355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джеймс Фенимор Купер » Блуждающий огонь. Два адмирала » Текст книги (страница 13)
Блуждающий огонь. Два адмирала
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 19:25

Текст книги "Блуждающий огонь. Два адмирала"


Автор книги: Джеймс Фенимор Купер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

– Вот вам моя рука, – отвечал Рауль, искренне протягивая ему руку, – мы с вами, капитан Куф, должны были бы встретиться каждый на своем корабле в честном бою за интересы наших отечеств. Каков бы ни был результат этого боя, но он послужил бы залогом вечной дружбы между нами. Я прожил достаточно долго в Англии, чтобы убедиться, как у вас плохо понимают нас, французов. Но все равно! Честные люди повсюду поймут друг друга, и мы с вами будем друзьями то короткое время, которое мне еще остается жить.

Куф взял руку Рауля, и слеза скатилась из-под его опущенных век, когда он крепко пожимал ее.

– Это подлое, адское дело, Гриффин, – сказал капитан, – и никогда больше не возьмусь я ни за что подобное, хотя бы мне посулили командование целой эскадрой в награду за него!

– Я всегда думал, что оно не удастся, капитан, и, говоря откровенно, надеялся на это. Простите меня, капитан, но я не могу не высказаться – по моему мнению, мы, англичане, слишком презрительно относимся к другим европейским нациям, и в особенности к французам, чего те вовсе не заслуживают. Я с самого начала предвидел, что искушение будет бесполезно.

Куф еще раз повторил свои извинения, и после взаимного обмена выражениями уважения и дружбы Рауль удалился в свою парусиновую тюрьму, отказавшись от предложенной ему капитаном каюты рядом с его собственной. Гриффин, проводив арестанта, снова вернулся в каюту капитана, и между ними вновь возобновился разговор на ту же тему.

– Вообще это страшно тяжелое дело, Гриффин. Суд над злополучным Раулем Иваром велся вполне правильно, и приговор несомненно соответствовал признанной за ним вине. Но, что хотите, а я верю его искреннему рассказу! Джита – эта девушка, которую он любил – сама чистота и правдивость, а ее слова подтверждают его показания. Даже вице-губернатор и сам старый подеста говорят то же и склонны думать, что только ради нее Рауль заходил в Порто-Феррайо.

– Я уверен, капитан, что Нельсон отсрочил бы казнь или даже дал бы полное прощение подсудимому, если бы ему представить дело в его настоящем виде.

– Вот в этом-то и все затруднение, Гриффин; мы теперь на таком расстоянии от Неаполя, что нет возможности сноситься знаками, а между тем приговор подписан и должен быть приведен в исполнение сегодня же до солнечного заката; теперь уже полдень.

Гриффин вздрогнул – только теперь вполне отчетливо встала перед ним вся затруднительность положения.

– Какое несчастье, капитан! – воскликнул он. – Нельзя ли послать нарочного к адмиралу?

– Что я и сделал. Я отправил к нему Клинча.

– Клинча! Но, капитан, на это нужен расторопный офицер и… трезвый.

– Клинч достаточно ловок, а что до его несчастной склонности, то, я знаю, сегодня с ним этого не случится. Я ему дал возможность выдвинуться в глазах Нельсона, а никто с моего корабля не доезжал скорее него до Неаполя на гичке. Мы с ним условились относительно сигналов, которые он нам даст на расстоянии восьми или даже десяти миль от фрегата.

– Разве Нельсон не уполномочил вас действовать самостоятельно в случае каких-нибудь новых открытий по этому делу?

– Нет. Единственно, что было оговорено, это разрешение отсрочить казнь в случае выдачи подсудимым местонахождения люгера до времени возможности личных переговоров с адмиралом.

– Какая неудача! Но не могли бы вы взять на себя личной ответственности, капитан, и действовать так, как будто бы вы имели на то разрешение?

– Это легче говорить другим, чем на это решиться, – несколько сухо возразил Куф. – Я предпочел бы повесить сорок французов, чем получить от адмирала выговор за неисполнение моих обязанностей.

Куф не думал так на самом деле, но он не считал себя вправе иначе говорить с подчиненным. Как бы то ни было, а его слова несколько умерили рвение Гриффина; но разговор тем не менее продолжался.

– Все мы, капитан, могу вас уверить, желаем так же, как и вы, отмены этой ужасной казни. Еще так недавно мы хвалились, что на нашем фрегате не было произнесено и исполнено ни одного смертного приговора, хотя вот уже четыре года, как «Прозерпина» спущена на воду, и мы участвовали в семи честных сражениях.

– Будем надеяться, Гриффин, что Клинч застанет адмирала и вовремя вернется.

– Не послать ли того вице-губернатора к арестанту? Может быть, ему удастся уговорить его хотя бы для вида согласиться на ваше предложение, капитан, и тем выиграть время. Эти итальянцы такой хитрый народ.

– Что и доказал вице-губернатор в своих свиданиях с Иваром. Нет, это ни к чему не приведет. А вот разве допросить еще раз этого плута Вольта?

– Чего же лучше, капитан?! К тому же этот Вольт такая продувная бестия, что его и учить не надо. Позвать его?

Куф с минуту колебался; но ему так сильно и почти в одинаковой степени хотелось и спасти от смерти Рауля, и захватить люгер, что он не хотел пренебрегать никакими средствами. Утвердительным кивком головы он ответил на вопрос Гриффина, и через несколько минут Итуэл был введен в комнату капитана.

– Вольт, – обратился к нему капитан, – ветер подул с благоприятной для вас стороны, и я имею желание даже содействовать вашему успеху. Вы знаете, я полагаю, где остался люгер?

– Я не уверен, вспомню ли, капитан, – отвечал Итуэл, осматриваясь и недоумевая, к чему ведет капитан. – Не ручаюсь, в случае надобности, я, может быть, и вспомнил бы, но, говоря откровенно, у меня довольно-таки плохая память.

– В таком случае вам не мешает знать, что от вашего ответа зависит жизнь вашего старого друга, господина Ивара.

– Я бы желал знать… Ей-богу, чудная страна эта Европа!.. Что же такого сделал капитан Рауль, что ему так плохо приходится?

– Он приговорен к смертной казни, которая должна совершиться здесь на фрегате сегодня же, если он не укажет место, где находится его люгер; в этом последнем случае ему оказано будет снисхождение, так как мы имеем дело с народом, а не с отдельными лицами.

Куф не знал Итуэла, обращаясь к нему с этим предложением. Итуэл не любил ни Рауля, ни люгера и вообще никого и ничего, кроме своей особы; еще если бы это не было сопряжено ни с каким риском для него, он, может быть, и выручил бы Рауля, но в данном случае над всем преобладала его исконная ненависть к англичанам, и он прежде всего не желал облегчить им поимку люгера, то есть достижения их заветной цели.

– И если вам удастся получить люгер, капитан, вы возвратите свободу капитану Раулю? – спросил он с напускным участием.

– Да, весьма возможно, хотя это будет зависеть от адмирала.

– Я сильно затрудняюсь, ответить на ваш вопрос, капитан, потому что это самое подвижное из всех судов, и никогда нельзя с точностью определить, сколько оно успеет пройти в данное время.

– Неужели? – иронически заметил Куф. – Но все-таки подумайте, может быть, вы можете дать хотя бы приблизительный ответ относительно того, где, по вашим расчетам, он должен был бы теперь находиться.

– Приблизительный? Может быть, капитан. Я так думаю, что «Блуждающий Огонь» должен теперь находиться где-нибудь на широте острова Капри в ожидании возвращения капитана Рауля и меня. Да, где-нибудь поблизости этого острова. Но, поверьте, капитан, он зорко следит за всем, чтобы не подпустить к себе какой-нибудь английский крейсер.

Было ли это верно или нет, но, по крайней мере, Итуэл думал, что говорит правду, и, вовсе не желая предавать своих старых товарищей, нарочно сказал правду, совершенно верно рассчитывая на то, что, при явном недоверии к нему со стороны капитана, эта правда сойдет за ложь. Так и случилось: Куф и Гриффин, обманутые всей его плутовской и лживой наружностью, не поверили ни одному его слову. Затем его отпустили, строго внушив ему добросовестное отношение к его обязанностям.

– Итак, мы все при том же, Гриффин! – воскликнул безнадежно Куф. – Если Клинч опоздает, я никогда себе этого не прощу!

– Нельзя всего предвидеть, капитан; вы сделали все, что могли, и ваша совесть должна быть покойна. Нельзя ли было бы… К этому средству, впрочем, не любят прибегать! Однако, по необходимости…

– Объяснитесь, Гриффин, что вы хотите сказать?

– Я думал, капитан, не может ли та молоденькая итальянка дать какие-нибудь сведения о люгере? И так как она любит Рауля Ивара, то, может быть…

Куф пристально смотрел на лейтенанта с полминуты, а затем сказал, отрицательно покачивая головой:

– Нет, нет, Гриффин, я ни за что на это не соглашусь. Одно дело пустить все в ход с таким негодяем, как этот американец, и совсем другое играть на чистом чувстве невинной любящей девушки. Нет, нет, никогда! Сердце молодой девушки должно быть свято при всех обстоятельствах!

Гриффин покраснел и закусил губы; ему было неприятно, что капитан превзошел его в великодушии.

– Но мне кажется, капитан, что она осталась бы только в выигрыше, если бы предала люгер ценой спасения жизни Рауля. Другое дело, если бы потребовали от нее выдачи любимого ею человека.

– Все равно, Гриффин, не станем поднимать покрова, закрывающего тайные чувства молодой девушки, случайно обнаруженные перед нами. Как только мы ближе подойдем к берегу, я решил отправить старика итальянца с его племянницей на их лодке. Таким образом мы честно избавимся от них. Но что станется с французом, одному Богу известно!

На этом разговор кончился. Гриффин вернулся на палубу, куда его призывали обязанности, а Куф принялся в восьмой или девятый раз перечитывать полученные им от адмирала инструкции.

Глава XXII

Я не страшусь ничего. Я несу на себе это проклятие – ничего не бояться, не чувствовать в моем сердце биения желаний и надежды и не находить в нем тайной любви к чему бы то ни было на земле.

«Манфред»

День уже начал склоняться к вечеру, и беспокойство Куфа росло не без причины. Ни разу до сих пор не приходилось фрегату «Прозерпина» так глубоко въезжать в Салернский залив, и чудная картина природы, представшая перед глазами, помогла офицерам отвлечься от гнетущего созерцания их пленника. Грандиозные скалы с лепящимися по склонам и между ними деревушками, монастырями и церквами представляли такое величественное и живописное зрелище, в сравнении с которым совершенно уничтожались размеры военного фрегата, и с берега он должен был казаться не более как небольшим торговым судном. Но моряки менее чем кто-либо склонны проявлять свой восторг внешними знаками удовольствия; напротив, особенным достоинством считается между ними полное ко всему равнодушие. Наибольшим авторитетом пользуются опытные старые моряки, и каждый новичок больше всего заботится о том, чтобы своим равнодушием ко всякой новизне доказать свою большую опытность.

Но самым сдержанным в этом отношении являлся боцман Странд, лондонец по происхождению.

В то время как «Прозерпина» медленно подвигалась, следуя направлению берега, Странд стоял на своем посту, где чувствовал себя полным хозяином, и, имея вполне деловой вид, прислушивался к разговорам других офицеров. В смысле безусловного послушания начальству он был безупречен, будучи для этого слишком опытным моряком, но на все имел свое мнение, которое не постеснялся бы отстаивать даже перед самим Нельсоном.

Один из младших офицеров, Кэтфол, старый моряк, стоял в группе нескольких матросов около бушприта и, как старший перед ними по рангу, был в разговоре главным. Матросы стояли со скрещенными на груди руками, с щепотью жевательного табака за щекой и то и дело подтягивали штаны, которые они носили без подтяжек и между которыми и курткой неизбежно лежала кольцом полоса белой рубахи, резко оттеняя голубой цвет платья.

– Говорят, эти горы высоки, грандиозны! – говорил старик Кэтфол. – Я этого не нахожу. Я не вижу ничего необычайного в этих берегах! И все, что мы тут видим, эти дома, деревни, – все это можно встретить на любом из островов. Когда я делал кругосветное путешествие с капитаном Куком…

Но в эту минуту появился Куф. Он редко появлялся в этой части судна, но его, конечно, везде встречали как лицо привилегированное. Все поднялись из уважения к нему, а Странд уступил ему свое место. Куф подошел к нему твердой, хотя и легкой походкой, так как ему не было еще и тридцати шести лет. Куф состоял еще мичманом на корабле, на котором тогда уже боцманом был Странд. Куф никогда не забывал этого обстоятельства и всегда находил возможность сказать несколько приветливых слов опытному моряку.

– Замечательная местность, Странд, – заговорил он присаживаясь, – в Англии можно проездить неделю и не найти ничего подобного.

Между ними завязался довольно бессодержательный разговор, но Странд время от времени самодовольно поглядывал на матросов, несколько отступивших из почтения к капитану, точно взглядами хотел им сказать: видите, какой старый друг вашему боцману наш капитан!

– Тут решительно негде спрятаться «Блуждающему Огню», Странд! – проговорил между тем капитан.

Боцман хитро улыбнулся, как человек, не желающий ни с кем делиться своими секретами.

– «Блуждающий Огонь» не из тех судов, которые мы опять увидим, капитан, – ответил он, считая невежливым оставить без ответа замечание капитана.

– Почему? «Прозерпина» всегда находила то, что искала.

– Видите ли, капитан, были уже с нашей стороны три неудачные попытки овладеть этим люгером, и четвертая не приведет ни к чему; все хорошо только до трех раз.

Куф с удивлением посмотрел на боцмана.

– Заметьте, – продолжал тот, – все идет по трое: у нас три класса адмиралов, три цвета для флагов, три мачты на корабле…

– И один капитан! – засмеялся Куф, для которого была новинкой эта тройная теория.

– Да, потому что в противном случае экипаж не знал бы, которого слушаться. Все можно высмеять, капитан, если пуститься в рассуждения.

Оба с минуту помолчали.

– Какое печальное зрелище представляет тот человек между двух пушек, там на штирборте, капитан!

– Вы говорите о нашем пленном, Странд? О, я бы от всего сердца желал, чтобы он был где-нибудь в другом месте. Больше всего хотел бы я, чтобы он был на своем люгере и чтобы мы пошли на него в четвертый раз, хотя вы этого и не одобряете, Странд.

– Нередко совершение казни на корабле приносит ему несчастье, капитан.

Куф задумчиво молчал, а когда это случалось, никто не решался с ним заговаривать. Затем он встал и, не останавливаясь, прошел на противоположный конец корабля, не поднимая головы и с тем же рассеянным взглядом. Все перед ним расступались, давая ему дорогу, и даже сам Винчестер уважал это настроение своего командира и не подошел к нему, хотя имел к нему дело.

Андреа Баррофальди и Вито Вити все еще находились на корабле и начали понемногу осваиваться с неудобствами непривычных для них условий. Конечно, они не избежали глупого подшучиванья, но в общем к ним относились хорошо, и у них не было причин жаловаться на свое положение, особенно с тех пор, как снова разгорелась надежда на поимку люгера. Они, конечно, знали о смертельном приговоре над Раулем, и так как оба были люди гуманные и сердечные, то, естественно, пожелали повидать его еще раз, чтобы уверить его в своем полном прощении за обман. Они сказали об этом Винчестеру, и тот выжидал теперь удобной минуты спросить на то разрешение капитана.

Наконец Куф очнулся от своей задумчивости, и Винчестер передал ему просьбу двоих итальянцев.

– Бедняга! Ему немного остается жить, если только мы не получим каких-нибудь известий от Клинча. Мы ничем не рискуем, если позволим себе все возможные ему уступки. Допустите к нему всех, кто желает его видеть, Винчестер.

– Даже старика Джунтотарди и его племянницу? И нашего дезертира Вольта? Он также желал бы проститься со своим прежним командиром.

– Относительно первых двоих не может быть никакого сомнения; что же касается Больта, то мы, конечно, имеем право ему отказать, если только господин Ивар сам не пожелает его видеть, – тогда проведете.

Винчестер не заставил повторить разрешение и поспешил оповестить как всех желавших свидания или, как он думал, могущих желать его, так и стражу, караулившую пленника, о том, что разрешение на свидания дано. Не спросили только согласия самого осужденного.

На «Прозерпине» царило общее подавленное, мрачное настроение. Всем было известно настоящее положение дел, и мало кто верил в возможность своевременного возвращения Клинча. Оставалось не более трех часов до солнечного заката, а время вместо того, чтобы тянуться, казалось, летело на крыльях. Общее напряженное состояние и лихорадочная тревога росли с каждой минутой; все следили за заходящим солнцем, находя, что оно на этот раз опускается особенно быстро; большая часть мичманов столпилась на передней части корабля с единственной целью раньше увидеть возвращающегося Клинча.

Было уже половина шестого, а в шесть часов солнце должно было зайти; следовательно, оставалось всего полчаса до позднейшего срока совершения казни. Куф не отходил от борта судна и вздрогнул, когда часы начали бить шесть. Винчестер подошел к нему и глазами спросил его; в ответ он получил едва заметный жест, но этого ему было довольно. В определенном месте палубы началось нешумное движение, появилась веревка, которую прилаживали со слишком для всех понятной целью, устраивали род временной платформы – все угрожающие приготовления к близкой казни.

Несмотря на привычку к разного рода опасностям и зрелищу всевозможных человеческих страданий, всеми присутствовавшими овладело глубокое чувство жалости. В действительности Рауль был их врагом, и еще двое суток тому назад все они искренне ненавидели его; но настоящие обстоятельства изменили эту ненависть в чувство более великодушное. Торжествующий враг совсем не то, что человек вполне зависящий теперь от их милосердия; к тому же, хотя по закону и осужденный как шпион, он в их глазах был только страстно полюбившим человеком, который очертя голову бросился в явную опасность ради свидания с дорогой его сердцу девушкой. Все это, в соединении с присущим морякам нерасположением к совершению казни на палубе их судна, совершенно изменило положение вещей, и Рауль, который два дня тому назад столкнулся бы на «Прозерпине» с двумя или тремя сотнями заклятых врагов, теперь имел столько же друзей, не чувствовавших к нему ничего иного, кроме уважения и сострадания.

Понятно после этого, что на страшные приготовления все посматривали косо, хотя невидимая власть тяготела надо всеми и лишала самостоятельного выбора действий. Куф не считал себя вправе долее ждать и сделал последние необходимые распоряжения, после чего ушел к себе в каюту, как бы желая скрыть от других овладевшее им волнение.

Следующие затем десять минут прошли в сильной тревоге и тяжелом ожидании. Винчестер ожидал только возвращения капитана, чтобы привести осужденного. Один из мичманов был отправлен доложить ему, что все готово: и Куф медленной и нетвердой поступью поднялся к платформе. Матросы стояли впереди и по обеим сторонам; солдаты вытянулись с ружьями; офицеры сгруппировались в одном месте; тяжелое и торжественное молчание воцарилось на палубе, и резко раздавался малейший посторонний шум. Андреа Баррофальди и Вито Вити стали в сторонке; но никто нигде не видел ни Карло Джунтотарди, ни его племянницы.

– Я полагаю, что в нашем распоряжении еще двадцать пять минут, Винчестер, – сказал Куф, тревожно посматривая на заходящее солнце, достигшее уже почти горизонта и озарявшее ближайшую часть небесного свода золотом и пурпуром.

– Боюсь, что не больше двадцати, капитан.

– Полагаю, что пяти достаточно, чтобы все покончить, – хрипло и с дрожью в голосе произнес Куф, устремив глаза на лейтенанта, который ответил ему одним пожатием плеч, как бы желая сказать, что он этого не знает.

Тогда капитан перекинулся несколькими словами с врачом, допытываясь, сколько времени в лучшем случае может прожить повешенный человек; и ответ, вероятно, не оправдал его ожиданий, так как он тут же дал знак, чтобы привели арестанта.

Рауль появился в сопровождении каптенармуса с одной стороны и офицера, исполнявшего обязанности духовника, с другой. Он был в своем платье итальянского лаццарони, о котором мы уже говорили. Он был бледен, но нельзя было приметить ни малейшей дрожи в его мускулах, сильно открытых благодаря его костюму. Он вежливо поклонился офицерам, и только невольная дрожь пробежала по его телу, когда его взгляд упал на веревку и всю обстановку казни. Однако через секунду он совершенно овладел собой и, поклонившись капитану Куфу, твердым шагом направился к роковому месту, но в то же время без малейшей рисовки.

Ему надели веревку на шею при гробовом молчании вокруг. Затем Винчестер шепотом сделал последние указания тем людям, на которых возложена была тяжелая обязанность совершения казни, внушая им главным образом быстроту действия, как единственное облегчение для несчастного в этих случаях.

– Великий Боже! – воскликнул Куф. – Возможно ли, чтобы так и умер человек! Без молитвы, без обращения к Божественному милосердию!

– Насколько мне известно, капитан, он неверующий, – сказал Гриффин.

– Окликните еще раз часового наверху мачты, Винчестер, – сказал капитан.

– Видите вы что-нибудь похожее на лодку? Хорошенько смотрите на Неаполитанский залив, вам должен быть виден вход в него.

Прошла добрая минута, и часовой ответил отрицательным движением головы, как бы не имея силы говорить. Винчестер взглянул на капитана. Куф вскочил на пушку и направил к северу свою подзорную трубу.

– Все готово, капитан, – сказал старший лейтенант, когда прошла еще одна минута.

Куф уже готов был поднять руку, что было бы сигналом к совершению казни, когда издали со стороны Неаполя послышался глухой пушечный выстрел.

– Остановите! – закричал Куф в ужасе, как бы не поторопились матросы, державшие концы веревки. – Лоцман, выньте из губ свисток!.. Еще два таких выстрела, Винчестер, и я буду счастливейшим человеком из всей эскадры Нельсона!

В то время как он говорил, раздался второй выстрел и затем третий через полминуты.

– Может быть, это салют? – проговорил Гриффин с беспокойством.

– Слишком велик промежуток. Слушайте.

Все напрягли слух. Куф вынул часы, и с каждой секундой черты его лица прояснялись. Через две минуты он с торжеством поднял руки.

– Все идет прекрасно, господа! – воскликнул он. – Господин Винчестер, отведите арестанта в его камеру. Отвяжите эту проклятую веревку и к черту отправьте все это адское сооружение! Господин Странд, распустите команду.

Рауль был немедленно отведен обратно в свою загородку среди пушек. На пути все офицеры поздравляли его, радостно приветствуя его спасение; и не было ни одного человека на всем корабле, который не вздохнул бы облегченно при известии о полученной отсрочке.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю