Текст книги "Лучший английский ас"

Автор книги: Джеймс Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Вскоре после прибытия Бадера мы отправились в рейд силами двух эскадрилий. Мы должны были пересечь Ла-Манш с набором высоты, показаться над Булонью, снизиться к устью Соммы и вернуться. Хотя Люфтваффе перевели часть истребительных эскадрилий из северной Франции в Румынию для поддержки кампании на Балканах, перед нами еще оставалось достаточно много истребителей и бомбардировщиков. Ранней весной обе стороны считали Ла-Манш ничейной территорией, над которой «Спитфайры» и «Мессершмитты» вели жаркие бои.

У Бадера не было времени учить нас собственным теориям совместных действий и тактике. В этот раз мы должны были лететь старым строем – длинной сомкнутой колонной. Он сам возглавлял нашу эскадрилью.

Постепенно набирая высоту и держась в сомкнутом строю, мы пересекли Ла-Манш. Я летел номером третьим в звене Бадера. Впереди меня были Кокки и командир крыла. Позади меня на злосчастной позиции замыкающего держался мучимый дурными предчувствиями Нип. Внезапно я заметил тройку «мессеров» в паре сотен футов выше нашего строя. Они летели в том же направлении. Похоже, они нас не видели. Немцы были идеальной целью для 145-й эскадрильи, которая находилась выше них. Я должен был спокойно сообщить количество, тип и позицию вражеских самолетов командиру, но я был слишком возбужден и завопил:

«Смотри, Салага!»[2]2
  Dogsbody – салага, новичок. Позывной Бадера, совпадающий с его инициалами ДБ.


[Закрыть].

Однако остальные пилоты нашего крыла не собирались ждать от меня новых сообщений. Для них вопль «Смотри! » означал немедленную опасность – выходящую в атаку крупную группу «мессеров». Поэтому наш строй немедленно рассыпался. Кто-то заложил вираж, кто-то бросился в пике. «Спитфайры» брызнули в разные стороны, как мальки разлетаются от брошенного в воду камня. Буквально в доли секунды строй крыла рассыпался начисто. Собрать звенья для продолжения запланированного полета уже не удалось. Я постарался приземлиться самым последним, так как полностью осознал свою ошибку и представлял, что меня ждет. Все пилоты уже собрались в домике на стоянке.

«Закрой дверь, Билли, – приказал Бадер. И продолжил: – А теперь выясним, какой болван заорал „Смотри!“

Я признался, что именно я стал виновником переполоха.

«Отлично. Теперь сообщи нам, по какому случаю ты закричал „Смотри!“ – раздраженно потребовал командир крыла.

«Видите ли, сэр, там была тройка „мессеров“. На сотню футов выше нас…»

«Три „мессера“! – взревел Бадер. – Мы прихлопнули бы их в момент. Но твой бабский визг заставил нас подумать, что на нас сзади заходит полсотни ублюдков!»

Народ был возмущен, и сразу признаюсь – совершенно справедливо. Наша первая совместная операция завершилась полным провалом из-за моей ошибки. Бадер использовал этот случай, чтобы прочесть краткую лекцию по тактике. Мы должны были освоить взаимную страховку и научиться кратко и четко рапортовать. В будущем запрещалось использовать слово «смотри». В крайнем случае следовало скомандовать: «Отрывайся влево, синее звено» или «Отрывайся вправо, Кен». Пилот, который приказывает отрываться, берет на себя ответственность за безопасность строя, пока угроза не исчезнет. В остальных случаях о вражеских самолетах следует докладывать во всех деталях, например: «Салага, от красного-2. 6 „мессеров“ на 2 часа, выше. Примерно 2000 ярдов».

Бадер завершил свою лекцию. Так как он уже успокоился, то, выходя из домика, подарил мне ободряющую улыбку. Я никогда не забуду этот урок.

Как-то утром, вскоре после этого инцидента, мы отдыхали после ночного патрулирования. Я ночью не летал, и Кен распорядился, чтобы я проверил «Спитфайры» нашего звена и опробовал их в воздухе, если это будет необходимо. Мы осматривали самолет вместе с сержантом-механиком, когда появился командир крыла. Мы тут же вытянулись.

«Спокойно, старики. Где парни?»

Я ответил:

«В постелях. Они все патрулировали ночью, и готовность отменена до 10.00».

«Как успехи?» – поинтересовался он.

«Никаких, сэр. Никто ничего не видел», – ответил я.

Бадер хмыкнул:

«Спитфайр» не так хорош для ночных полетов, как «Харрикейн». Более просторная кабина и лучший обзор. И «Спит» ночью посадить гораздо сложнее из-за его узкой колеи. – Он раскурил свою трубку и продолжил: – Я предпочел бы пересесть на «Харрикейн» для ночных полетов. Сэйлор сбил пару «Хейнкелей» за одну ночь в прошлом году. И я не вижу причин, почему бы нам не сбить еще несколько штук. – И после новой паузы: – А чем вы сейчас занимаетесь?»

«Капитан Холден послал меня проверить наши самолеты, сэр. Я отобрал пару для проверки в воздухе», – объяснил я.

«Отлично. Мы вместе с вами проскочим сквозь эти облака, слетаем через Ла-Манш, и я посмотрю, не удастся ли подстрелить пару фрицев к завтраку. Это будет приятным сюрпризом для капитана Холдена, так?»

Я ответил, что ничуть в этом не сомневаюсь.

Мы взлетели и прорезали несколько слоев облачности. Когда над нами засияло солнце, Бадер усмехнулся и сделал мне жест рукой, чтобы я занял позицию рядом с ним.

Я с трудом мог поверить, что лечу ведомым у легендарного пилота. Однако самолет с его инициалами находился всего в нескольких футах от меня, и на фюзеляже «Спитфайра» красовался вымпел командира авиакрыла. Я не мог позволить себе ошибиться с докладом на сей раз.

В наушниках потрескивали атмосферные разряды. Наконец офицер управления полетами в Тангмере прервал молчание:

«Салаге от Жука[3]3
  Кодовое название Тангмера.


[Закрыть] . Слышите?»

Бадер ответил так же кратко:

«Громко и четко».

Вскоре после этого снова вмешалась земля:

«Ваши намерения, Салага?»

Ответом было молчание. Бадер повернул свой «Спитфайр» на юг. Под нами мелькнул Бичи-Хед, через 10 минут мы пересечем французское побережье.

«Салага, снова спрашиваю, каковы ваши намерения? Комендант авиабазы хочет знать».

Это уже был приказ, игнорировать который было нельзя.

«Скажи ему, что звено Салаги, 2 самолета, намерено совершить небольшую прогулку над Ла-Маншем. Ничего особенного, обычный рутинный поиск. Конец связи».

Офицер управления полетами передал эту информацию дальше, но через несколько секунд снова вышел в эфир:

«Салага, вам запрещено продолжать полет. Вы должны немедленно вернуться. Я повторяю, немедленно возвращайтесь. Поняли?»

Бадер сказал, что все понял, и выпустил такую тираду, что офицер управления должен был оглохнуть. Как себя чувствовали девочки у планшетов в центре управления – не знаю, ведь динамики были включены. Но мы повернули назад и снова нырнули под облака, чтобы увидеть берега Сассекса.

«Пристраивайся сзади, Джонни. Я покажу, что следует делать, когда у тебя на хвосте „мессер“. Резко вверх, крутой вираж. Еще круче. Мы всегда можем развернуться внутри его виража. („Бу-бу-бу“, изображающее пулеметную очередь.) Все просто. Как на блюдечке, не так ли? Повторим».

Глава 6.
Авиакрыло Тангмера

Мы начали проводить полеты на малых высотах над французской территорией. Эти операции были известны под кодовым названием «Ревень», или попросту штурмовка. Идея заключалась в том, чтобы использовать преимущества, которые предоставляют низкая облачность и плохая погода. Звено «Спитфайров» должно было пересечь побережье и, держась ниже облачного слоя, атаковать любые подходящие цели: автоколонны, поезда, самолеты на земле, сосредоточения войск и так далее. Обычно для таких полетов вызывали добровольцев, но лишь немногие пилоты предпочитали действия на бреющем нормальным воздушным боям. Подавляющее большинство летчиков полагало, что дивиденды, которые принесли многочисленные вылеты на штурмовку, совершенно не оправдали понесенные при этом потери.

Прежде всего, нам приходилось сражаться с погодой. Обычно нижний край облачности находился на высоте менее 1000 футов, и наши «Спитфайры» сразу после взлета оказывались в серой дымке. Следующие несколько минут пилотам приходилось гадать, на какой высоте идут облака над французской территорией. Выскакивать из облаков рекомендовалось только над равнинами, но даже там можно было в любой момент натолкнуться на небольшой холмик высотой пару сотен футов, который представлял серьезную опасность. Если видимость не улучшалась, когда стрелка альтиметра показывала 500 футов, мы снова поднимались вглубь тучи, и спектакль отменялся.

Поэтому во время вылетов на штурмовку было очень трудно вести себя хладнокровно и расчетливо. Итак, пара истребителей в сомкнутом строю пролетела в густом облаке 50 миль, держась на высоте 2000 футов. Наступает время снижаться, так как мы вышли в район цели. По крайней мере, должны выйти, если мы выдержали правильный курс и ветер не переменился. Мы убавляем газ, и «Спитфайры» начинают плавно снижаться. Обороты не меняются, но в туче мотор гремит как-то особенно громко, а ручка управления дрожит у тебя в руке. С облегчением ты видишь в нескольких футах от себя ведомого. Он внимательно следит за тобой, чтобы повторить каждый твой маневр. Ведь если он потеряет тебя в этой клубящейся серой мути, ему придется самому вести самолет вслепую. Мы продолжаем снижение. Курс верный? Не окажется ли земля выше, чем хочется, в том месте, где мы выскочим из туч? Зенитки? Альтиметр показывает 600 футов, и ты краем глаза замечаешь мокрый унылый пейзаж, поля, изгороди, домики. Ты словно оказываешься под перевернутой чашей. Ее полупрозрачные стенки из дождевых струй кажутся опасно близкими.

Тут же возникает легкая зенитка. Гиббс говорил, что вдалеке от хорошо защищенного побережья система ПВО резко ослабевает. Однако почему-то каждый раз немецкие зенитчики начеку и ждут нас. Аэродромы всегда прикрыты очень надежно, и выполнять более одного захода на бреющем смертельно опасно. В таких случаях следует промчаться над аэродромом и побыстрее сматываться.

Немцы приготовили неприятные контрмеры против подобных атак. Практически повсюду натыканы приманки. Иногда это бронированный паровоз, который окружают хорошо замаскированные зенитки. Они готовы обрушить на атакующий самолет смертоносный ливень огня. Многие пилоты погибли во время атаки вот таких внешне безобидных целей.

Обычно вылет на штурмовку завершается уничтожением штабного автомобиля (или французского гражданского? ) или какой-то другой цели, которой хватит наших пуль. Если мы пытаемся сыграть по-крупному, атаковав аэродромы, то получаем достойный ответ. Наши первые потери пришлись именно на такие операции. Мотор «Спитфайра» охлаждается специальной жидкостью – гликолем, который находится в небольшом бачке под винтом. Бак с гликолем и радиатор крайне уязвимы для огня с земли. Единственная пуля, попавшая в них, приводит к тому, что мотор загорается или через несколько минут заклинивает. Я глубоко ненавидел подобные вылеты. Даже если не считать зенитки, нам приходилось идти на риск полета над неизвестной территорией, не зная точно высоты облаков. Все это было слишком опасно по сравнению со скромными результатами операций. В последующие 3 года сотни летчиков-истребителей погибли в ходе больших и малых операций по штурмовке. К концу 1943 года, когда я завершил свой оперативный цикл, мне удалось переговорить с начальством в штабе 11-й авиагруппы. Мои резкие возражения были приняты во внимание, после чего штурмовки над территорией Франции были прекращены, если не считать совершенно особых случаев.

* * *

В Тангмере сменилось командование. Вскоре после Бадера прибыл полковник Вудхолл. Оба вместе служили в Даксфорде, где команда Вудхолл-Бадер заслужила высокую репутацию. Хотя полковник был ветераном Первой Мировой, он вполне освоил современные методы управления авиацией. Более того, за годы, проведенные в Тангмере и потом на Мальте, Вудхолл показал себя лучшим офицером наведения истребителей во всех Королевских ВВС.

Некоторые офицеры наведения обладали способностями и темпераментом, которые позволяли им добиться полного взаимопонимания с летчиками, находящимися в воздухе. Другие этого не имели. Нас очень часто раздражал один напыщенный тип (не в Тангмере), который всегда действовал, как шоумен на эстраде. Это были его истребители. Это он сбил 3 вражеских самолета во время последнего дежурства. Он радостно вопил «Тэлли-хо!», откидываясь на спинку кресла и размахивая руками. Все, что оставалось пилоту, это нажать гашетку. Он ухитрялся создать настоящий эффект присутствия даже с помощью передатчика. Если бы позволяли размеры кабины, пилот наверняка вытянулся бы по стойке смирно, выслушивая ценные указания.

На другом конце шкалы находился богатый фат из Вспомогательной авиации, которого я назову Дэвидом. Он ездил в дорогом автомобиле, носил рубашки с монограммами, а его мундир был подбит неизменным красным шелком. Если утро было хмурым и не обещало больших событий, он передавал бразды правления своему помощнику и отправлялся в кровать в задней комнате центра управления. Его следовало будить, только если на планшете появлялась отметка. Тогда начинал звонить телефон, стоящий рядом с кроватью. Дэвид снимал трубку.

«Неизвестный самолет возле Шербура, сэр», – сообщал его помощник.

«Высота?» – спрашивал Дэвид.

«Около 20000 футов, сэр».

«Неплохо бы поднять звено. Курс 190, ангелы 23», – приказывал Дэвид.

Потом следовал красочный диалог между возлежащим офицером управления и его помощником.

«Красное звено в 5 милях от бандита, сэр».

«Хорошо», – отвечал Дэвид.

«Они атакуют, сэр».

И немного позднее:

«Сбитый Ju-88 загорелся и упал».

«Великолепно. Будьте любезны, пришлите мне чаю».

Зато гулкий бас Вудхолла, гремящий в наушниках, придавал пилотам спокойствие и уверенность. Когда мы были глубоко над французской территорией и он говорил в свой микрофон, создавалось впечатление, что этот человек вместе с нами в воздухе. Он не только отдавал приказы, но и подбадривал пилотов, советовал и следил за временем, предупреждая, что встречный ветер может задержать ваше прибытие. Вудхолл всегда считал обязательным предупредить пилотов, что с запада идут низкие тучи, которые могут закрыть Тангмер, когда мы, усталые и почти без топлива, возвращались на аэродром. Он обычно выходил на летное поле, чтобы встретить нас после серьезного боя и обсудить результаты с Бадером и остальными командирами. Он обязательно находил возможность сказать доброе слово новичкам. И если в столовой устраивалась вечеринка после особенно тяжелого боя или по какой-то иной причине, Вудхолл всегда был в самом центре толпы. Он охотно играл на своем дорогом аккордеоне, выказывая при этом незаурядное мастерство, а его монокль всегда твердо сидел на месте, сколько ни было бы выпито. Весной и летом 1941 года мы чувствовали себя большой счастливой семьей.

Если в какой-либо из трех эскадрилий открывалась вакансия, командир крыла стремился перетащить летчиков из своей старой эскадрильи. Именно так канадец Стэн Тернер стал командиром 145-й эскадрильи. Бесстрашный летчик и великий командир, он получал самое трудное задание – прикрывать сверху 610-ю эскадрилью и нас. Me-109F имел более высокий потолок, чем «Спитфайр II», поэтому они часто оказывались выше нас. Задачей Стэна было удержать их там и прикрыть остальные эскадрильи со стороны солнца. Он всегда оказывался со своими парнями в нужном месте. И всегда был готов отпустить по радио пару ехидных комментариев. Бадер также перетащил к себе еще одного человека – Дениса Краули-Миллинга, высокого, симпатичного парня, который отличился во время Битвы за Англию.

Бадер постоянно искал наилучший строй, в конце концов он вместе с Кокки остановился на четверке, которую уже использовали Люфтваффе. В большинстве тренировочных полетов мы держались развернутой четверкой, а наш командир звена или Билли Бартон должны были постараться незаметно зайти со стороны солнца и атаковать нас. Если мы сохраняли бдительность, это им не удавалось. Опасность заключалась в том, что мы могли устать вертеть головой и немного расслаблялись. Тогда эти типы, подкарауливающие именно такой случай, сближались на несколько ярдов и начинали по радио изображать пулеметные очереди. Захваченные врасплох, мы поспешно бросались в разные стороны, но все это было прекрасной тренировкой.

В этот относительно спокойный период командир крыла часто водил четверку «Спитфайров» через Ла-Манш. Это было задолго до того, как мы захватили господство в воздухе, и потому встречи с «мессерами» происходили довольно часто. Однажды пилоты «Спитфайров» заметили «мессеры», которые пикировали на них сзади, но наша тактика оказалась ошибочной. Пушечные очереди поразили 2 самолета. Волоча за собой хвост белого дыма, Кокки направился на ближайший аэродром Хокиндж, а Бадер прикрывал его от новых атак. Кокки совершил рискованную посадку на брюхо, едва не зацепив при этом несколько стоящих на земле истребителей.

Бадер довольно быстро обнаружил недостатки в методе расхождения, и вскоре начала применяться новая тактика. До сих пор две пары «Спитфайров» расходились в противоположных направлениях и на несколько драгоценных секунд теряли из вида друг друга. Теперь ведомый должен был держаться позади ведущего, чтобы суметь заложить крутой вираж в том же направлении, не рискуя столкновением. Если ведомый находился внутри виража, он оставался внизу, тогда как внешняя пара «Спитфайров» уходила наверх. Но если ведомый оказывался внешним, он должен был держаться выше остальных, а вторая пара «Спитфайров» уходила вниз под ведущего. В этом случае всегда сохранялся взаимный визуальный контакт, и мы могли меняться местами при самых крутых виражах.

В начале мая мы перебазировались с основного аэродрома в Тангмере на маленькую площадку в Вестхэмпнетте, которая была просто обычной лужайкой. Ночные бомбардировщики Люфтваффе все еще не снижали активности, и было очень важно рассредоточить «Спитфайры» как можно шире. Хотя мы спали в Рашменсе, обедать приходилось в старом сельском имении Шопвайк-Хаус, в нескольких милях от Чичестера. Когда полеты завершались, мы позволяли себе выпить пару пинт пива в пабе «Юникорн» в Чичестере, и очень быстро подружились с его гостеприимным владельцем Артуром Кингом. Кинг стал добрым другом всех летчиков-истребителей, базирующихся в Тангмере. Иногда, если позволяли деньги, мы обедали в помпезном зале «Олд Шип Клаба» в Бошеме, но это происходило крайне редко. Те жалкие шиллинги, которые мы получали, не позволяли нам слишком роскошествовать.

Двери Бэй-Хауса, расположенного в нескольких милях от Тангмера, всегда были для нас открыты. Там жил наш командир крыла, его очаровательная жена Тельма и ее сестра Джилл. Один или два раза в неделю мы ехали в Бэй-Хаус, где вокруг командира собиралось ядро нашего авиакрыла. Там неизменно оказывался Стэн, который больше слушал и почти ничего не говорил, посасывая трубку и не выпуская из рук большую кружку с пивом. Беседа никогда не улетала слишком далеко от ограниченного мирка, в котором жили летчики-истребители. Потягивая лимонад, Бадер анализировал последние бои, рассуждал об относительных достоинствах пушек и пулеметов, достоинствах наших противников (которых он всегда презирал), о задачах пилотов и о нашей печальной участи, если мы оторвемся от него в бою. Он был упрям и категоричен в своих суждениях. С ним даже никто не пытался спорить. Для него не существовало полумер, никаких «если», и на все вопросы у него имелся четкий ответ. Для нас, младших офицеров, было большой честью оказаться в компании командира крыла. Все различия между тремя эскадрильями отлетали прочь, мы все были единым авиакрылом Бадера.

Сержант Смит, темноволосый плотный юноша, всегда летал у Бадера ведомым. Он был превосходным номером вторым. Я не помню ни одного случая, когда Смит не смог бы удержаться за Бадером даже в самой жаркой стычке. Кокки возглавлял пару «Спитфайров», которая сопровождала командира, а я обычно летал ведомым у Кокки. Нам приходилось летать и отдыхать вместе с командиром. Мы плавали с ним, играли в гольф, чтобы научиться угадывать его мысли и лучше взаимодействовать с ним в воздухе.

Иногда, когда крылу отменяли часовую готовность, Бадер, Кен и еще один командир эскадрильи отправлялись играть в гольф на площадку в Гудвуд. Однажды случайно я увязался за ними и был поражен, с какой силой и точностью он бил по мячику. На его лице проступала мрачная решимость, словно в лунке торчал Me-109, который нужно было уничтожить.

В Вестхэмпнетте у телефона дежурил пилот, а рядом с домиком стоял наготове «Мэгги»[4]4
  Связной самолет Майлс «Мажистер».


[Закрыть]. Если штаб приказывал перевести крыло в готовность к вылету, пилот прыгал в кабину и пролетал на малой высоте над площадкой для гольфа, до которой была миля или две. Одновременно он выпускал красную ракету. Один из нашей компании (обычно лейтенант Джонсон) бежал к клубному домику, заводил командирскую машину и мчал прямо по площадке, чтобы забрать остальных. Мы установили, что можем прибыть на аэродром через полчаса после сигнала.

Июнь начался довольно спокойно, так как мы еще не приступили к масштабным операциям, которые были характерны для разгара лета. Несколько человек, прибывшие в эскадрильи, тоже оказались опытными пилотами. Все мы имели по 400-500 часов налета. Мы вступали в самый сложный период карьеры летчика. Мы все преисполнились самоуверенности и начали крутить петли на предельно малой высоте. При посадке мы старались сесть вплотную к домику отдыха. Летчик-истребитель всегда хочет показать, какой он смелый и умелый. Мы тоже жаждали этого и не обращали внимания на крики офицера управления полетами. Хорошей иллюстрацией нашей излишней уверенности может служить следующее происшествие.

Нип недавно начал ночные полеты и в тот день после патрулирования вернулся к Вестхэмпнетгу, чтобы дождаться своей очереди на посадку. За ночные полеты тогда отвечал Кен, и он стоял вместе с маленькой рацией в начале посадочной дорожки. Нашему асу было приказано включить бортовые огни и кружить над аэродромом на высоте 2000 футов, пока Кен посадит остальные «Спитфайры».

Наконец в воздухе остался один Нип. Кен обратил внимание на одинокий «Спитфайр» и с ужасом заметил, что красный и зеленый огни медленно вращаются. Нип, чтобы скрасить ожидание, начал практиковаться в замедленных бочках, но забыл, что огни сразу его выдадут. Вся вежливость немедленно улетела в сторону.

«Нип!» – заорал взбешенный Кен.

«Сэр», – откликнулся удивленный Нип.

«Немедленно прекрати и садись», – приказал Кен.

Возбужденный Нип выровнял «Спитфайр» и начал заходить на световую дорожку. Кен следил за тем, как он снижается, но заход был идеальным. Когда бортовые огни оказались в 20 футах от земли, темный силуэт истребителя с ревом проскочил над ним. Но шасси не были выпущены! Кен завопил в микрофон, однако было поздно. Брюхо «Спитфайра» уже вспарывало зеленую травку.

Вскоре после этого инцидента Кен покинул нас. Он получил звание майора и был назначен командиром 610-й эскадрильи, базировавшейся на другой стороне аэродрома. Мы очень жалели, что потеряли его, но ведь он все равно оставался в нашем авиакрыле, а его эскадрилья должна была прикрывать нас сверху, располагаясь между нами и высотным прикрытием Стэна.

Вскоре после этого мы начали вылазки через Ла-Манш во Францию. Сначала Люфтваффе игнорировали наши высотные поисково-ударные группы и правильно делали, потому что мы не представляли для них никакой угрозы, пока патрулировали над Па-де-Кале на большой высоте. Поэтому начались операции «Цирк», во время которых мы сопровождали небольшие группы «Бленхеймов», наносившие удары по целям вблизи французского побережья. Мы надеялись, что Люфтваффе постараются сорвать эти вылазки среди бела дня.

Наши тактические построения истребительного сопровождения почти повторяли те, что использовали немцы прошлой осенью. И мы попались в ту же ловушку, привязав слишком много истребителей к бомбардировщикам. Горстку «Бленхеймов» часто сопровождали до 12 эскадрилий в самых различных ролях: непосредственное прикрытие, сопровождение, высотное прикрытие. Обычно мы встречались с бомбардировщиками над нашим побережьем, но позднее рандеву стали проводить на высоте менее 500 футов, чтобы избежать обнаружения радаром.

Ни один из летчиков-истребителей, которые участвовали в этих сверхопасных рандеву, от которых волосы поднимались дыбом, не сможет их забыть. Особенно трудно приходилось ранним утром, когда туман резко ухудшал видимость. Одни эскадрильи кружили по часовой стрелке, ожидая появления бомбардировщиков, другие крутились против часовой, изредка встречаясь друг с другом. Иногда единственным способом избежать столкновения было резко нырнуть под приближающиеся самолеты, и тогда замыкающие строй самолеты буквально скребли брюхом по деревьям. Польское авиакрыло из Нортхолта прибыло в сомкнутом строю, словно их командир ожидал, что мы поспешим расчистить ему путь. Затем, если «Бленхеймы» опаздывали хотя бы на несколько минут или уклонялись от курса на пару миль, начиналась настоящая суматоха. В эти дни только строжайшая летная дисциплина помогала избежать столкновений, и я все еще содрогаюсь, вспоминая эти огромные массы самолетов на малой высоте. Мы все вздыхали с облегчением, когда лидер бомбардировщиков поворачивал в сторону моря, и мы получали возможность занять безопасную позицию немного в стороне.

Иногда мы оставались на малой высоте до тех пор, пока «Бленхеймы» не начинали набирать высоту, чтобы лечь на боевой курс в нескольких милях от французского побережья. Затем в игру вступали смертоносные 88-м зенитки немцев, которые открывали огонь по бомбардировщикам в момент пересечения берега. Чистое небо моментально покрывалось множеством черных клубков. Когда начиналась стрельба, самые нижние истребители непосредственного прикрытия отходили в сторону и набирали примерно 1000 футов, так как не было смысла подставлять эти хрупкие машины под огонь. Однако этот маневр вызывал довольно резкие замечания пилотов бомбардировщиков, которые должны были выдерживать курс, скорость, высоту.

После прорыва через завесу зениток мы снижались, чтобы следовать дальше. Так как наша скорость была много больше, чем у бомбардировщиков, мы отходили в стороны, крутились и вертелись вокруг «Бленхеймов» парами и четверками, чтобы удержаться рядом с ними. Кто-то, не лишенный чувства юмора, метко назвал эту свалку «пчелиным роем».

В операции было задействовано еще несколько истребительных авиакрыльев. Они проводили отвлекающие удары, расчищали дорогу «пчелиному рою», обеспечивали отход, прикрывали его с флангов. Такое использование бомбардировщиков принесло желанные плоды. Люфтваффе были вынуждены принять бой, они поднимали крупные силы истребителей, чтобы противодействовать дневным налетам. Наши дальние рейды к Лиллю, Рубо, Турнэ встречали сильное сопротивление. Насколько я могу судить, эти воздушные бои были самыми ожесточенными за все время войны.

Мы всегда предпочитали свободные вылазки истребителей сопровождению, когда мы были наглухо привязаны к бомбардировщикам. Главной задачей истребителей сопровождения была защита бомбардировщиков от атак «мессеров», но это было совсем непросто, особенно когда вы летите рядом с бомбардировщиками в составе непосредственного сопровождения или ближнего прикрытия. Там болталось столько наших пар и четверок, что, когда появлялись «мессеры», было очень трудно отличить своих от немцев.

И вот прибыли «мессеры»! Они могли заметить «пчелиный рой» с большого расстояния. Разрывы зенитных снарядов точно указывали наш курс над Францией. Поэтому преимущество внезапности почти всегда принадлежало противнику, и мы впервые узнавали об их присутствии после стремительной атаки с 6 часов. Иногда наше высотное прикрытие все-таки успевало заметить немцев. Тогда они бросались на врага, и к ним присоединялись полдюжины «Спитфайров» из верхнего прикрытия. Кто-то внизу, рядом с бомбардировщиками, истерически выкрикивал предупреждения, и вы могли следить за разворачивающимся вверху боем. Наступало время действовать, и действовать быстро. Но думать об атаке четверки пикирующих «мессеров» не приходилось. Нужно было успеть убраться с дороги беспорядочной толпы «Спитфайров», которая с гамом неслась вслед за ними. Опасность столкновения в такой ситуации была гораздо серьезнее, чем угроза вражеских снарядов.

Одной из вражеских частей, с которыми мы столкнулись во время этих дневных вылазок, была знаменитая истребительная эскадра JG-26 «Шлагетер». Ее 9 эскадрилий «Мессершмиттов» базировались на различных аэродромах вокруг Аббевилля. Эскадрой командовал прославленный Адольф Галланд, на счету которого числилось более 70 побед. В то время он находился в зените своей карьеры. После войны во время его допроса в Тангмере на нас произвело огромное впечатление спокойное достоинство этого человека, его непоколебимая уверенность в собственной теории и тактике. Он сказал нам, что был заядлым курильщиком, и потому ему дали разрешение курить во время боевых вылетов. Галланд сказал, что его самолет был единственным немецким истребителем, оснащенным электрической зажигалкой для сигар. Когда он стал генералом, 5 табачных фирм запросили привилегии поставлять ему сигары до конца войны. Галланд рассказал, как Гитлер возражал против его непрерывного курения на том основании, что Галланд подавал дурной пример молодежи. Гитлер даже запретил ему фотографироваться с сигарой в зубах. Галланд был во всех отношениях незаурядным человеком, но в то время мы знали его как умного и чрезвычайно опасного врага.

Вражеские пилоты проводили внезапную атаку умело и отважно. Кроме стремительного пикирования с большой высоты на «пчелиный рой», они умело использовали в качестве прикрытия облака, притворяясь четверкой «Спитфайров», прикрывающей бомбардировщики. Силуэт «мессера» был достаточно похож на силуэт «Спитфайра», и уж совершенно точно мы не искали немцев среди четверых пилотов, которые спокойно пробирались в самую гущу нашего строя. Очень часто этот тип скрытной атаки совпадал по времени с ударом с флангов или сзади, что окончательно сбивало нас с толку.

Иногда отдельные пилоты «Мессершмиттов» использовали облачный слой ниже бомбардировщиков. Они следили за тенями «Бленхеймов» или «Бостонов», а сами укрывались в облаке как можно дольше. Затем, в подходящий момент, когда мы пытались отразить атаку сверху, они выскакивали из облака прямо под бомбардировщиками. Немецкий истребитель свечой шел вверх, давал длинную очередь, после чего полупереворотом уходил обратно в облако. Такая тактика приносила определенный успех, но лишь очень смелый человек мог позволить себе в одиночку атаковать «пчелиный рой». Однако Галланд и его коллеги быстро сообразили, как использовать хаос, вызванный слишком большим количеством истребителей сопровождения. Они прекрасно использовали наши проблемы.