Текст книги "Рассказ лектора"

Автор книги: Джеймс Хайнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Слева Лайонел просипел:

– Вас зовет Антони.

Нельсон поднял ладони. Палец горел.

– Не подеритесь из-за меня, девочки, – рассмеялся он.

За склеенными стеклами очков – одно треснуло пополам – глаза у Лайонела раскрылись, как от пощечины. Джилиан отступила на шаг.

– Извините. – Нельсон улыбнулся жене и Писательнице и повернулся к Джилиан. Викторинис пробиралась через толпу к двери. – Идемте.

Джилиан отступила еще дальше. Лайонел потянул Нельсона за рукав.

– Вас зовет Антони, – повторил он.

Нельсон, развернувшись, поймал его запястье. Лайонел попробовал вырваться, но Нельсон только усилил хватку. Писательница нервно захлопала глазами. Бриджит напряженно улыбалась.

– Скажите Антони… – Нельсон задумался. – Скажите ему, что хотите.

Палец разрядился. Лайонел со свистом втянул воздух и заморгал. Нельсон выпустил его руку. Лицо у Гроссмауля побагровело, глаза вылезли из орбит. Он повернулся на каблуке.

– Антони! – заорал Лайонел так, что все смолкли. – Нам надо поговорить!

Джилиан пятилась через толпу, не сводя с Нельсона глаз. Кралевич забился в угол под стереоусилителем, по-прежнему загораживаясь Эльзас. Бриджит извинялась за мужа перед Канадской Писательницей, которая с материнской тревогой смотрела ему вслед.

– Теперь вы понимаете, как мне живется, – с шутливым отчаянием говорила Бриджит. – Я практически его не вижу.

Джилиан провела Нельсона через кухню, где бесцельно толклись брошенные Пенелопой студенты. Через арку Нельсон видел Вейссмана, который тщетно пытался привлечь внимание жующей толпы к пирогу в форме сердца – каждый год, разрезая такой пирог, он произносил маловразумительную речь в похвалу любви, составленную из полузабытых цитат и собственных шуток. Однако сегодня Пенелопа О вздымающейся грудью притиснула Мортона к стене, где он стоял на цыпочках, сжимая пирог и потрясая ножом в слабой попытке обороняться. Не сводя с него сияющих глаз, Пенелопа провела пальцем по сахарной глазури и принялась медленно слизывать ее длинным красным языком.

– Сюда. – Джилиан стояла в нише под лестницей, за открытой дверью, которую держала между собой и Нельсоном. Лестница, застеленная ковром, спускалась между дубовыми стенами в тускло освещенный подвал. – Она ждет.

– После вас, – ответил Нельсон.

Джилиан мотнула головой и, выпустив дверь, шагнула вбок. Нельсон пожал плечами и двинулся вниз по лестнице. За спиной он слышал тяжелую поступь Джилиан. Сверху приглушенно долетали звуки вечеринки: кто-то смеялся, Лайонел Гроссмауль кричал: «Выслушай меня, черт побери!», Фрэнк Синатра пел «Мне пришлось туго, и это нехорошо».

Нельсон спустился еще на две ступеньки, прислушиваясь к шагам за спиной. Как только хлопнула дверь, он резко повернулся и схватил Джилиан за горло. Та с раскрытыми от ужаса глазами отпрянула к двери. Нельсон усилил хватку. Палец искрил.

– Она тебя не любит. И никогда не полюбит.

Он выпустил девушку, которая медленно осела на ступеньки. Челюсть ее отвисла, глаза, медленно наполняясь слезами, тупо смотрели перед собой. В следующее мгновение Джилиан закрыла лицо руками и разрыдалась. Слезы стекали между пальцами и капали на ковер. Нельсон повернулся и пошел вниз.

За лестницей начинался коридорчик, обшитый фанерой и освещенный голой лампочкой. Заскорузлый от уличной грязи ковер пах плесенью. Из коридора в две стороны открывались двери. Из-за одной доносился звук работающего телевизора, голубоватые отблески вспыхивали на косяке. Нельсон заглянул внутрь. На фоне экрана он различил силуэты Пропащих Мальчишек – те, подавшись вперед, сидели на старой кожаной софе. На большом экране вопящие зулусы бежали в атаку по желтой траве под ослепительно синим небом. За укрытием из мешков их ждали британские солдаты в алых мундирах[163]163
  Пропащие Мальчишки смотрят фильм «Зулус» (1964) с Майклом Кейном в роли молодого лейтенанта. В фильме описаны исторические события, когда в Роркс-дрифт 139 британцев выстояли против четырехтысячного войска зулусов.


[Закрыть]. Грянул залп. Экран затянуло дымом. С десяток зулусов рухнули, прижимая руки к голой груди. Пропащие Мальчишки молотили кулаками, кусали губы и топали ногами.

– Так их! – кричал Вик.

– Задай им! – кричал Дан.

– Мочи их! – кричал Боб.

– Это про нас, – сказал Вик, откидываясь на подушку.

– Нет, – сказал Боб. – У них все иначе.

– Что? – спросил Вик.

– Как? – спросил Дан.

– Белые побеждают. – Боб пожал плечами. Все трое вздохнули.

– Нельсон, – послышалось сзади.

Он пересек коридор, встал у противоположной двери и сощурился. Ни слабый свет лампочки над головой, ни отблески телевизора не проникали в темное помещение. Пахло стиральным порошком и затхлой водой.

– Заходи, дружок, ко мне[164]164
  Говорила паучиха: «Заходи, дружок, ко мне» (пер. О. Седаковой) – стихотворение английской поэтессы Мэри Хауитт (1799 – 1888).


[Закрыть], – сказала Виктория Викторинис из темноты.

Нельсон мотнул головой.

– Ну уж нет. – Он провел рукой по стене, нашел выключатель и щелкнул. Ничего не произошло.

– Преимущество игры на своем поле. – Голос Виктории отдавался в бетонных стенах, так что невозможно было понять, откуда она говорит.

За спиной у Нельсона офицер в телевизоре выкрикивал приказы.

– Что вы предприняли по поводу Виты? – спросила Викторинис из темноты.

– Что вы предприняли по поводу Кралевича? – Нельсон по-прежнему стоял за дверью.

– Вы неверно оцениваете положение. Я нужна вам больше, чем вы – мне.

– Ш-ш. – Нельсон поднял палец. – Послушайте.

Шум сражения в телевизоре стал тише, и можно было различить, как рыдает на лестнице Джилиан. Викторинис долго молчала, потом спросила:

– Что вы с ней сделали?

К удовольствию Нельсона, из голоса ее пропала былая самоуверенность.

– Сказал ей правду. Теперь мне достаточно пойти наверх и потребовать у Антони постоянную должность. Вы мне не нужны.

Он повернулся.

– Нельсон! – прошипело сзади. Он помедлил.

– Письма писала Лотарингия Эльзас, – сказала Викторинис. – Не Куган.

Боль в пальце прошибла Нельсона до локтя. Он силился отогнать воспоминание о пустом кабинете Кугана.

– Антони с самого начала знал?

– Антони хотел использовать письма в качестве рычага, – сказала из темноты Викторинис, – чтобы освободить постоянную ставку для Эльзас, если иначе не сможет Удержать Кралевича.

– Они свою роль сыграли, – проговорил Нельсон. – Ваши слова.

Он увидел поэта на коленях в снегу. «Убийца», – прохрипел Куган.

– Антони надо было на кого-нибудь повесить письма, чтобы замять скандал, – продолжала Викторинис. – Ему было плевать, кто уйдет, лишь бы не Эльзас. Куган представлялся самым уязвимым.

Слава Богу, – сказала Пенелопа О. – Меньше всего литературному факультету нужен поэт.

– Тогда зачем эта свистопляска с другими кандидатами? – севшим голосом спросил Нельсон. – Зачем было тратить наше время?

– Он не хотел делать Кралевичу такой подарок, – ответила из темноты Викторинис. – Антони вообще не был уверен, что хочет держать его на факультете. Кралевич не писал писем, но у него свои проблемы.

Нельсон посмотрел в другую дверь. Зулусы отступали. Молодой Майкл Кейн, весь в поту, выкрикивал приказы. В памяти всплыла фраза: «Системы современного вооружения».

– Он не жертва Милошевича?

– Он даже не Марко Кралевич. Он был членом националистической интеллектуальный элиты, младшим участником группы «Праксис», и возглавлял вооруженное формирование во время недавних беспорядков.

– Его репутация теоретика… – начал Нельсон.

– Вполне заслужена. Никто не сказал, что нельзя быть постмодернистом и военным преступником. – Викторинис рассмеялась. – В определенных кругах слухи о зверствах только добавляют вам веса.

– В таком случае, зачем он бежал из Сербии? Не безопаснее ли было оставаться в Белграде?

– Многие лидеры вооруженных формирований, особенно те, кто мог знать об участии Милошевича в этнических чистках, были убиты. Легче скрыться от Интерпола, чем от бывших соратников.

– Но как мог Антони взять его на факультет?

Смех Викторинис гулко отразился от невидимых бетонных стен.

– Какое вы дитя, Нельсон! Разве вы не знаете, что Антони разрабатывает бренд? И что Кралевич – главная отличительная черта нашего бренда? Антони хочет, чтобы каждая статья, книга, аспирант, которых мы выпускаем, были такими же беспощадными, как Кралевич. Ему плевать, что Кралевич делает. Или сделал.

– Что именно сделал Кралевич? – с трудом выговорил Нельсон.

Щелкнул выключатель. Над мойкой зажглась маленькая лампа дневного света. Нельсон сощурился. Он увидел ярко-зеленую стиральную машину, сушку, раковину, металлические стеллажи с коробками. На палке сиротливо висела пара клетчатых шерстяных носков.

На глазах у Нельсона Викторинис сняла руку с выключателя и взяла со стиральной машины что-то маленькое и черное. Нельсон отскочил, однако это был всего лишь мобильный телефон. Викторинис набрала номер.

– Кому вы звоните? – спросил он, но она не обратила внимания.

– ФБР? – спросила Виктория в трубку. – Я хочу сообщить, что видела международного военного преступника.

– Что за?… – начал Нельсон. Какое имя стояло под фотографией Кралевича на белградском веб-сайте? Что-то на «Я»…

– Ямисович, – сказала Викторинис по слогам, потом повторила по буквам. – Слободан Ямисович. Известный также как командир Драган. – Пауза. – Можете проверить в Гаагском трибунале и в Интерполе. Его разыскивают в связи с военными преступлениями десятилетней давности в Хорватии и Боснии. Если не ошибаюсь, Ямисовича прозвали палачом Сребеницы.

Лампочка горела у Викторинис за спиной, так что Нельсон почти не видел ее лица.

– Не важно, кто я, – говорила она в трубку. – Он скрывается под видом профессора в университете Мидвест в Гамильтон-гровз, Миннесота. Марко Кралевич. – Она снова произнесла по буквам. – Сегодня вы можете найти его на праздновании Валентинова дня в…

Она прикрыла трубку ладонью.

– Какой у Вейссмана адрес?

Нельсон отступил за дверь и посмотрел в пустой коридор. Джилиан тихо всхлипывала. Телевизор практически молчал.

– Ладно, я не знаю адреса, – сказала Викторинис в трубку, – но это дом Мортона Вейссмана, другого преподавателя того же факультета Литературного. – Пауза. – Если хотите, проверяйте. Это не мой телефон.

Викторинис нажала отбой и положила трубку на стиральную машину. У Нельсона заболели колени; он качнулся на пятки.

– Ну вот. – Глаза у Викторинис блеснули. – Я свое дело сделала. А что вы сделали для меня?

Нельсон метнулся прочь. Свет в комнате погас, в коридоре тоже. Из двери потянуло сырым воздухом.

– Советую поторопиться, – шепнула Викторинис. – Я не совсем уверена, что вы мне нужны.

Нельсон вжал голову в плечи и юркнул в противоположную дверь. На лестнице раздался леденящий смех. В коридоре снова стало светло. Сверху донеслись голоса и музыка. Всхлипы Джилиан смолкли.

Нельсон прижался к стене. Сердце колотилось, палец горел. На экране зулусы ритмично били копьями в обтянутые бычьей кожей щиты. Пропащие Мальчишки подались вперед, словно хотели нырнуть в телевизор. За британскими укреплениями солдат-валлиец затянул приятным баритоном, его товарищи один за другим подхватили:

«Люди Харлеха, к оружью! Город криками разбужен…» Камера скользила вдоль укрепления. Солдаты пели. Зулусы топали и били копьями в шиты. Имперский рок-фестиваль.

Но пел и кто-то еще – не совсем в лад, кто-то в комнате. Нельсон оторвался от стены и заглянул в темноту. Это были не Пропащие Мальчишки. Они тоже услышали пение, выпрямились и озирались в испуге, как суслики.

– Это ты…

– Не я…

– Тогда кто?

Белые солдаты на экране дружно разевали глотки, однако тот, кто пел в комнате, тоже не жалел связок. Один из Мальчишек приглушил телевизор, но из темноты по-прежнему раздавался срывающийся тенор: «Люди Харлеха, мужайтесь, и на подвиг снаряжайтесь…»

В углу, едва различимый в отсветах телевизора, спал в мягком кресле Стивен Майкл Стивене. Голова его покачивалась, губы шевелились.

– В каждом сердце пусть зажжется, – медленно, с чувством выводил он, – брат-валлиец не сдается!

Подбородок Стивенса упал на грудь. Пропащие Мальчишки круглыми глазами смотрели на спящего в темноте чернокожего. На экране у них за спиной три ряда британских солдат беззвучно палили в неразличимую черную массу.

– Как давно он здесь? – спросил Боб.

– Думаете, слышал? – спросил Дан.

– Ой-ой, – сказал Вик.

Нельсон в темноте прошел через комнату, вспугнув Пропащих Мальчишек. Те разом охнули и вскочили. Нельсон нагнулся над Стивенсом, не касаясь его рукой.

– ПРОСНИСЬ! – крикнул Нельсон.

Стивен Майкл Стивене с усилием выпрямился в кресле и заморгал от яркого света на экране. Звук был по-прежнему выключен, и камера безмолвно скользила по груде извивающихся черных тел. Простреленные зулусы тщетно пытались подняться с земли. Камера остановилась на трех рядах потных грязных белых солдат. Их ружья еще дымились.

– Мама родная, – выговорил Стивене Майкл Стивене. – Мама родная.

– Это просто кино, – сказал Дан.

– Это не значит, что я расист, – сказал Боб.

– Я за зулусов, – сказал Вик.

– И я! – сказал Боб.

– Я тоже! – сказал Дан.

– Какая муха вас укусила? – заорал Стивен Майкл Стивене и, отодвинув Нельсона, выбежал из комнаты. Через мгновение сверху донесся голос Пегги Ли, исполняющей «Я прозреваю», потом хлопнула дверь.

Пропащие Мальчишки попытались мимо Нельсона проскочить в коридор. Он успел поймать двоих и с размаху столкнул их лбами. Третий был уже в двери и заслонял свет из коридора.

– Вы нас поймете, – сказал первый.

– Вы знаете, каково это, – сказал другой.

– Сами видели, – сказал первый.

Воспитанный в прериях либерализм Нельсона вскипел в его душе, и он так сдвинул Мальчишек головами, что те завопили.

– Вы с юридического факультета, – проговорил он сквозь стиснутые зубы. Палец разрядился так сильно, что отдалось в левой руке, через две головы, – не с литературного.

Нельсон выпустил их, и они, пошатываясь, вывалились в коридор.

– Дану тоже скажите! – крикнул вдогонку Нельсон.

– Это был Вик! – ответил один с лестницы.

– Нет, это я – Вик, – сказал другой. – Это был Боб.

– Нет, это я – Боб…

Нельсон слышал, как открылась и закрылась дверь. На экране британский солдат поднял зулусский щит и стоймя воткнул его в землю. «За кого я? – подумал Нельсон. И тут же: – За себя».

Нельсон поднялся по лестнице и закрыл за собой дверь. Веселые голоса смолкли, слышалось перешептывание и гул. Даже музыка не играла. Он был один в кухне, поэтому заглянул через коридорчик в столовую. Заведующая кафедрой литературной композиции, неимоверно толстая Линда Прозерпина, придвинула стул к столу, на котором исходило паром огромное блюдо фрикаделек в томатном соусе; она по одной насаживала тефтельки на зубочистку и отправляла их в рот.

Нельсон заглянул в кабинет. Бриджит, стоявшая возле арки, поймала его взгляд и, подняв повыше бокал, боком протиснулась через толпу на кухню.

– Нельсон, здесь Вита, – тихо сказала она. – Тебе стоит туда пойти.

Палец ожгло огнем.

– Ты говоришь, Вита здесь?

– Быстрей. – Бриджит обернулась к кабинету и еще понизила голос: – Нельсон, она в моем платье.

Бриджит выбежала в коридор. Через арку Нельсон видел, что вся толпа смотрит в одну сторону, словно железные опилки, к которым поднесли магнит.

– Ну и ну, – выдохнул Нельсон, и тут кто-то взял его за плечо.

– Можно вас на минуточку, профессор? – Канадская Писательница стиснула его плечо, глядя как строгая, но любящая бабушка.

– Не сейчас. – Он вырвался и собрался идти.

– Я наблюдаю за вами в последние недели. – Она говорила тверже, как с трудным ребенком. – Я просто хочу дать вам дружеский совет.

– По поводу чего?

– По поводу злости, Нельсон.

– Злости? – Скривившись от внезапной боли в пальце, он повернулся и посмотрел на Писательницу.

– Большинство людей думают, что злость – вроде пара, и ее можно выпустить. – Канадская Писательница снова положила крупную руку ему на плечо и заглянула в глаза. – Однако злость – как мускул. Чем больше ее упражняешь, тем сильнее она становится. Вы понимаете, к чему я?

Нельсона разобрал смех. Писательница с легким недоумением улыбнулась в ответ.

– Еще бы не понять. – Нельсон, не переставая смеяться, схватил Писательницу за длинный нос и повернул. Она ахнула. – Черт побери, когда вы хоть что-нибудь для меня сделали? – прошипел он. – Хоть что-нибудь?

Он за нос потянул ее в нишу под лестницей, к подвальной двери, и отпустил. Писательница ухватилась за Дверную ручку, чтобы не сползти на пол. Нельсон повернулся к кабинету: через коридор было видно, что собравшиеся привстали на цыпочки и тянут шеи, стремясь заглянуть в дальний конец комнаты. Все молчали. Усилители басовито рыгнули, зашипели, потом медленно заиграло фортепьяно, как на старинной записи.

Тут, как оса из гнезда, из толпы вывинтился Марко Кралевич и стремительно прошел через коридор в кухню. Лотарингия Эльзас семенила следом, ломая костлявые руки и всхлипывая. Кралевич – или Ямисович, с какой стороны посмотреть – был красен и в поту; он, бормоча себе под нос, тискал в толстых пальцах синее кепи, как будто хотел его разорвать, и, увидев у себя на пути Нельсона, остановился как вкопанный.

– Усташа[165]165
  Усташи – хорватское националистическое движение до и во время Второй мировой войны.


[Закрыть]! – выкрикнул он, брызгая слюной. – Хорват! Турок!

– Жид! – выкрикнула Лотарингия Эльзас. – Педераст! – Она попыталась спрятаться за Кралевича, но тот ее удержал.

Нельсон рукой подозвал обоих.

– Сегодня я разговариваю со всеми гостями, – сказал он. – Вы тоже хотите?

Кралевич отпрянул, его рот кривился. Он схватил Лотарингию Эльзас за волосы и выволок ее вперед, загораживаясь. Та ахнула и зажмурилась, но не закричала и не сделала попытки сопротивляться. Толпа в кабинете была поглощена музыкой.

– Я еще вернусь и убью вас всех! – прорычал Кралевич, отступая через кухню в столовую. Эльзас он по-прежнему тащил за волосы перед собой. – ФБР или не ФБР!

С противоположной стороны стола на него смотрела Линда Прозерпина, тефтелька застыла на полпути к ее рту. Кралевич отшвырнул Лотарингию в угол и рванулся к входной двери. Эльзас поднялась, цепляясь за дубовую обшивку, и кинулась следом, жалобно крича:

– Schatz! Mon amour!

Нельсон поправил лацканы и одернул манжеты. Палец горел ровным жаром. Уголком глаза он заметил, что Канадская Писательница пытается прошмыгнуть сзади, и щелкнул пальцами у нее под носом. Литераторша взвизгнула, отскочила, рывком распахнула подвальную дверь и скрылась на лестнице.

Нельсон вернулся в столовую. Линда Прозерпина взглянула так, будто сейчас он выхватит у нее блюдо с тефтельками, но есть не перестала.

– Линда, – сказал Нельсон, – как жизнь? Линда что-то промычала с набитым ртом.

В парадную дверь тянуло холодным ветром, и Нельсон ее закрыл. Из кабинета доносились звуки фортепьяно. Нельсон прошел в гостиную, где Лайонел Гроссмауль и Антони Акулло переругивались, стоя лицом к лицу.

– Жулик! Это ты должен был тащиться у меня в хвосте! – Лайонел привстал на цыпочки в тщетной попытке взглянуть на Акулло сверху вниз. – Я должен быть деканом этого факультета!

Палец вспыхнул. Нельсон крадучись двинулся мимо спорщиков к кабинету. Акулло выбросил руку и толстым пальцем ткнул его под лопатку. Нельсон нехотя обернулся.

– Я вижу, что ты затеял, козел! – прорычал Акулло. – Не думай, что это сойдет тебе с рук.

– Антони, – сказал Лайонел у него за спиной.

– Мои пехотинцы прочешут научный мир с севера на юг и с юга на север, – ревел Акулло, – тебе не жить!

– Антони! – повторил Лайонел, дергая шефа за плечо.

– Никто не будет печатать твоих статей. – Декан зверски ухмыльнулся. – Никто не станет рецензировать твои книги, приглашать тебя на конференции. Ты будешь рад, если тебе позволят преподавать в младших классах последнего говенного колледжа…

– Антони! – Гроссмауль, красный как помидор, схватил шефа за плечи и развернул к себе. Глаза под треснутыми стеклами очков вылезли из орбит. – Все, что ты знаешь о теории, ты знаешь от меня! – заорал он. – Будь проклят за то, что выучил мой язык!

Нельсон бочком проскочил в арку, к письменному столу, и увидел перед собой почти весь факультет: профессора и доценты, лекторы, адъюнкты, преподаватели литературной композиции, студенты и аспиранты, раскрыв рты, смотрели на Биту Деонне, которая, в маленьком черном платье и на каблуках, медленно вращала бедрами и выгибалась, стоя на резном дубовом столе. Из усилителей неслась музыка: давно покойный джазовый пианист играл «Не твое собачье дело».

– Если мне… взбредет в голову… – гнусаво выводила Вита, – броситься в океан… не твое собачье дело…

На периферии толпы Нельсон увидел свою жену; насколько он мог судить, на них с Витой были одинаковые платья. Стивен Майкл Стивенс, все еще раздраженный после грубого пробуждения в подвале, качал головой, видя, как белые очередной раз опошляют черную культуру. Даже непрошибаемая Миранда в изумлении раскрыла рот. Вейссмана и Пенелопы О нигде видно не было. Из всей толпы лишь Виктория Викторинис хранила невозмутимость; она сидела на диване перед камином в дальнем конце комнаты и холодно наблюдала за Витой. Джилиан, беззвучно рыдая, смотрела на нее из тени между книжными шкафами.

– Если я… объявлю себя женщиной, – пела Вита, поводя бедрами, – я не стану… последней тварью… ну и что… не твое собачье дело…

Нельсон не видел ее лица, но подумал, что Вита отлично выглядит. Она уверенно перебирала упругими икрами и ляжками; она трясла плечами, как заправская танцовщица. Волосы она наконец-то зачесала назад и, кроме того, надела узкое колье и длинные серьги. «Возможно, спереди видно, что за декольте – плоская грудь, возможно, колье подчеркивает кадык, но отсюда, откуда я смотрю, – думалось Нельсону, – Вита – просто персик. В кои-то веки она играет избранную тендерную роль на все сто».

Голоса в гостиной у него за спиной звучали громче, но не настолько, чтобы отвлечь толпу от танцующей Виты. Та, притоптывая каблуками и оглаживая бедра, придвигалась к краю стола.

– Если я… покажу член… – пропела она и задрала подол. Толпа ахнула и отпрянула, как один человек – все, кроме Викторинис, которая и бровью не повела. – Ну и что… не твое собачье дело…

В наступившей тишине не слышно было даже дыхания, только продолжало бренчать пианино. Вита, 360 по-прежнему извиваясь, взялась за бретельки. Палец Нельсона, остывший после эпизода с Канадской Писательницей, снова вспыхнул. Однако не успел он подбежать к столу, Вита – сбросить платье, а толпа – перевести дух, как гостиная взорвалась криком.

– Ты что, охренел? Прекрати сейчас же! – орал Акулло.

– Скотина! – ревел Лайонел Гроссмауль. – Ты украл мою жизнь!

Вспышка, звон. Бледные лица толпы обратились к арке. Нельсон стремительно повернулся. Лайонел Гроссмауль сжимал разбитую настольную лампу, по-прежнему включенную в сеть. Разорванная нить накаливания шипела и искрила, на полу горел абажур. У ног Лайонела, на ковре, бился в судорогах Антони Акулло – спина его выгибалась, руки и ноги подергивались, из черного пореза на виске хлестала кровь.

Только Вита не обернулась; она опустила левое плечо, чтобы скинуть бретельку.

– Ну и что…

Тут ее заглушил стон ринувшейся в арку толпы. Нельсон опередил всех и схватил Лайонела за руку, когда тот уже поднял лампу, чтобы добить противника. Нельсон рывком оторвал его от пола и бросил в руки разъяренным аспирантам, которые много лет дожидались этого часа. Покуда те тащили взбесившегося Гроссмауля в кабинет, Нельсон выдернул шнур из розетки и бросил лампу за Диван. Он затоптал абажур и плюхнулся на колени рядом с Акулло.

– Отойдите! – крикнул Нельсон напиравшей толпе. – Дайте ему дышать!

Акулло невидящими глазами таращился в потолок; спина его изгибалась дугой, руки и ноги непроизвольно подергивались.

Нельсон нагнулся к декану и приложил жаркий палец к его горлу, потом коснулся губами уха.

– Не умирай, – шепнул он, – но и не просыпайся.

Палец разрядился. Акулло напружинился и тут же обмяк. Нельсон поднял голову, по-прежнему держа руку у него на груди. Декан медленно выдохнул, выпуская из легких весь воздух. Словно издалека доносились приглушенные вопли Лайонела и шепот в толпе. Акулло смотрел широко открытыми глазами, но так больше и не вдохнул. Нельсон тоже задержал дыхание; ему показалось, что он различает звуки джазового фортепьяно, уже без Витиного пения.

Тут Акулло со стоном втянул в себя воздух, спина выгнулась в последний раз. Он ухватил Нельсона за пиджак и с неожиданной силой притянул к себе. Губы его беззвучно шевелились. Нельсон поймал декана за руку и попытался разжать ему пальцы.

– Это… не… честно! – выдохнул Антони Акулло и выпустил Нельсона. Голова его скатилась набок.

Нельсон опустился на пол, поднял взгляд и увидел бледные лица, хлопающие глаза, шевелящиеся губы. Во всем этом мельтешении была лишь одна неподвижная точка – холодный сверкающий взгляд Виктории Викторинис. Она встретилась с Нельсоном глазами и тут же отвернулась.

Следующий час Нельсон провел как во сне. Он дал поставить себя на ноги и усадить в кресло; кто-то вложил ему в руку бокал. Рядом возникла заплаканная Бриджит, обняла его за шею и что-то зашептала в ухо – Нельсон не противился.

Он, не отрываясь, смотрел, как Викторинис – новый декан факультета английской литературы, но кто бы посмел сказать это вслух? – разговаривает с врачом «скорой помощи» и отвлекает от Нельсона полицию. Он видел ее быстрый взгляд, брошенный через плечо следователя. Видел, как Акулло, с капельницей и кислородной маской, вынесли на носилках, как обмякшего, избитого в кровь Гроссмауля выводят в наручниках два дюжих полицейских. Он видел, как полиция выпроваживает гостей в парадную дверь, ловил на себе ошалевшие взгляды. Он наблюдал, как Вейссман и Пенелопа О, пошатываясь, спускаются по лестнице; Вейссман, без галстука, с расстегнутым ремнем и в рубашке не на ту пуговицу, выпрямился и громко осведомился, почему гости расходятся и что полиция делает в его доме; Пенелопа заправляла грудь в бюстье и, не отрываясь, смотрела на Вейссмана.

Нельсон поднялся. Коснувшись Бриджит пальцем, он отдал ей ключи от «тойоты» и велел ехать домой – «бебиситтер, наверное, уже рвет и мечет», – заверив, что его кто-нибудь подбросит. Потом сходил в спальню за пальто и помог жене одеться; она повисла у него на шее, шепча, как им гордится. Когда Бриджит ушла, Нельсон коротко поговорил с полицейскими, пообещав, что утром даст более подробные показания.

Наконец Нельсон остался один в гостиной – Пенелопа снова утащила бедного Морта наверх – и стоял, глядя на обгоревший, в пятнах крови, ковер.

– Ловко сработано.

Нельсон поднял глаза на звук. Викторинис надевала пальто. Джилиан с ней не было.

– Насколько я понимаю, вы теперь декан, – сказал Нельсон.

Викторинис тонкими белыми пальцами застегивала капюшон.

– Интересно, что это даст мне?

– Вы… как бы это назвать?… – Она натянула перчатки. – Вы нейтрализовали отборочный комитет.

– Однако вам по-прежнему надо взять кого-то на свободную ставку? – Нельсон улыбнулся. – Полагаю, вопрос о моей постоянной должности решать вам.

Викторинис двумя руками надела маленькие кругленькие очечки, полностью скрывающие глаза.

– Зайдите в понедельник, – сказала она, уходя, – к Антони… то есть к декану в кабинет.

– А где Вита? Виктория не остановилась.

– То, что от нее осталось, – на столе. Нельсон обернулся.

Витино платье растеклось черной крепдешиновой лужицей; сверху, словно на бархате в витрине ювелирного магазина, лежали колье и серьги. Одна туфля завалилась на бок, другая стояла прямо, как если бы Вита только что ее сняла. Нельсон сунул руку в туфлю, словно та могла еще хранить Витино тепло, но стелька была сухой и холодной.

– Как кокон, – проговорил Нельсон, – от бабочки.

Он услышал шорох и поднял глаза. Виктории Викторинис не было. К нему шла Миранда Делятур в длинном пальто поверх алого платья. В одной руке у нее были перчатки, в другой – ключи от машины.

– Скорее как кожа, – сказала Миранда, – от змеи. Нельсон промолчал, только вытащил руку из туфли.

– Вас подбросить, профессор? – спросила Миранда.

В машине Миранда даже не спросила, где он живет, а сразу поехала к университету. Нельсон разглядывал ее профиль в быстро сменяющемся свете уличных огней. Миранда улыбалась, словно про себя, потом повернулась к Нельсону, и тот не отвел взгляд.

Она остановила машину у Харбор-холла и выключила мотор. Кроме «миаты», других машин на улице не было. Миранда повернулась к Нельсону.

– Я бы хотела ненадолго зайти. Вы не против?

– Ничуть, – ответил Нельсон.

В лифте они, соприкасаясь плечами, прислонились к дальней стене. В полумраке восьмого этажа Миранда своим ключом открыла дверь деканата. На столе Лайонела, как всегда, царил безупречный порядок. Миранда впустила Нельсона в кабинет Антони. Он от двери смотрел, как она прошла мимо окон, небрежно сбросив пальто. Нельсон нащупал выключатель, но Миранда, не оборачиваясь, сказала: «Не надо».

Жалюзи были подняты; слабый свет фонарей на площади, отраженный от снега восемью этажами ниже, заполнял комнату. В этом холодном призрачном свете лицо, плечи и голая спина Миранды казались выточенными из кости. Нельсон подошел к ней сзади, переступив через брошенное пальто, и, ни о чем определенном не думая, провел горящим пальцем по обнаженной руке. Миранда поймала запястье и потянула к себе, поднесла его палец ко рту и легонько куснула. Нельсон другой рукой обнял ее за талию, накрыл ладонью косточку на бедре, ощущая тепло под скользящим шелком. За окном он видел башню Торнфильдской библиотеки, освещенную снизу огнями книгохранилища; казалось, до нее рукой подать. Ветер сдувал с крыши снег и уносил в темноту. Нельсон закрыл глаза и зарылся лицом Миранде в волосы. Она запрокинула голову, подставляя ему шею.

– Прекрасный Нельсон, дай изведать бессмертия в одном твоем лобзанье![166]166
  Прекрасная Елена, дай изведать бессмертия в одном твоем лобзанье! – Кристофер Марло, «Трагическая история доктора Фауста», сцена ХШ, пер. Н. Амосовой.


[Закрыть]

Вскоре они уже лежали у Антони на столе, фарфорово поблескивая телами в свете фонарей на площади. Нельсон для удобства подложил пиджак, однако Миранда скинула его на пол. На выходные отопление выключили, ледяной стол холодил Нельсону ягодицы. Миранда медленно покачивалась над ним. Рот ее был раскрыт, волосы разметались; она длинными алыми ногтями царапала себе бедра, живот, грудь. Нельсон понимал, что это – спектакль, но ему было все равно.

Миранда взглянула на него сверху – лицо занавешено волосами – и выдохнула:

– Скажи что-нибудь неприличное.

– Что?

– Что-нибудь по-настоящему плохое. – Она накрутила на палец черную прядь. – Что-нибудь запретное.

Нельсон не удержался: его разбирал смех.

– Что именно?

– Ну же, Нельсон. – Миранда закусила губу и задвигалась сильнее. – Скажи.

Нельсон застонал. Миранда нависла над ним, уперлась руками в стол. Ее соски касались его груди, прохладные волосы задевали лицо. Она жарко задышала ему в Ухо. – Что-нибудь такое, чего ты никогда не говорил вслух.

Нельсону представились Пропащие Мальчишки перед телевизором. На него бежали тысячи разъяренных зулусов.

– Я думаю, что квоты для чернокожих студентов, – выдохнул он, – это маразм.

– Да! – выкрикнула Миранда, дернулась и запрокинула голову. Нельсон, осмелев, схватил ее за бедра.