Текст книги "Лоцман"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Хозяйничая у чайного стола, Кэтрин не раз украдкой бросала взгляды на старика. Но, хотя он казался задумчивым, на его честном, открытом лице не было ни малейших следов суровости или подозрительности.

– Совершенно напрасно, сэр, вы возитесь с этими моряками, странствующими по своим делам, – наконец сказала она. – По-видимому, это специальность мистера Кристофера Диллона – причинять неприятности всем, с кем он соприкасается.

– А какое отношение имеет Кит к их аресту?

– Что? Разве не он взялся опекать этих людей в их заключении? Уверяю вас, полковник, что эта история еще принесет плохую славу аббатству Святой Руфи. Его и так уже называют и аббатством, и монастырем, и замком. Дайте волю мистеру Диллону – и через месяц прибавится еще название тюрьмы.

– Киту не посчастливилось завоевать благосклонность мисс Плауден! Тем не менее Кит – достойный юноша, толковый малый и разумный человек! И что еще более ценно, мисс Кэтрин, – это что мистер Кристофер Диллон – верный и честный подданный своего короля. Его мать была моей двоюродной сестрой, мисс, и я надеюсь, что скоро назову его своим племянником. В жилах Диллонов течет добрая ирландская кровь, и, полагаю, даже мисс Плауден согласится, что Говарды тоже могут претендовать на доброе имя.

– Именно о вашем добром имени я и забочусь, – быстро ответила Кэтрин. – Только час назад вы были возмущены, мой дорогой опекун, заподозрив в моих словах намек на то, что после имени «Говард» вам следовало бы писать слово «тюремщик», а теперь вы сами добровольно соглашаетесь на эту обязанность.

– Вы забываете, мисс Кэтрин Плауден, что эти люди задержаны по приказу офицера его величества…

– Но я думала, что славная британская конституция, о которой вы так часто упоминаете, – прервала его находчивая молодая девушка, – гарантирует свободу всем, кто пребывает в этой благословенной стране. Вы сами знаете, что из двадцати негров, привезенных вами из Америки, при вас осталось лишь несколько. Остальные улетели на крыльях британской свободы!

Это означало разбередить незажившую рану в душе полковника, и коварная воспитанница хорошо знала, какое впечатление произведут ее слова. Однако ее опекун на этот раз не разразился бурной вспышкой гнева, как это случалось и в менее значительных случаях. Он поднялся, бросил на Кэтрин взгляд, в котором отразилось все его самоуважение, и, сделав над собой огромное усилие, чтобы сдержать свои чувства в пределах, необходимых для соблюдения приличий, ответил:

– То, что британская конституция – славная конституция, мисс, не подлежит никакому сомнению. То, что этот остров единственное убежище, где свобода может найти себе дом, столь же справедливо. Деспотизм и гнет Конгресса, который вверг колонии в состояние опустошения и нищеты, не позволяют найти для него достойное название. Мятеж загрязняет все, чего он касается, мисс. И, хотя вначале он зачастую прикрывается именем священной свободы, однако кончается он всегда тиранией. Анналы мировой истории, начиная со времен греков и римлян и до наших дней, доказывают это на многочисленных примерах. Что же до того обстоятельства, о котором вы изволили упомянуть, касающегося… касающегося моих частных дел, я могу только сказать, что о делах государственных нельзя судить по домашним происшествиям, так же как и домашние обстоятельства нельзя оценивать с точки зрения государственной политики. – Полковник, подобно многим более сильным в логике ораторам, ошибочно счел свое противопоставление за доказательство и на миг замолчал, восхищаясь собственным красноречием, однако стремительный поток мыслей, всегда неистощимый при рассмотрении этой темы, увлек его за собой, и он продолжал: – Да, мисс, здесь, и только здесь, можно найти истинную свободу! И с этим торжественным заверением, которое не брошено наугад, а опирается на мой шестидесятилетний жизненный опыт, я покидаю вас, мисс Плауден! Вы должны как следует поразмыслить над моими словами, ибо я слишком хорошо понимаю ваши заблуждения, чтобы не знать, что политические ошибки проистекают из ваших сердечных слабостей. Подумайте об этом ради собственной вашей пользы, если вы заботитесь не только о личном благе, но и о том, чтобы заслужить почтение и добрую славу в свете. Что же касается этих черных собак, о которых вы говорили, то они просто неблагодарные скоты и мятежники. И если мне когда-либо доведется встретить кого-либо из этих проклятых…

Полковник сумел все же сдержаться и покинул даму, прежде чем закончил свою обличительную речь, а Кэтрин постояла с минуту на месте и, прижав палец к губам, прислушалась к его голосу, рокотавшему в галерее. Когда же звуки окончательно замерли за отдаленной дверью, своенравная девушка тряхнула темными локонами, и лукавая улыбка, смешанная с выражением сожаления, играла на ее лице, пока она, что-то шепча, проворными руками сдвигала прочь принадлежности чайного стола.

– Может быть, это был жестокий эксперимент, но он удался. Хотя и сами под арестом, все же мы, по крайней мере, свободны ночью. К этим таинственным морякам следует присмотреться получше. Если не гордый взгляд Эдуарда Гриффита сверкал под черным париком одного из них, я ничего не смыслю в лицах. Но куда же мистер Барнстейбл скрыл свои очаровательные черты? Ни один из этих людей не похож на него… Однако я должна спешить к Сесилии!

С этими словами она легко выскользнула из комнаты и, пробежав по освещенным тусклым светом коридорам, исчезла за одним из поворотов, который вел к более интимным помещениям аббатства.

ГЛАВА XIII

Как, Люция? Велишь ты мне уйти

С мечтой о счастье, грезой о любви?

Аддисон, «Катон»

Пусть читатель не думает, что, пока происходили описанные нами эпизоды, мир остановился в своем движении. К тому времени, когда трое моряков были размещены по отдельным комнатам и в галерее, куда выходили эти три комнаты, был поставлен часовой, чтобы одновременно следить за всеми, уже наступила глубокая ночь. Капитан Борроуклиф явился на зов полковника, который, весьма неопределенно извинившись по поводу перемены в программе вечерних развлечений, предложил своему гостю возобновить атаки на мадеру. К этому делу капитан отнесся весьма серьезно, и часы аббатства уже не раз печально напоминали об истекшем времени, а приятели и не думали расставаться. Мистер Диллон меж тем куда-то исчез. Слуга, когда полковник стал расспрашивать его, ответил, что «мистер Кристофер, наверное, отправился верхом в***, чтобы поспеть к завтрашней охоте, которая начнется на заре». Но, пока джентльмены потягивали в столовой вино, развлекаясь рассказами о былых временах и жестоких сражениях, две совсем иные сцены разыгрались в других частях здания.

Как только в аббатстве воцарилась глубокая тишина, прерываемая лишь воем ветра да раскатистым хохотом полковника и капитана, уютно устроившихся за бутылкой вина, дверь одной из комнат «монастыря» тихонько отворилась, и из нее выскользнула Кэтрин Плауден в темном плаще и с ночником в руках, тусклый свет которого едва освещал мрачные стены впереди, оставляя все позади в непроницаемом мраке. За ней вскоре последовали две другие женщины в такой же одежде и с такими же ночниками в руках. Когда они все трое очутились в галерее, Кэтрин осторожно затворила дверь комнаты и двинулась вперед.

– Тсс! – робко прошептала Сесилия. – В той половине дома не все еще спят. И если твои подозрения справедливы, мы своим посещением можем выдать наших друзей и бесповоротно погубить.

– Разве смех полковника Говарда, когда он сидит за бутылкой вина, так непривычен для твоего слуха, Сесилия, что ты не узнаешь его? – насмешливо возразила Кэтрин. – Или ты забыла, что в подобных случаях он редко бывает способен что-нибудь слышать или видеть? Идите за мной: мои подозрения основательны, иначе и быть не может. И, если мы не предпримем что-либо для спасения пленников, они погибли. Разве только их затея лучше продумана, чем мне кажется!

– Вы вступили на опасный путь, – спокойно заметила Элис Данскомб. – Но вы молоды и потому склонны верить в успех.

– Если вы не одобряете нашего намерения, – сказала Сесилия, – значит, оно действительно дурно, и нам следует вернуться.

– Нет-нет, я не хотела сказать о вашем намерении ничего плохого. Если бог вручил вашей защите жизнь тех, к кому вы питаете чувства любви и уважения, какие женщине суждено дарить лишь одному мужчине, у него были на это свои основания. Ведите нас, Кэтрин! По крайней мере, мы избавимся от наших сомнений!

Пылкой девушке не нужно было повторять просьбу: легкими быстрыми шагами она тотчас двинулась вперед по галерее. Дойдя до конца, подруги по узенькой лестнице спустились в первый этаж и, тихонько отворив маленькую дверь, очутились на лужайке между домом и садом. Они перебежали через нее, укрывая от яростных порывов ветра, доносившегося с моря, свои ночники. Вскоре они уже были возле большого, наспех пристроенного флигеля, простая архитектура которого не выдерживала сравнения с красивым главным зданием, и вошли туда через массивную дверь, которая стояла полуоткрытой, словно ожидая их.

– Хлоя в точности исполнила мои приказания, – прошептала Кэтрин, когда они укрылись от холода и ветра. – Теперь, если все слуги спят, мы можем наверняка пройти незамеченными.

Им следовало еще миновать людскую, что они и сделали без затруднений, так как здесь находился только один старик негр, спавший глубоким сном в двух шагах от колокола. Проскользнув через это помещение, они долго шли по длинным и извилистым коридорам, по-видимому, хорошо знакомым Кэтрин, хотя и неведомым ее спутницам, а затем поднялись по другой лестнице. Они были уже близки к цели и теперь остановились, чтобы убедиться, не возникают ли какие-либо препятствия на их дальнейшем пути.

– Ну вот, наша затея вдруг оказывается безнадежной! – прошептала Кэтрин, скрытая мраком, царившим в длинном узком коридоре. – Часовой стоит в галерее, а я думала – его поставили под окнами. Что нам теперь делать?

– Давайте вернемся, – тоже шепотом ответила Сесилия. – Дядя очень считается со мной, хотя иногда и бывает с нами строг. Утром я постараюсь уговорить его отпустить арестованных, взяв с них обещание не повторять подобных попыток.

– Утром уже будет поздно, – возразила Кэтрин. – Я видела, как этот дьявол Кит Диллон уехал куда-то верхом, сказав, что отправляется на завтрашнюю охоту, но я по глазам его знаю, что он задумал какую-то пакость. Он молчит просто для большей уверенности. И, если утро застанет Гриффита в этих стенах, он будет осужден на смерть.

– Молчите! – воскликнула Элис Данскомб со странным волнением. – Может быть, счастливый случай поможет нам договориться с часовым!

С этими словами она двинулась вперед. Не прошли они и несколько шагов, как их окликнул суровый голос часового.

– Теперь поздно колебаться, – прошептала Кэтрин. – Мы хозяйки этого дома и смотрим, все ли у нас в порядке, – продолжала она уже вслух. – И мы удивлены тем, что встречаем в своем доме вооруженных людей.

Солдат отсалютовал мушкетом и ответил:

– Мне приказано охранять двери этих трех комнат. Там помещены арестованные. Во всем прочем я был бы рад вам услужить.

– Арестованные?! – с притворным изумлением воскликнула Кэтрин. – Разве капитан Борроуклиф превратил аббатство Святой Руфи в тюрьму? В чем же обвиняют этих бедных людей?

– Не знаю, миледи! Но раз они моряки, я думаю, они сбежали со службы его величества.

– Странно, право! А почему их не отправили в тюрьму графства?

– Это дело надо расследовать, – сказала Сесилия, открывая лицо. – Как хозяйка дома, я имею право знать, кто находится в его стенах. Потрудитесь отпереть двери – я вижу, у вас на поясе висят ключи.

Часовой колебался. Он был смущен присутствием и красотой девушек, но внутренний голос напоминал ему о его обязанностях. Тут в голову ему пришла счастливая мысль, которая избавляла его от затруднений и в то же время позволяла согласиться с просьбой или скорее приказанием мисс Говард. Он передал ей ключи и сказал:

– Вот они, миледи! Мне велено не выпускать арестованных, но не сказано, чтобы я никого не впускал к ним. Когда вы покончите с вашими делами, прошу возвратить мне ключи. Вы должны пожалеть меня: пока двери не заперты, я ни на миг не могу спустить с них глаз.

Сесилия обещала возвратить ключи и уже дрожащей рукой вставила один из них в замок, но Элис Данскомб остановила ее, обратившись к солдату:

– Ты сказал, что их трое? Они все люди пожилые?

– Нет, миледи! Bсe добрые, здоровые молодцы, им только и служить его величеству, а не бегать со службы.

– Неужели они все одинаковы по годам и по внешности? Я спрашиваю потому, что у меня был друг, который когда-то в юности напроказил и, как говорили, помимо прочих глупостей, ушел в море.

– Среди них нет юноши. В дальней комнате слева находится здоровенный малый, с солдатской выправкой, лет тридцати. Наш капитан полагает, что он раньше носил мушкет. Мне велено присматривать за ним особенно строго. Рядом с ним сидит на диво красивый молодой человек. Грустно подумать, куда мы идем, если такие в самом деле убегают с кораблей! А в этой комнате находится невысокий, спокойный человек, которому скорее пристало бы пойти в пасторы, а не в моряки или солдаты – уж такой у него скромный вид.

Элис на мгновение закрыла руками лицо, но затем, отняв их, продолжала:

– Мягкостью всегда можно добиться гораздо большего, чем угрозами. Вот тебе гинея. Ступай в дальний конец коридора, ты можешь оттуда следить за дверями не хуже, чем отсюда. А мы войдем к этим бедным людям и постараемся убедить их сознаться, кто они на самом деле и что им нужно.

Солдат взял деньги и, неуверенно оглядевшись вокруг, наконец сообразил, что и вправду убежать можно только минуя его, по лестнице. Дождавшись, пока он удалился на такое расстояние, что уже ничего не мог слышать, Элис Данскомб повернулась к своим спутницам. Лихорадочный румянец пятнами выступил у нее на щеках.

– Напрасно было бы скрывать от вас, что я надеюсь встретить человека, голос которого я, должно быть, действительно слышала вечером, когда подумала, что мне это померещилось. Да, это был его голос, и я теперь знаю, что он заодно с мятежными американцами в этой противоестественной войне… Нет, не обижайтесь на меня, мисс Плауден! Вспомните, что я родилась на этом острове. И привело меня сюда не тщеславие или слабость, мисс Говард: я хочу предупредить кровопролитие… – Она замолчала, как бы стараясь успокоиться. – Но свидетелем нашего разговора должен быть только бог.

– Так ступайте, – сказала Кэтрин, втайне радуясь решительности Элис. – А мы тем временем посмотрим, кто сидит в двух других комнатах.

Элис Данскомб повернула ключ в замке. Осторожно отворив дверь, она попросила спутниц, чтобы они, уходя, постучали ей, и тотчас вошла в комнату.

Сесилия и ее кузина подошли к следующей двери, молча отворили ее и осторожно проникли в комнату. Кэтрин Плауден была достаточно осведомлена относительно распоряжений полковника Говарда и знала, что, отправив арестованным одеяла, он не счел нужным позаботиться о каких-либо дальнейших удобствах этих людей, которые, по его мнению, большую часть жизни спали на голых досках.

Поэтому девушки нашли молодого моряка на полу, где он, растянувшись во всю длину и закутавшись в грубое покрывало, спал крепким сном. Шаги девушек были столь робки, а их появление столь бесшумно, что они приблизились к нему, даже не потревожив его. Голова пленника покоилась на деревянной плашке. Он подложил руку, чтобы защитить лицо от прикосновения к шершавому дереву, а другую руку сунул за пазуху, где она свободно лежала на рукоятке кинжала. И, хотя он был в забытьи, сон его был ненадежен и беспокоен. Он дышал тяжело и быстро, а порой что-то невнятно и глухо бормотал. Настало время и Сесилии Говард проявить силу характера. До сих пор она шла на поводу у кузины, чья живость и предприимчивость делали ее прекрасным проводником. Но теперь она опередила Кэтрин и, осветив ночником лицо спящего, наклонилась к нему, внимательно и тревожно его разглядывая.

– Я права? – прошептала Кэтрин.

– Да защитит его милосердный господь! – пробормотала Сесилия, невольно содрогнувшись, когда уверилась, что видит перед собой Гриффита. – Да, Кэтрин, это он. Дерзость и безумие привели его сюда. Но время не ждет, его следует разбудить и во что бы то ни стало помочь ему бежать.

– Тогда не медли и разбуди его!

– Гриффит! Эдуард Гриффит! – мягко позвала его Сесилия. – Гриффит, проснитесь!

– Так ты не разбудишь моряка, который привык спать под рев бури и волн, – сказала Кэтрин. – Но я слыхала, что даже легкое прикосновение заставляет их тотчас вскочить на ноги.

– Гриффит! – повторила Сесилия, робко коснувшись его руки.

Вспышка молнии не может быть более мгновенной, чем был прыжок молодого человека, вскочившего на ноги. При свете ночников сверкнул выхваченный им кинжал, в то время как в другой руке угрожающе блеснул пистолет, направленный на людей, потревоживших его сон.

– Прочь! – закричал он. – Умру, но не сдамся! Ярость, отразившаяся на его лице, и свирепый взгляд напугали Сесилию. Она отпрянула, уронив плащ, съежилась, но не сводила с моряка нежного доверчивого взгляда.

– Эдуард, это я, Сесилия Говард! – сказала она. – Я пришла спасти вас от гибели. Вас узнали, несмотря на искусное переодевание.

Пистолет и кинжал упали на одеяло, в которое прежде был закутан молодой моряк, и на лице его вместо тревоги теперь отразилась большая радость.

– Наконец-то счастье улыбнулось мне! – воскликнул он. – Как вы добры, Сесилия! Больше, чем я заслуживаю, и гораздо больше, чем я ожидал. Но вы не одна…

– Со мной моя кузина Кэт. Это ее проницательные глаза узнали вас, и она любезно согласилась сопровождать меня, чтобы уговорить вас… нет, чтобы помочь вам бежать! Ибо это просто безумие, Гриффит, так испытывать свою судьбу!

– Разве я напрасно испытывал ее?.. Мисс Плауден, к вам обращаюсь я за ответом и оправданием.

Лицо Кэтрин отразило неудовольствие, но после минутного колебания она ответила:

– Готова служить вам, мистер Гриффит! Я вижу, что ученый капитан Барнстейбл не только сумел разобрать мои каракули», но и счел возможным показать мое письмо всем желающим.

– Теперь вы несправедливы к нам обоим, – сказал Гриффит. – Разве он мог не показать мне план, в котором мне суждено было играть главную роль!

– Ах! Видно, ваши оправдания так же послушно являются на ваш зов, как и ваши матросы, – ответила молодая девушка. – Но как это вышло, что герой «Ариэля» посылает заместителя, чтобы выполнить долг, лежащий на нем самом? Разве он имеет обыкновение довольствоваться второй ролью?

– Боже упаси, чтобы вы так дурно подумали о нем хотя бы на миг! Мы в большом долгу перед вами, мисс Плауден, но у нас есть и другие обязанности. Вы знаете, что мы служим нашему общему отечеству и у нас есть начальник, воля которого для нас закон.

– Тогда возвращайтесь, мистер Гриффит, пока можно, на службу нашей истекающей кровью стране, – сказала Сесилия. – И, после того как общие усилия ее храбрых сынов изгонят из ее пределов врагов, будем надеяться, что наступит время, когда мы с Кэтрин вернемся в наши родные дома.

– А подумали вы, мисс Говард, насколько могущественная армия английского короля может растянуть это время? Мы победим! Народ, который борется за самые священные свои права, не может не победить. Но разбить Англию – это не одного дня дело для бедного, разбросанного по обширной территории и разоренного народа. Конечно, вы забыли, мисс Говард, что, уговаривая меня покинуть вас при таких обстоятельствах, вы отнимаете у меня всякую надежду.

– Мы должны положиться на волю божью, – ответила Сесилия. – Но у вас есть руки и опыт, Гриффит, которые могут сослужить нашей родине большую службу. Не растрачивайте же свои силы в призрачных заботах о личном счастье, пользуйтесь минутой возможности и возвращайтесь на корабль, если он действительно еще в безопасности. Забудьте на время это безумное предприятие и ту, для кого вы на него решились!

– Я не ожидал такого приема, – сказал Гриффит. – Хотя я сегодня оказался в вашем присутствии случайно, а не намеренно, я все-таки надеялся, что, когда мне будет суждено вновь увидеть фрегат, вы, Сесилия, будете рядом со мной.

– Вы не должны упрекать меня, мистер Гриффит, за свое разочарование, ибо я никогда не говорила ни слова, которое дало бы вам право думать, что я согласна покинуть моего дядю.

– Мисс Говард не найдет меня дерзким, если я напомню ей, что было время, когда она не считала меня недостойным заботы о ней и ее счастье.

Яркий румянец залил лицо Сесилии, когда она ответила:

– Я и сейчас не считаю этого, мистер Гриффит. Но вы поступили хорошо, указав мне на мою прежнюю слабость, потому что воспоминание о былом безрассудстве только укрепляет меня в моей решимости…

– Нет! – прервал ее пылкий влюбленный. – Если я хотел упрекнуть вас или питал хвастливую мысль, гоните меня как недостойного вашей благосклонности навсегда!

– Я прощаю вам эти грехи легче, чем себе свое легкомыслие, – сказала Сесилия, – но, с тех пор как мы виделись в последний раз, произошло слишком много такого, что не позволяет мне повторить столь опрометчивый поступок. Во-первых, – продолжала она, приветливо улыбаясь, – я стала на целый год старше и умнее. Во-вторых, и это, возможно, самое главное, тогда мой дядя был окружен своими старинными друзьями и родственниками, а здесь он совсем одинок. И, хотя он находит некоторое утешение в том, что поселился в доме, где обитали его предки, все же он бродит по мрачным коридорам, как чужой, и за все это ему остается лишь слабая замена утраченного – ласка и привязанность той, кого он любит и растит с детства.

– Однако он противится вашему сердечному влечению, Сесилия, если только мое глупое тщеславие, позволявшее мне надеяться, не обмануло меня – о, я мог бы сойти от этого с ума! В ваших политических взглядах вы тоже с ним резко расходитесь. А мне кажется, что не может быть счастья там, где нет общих чувств.

– Есть одно, очень сильное, – возразила мисс Говард, – это родственная любовь. Он добрый, любящий и, когда не гневается на какой-нибудь дурной поступок, снисходительный дядя и опекун, а я дочь его брата Гарри. Нелегко разорвать такую связь, мистер Гриффит. И, так как мне не хочется видеть вас безумным, я не добавлю, что ваше тщеславие вас обмануло. Да-да, Эдуард, вполне возможно питать двойную привязанность и выполнять свой долг перед двумя людьми. Я никогда не соглашусь покинуть дядю одного в стране, образ правления которой он так слепо чтит. Вы не знаете Англии, Гриффит! Она смотрит на своих детей, явившихся из колоний, с холодным недоверием и надменностью, как ревнивая мачеха, которая редко ласкает неродных детей.

– Я знал Англию в мирное время, знаю ее и во время войны! – гордо ответил молодой моряк. – И могу добавить, что она надменный друг и непримиримый враг. А сейчас она вступила в борьбу с теми, кто требует у нее только открытого моря. Однако ваше решение заставляет меня явиться к Барнстейблу с худыми вестями.

– Нет, – сказала Сесилия, улыбаясь, – я не хочу говорить за других, которые не связаны с полковником узами близкого родства и одержимы неприязнью к этой стране, ее народу, ее законам, хотя совсем в них не разбираются.

– Разве мисс Говард наскучило видеть меня в стенах аббатства Святой Руфи? – спросила Кэтрин. – Но тише! Кажется, кто-то идет по галерее…

Затаив дыхание, они прислушались, и действительно, вскоре до их слуха донеслись приближавшиеся шаги. Раздались голоса, а затем завязался разговор, отчетливо слышный в каморке Гриффита.

– Да, у него военная осанка, Питерс, из него выйдет славный солдат. Ну-ка, отвори дверь!

– Это не его комната, ваша честь, – ответил напуганный часовой. – Он находится в последней комнате по коридору.

– Откуда тебе это известно? Ну-ка, достань ключ и открой! Мне все равно, кто где спит. Может быть, я завербую всех троих.

Последовала страшная минута неизвестности, затем часовой ответил на этот властный приказ:

– Я думал, ваша честь хочет видеть того, кто в черном галстуке, и поэтому оставил все остальные ключи в том конце коридора, но…

– Экий дуралей! Часовой, как и тюремщик, всегда обязан иметь ключи при себе. Ну, ступай, отвори дверь того, кто так хорошо равнялся направо!

Когда у Кэтрин сердце стало биться немного ровнее, она сказала:

– Это Борроуклиф. Он так пьян, что даже не заметил ключа, оставленного нами в дверях. Но что теперь делать? В нашем распоряжении не больше минуты.

– На заре, – быстро сказала Сесилия, – я пришлю сюда мою служанку под предлогом передачи вам еды…

– Ради меня не нужно рисковать, – прервал ее Гриффит. – Едва ли нас задержат, а если это и сделают, Барнстейбл находится неподалеку с такими силами, что все эти рекруты разбегутся на все четыре стороны.

– Но это приведет к кровопролитию и ужасным сценам! – воскликнула Сесилия.

– Тише! – предупредила Кэтрин. – Они опять идут сюда!

Кто-то остановился возле их двери и тихонько отворил ее; показалось лицо часового.

– Капитан Борроуклиф делает обход, и я даже за пятьдесят гиней не согласился бы оставить вас здесь хоть на минуту.

– Еще одно слово, – сказала Сесилия.

– Ни полслова, миледи, ради бога! – взмолился солдат. – Леди, которая была в соседней комнате, ждет вас. Пожалейте мою бедную голову и уходите туда, откуда пришли!

Отказать ему было невозможно. Они направились к двери.

– Молодой человек, – громко сказала Сесилия Гриффиту, покидая комнату, – я пришлю вам утром еду и указания, как принимать лекарство, необходимое для вашего исцеления.

В коридоре они встретили Элис Данскомб. Ее лицо было скрыто плащом, но по тяжким вздохам, вырывавшимся из ее груди, можно было понять, что она очень взволнована недавним разговором.

А так как читателю, вероятно, любопытно узнать, что расстроило эту спокойную даму, мы ненадолго задержим повествование и расскажем, что произошло между ней и человеком, которого она искала.