Текст книги "Девяносто девять"

Автор книги: Джеймс Хайнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

2

Ранним утром следующего дня Грегори оказался на обширном, светлом и промозглом вокзале Виктория. Его отъезд ничем не отличался от всех других отъездов. Точно так же, как и раньше, еще в период съемок – в Средней Азии, в Африке, в Юго-Восточной Азии, – когда Мартин нес шикарную потертую кожаную сумку Грегори, протягивал ему билет, отправляя первым классом к очередному месту съемок, а съемочная группа следовала за ним гораздо более дешевым чартерным рейсом.

На сей раз, правда, он ехал всего лишь до Солсбери и в полном одиночестве. Мартин отправлял его в Уилтшир с тем, чтобы Грегори побродил среди мегалитов и неолитических курганов, но главное состояло все-таки в том, что поездка была бесплатная. Последними словами Мартина при расставании были: «Поблагодаришь меня потом!»

Сидя в вагоне первого класса с пластиковой чашкой ужасного кофе, который в Британии подают в поездах, и глядя в окно вагона на собственное отражение в стекле, Грегори вдруг понял – и мысль эта не доставила ему ни малейшего удовольствия, – что в его нынешнем положении, когда особенно некуда ехать и нечего делать по прибытии, все мысли то и дело неизбежно будут возвращаться к самым болезненным и неприятным воспоминаниям недавнего прошлого.

Работа над программой начиналась весьма многообещающе. Проект Мартина состоял не в том, чтобы продемонстрировать на телеэкране руины ради красот самих руин, а в том, чтобы доказать: древние развалины имеют некое значение и для современной цивилизации. Именно потому Мартину оказался нужен антрополог, а не какой-нибудь профессиональный археолог, чье видение мира, вне всякого сомнения, затуманено и искажено годами, проведенными среди вековой пыли и грязи с лопатой и метелкой в руках. Грегори идеально подходил для работы, которую ему собирался предложить Мартин, так как принадлежал к поколению антропологов, отказавшемуся от полевых исследований как от наследия колониализма, грубого материализма и расизма и как от еще одного инструмента культурного империализма. Больше не было нужды студенту-выпускнику и даже аспиранту в течение трех тяжелых лет худеть и рисковать здоровьем в какой-нибудь грязной малярийной деревушке. Вместо этого они могли спокойно работать над дипломом или даже диссертацией, не покидая пределов Северной Америки или Западной Европы.

Подобный подход стал спасением и для самого Грегори, когда он работал над собственной диссертацией. Он, проведший юность за фанатичной экзегезой Священного Писания, более зрелые годы мог посвятить нападкам на логоцентризм, сидя в удобной кабинке в библиотечном зале для аспирантов. Там же Грегори обнаружил неопубликованные работы одного из основателей своей науки, офицера, служившего в колониальной Кении, который когда-то и написал один из «классических» этнографических текстов о Восточной Африке.

С пастырским ликованием, свойственным Грегори-старшему при уличении закоренелого грешника, Грегори-младший обвинил великого этнографа в жестокости, пьянстве, избиении тех аборигенов, у которых он собирал информацию, в произведении на свет огромного числа незаконных детей (от которых он позднее неизменно отказывался) и – самое страшное – в том, что этот, с позволения сказать, ученый заполнял страницы личного дневника самыми чудовищными расистскими эпитетами, которые только можно себе представить.

Однако простого обличения явно было недостаточно. Требовалось найти теоретическое обоснование, предложить некое изменение в научной парадигме, каковое смогло бы выдвинуть собственную работу Грегори на авансцену историко-культурных исследований. Он видел свою задачу в том, чтобы продемонстрировать, каким образом обнаруженные им материалы выбивают фундамент из-под всей классической антропологической науки… и доказать, что только приход Грегори Эйка дает ей шанс к новому возрождению. Что Грегори и осуществил, завершив свое исследование тем блестящим заключением, которое фактически и сделало ему имя.

«Чтобы понять человечество, нужно изучить человека – это, бесспорно, устаревший и давно доказавший свою ложность тезис, – писал Грегори, – худший вариант просвещенческой самоуверенности. Нам следует взять на вооружение более строгий и честный принцип: чтобы понять антропологию, нужно изучить антропологов».

Так что после той памятной катастрофы на конференции в Хэмилтон-Гроувз глотком свежего, исцеляющего воздуха показалась Грегори возможность порисоваться перед телеобъективом на фоне Парфенона, Ангкор-Вата и Мачу-Пикчу в качестве модного разрушителя привычных предрассудков, связанных с этими памятниками в воображении многих поколений просвещенных европейцев. Проект подразумевал поездки на места съемок: путешествия первым классом по всему миру, размещение в экзотической и поразительной по красоте местности. И все за счет телезрителей из когда-то великой колониальной империи.

С точки зрения Грегори подобная работа и должна была рассматриваться как продвинутый вариант полевых исследований для современного прогрессивного антрополога. Но самым главным для уязвленного чувства собственного достоинства Грегори была возможность восстановления его несколько подорванного имиджа, теперь уже в образе телезвезды канала пи-би-эс.

Каждая очередная серия программы демонстрировала Грегори в новых соблазнительных позах: Грегори в позе бульвардье, попивающего крепкий, хоть и не очень хорошего помола кофе из громадной чашки в кафе на узенькой афинской улочке с крошечным, но ярко подсвеченным Парфеноном на заднем плане. Грегори на Мачу-Пикчу в позе энергичного исследователя с тщательно отращенной голливудской щетиной и с таким видом, словно, чтобы добраться туда, он три дня без передышки шел через горы, хотя на самом деле Мартин заказал специальный вертолет, который каждое утро прилетал за ними на крышу отеля «Куско-Шератон», а вечером доставлял обратно. Грегори перед Ангкор-Ватом в позе чувственного европейского знатока экзотических красот Востока: рубашка расстегнута до середины груди, прядь волос, намокшая от пота в страшную камбоджийскую жару, прилипла ко лбу, длинные тонкие пальцы эротически касаются сплетающихся тел на каменных барельефах.

У него хватило благоразумия не поддаться соблазну на месте съемок, где он, конечно же, мог легко подцепить какую-нибудь болезнь, но в Лондон Грегори вернулся с сексуальными батареями, прошедшими полную перезарядку. Каждая клеточка его тела кипела от нерастраченной сексуальной энергии. И тут он почти сразу же попался на удочку – если в данном контексте уместно подобное выражение – Фионы, ассистента режиссера, сдержанной, бледной, острой на язык англичанки, сочетавшей в себе юношескую энергию шри-ланкийской возлюбленной Грегори с невротической ненастностью его адвокатессы.

И вот теперь, почти задремав под укачивающий ритм мчащегося поезда, Грегори прикрыл глаза от слабого света, пробивавшегося сквозь туман, и мгновенно обнаружил, что для него не существует ничего более возбуждающего и столь приятно бередящего психологические раны, нежели воспоминание об их с Фионой телах, сплетающихся в любовном объятии, об их отброшенных назад густых гривах волос, о мышцах, напряженных, словно канаты. Ему почудилось даже, что он чувствует мускусный аромат мыла, который она любила. После страстных постельных сцен с нею Грегори обычно лежал, приятно растянувшись среди помятых простыней, время от времени слегка касаясь тела Фионы, и перебирал, заложив руки за голову, разные варианты названия для своей программы: «Семь чудес света: личный взгляд Грегори Эйка»; «Археологические фантазии: личный взгляд Грегори Эйка»; «Восстановление разрушенного: личный взгляд Грегори Эйка».

В Солсбери на вокзале его встретил зевающий таксист, повезший Грегори мимо выбеленных провинциальных домишек и небольшой пансион, место в котором было заранее зарезервировано для него Мартином. Пансион принадлежал милой, но слегка бестолковой старушке по имени миссис Спидвелл. При виде небритого Грегори в кожаной куртке и брюках, сшитых модным кутюрье, она слегка смутилась, если не сказать – испугалась, и решительно загородила проход в дом, подозрительно оглядывая гостя с ног до головы.

– О, дорогой мой, вы, оказывается, такой большой! Я совсем не уверена, что вы поместитесь на кровати.

Она заставила Грегори оставить сумку на дорожке, ведущей к пансиону, снять туфли, подняться наверх и лечь на кровать и только после этого отпустила такси. И пока он лежал на узкой кровати, вытянув руки по швам, старушка стояла в противоположном конце спальни, прищурив один глаз, будто и в самом деле производила в уме какие-то подсчеты и измерения.

– Ну что ж, достаточно, – сказала она наконец, и Грегори пришлось в носках бежать за сумкой и отпускать таксиста.

Он захватил с собой свои походные ботинки, потрепанные на тропах в Андах – или по крайней мере на тропинках у «Куско-Шератон», – однако в первый день в Солсбери решил оставить их в комнате, а сам отправился побродить у расположенного неподалеку кафедрального собора под светло-голубым ноябрьским небом и полюбоваться величественной серой громадой, неуклюже припавшей к земле на распластанных контрфорсах. Войдя в собор, Грегори заплатил дополнительный фунт за разрешение прогуляться по крыше; как оказалось, колокольню поддерживали специальными стальными подпорами, так как из-за слишком большого веса шпиля она могла расколоться и рухнуть. Вот уж совсем по-британски, подумал он, – превратить архитектурный позор в туристическую достопримечательность.

Вечером Грегори пил чай с хозяйкой дома в ее гостиной и смотрел футбол по телевизору при почти отключенном звуке. Она немножко потеплела к нему после того, как Грегори заверил ее, что пишет книги. Старушка призналась, что после звонка Мартина и после того, как увидела самого Грегори, она почти уверилась в том, что у нее собирается поселиться стареющая рок-звезда, чтобы втайне от друзей и поклонников предаться своему давнему героиновому хобби.

Грегори улыбнулся, идиотски польщенный этим глупым подозрением, и задался вопросом, за какую же рок-звезду могла его принять старушенция. Зато можно не тратить время на бессмысленные объяснения, что такое антропология и кто такие антропологи. Да и что он мог объяснить? Прозаические подробности своей профессии? Антропологами называются люди, проверяющие студенческие работы, читающие лекции, посещающие советы факультета и т. п. Естественно, типичные антропологи не позируют полуобнаженными на фоне Ангкор-Вата.

– О, вы не представляете, какая я страстная любительница чтения! – воскликнула миссис Спидвелл, чуть ли не вставая из массивного мягкого кресла. – Не могло так случиться, что я уже читала что-то из написанного вами?

– Откровенно говоря, я сценарист. – Эта ложь пришла ему в голову прямо на ходу. – Я пишу сценарии сериалов для Би-би-си.

– Боже мой! – воскликнула миссис Спидвелл, она явно была приятно удивлена. Затем, немного прищурившись, спросила: – Вы, случайно, не пишете сценариев по романам Томасa Гарди?

– На самом деле я сценарист документального кино, – ответил Грегори и после секундного размышления добавил: – В основном на археологическую тематику.

– Ах вот как… Значит, вы приехали сюда, чтобы увидеть Стоунхендж. – Миссис Спидвелл снова откинулась на спинку массивного кресла и воззрилась на телеэкран. – Это по крайней мере понятно и разумно. Не думаю, что для написания сценария по Томасу Гарди нужно приглашать американца.

Грегори как раз сделал очередной глоток чаю и потому не смог возразить собеседнице относительно того, что сюда-то он приехал, чтобы отдохнуть, а не для того, чтобы работать, и что его сериалы – вещь значительно более серьезная, чем она, по-видимому, склонна полагать. Кроме того, его несколько задело то, что миссис Спидвелл вновь все свое внимание обратила на футбольный матч. Наверное, все-таки придется объяснить ей

суть антропологии.

– Видите ли, вообще-то я в нем разочаровалась, – продолжила миссис Спидвелл, прежде чем Грегори успел что-то сказать. – Я о Стоунхендже. Так много автобусов с туристами, шумных школьников. Если вам нравятся всякие там стоячие камни, вам бы следовало отправиться в Силбери. По моему мнению, Силбери гораздо более впечатляет.

Она произнесла эти слова, не отрывая глаз от телевизора. Грегори промокнул губы маленькой салфеткой и переспросил: – Силбери?

Название места вызвало у него какие-то туманные ассоциации, и воображение антрополога сразу же активно заработало. Возможно, небольшая часть программы, заснятая у каких-нибудь британских мегалитов, не такая уж и плохая идея. Грегори представил себя перед камерой в кожаном пиджаке рядом с мрачным валуном на фоне сурового северного неба. Он щурится от сильного ветра, дующего в лицо, и говорит: «Я нахожусь у Стоунхенджа, вероятно, самой знаменитой археологической достопримечательности в мире».

– О да, – вторглась в его мечтания миссис Спидвелл. – И это гораздо более таинственное место, нежели Стоунхендж. Если вам, конечно, нравится таинственность. И древнее… как мне кажется. Там деревня располагается внутри каменного круга. Туда почти никто не ездит. Могу вам гарантировать, что в нынешний сезон вы будете там полностью предоставлены самому себе.

А действительно, почему обязательно Стоунхендж? Грегори задумался. Все только и знают, что занимаются Стоун-хенджем. Силбери может оказаться совершенной целиной с кинематографической точки зрения. Он резко поднял голову, тряхнул густой шевелюрой, словно тут же, не сходя с места, собирался начать работу над передачей, и перехватил взгляд миссис Спидвелл, которая пристально смотрела на него. Грегори был поражен, когда она заговорила, словно прочитав его мысли:

– Да-да, вы сможете вставить этот сюжет в свою телепрограмму. Стоунхендж суют куда ни попадя. А вот Силбери по телевизору я никогда не видела.

И словно в подтверждение сказанного толпа на стадионе заревела, реагируя на гол, забитый в тот самый момент, когда Грегори и хозяйка отвернулись от экрана.

Миссис Спидвелл потянулась за чайником.

– Вам подогреть? – спросила она.

3

Утром Грегори завязал шнурки на своих походных ботинках и отправился на автобус до Солсбери. Это был старый двухэтажный омнибус, душный и сырой, с деревянными сиденьями и протертым до дыр и давно потерявшим свой цвет линолеумом на полу. Поначалу казалось, что Грегори будет единственным пассажиром, однако перед самым отправлением в автобус зашла парочка бледных костлявых подростков в потертых джинсах. Они сели через несколько рядов впереди Грегори. Пока автобус неуклюже пробирался по пустынным утренним улицам, подростки сидели тихо, но как только он выехал за пределы городка, принялись щупать и ласкать друг друга. Наконец губы их соединились в серии поцелуев, каждый из которых был продолжительнее предыдущего.

Внезапно Грегори почувствовал, что у него вспыхнули щеки, словно кто-то надавал ему пощечин. Он вскочил с места, взобрался по узкой лесенке и раздраженно уселся на пустынном империале, прислонившись виском к холодному стеклу. Ему ничего не оставалось, как вглядываться в безрадостные просторы Солсберийской равнины, простиравшейся вокруг автобуса, чувствуя, как пенится кислота в желудке.

Может быть, стоит увезти Фиону с собой в Штаты, найти ей место в университете, даже сделать ее своим ассистентом. Как-то в один из интимнейших моментов близости Фиона сообщила ему, что с отличием окончила Оксфордский университет… но вот какой факультет, он не помнил. В любом случае, какой бы факультет она ни окончила, Оксфорд есть Оксфорд, и, конечно, любая комиссия в Средне-Западном университете, не раздумывая, возьмет ее на работу. И у него пока еще хватит для этого связей. Грегори уже начал планировать несколько звонков через Атлантику. А потом, вернувшись однажды на квартиру, которую снимал для него Мартин, увидел, что Фиона запихивает свои вещи в одну из его сумок.

– Уезжаю на Таити, дорогой, – весело сообщила она. Как оказалось, еще один ее возлюбленный включил Фиону в съемочную группу фильма о полинезийских мореплавателях. Она поцеловала Грегори, который остался стоять на пороге с побелевшим лицом, попросила его «не пропадать», пропела: «Пока, пока, пока!» – и каблуки ее туфель прощально зацокали по лестнице.

Внезапно поездка в Силбери показалась Грегори бессмысленной. Он понял, что никакого удовольствия от нее он все равно не получит. На рыночной площади в Мальборо он решил было выйти и сесть на обратный автобус, но потом подумал, что в таком случае придется провести еще целый день, бродя по Солсбери, или – еще хуже – вернуться в Лондон. В конце концов Грегори сел на маленький местный автобус до Силбери, заняв место в самом конце и снова чувствуя себя полным идиотом.

Витрины магазинов Мальборо за окном вдруг затуманились, Грегори поднес пальцы к щеке и почувствовал на ней влагу.

– Черт! – прошептал он, злобно стирая кулаками слезы в надежде, что водитель ничего не заметил.

И случиться же такому не где-нибудь, а в автобусе! Мартин отказался нанимать для него автомобиль, сам же платить за машину Грегори категорически не хотел. Не то чтобы от него и раньше не уходили женщины, но те женщины уходили в гневе, возмущении, ненависти, а он наблюдал за ними со смешанным чувством вины и облегчения. То, что Фиона оказалась таким же игроком в любовь, как и он, стало еще одним доказательством того, что Грегори в этой сфере терял контроль над собой. Он позволил себе излить немного желчи на тему «омерзительности женщины», в особенности же «выпускницы университета» и «ассистента режиссера». Первая чуть было не погубила его профессиональную репутацию, а вторая стала дополнительным шоком после первой, но все равно было чрезвычайно досадно.

Следующей женщине, которую я встречу, подумал он, нужно будет просто всадить нож мне в сердце и тем самым разом покончить со всеми проблемами.

К счастью, до самого отправления автобус был пуст, и Грегори успел вытереть слезы к тому времени, когда вошла пожилая пара с двумя большими пластиковыми мешками, полными покупок. Новые пассажиры были очень пожилые, но крепкие, оба в твидовых брюках и кроссовках. На женщине ярко-оранжевая куртка с капюшоном, а на мужчине старая оливковая камуфляжная куртка со множеством карманов на застежках. У обоих седые волосы, яркие глаза и бронзовый цвет лица, по которому Грегори заключил, что они, по всей вероятности, провели много лет под тропическим солнцем где-нибудь на юге, возможно, в бывших колониях.

Мужчина расплачивался с водителем, а женщина тем временем пронесла сумки по проходу и выбрала подходящее место. Грегори успел прочесть название на одном из мешков – «Инструментарий художника. Поставки Тревора». Женщина, расставляя мешки на полу, на своем сиденье и на сиденье напротив, не сводила с Грегори пристального взгляда.

Грегори сделал вид, что разглядывает что-то у себя на коленях. Неужели его глаза настолько покраснели от слез, что это заметно чуть ли не через весь автобус?

Наконец, когда ее спутник сел рядом с ней, женщина отвернулась, мгновение спустя что-то прошептала мужу на ухо, и тот тоже посмотрел назад, на Грегори, нисколько не задумываясь о приличиях. Грегори кивнул ему, и мужчина с улыбкой повернулся к жене.

Автобус отъехал от остановки. Грегори вновь стал смотреть в окно на пролетающие мимо витрины магазинчиков. Уже через несколько минут автобус выехал за пределы городка, и его покрышки заскрипели по узкой проселочной дороге. Грегори мотало из стороны в сторону, пока автобус ехал по дороге, петлявшей по широкой речной долине. С обеих сторон поднимались широкие коричневые склоны известковых холмов, и в тусклом ноябрьском свете проглядывало жнивье на убранных полях. Несравненная голубизна вчерашнего неба сегодня была покрыта громадными свинцово-серыми тучами, тащившими за собой по склонам известковых холмов и по всей долине гигантские тени, из-за чего серебристая река внизу то мерцала тускловатым блеском, то вдруг становилась скучной и бесцветной.

Впереди пожилые жители британских колоний продолжали что-то шептать на ухо друг другу, время от времени прерывая беседу, чтобы бросить взгляд назад, на Грегори. Наконец, когда Грегори решил сам уже завязать разговор, мужчина в камуфляжной куртке тяжело повернулся к нему, зацепившись плечом за спинку сиденья.

– Вы, наверное, – начал он очень громким голосом, не проявив ни малейшего удивления относительно того, что Грегори пристально смотрит на него, – едете, чтобы взглянуть на каменный круг в Силбери?

– Совершенно верно, – ответил Грегори и тут же испугался, что за первой фразой последует навязчивое приглашение.

На какой-нибудь жуткий обед с мистером и миссис Служащими Окружной Конторы В Отставке, на котором ему придется выслушивать громкие и скучнейшие истории о жизни в джунглях и немыслимой глупости африканцев с постоянными дополнениями со стороны престарелой миссис.

– Прекрасный день для подобной прогулки! – воскликнул пожилой житель колоний. – Бодрящая погода!

Больше ничего он не сказал и только улыбнулся Грегори, и тому досталась совсем не радостная обязанность подыскивать слова, чтобы заполнить паузу. Приглашение на обед становилось все более неизбежным, и, судя по мешку с «Инструментарием художника», обед должен был завершиться долгим рассматриванием импровизированной выставки любительских пейзажей.

Женщина, наблюдавшая за Грегори через плечо мужа, толкнула его локтем в бок и громко прошептала:

– Он очень высокий.

Старик кивнул Грегори с неким подобием кривой улыбки, затем снова повернулся вперед и начал что-то шептать жене.

Грегори пожал плечами, выглянул в окно и заметил, что пейзаж изменился. Долина расширилась, превратившись в обширную дельту холмистой равнины с известковыми холмами, возвышавшимися теперь с трех сторон. Зрелище производило сильное впечатление, и Грегори прижался виском кокну. Справа от дороги он увидел древний курган на фоне неба, покрытого клочковатыми обрывками туч над вспаханным полем. Это был поросший травой наполовину осыпавшийся могильный холм в длину вряд ли больше обычного товарного вагона и вполовину его ниже. На одном конце курган окружали высокие серые камни, напоминавшие оскаленные клыки. Грегори взглянул влево, на противоположную сторону дороги, и увидел впереди сквозь блеск ветрового стекла некое подобие искусственного холма, почти идеальный конус из поросшей травой земли с плоской вершиной примерно в два или три этажа высотой.

– Вот! – снова заговорил, а точнее, закричал старик так, словно между ними пролегало широкое поле. – Вот здесь!

Грегори отвернулся от окна и увидел, что собеседник снова повернулся к нему.

– Прошу прощения, – провозгласил старик, – если вы не возражаете, не могли бы вы ответить мне на один вопрос: какого вы роста?

– Какого я роста? – переспросил Грегори, заморгав от удивления.

– Да-да, именно. Наверное, футов шесть с гаком, хотя, конечно, вы сидите и точнее сказать трудно.

– Шесть и два, – ответил Грегори и прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

– Превосходно! – воскликнул старик. – Удачного вам дня!

Старик отвернулся, и они с женой вновь начали что-то шепотом обсуждать. Автобус замедлил ход, и Грегори стал рассматривать в окно курган на вершине холма, немного наклонив голову, чтобы оценить крутизну склона. В это мгновение облака расступились, и мелкие детали древнего могильного холма, которые Грегори хотелось рассмотреть поподробнее, исчезли в бликах сероватого ноябрьского света. Теперь он видел только силуэт на фоне бледно-голубого неба – какую-то бесформенную буханку хлеба.

Не доезжая до искусственного холма, автобус повернул на еще более узкую дорогу, которая вела на юг по направлению к деревне и проходила между обширными полями, покрытыми жнивьем. Дорога шла то вверх, то спускалась по не слишком крутым склонам холмистой местности, скрывавшей деревню впереди, а по обе стороны дороги из стерни на полях вырастали два ряда вертикально стоящих камней, точно приземистые колонны.

Когда автобус одолевал очередной холмистый участок, Грегори наконец разглядел впереди своеобразную деревушку – обширную, слегка укороченную насыпь округлой формы, поросшую травой. Посередине этой насыпи находился еще один круг из больших, неравномерно расположенных стоячих камней. В центре же круга виднелись маленькие квадратики деревенских домов, стоявшие немного наклонно по отношению к дороге. Автобус проехал через брешь в насыпи и между двумя громадными выщербленными камнями, заметно превосходившими его высотой, и Грегори бросился в глаза знак, гласивший, что они въезжают в Силбери.

Автобус, заскрипев колесами, остановился на самом перекрестке дорог. Грегори встал, немного наклонившись, чтобы случайно не задеть низкий потолок, дождался, пока пожилая пара спустится на тротуар, а затем и сам вышел в сырой и ветреный воздух юго-западной Англии. Автобус загрохотал дальше, проехав в следующую брешь в насыпи.

Миссис Спидвелл была совершенно права, когда рассказывала об этой местности. В отличие от Стоунхенджа здесь не было ни туристических автобусов, заполненных школьниками, ни продавцов мороженого, ни смотрителей и охранников. Собственно, кроме него и пожилой пары, поднимавшей воротники и застегивавшей все пуговицы и молнии от пронизывающего ветра, здесь больше вообще никого не было.

Старики стояли на дороге и, по всей видимости, не собирались сдвигаться с места. Грегори отвернулся от них, и его кожаная куртка при этом как-то многозначительно хрустнула. Он надеялся избежать приглашения, но обернулся, пожалуй, слишком быстро и обнаружил, что мужчина приподнял голову и, прищурившись, уставился на него. Старушка стояла на расстоянии двух шагов от мужа и держала в руках оба пластиковых мешка. Она явно хотела поторопить мужа, однако тот не двигался с места, оглядывая Грегори оценивающим взглядом с ног до головы и с головы до ног.

– Знал одного черного парня в тех краях, – сообщил старик, – который был повыше этого.

Грегори не мог взять в толк, к кому обращается старик.

– Пойдем, Росс, – сказала женщина. – Тебе вредна сырость.

Мужчина что-то пробурчал и тяжело повернулся к ней.

– Ты права, Маргарет, – проговорил он и не спеша последовал за ней, она же проворно засеменила куда-то в сторону от перекрестка.

Грегори с облегчением наблюдал, как они уходят. Потом поднял воротник, медленно повернулся и внимательно оглядел раскинувшуюся перед ним деревню. Деревушка представляла собой непривлекательную мешанину из разностильных выбеленных домиков и двухэтажных строений красного кирпича. Все выглядело каким-то временным и условным на фоне несравнимо более древних сооружений, окружавших деревню. Но при всем том Грегори сразу же почувствовал, что Силбери производит значительно более сильное и таинственное впечатление, нежели забитый до отказа туристами и опошленный Стоунхендж.

В конце широкого проулка, поросшего аккуратно подстриженной травой, между двумя домами Грегори разглядел громадные, неравной высоты мегалиты серого цвета, морщинистые, словно слоновья шкура, расставленные через равные промежутки вокруг внутренней части насыпи. Тучный мужчина в синем комбинезоне с граблями на плече шел по дорожке, что вела как раз вдоль линии мегалитов, и было заметно, что они примерно вдвое выше него. Сразу же за кругом мегалитов поросшая травой лужайка резко обрывалась глубокой канавой, а за ней вырисовывался столь же крутой подъем на насыпь, которую, видимо, столетия успели сделать значительно ниже, чем на заре истории, и все же она поднималась над большинством здешних зданий. Лишь по-зимнему голые ветви деревьев и парочка телевизионных антенн возвышались над местным холмистым ландшафтом.

Облака наконец закрыли солнце, и Грегори сумел рассмотреть небольшие округлости могильных холмиков и курганов по краю насыпи, живописно вырисовывавшиеся на фоне неровных серых облаков. Как далека была представшая ему картина от блестящих и сладострастных удовольствий лондонской жизни!… Грегори охватила легкая дрожь, вызванная отнюдь не только холодом. Даже закоренелый постмодернист способен найти некое мистическое удовольствие в созерцании древних мегалитов.

Какое-то мгновение он даже жалел о том, что так и не удостоился приглашения от престарелой пары, подумав, что пинта-другая пива в дружеской компании сейчас ему совсем бы не помешала. Но их уже не было, и Грегори ощутил другую, совсем не столь уж приятную дрожь от мысли о том, что они исчезли практически мгновенно и без следа. Человек с граблями тоже исчез, и все вокруг пребывало в абсолютной тишине и неподвижности, может быть, за исключением только каминного дыма, что поднимался из труб, разгоняемый резкими порывами ветра. Возможно, Грегори всего лишь показалось, но в нескольких окнах как будто задвигались занавески, и это его немного успокоило. По крайней мере хоть кто-то его заметил.

Грегори направился в сторону местного паба, двухэтажного выбеленного здания, располагавшегося вверх по дороге под небольшим, но довольно живописным уклоном к ней. Над дверями беззвучно раскачивалась вывеска. «Семь сестер» значилось на ней рядом с изображением семи ярких звезд на фоне неровного клочка темно-синего неба. Грегори сразу же узнал их и впервые за несколько месяцев вспомнил о злосчастной конференции по Куку. Это были Плеяды.

Прибытие Кука на Гавайи совпало с празднеством Макахики, каковое предварялось появлением Плеяд на горизонте перед заходом солнца. И как раз где-то в ноябре… Значит, прошел почти год с той печально знаменитой конференции. Грегори содрогнулся. Он представил, что из-за колышущихся занавесок на него глядят сотрудники его кафедры. Мне бы сейчас не помешала кружка пива, подумал он. И небольшой обед неплохо бы согрел.

Внутри паба Грегори почти с радостью обнаружил своих спутников по автобусной поездке – пожилую пару из колоний. Они стояли у барной стойки и что-то живо обсуждали с барменом, широкоплечим мужчиной лет тридцати, заросшим светло-русой бородой и отличавшимся странно помятым лицом. Росс и бармен наклонились друг к другу, поставив локти на стойку, а Маргарет, также облокотившись на прилавок, переводила взгляд с одного на другого. Пластиковые мешки стояли на полу у ее ног. Из одного мешка выглядывала совершенно новенькая кисть, и ее еще не тронутый ворс выглядел почти идеальной запятой.

Как только Грегори вошел внутрь паба, беседа тут же прекратилась, и все трое повернулись к нему. Мгновение он колебался, не отпуская дверную ручку, затем улыбнулся и вошел, подчеркнуто пыхтя, потирая руки и дуя на них, словно желая показать присутствующим, какой нестерпимый холод на улице. Оба мужчины за барной стойкой поднялись, обменявшись прощальным взглядом, Маргарет наклонилась поднять с пола свои мешки и передала мужу мешок с кистью и другим инструментарием живописца. Они направились к двери, и Грегори с демонстративной предупредительностью раскрыл ее для них, обменявшись со стариком легким поклоном, когда тот проходил мимо.