорар в сумме две тысячи долларов позволил мне без всяких колебаний снять шикарную квартиру в ультрасовременном особняке на Сансет-стрит. Поселившись там, я решил основательно обдумать сюжет и начать работать над новой вещью – романом. В романе была описана история человека, который был ранен на войне и не мог жить с любимой девушкой. Мне был известен подобный случай в жизни, и я знал дальнейшую судьбу одной такой девушки. В свое время эта история произвела на меня большое впечатление. Каким-то чудом мне удалось очень живо отобразить переживания двоих в своей книге. Безусловно, помогло и то, что мое имя уже пользовалось достаточной популярностью. Но я склонен думать, что если бы даже оно не было известно, то книга все равно имела бы успех. Было распродано 97 тысяч экземпляров и книга все еще находила спрос, когда на книжном рынке появился мой второй роман. Он не был таким удачным, как первый, но шел неплохо. В моем третьем романе рассказывалось об одной супружеской паре, о которой я знал в реальной жизни много подробностей. Эта семья окончила разводом из-за возмутительного и прямо-таки скандального поведения супруги. Мне не пришлось поэтому ломать голову над сюжетом. Я просто сидел за пишущей машинкой и мечтал. Книга написалась сама собой. И когда ее опубликовали, она стала пользоваться большим успехом. После этого я уверовал в свой талант и сказал себе, что мог бы достичь признания и без пьесы Джона Коулсона. Я поражался своей глупости и ругал себя за то, что столько лет протирал штаны в заводской конторе, тогда как я должен был давным-давно начать писать и зарабатывать большие деньги. Через несколько месяцев я решил написать пьесу. Первую пьесу уже не ставили на Бродвее, и она совершала театральное турне за границей. Она все еще приносила мне большие доходы, но я знал, что пройдет немного времени и авторский гонорар уменьшится, а у меня не было ни малейшего желания снижать свой жизненный уровень. Кроме того, мои друзья беспрестанно спрашивали, когда же я, наконец, напишу новую пьесу, и эти вопросы действовали мне на нервы. Приступив к пьесе, я обнаружил, что не могу найти подходящего сюжета. В поисках его я разговаривал с людьми из театрального мира, но в Голливуде никто своими идеями не делится. Я ломал голову, нервничал, но все было напрасно. В конце концов я послал эту пьесу к черту и решил написать роман. Я сел за пишущую машинку и написал еще один роман. Я печатал его не отрываясь, пока не закончил последнюю страницу, и тут же отправил его издателю. Через две недели он пригласил меня на завтрак и откровенно и недвусмысленно сказал, что роман никуда не годится. Я и сам это знал, знал в тот самый момент, когда поставил в конце своего создания точку. Я попросил издателя забыть о существовании моего нового романа и объяснил свою неудачу тем, что не успел как следует обдумать сюжет, так как меня постоянно отвлекали. К концу месяца я обещал принести новый роман. Я стал искать место, где бы мог работать спокойно и не отвлекаться. И я убедил себя в том, что если бы я скрылся от своих многочисленных друзей, отнимающих у меня массу времени и внимания, поселился бы в каком-нибудь тихом и красивом местечке и привел бы в порядок свои нервы, то снова написал бы бестселлер или хорошую пьесу. Я был так уверен в себе, что не сомневался в том, что если осуществлю свой план, то напишу действительно хорошую книгу. Совершенно случайно я нашел место, которое мне показалось просто идеальным для работы над моим детищем.

Фри-Пойнт был одноэтажным домом, расположенным в нескольких ярдах от дороги в Биг-Биэ-Лейк. С широкой террасы открывался великолепный вид на горы. Дом был меблирован со всевозможной роскошью и имел все современные средства автоматизации, чтобы живущий в нем человек тратил на свое обслуживание минимум труда и времени. В доме даже имелась маленькая, но довольно мощная установка кондиционирования воздуха. Я с радостью снял дом на все лето. Я надеялся, что Фри-Пойнт будет для меня спасением. Но этого не произошло. Я вставал около девяти часов и устраивался на террасе, поставив перед собой кофейник крепкого кофе и пишущую машинку. Любуясь открывающимся моему взору красивым видом, я предавался мечтам и созерцанию, но не сочинял. Необходимость писать мучила меня. Я беспрерывно курил и, хоть мысли не шли и ворочались в голове с трудом, я заставлял себя напечатать несколько страниц, но, недовольный написанным, рвал готовые листы в клочья. Днем я имел обыкновение уезжать в Лос-Анджелес и разгуливать по аллеям парка, беседуя с авторами киносценариев и наблюдая за кинозвездами. К вечеру я возвращался во Фри-Пойнт, снова безуспешно пытался работать, злился и, так ничего и не сделав, ложился спать.

Именно во время кризиса в моей литературной карьере, когда на успех или провал влияет малейшее нервное расстройство, в мою жизнь вошла Ева. Она притягивала меня с такой силой, с какой гигантский магнит притягивает гвоздь. Она никогда не знала, что ее власть надо мной так велика, впрочем, даже если бы Еве стало это известно, на нее это не произвело бы ни малейшего впечатления. Высокомерное безразличие было самой тяжелой чертой ее характера, но мне приходилось мириться с ним. Когда я находился рядом с этой женщиной, у меня появилось огромное желание подчинить ее себе, заставить выдать тайну ее необъяснимой власти надо мной. Борьба между нами стала для меня навязчивой идеей.

На этом я заканчиваю разговор о себе. Все, что я хотел сказать, сказано, и теперь я могу начать рассказ о Еве. Я давно хотел написать о ней. Я даже пробовал доверить бумаге свою жизнь и в ней Еву, но мне это не удавалось. Возможно, мне повезет на этот раз. Если эта книга когда-нибудь будет опубликована, может, она попадется на глаза Еве. Я вижу, как она лежит на кровати, зажав в пальцах сигарету, и читает эту книгу. Я знаю, что через жизнь Евы Марлоу прошло такое множество мужчин, похожих друг на друга как две капли воды, что она забыла большинство из них, если не всех. Она с таким же успехом могла забыть и меня и то, как мы проводили с ней время. А может быть, она вспомнит меня, и ей будет интересно снова пережить прошлое, и, может быть, она снова почувствует свою власть надо мной, и это скрасит ее одиночество. Прочитав книгу до конца, Ева узнает, что я до сих пор связан с ней всеми фибрами своей души, связан с ней гораздо глубже, чем она когда-либо предполагала, и поймет, что, срывая покровы с нее, я срываю их и с самого себя. Вот она дочитывает последнюю страницу: и лицо ее застывает в презрительной гримасе, которую мне так часто приходилось видеть. Потом книга безразлично отбрасывается в сторону…

2

На заправочной станции в Сан-Бернардино мне сказали, что надвигается торнадо. Парень, обслуживающий станцию, одетый в белоснежную спецодежду с красным треугольником на груди, посоветовал мне переночевать в Сан-Бернардино. Но я не послушался его.

Когда я оказался в горах, поднялся сильный ветер. Я проехал еще милю. Внезапно звезды затянуло тучами и начался ливень, скрывавший сплошным черным занавесом, как стеной, все обозримое до этого пространство земли и неба. Дворники с трудом справлялись отбрасывать потоки воды с ветрового стекла. Я видел перед собой лишь несколько футов блестящей от дождя черной дороги, вырываемой из тьмы светом фар. Шум ветра и ливень, хлеставший по машине, вызывали у меня такое ощущение, словно меня засунули внутрь гигантского барабана, по которому какой-то сумасшедший изо всех сил колотит не предназначенными для этого палочками, а поленьями. Хрустели, ломаясь, ветки деревьев, и падали камни, но все это заглушалось шумом воды, ударяющей в колеса автомобиля. Потоки воды стекали с боковых стекол. В ближайшем от себя я увидел мое отраженное лицо. Освещенное желтоватым светом приборного щитка, оно было ужасным. Не различая дороги, я вел машину практически вслепую, результатом было то, что машина едва не сорвалась в пропасть, которая оказалась справа от меня. Слева нависали скалы, а далеко внизу виднелась долина. Сердце мое сжалось от страха. Я вцепился в рулевое колесо и дал газ, но ветер был таким свирепым, что машина не прибавила скорости. Стрелка спидометра колебалась между 10 и 15 милями в час, и это была максимальная скорость, которую я мог выжать из машины. Притормозив на повороте, я увидел, что посередине дороги стоят два человека в черных макинтошах, блестящих от капель под светом фонарей, которые путники держали в руках. Машина почти остановилась. Один из путников подошел.

– Неужели это вы, мистер Фарстон?! – воскликнул он, приблизив лицо в проем опущенного мной бокового стекла. С полей его шляпы на мои руки потекли потоки воды. – Вы едете во Фри-Пойнт?

Я тоже узнал застигнутого ливнем в дороге мужчину.

– Привет, Том! – сказал я. – Смогу я прорваться?

– Думаю, что да. – Его лицо было от дождя и ветра цвета свежего мяса. – Дорога трудная. Будет лучше, если вы вернетесь.

Я включил зажигание.

– Я попробую прорваться. Дорогу не завалило?

– Два часа назад проехал большой «паккард». Обратно он не возвращался. Может быть, с ним все в порядке. Будьте очень внимательны и осторожны. Ветер на вершине просто дьявольский!

– Если проехал «паккард», я тоже проеду, – сказал я и, подняв ветровое стекло, тронулся.

Я сделал еще один крутой поворот, стараясь держаться как можно ближе к скале. Через несколько минут я очутился на узкой горной дороге, ведущей к Биг-Биэ-Лейк. Внезапно лес отступил назад, и, если бы не несколько валунов, вся остальная дорога к Биг-Биэ-Лейк была бы голой и открытой ветру. Как только я выехал из-под укрытия деревьев, на машину обрушился ветер. Я почувствовал, как ее встряхнуло. Задние колеса приподнялись на несколько дюймов над землей, потом снова опустились на дорогу. Я выругался. Если бы это произошло во время поворота, я наверняка сорвался бы в пропасть. Включив первую передачу, я снизил скорость. Дважды машина останавливалась под яростными порывами встречного ветра. И каждый раз глох мотор, и я должен был мгновенно принимать меры, чтобы не скатиться вниз. Нервы мои совершенно сдали. Дождь заливал ветровое стекло, и я должен был вплотную прижиматься к стеклу, чтобы разглядеть, где я нахожусь. Оказалось, что я подъехал к гребню горы. Ширина дороги была не более 20 футов, и следующий поворот мне удалось совершить каким-то чудом, потому что ветер бросал машину из стороны в сторону, встряхивал ее и отрывал колеса от земли. После того как я сделал поворот, появилось какое-то укрытие и ветер стал ощущаться меньше. И, несмотря на то, что по крыше машины продолжал колотить дождь, у меня отлегло от сердца: я знал, что теперь дорога пойдет вниз и ветер будет мне не страшен. До Фри-Пойнта оставалось уже несколько миль, и, хотя я знал, что самая тяжелая часть моего путешествия закончена, я продолжал ехать очень осторожно. И не зря. Неожиданно фары моей машины осветили какой-то автомобиль. Я едва успел вовремя нажать на тормоза. Машину занесло, и в какое-то мгновение появилось неприятное чувство тошнота от мысли и ощущения, что машина соскользнет с дороги. Но пронесло и на этот раз, я только врезался бампером в багажник второй машины, и меня с силой бросило на рулевое колесо. Проклиная идиота, который оставил машину посредине дороги без сигнальных огней, я стоял на подножке своей машины, пытаясь рукой нащупать фонарь. Сверху на мою голову лились потоки воды. Прежде чем ступить на землю, я направил луч фонаря вниз, чтобы посмотреть, куда поставить ноги. Вода поднималась до колпаков колес, и, осветив стоящую на дороге машину лучем фонаря, я тут же понял, почему ее бросили здесь. Передние колеса были в воде, и, скорее всего, вода попала в карбюратор. Вместо дороги, которую я так хорошо знал, я увидел перед собой огромное озеро, протянувшееся на несколько миль. Я осторожно спустился с подножки машины – и мои ноги до колен погрузились в воду. Липкая грязь засосала ботинки, и я, разбрызгивая ее во все стороны, направился к брошенной машине. Дождь превратил мою шляпу в бесформенный гриб. Я с отвращением сорвал ее с головы и бросил в грязь. Добравшись до машины, я приник к ее стеклу. Машина была пуста, я влез на подножку, потом на капот, чтобы рассмотреть дорогу. При свете фонаря я увидел, что дороги больше не существует. Обломки деревьев, валуны и грязь совершенно скрыли ее из вида, образовав что-то вроде плотины. Машина оказалась «паккардом», и я решил, что именно о ней мне говорил Том. И вот я тоже оказался в таком положении, когда должен был оставить машину, так как дальше ехать не было никакой возможности. Мне оставалось только одно: идти пешком. Я вернулся к своей машине и вытащил рюкзак. Заперев дверцы машины, я прошел мимо «паккарда» и, шлепая по воде, потащился по джунглям из валунов и деревьев, которыми была завалена дорога. Как только я выбрался из воды, идти стало гораздо легче. Вскоре я поднялся на вершину горы и, посмотрев вниз на дорогу, обнаружил, что впереди препятствий больше нет. Спускаться вниз было гораздо труднее, и я едва не упал. Бросив рюкзак, я вцепился в корни деревьев, чтобы не скатиться вниз. Потом долго искал рюкзак. В конце концов я все-таки выбрался на дорогу. Теперь я неуклонно шел вперед и через десять минут стоял перед белыми воротами Фри-Пойнта. Идя по дорожке, ведущей к дому, я вдруг увидел, что в гостиной горит свет. Решив, что в доме у меня устроился водитель «паккарда», я ужасно разозлился. Как он пробрался в чужой дом? Осторожно приблизившись к дому и стараясь посмотреть на незваного гостя прежде, чем он увидит меня, я взошел на крыльцо, поставил на пол рюкзак, стянул с себя насквозь промокший плащ и швырнул его на деревянную скамейку. Потом я бесшумно подошел к окну и заглянул в освещенную комнату. Незнакомец разжег камин, и отсветы пламени веселыми бликами отражались на стенах. Комната была пуста. Но пока я стоял, раздумывая, входить или нет, из кухни вышел мужчина, в руках у которого была моя собственная бутылка виски, два стакана и сифон. Я с интересом посмотрел на гостя. Он был маленького роста, но с мощными плечами и широкой грудью. У него были холодные голубые глаза и самые длинные руки, которые мне приходилось когда-либо видеть у существа более цивилизованного, чем орангутанг. С первого же взгляда я возненавидел этого мужчину. Стоя перед камином, он наливал в стакан виски. Один стакан поставил на камин, другой поднес ко рту и с видом знатока, словно сомневаясь в его качестве, попробовал виски. Я наблюдал, как он полоскал напитком рот, задумчиво наклонив голову и прищурив глаза. Потом он кивнул головой, вероятно, удовлетворенный качеством виски, и залпом проглотил все, что осталось в стакане. Наполнив стакан снова, он сел в кресло, придвинул его поближе к камину и поставил бутылку с виски перед собой. На вид мужчине было лет сорок с лишним. Он не был похож на владельца «паккарда». У него был немного поношенный костюм и безвкусный галстук, и какого-то грязного цвета рубашка. Мне была смертельна сама мысль о том, что придется провести ночь под одной крышей с этим человеком. Стакан виски, стоящий на камине, навел меня на размышления. По-видимому, у незваного гостя был, к тому же, еще и компаньон! У меня появилось большое желание остаться на крыльце и посмотреть, кто же этот второй, но ветер и промокшая одежда заставили меня действовать решительнее. Нет, я не намерен был оставаться здесь больше ни минуты. Подняв рюкзак, я подошел к двери. Она была заперта. Вытащив из кармана ключи, я бесшумно открыл дверь и вошел в прихожую, бросил рюкзак на пол и остановился, раздумывая, куда мне идти: в гостиную, чтобы познакомиться с незваным гостем, или вначале пройти б ванную. В эту минуту мужчина показался на пороге, с удивлением уставился на меня и крикнул:

– Какого черта вам здесь нужно?!

Голос у него был грубый и неприятный. Я оглядел его с головы до ног.

– Добрый вечер. Надеюсь, я никому не помешал в своем собственном доме?

Я ожидал, что спесь выйдет из него, как воздух из лопнувшего мяча, но не тут-то было: он стал еще агрессивнее. Его маленькие глазки сверкали и сверлили меня, как буравчики, вены на висках вздулись.

– Уж не хотите ли вы сказать, что это жилище принадлежит вам?

Я кивнул.

– Именно так, но пусть это вас не смущает. Лучше выпейте виски. Оно на кухне, а я пойду приму ванну и скоро вернусь.

Он тупо посмотрел мне вслед. Я вошел в спальню, закрыл за собой дверь. Вид спальни окончательно меня взбесил. От двери до кровати, как камни, положенные, чтобы перейти речку в виде мостика, валялись различные предметы женского туалета: черное шелковое платье, белье, чулки. Перед дверью в ванную лежали черные замшевые туфли, густо облепленные грязью. На кровати лежал открытый чемодан из свиной кожи, из которого высовывалось разноцветное женское белье. На стуле перед электрокамином валялся голубой халатик с короткими рукавами. Я стоял, уставясь на весь этот беспорядок, не находя слов от бешенства. Но прежде чем я успел что-либо предпринять, – а я готов был уже ворваться в ванную и высказать свое мнение о такой наглости, – дверь открылась и в спальне появился мужчина. Я резко повернулся к нему.

– Что все это означает? – спросил я, махнув рукой в сторону разбросанных на полу вещей и чемодана. – Или вы приняли мой дом за отель?

Мужчина нервно поправил галстук.

– Не надо волноваться! Дом был пустой!..

– Хорошо, хорошо, – выпалил я, стараясь сдержать раздражение. Скандалить было бесполезно. Этой парочке не повезло, что я вернулся, когда они совсем не ожидали этого. – Вы, конечно, сумеете устроиться здесь не хуже, чем дома, – продолжал я. – Не обращайте на меня внимания. Я промок и поэтому раздражен. Дьявольская погода, не правда ли? Извините меня, я воспользуюсь второй ванной.

Я проскочил мимо него и спустился вниз по коридору в комнату для гостей.

– Я приготовлю вам что-нибудь выпить, – крикнул мужчина мне вслед.

«Неплохо, – подумал я. – Незваный гость угощает меня моим же собственным виски». Захлопнув за собой дверь спальни, я снял промокшую одежду. После того как я принял горячую ванну, мне стало немного лучше. Побрившись, я почувствовал себя достаточно мужчиной, чтобы подумать о том, какова женщина, которая расположилась в моей спальне. Но, вспомнив о ее спутнике, я снова почувствовал неприязнь к нему. Если она похожа на него, мне предстоит провести кошмарную ночь. Я натянул на голову сетку, пригладил волосы и посмотрел на себя в зеркало. Я казался значительно моложе своих сорока лет. Большинство людей давало мне тридцать с небольшим. Это мне льстило… В конце концов, я такой же человек, как и все другие: все мы любим, когда нам говорят приятные вещи. Я посмотрел на свое скуластое лицо, квадратную челюсть и ямочку на подбородке. То, что я увидел, меня вполне удовлетворило. Я высокий и худощавый. Костюмы всегда сидят на мне великолепно. Даже не зная газетного ярлыка, пришпиленного ко мне, внешне меня вполне можно принять за известного драматурга или автора нашумевшего романа. Перед тем как войти в гостиную, я остановился и прислушался. До меня доносился голос мужчины, но слов я разобрать не мог. Расправив плечи и придав лицу безразличное выражение, которое у меня было отработано для встреч с представителями прессы, я повернул ручку и вошел в комнату.