355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джеймс Бенджамин Блиш » Стиль предательства » Текст книги (страница 1)
Стиль предательства
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 23:05

Текст книги "Стиль предательства"


Автор книги: Джеймс Бенджамин Блиш



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Блиш Джеймс
Стиль предательства

Джеймс БЛИШ

СТИЛЬ ПРЕДАТЕЛЬСТВА

1

"Карас", хрупкий транспространственный корабль – на самом деле всего лишь паром, только удостоившийся названия – подрагивая, вышел из межпространства в систему Флос-Кампи с опозданием на сутки, окутанный радужным шаром, и увлекая за собой два ярких следа псевдофотонов, будто мотылек, который не может освободиться от кокона. Корабельный календарь указывал, что сегодня 23 ийоня 5914 года, ошибаясь, по-меньшей мере, лет на десять; однако, никто, кроме знатока в этом стиле датировки, не мог бы назвать точной даты; "Карас" прибыл на день позже срока, а на _к_а_к_о_й и_м_е_н_н_о_ день – в лучшем случае, местная условность.

В салоне, Саймон де Кюль вздохнул и вновь разложил карты. До Бодейсии, четвертой, самой большой, планеты системы Флос-Кампи и нынешнего порта назначения Саймона, оставалась еще неделя в ур-пространстве, а он уже устал. На то были причины. Его попутчики оказались невообразимо скучны – поскольку абсолютно незнакомы – за исключением типа, который провел весь рейс в своей каюте, опечатанной дипломатической печатью с изображением паука; и Саймон подозревал, что они утомили бы его, даже если бы ему не пришлось представиться разочарованным мистиком из созвездия Стрельца, озлобленным на себя за былую веру в то, что Тайна, лежащая (или не лежащая) в центре галактики, однажды выплывет и приведет в порядок остальную вселенную, а следовательно, настолько непредсказуемым в своем настроении, что с ним не стоило и пытаться быть учтивым. Предположительно, даже возможно, и некоторые другие пассажиры пытались быть столь же неприветливы к незнакомцам, как Саймон, но эта вероятность не сделала их более занимательными.

Но конечно, ничего из всего этого – ни корабль, ни опоздание, ни пассажиры, ни его поза – не было даже косвенной причиной его усталости. В эти дни предательства, вежливости, легких путешествий и бесконечно неослабевающих физических сил каждый чувствовал усталость, самую чуточку, но постоянно. Вскоре стало трудно вспомнить, кого каждый человек должен изображать – а уж вспомнить, кем он был на самом деле, практически невозможно. Даже Крещеные, которые подверглись стиранию памяти, а затем восстановлению воспоминаний только последнего столетия – этих людей опытный глаз мог определить – мучились в недоумении, как будто еще пытаясь отыскать в недвижных водах свое "я", от которого не осталось даже следа. Невозможно было утаить значительное количество самоубийств среди Крещеных, и Саймон не считал, что причина (как настаивали теоретики и проповедники) связана с каким-то мелким несовершенством метода, которое со временем будет преодолено.

Слишком много времени в распоряжении, вот в чем загвоздка. Люди жили, черт знает, как долго, слишком долго, вот и все. Стирание следов на лице и в памяти не отматывало годы назад; стрела энтропии всегда указывала в одном направлении; девственность это факт, а не просто состояние плевы или памяти. Елена, проснувшаяся в египетской постели Аитры и лишенная воспоминаний, могла на какое-то время ввести Менелая в заблуждение, но всегда найдется другой Парис, и очень скоро – прошлое всегда присутствует в настоящем, как сказал Эзра-Цзе.

Эта аналогия десятитысячелетнего возраста легко всплыла в его памяти. Он считался, и на самом деле был, уроженцем Великой Земли; а от нынешней его _п_е_р_с_о_н_ы_ жителя Стрельца (бывшего) следовало ожидать знания подобных мифов, чем больше стертого временем, тем лучше – отсюда, по сути, и его бесконечный карточный пасьянс здесь на борту. В этом автоматическом сохранении роли и заключалась его природа и высочайшее мастерство.

И конечно же, он не позволил себя Крестить, хотя его сознание и подвергалось многочисленным менее серьезным изменениям в процессе работы на Великую Землю, и может подвергнуться куда более сильному, если его миссия на Бодейсии провалится. Многие из воспоминаний причиняли боль, и все они болезненно перемешались; но они принадлежали ему, и именно это, прежде всего, придавало им ценность. Некоторые профессиональные предатели ценились за то, что у них не было и быть не могло кризиса индивидуальности. Саймон знал без тщеславия – слишком поздно для тщеславия – что у Великой Земли не было более выдающегося предателя чем он, и именно потому, что такие кризисы случались с ним ежегодно, но он всякий раз их преодолевал.

– Прошу снисхождения, ваше преподобие, – раздался голос за спиной. Белая рука, ухоженная, но мускулистая, протянулась из-за его плеча и переложила Дурака на Падающую Башню. – С моей стороны это беспардонное вмешательство, но я не мог видеть, как этот ход просто напрашивается. Боюсь, я несколько навязчив.

Голос был незнаком, а следовательно, принадлежал человеку, до сих пор находившемуся в уединении дипломатической каюты. Саймон обернулся, готовый на грубость.

Следующим его побуждением было вскочить и бежать. Вопрос о том, к_т_о_ это, испарился при виде того, _ч_т_о_ это за существо.

На первый взгляд, перед ним стоял человек с желтой прической пажа, в бледно-фиолетовых чулках, коротких желтовато-коричневых бриджах и более темном фиолетовом камзоле, на боку висел выкидной нож, оружие, предпочитаемое преимущественно дамами. На левой стороне груди золотым гербом сверкал паук, копия паука с печати на двери. На первый взгляд; поскольку Саймону посчастливилось – он не понимал, каким образом проникнуть под эту кажущуюся оболочку.

Этот "дипломат" был вомбисом, или тем, что в тех же мифах, которые недавно припомнились Саймону, именовалось Протеем: существом, способным в совершенстве копировать почти любую форму жизни, соответствующую ему по размеру. Или почти в совершенстве, ибо Саймон, так же как и один из, пожалуй, пяти тысяч его коллег, обладал чувствительностью к подобным существам, будучи даже не в состоянии определить, чего именно им не хватает при копировании человека. Другие люди, даже люди иного пола, нежели тот, который принимали вомбисы, не могли найти в них ни малейшего изъяна. Отчасти потому, что они не возвращались в исходную форму, будучи убитыми, ни один человек никогда не видел их "настоящего" облика – если таковой у них имелся – хотя, конечно, легенд ходило немало. Этот дар мог бы сделать их идеальными агентами-двойниками, если бы им можно было доверять – но это была чисто академическая теория, поскольку вомбисы всецело являлись ставленниками Зеленого Экзарха.

Третьим побуждением Саймона, как и любого другого человека в подобных обстоятельствах, было убить его на месте, но этот путь имел слишком много очевидных недостатков, из которых наименее существенным являлся нож. Вместо этого Саймон произнес с весьма умеренной грубостью:

– Неважно. Я все равно зашел в тупик.

– Вы крайне любезны. Можно, я сяду?

– Раз уж вы здесь.

– Спасибо. – Существо изящно расположилось напротив Саймона. – Вы впервые летите на Бодейсию, ваше преподобие?

Саймон не говорил, что он направляется на Бодейсию, но в конце концов, это указано в списке пассажиров, доступном обозрению каждого.

– Да. А вы?

– О, я направляюсь не туда, а глубже в скопление. Но вас ждет интересный мир – особенно эти изменения в освещении; уроженцу планеты, имеющей только одно, стабильное солнце они кажутся ирреальными, как сон. Ну, и еще она очень старая.

– Все планеты стары.

– Я забыл, что вы с Великой Земли, которой все остальные миры действительно должны казаться молодыми. Тем не менее, Бодейсия достаточно стара, чтобы иметь много прелюбопытных народов, все отчаянно независимые, и культурную традицию, которая перевешивает все местные различия. Ей все бодейсианцы в сильнейшей степени верны.

– Достойно похвалы, – сказал Саймон, а затем угрюмо добавил, хорошо, когда у человека есть вера, к которой можно припасть.

– Вы очень точно заметили, – сказал вомбис. – Но все же основная гордость Бодейсии, при окончательном анализе, проистекает из неверности. Население считает, что это первая колония, порвавшая со Старой Землей, в далекие времена появления имажионного двигателя. Они стараются, чтобы это вероломство не забывалось.

– Почему? – удивился Саймон, пожав плечами. – Мне также говорили, что Бодейсия очень богата.

– О, чрезмерно; некогда она представляла собой большое искушение для грабителей, но народы объединились против них и весьма успешно. Но, конечно же, богатство вас не интересует, ваше преподобие?

– Частично, да. Я ищу какое-нибудь тихое место, чтобы поселиться и заняться наукой. Естественно, я хотел бы найти покровителя.

– Естественно. Тогда я посоветовал бы вам обратиться в во владение Руд-Принца. Оно невелико и стабильно, климат, по слухам, мягкий, и Принц славится своей библиотекой. – Существо поднялось. – Учитывая ваши цели, я избегал бы Друидсфолла; жизнь там, как и в большинстве больших городов, может оказаться слишком беспокойной для ученого. Желаю успеха, ваше преподобие.

Церемонно положив руку на усыпанный драгоценными камнями нож, существо слегка поклонилось и удалилось. Саймон продолжал смотреть в свои карты, думая хладнокровно, но быстро.

Что все это означало? Во-первых, что его легенда раскрыта? Саймон сомневался в этом, но в любом случае, это не имело большого значения, поскольку сразу после посадки он будет действовать почти в открытую. Но если предположить, что он раскрыт, тогда что хотело сообщить это существо? Явно не только, что жизнь в Друидсфолле для предателя будет еще более беспокойной, чем для бывшего богослова. Естественно, оно понимало, что Саймон это знает; в конце концов, Друидсфолл являлся центром предательского промысла на Бодейсии – именно потому Саймон туда и направлялся.

Или, что обычному предателю будет трудно купить Бодейсию, или что ее вообще не продать? Но то же можно было сказать о любой мало-мальски стоящей планете, и ни один профессионал не поверил бы такой репутации, не проверив ее, и уж конечно же, не принял на веру необоснованные заявления первого встречного.

Кроме того, Саймон не был ни обычным предателем, ни традиционным агентом двойником. В его задачу входило купить Бодейсию, притворяясь, что он продает Великую Землю, но сверх того, замышлялось предательство куда более высокого ранга, с которым вряд ли справились бы объединенные Гильдии Предателей обеих планет: ниспровержение Зеленого Экзарха, под чьим невидимым бесчеловечным ярмом половина человеческих миров не смела застонать, даже погибая. Для такого предприятия богатство Бодейсии являлось необходимым условием, поскольку Зеленый Экзарх получал дань от шести павших империй, каждая из которых была старше человека – богатство Бодейсии и ее созданная вомбисами репутация первой планеты, порвавшей со Старой Землей.

И подобный замысел не мог не вызывать чрезвычайного интереса у ставленника Экзарха. И все же его тайна вряд ли могла быть раскрыта. Саймон отлично знал, что люди, в отношении которых ранее возникало предположение, что они путешествуют с подобной целью, погибали ужасной смертью; тем не менее, он был уверен, что не раскрыт. Что же тогда?..

Стюард неторопливо прошел по салону, ударяя в гонг, и Саймон на время оставил эту проблему и собрал карты.

– Друидсфолл. Через час Друидсфолл. Пассажирам, следующим до системы Флос-Кампи, приготовиться к выходу. Через час Друидсфолл; следующий порт захода Флорити.

Дурак, подумал Саймон, лег на Рухнувшую Башню. Следующей картой мог запросто оказаться Висельник.

2

Бодейсия действительно оказалась интересным миром, и несмотря на то, что Саймон заранее читал о ней и готовился, заметно выбивала из колеи, как и предрекал вомбис.

Ее солнце, Флос-Кампи, представляло собой девяностоминутную микропеременную звезду, на расстоянии светового года от которой располагалась бело-голубая звезда типа Ригеля, стоявшая – во всяком случае в исторические времена – в высоких южных широтах. Поэтому каждая точка планеты имела свой цикл смены дня и ночи. В Друидсфолле, например, полутьма наступала всего на четыре часа, и даже тогда небо в самое темное время скорее имело цвет индиго, чем черный – и как правило, сверкало сияниями, из-за почти беспрестанных солнечных бурь.

Все в городе, и вообще на Бодейсии, обуславливалось крайней важностью мимолетного света, в том числе и быстро меняющаяся погода, очень непривычная после яркого, как в пустыне, сверкания Великой Земли. Следующий день после того, как "Карас", вибрируя, опустился, начался с туманного утра, но легкие порывы холодного ветра рассеяли туман, и появился медленно пульсирующий солнечный свет; затем набежали облака и заморосил дождь, превратившийся потом в снег, а затем в дождь со снегом погода на дню менялась чаще, чем над минаретами Джидды, официальном родном городе Саймона, за полгода. Меняющееся освещение и влажность наиболее поразительным образом проявлялись в городских садах, успевавших зарасти, стоило повернуться спиной, они, по-видимому, требовали не столько прополки, сколько настоящего сражения с сорняками. Деревья находились в постоянном движении, следуя за девяностоминутным солнечным циклом, ударяясь своими замысловатыми цветами о стены, которые повсюду крошились от многих веков этих мягких беспрестанных ударов. Половина зданий в Друидсфолле блестела от их листьев, покрытых таким количеством сусального золота, что они прилипали ко всему, куда их приносил ветер – богатство Бодейсии издревле основывалось на огромных запасах урана и других металлов, источников энергии, в ее почве, из которой растения извлекали неизбежно сопутствующее золото в качестве радиационной защиты своих якобы нежных генов. Каждый человек, встречавшийся на улицах Друидсфолла или другого подобного города, являлся результатом того или иного рода мутации – если только не пришельцем из другого мира – но за несколько дней на ветру они все становились наполовину желтыми, ибо летающие листья вымазывали всех золотыми чешуйками как маслом. Каждый был раскрашен с бессмысленной роскошью – простыни, и те поблескивали чешуйками золота, от которых невозможно было избавиться; а брюнеты – особенно учитывая замысловатые прически мужчин – красовались вовсю.

Собственно Друидсфолл представлял собой обычное скопление невысоких обшарпанных каменных особняков, чуть меньшего количества древних трущоб и невыразительных контор, но тот факт, что он также являлся городом, где размещалась Гильдия – то есть очень удобным, если не благоприятным для Саймона – придавал ему своеобразие. У предателей был свой собственный архитектурный стиль, характеризующийся строениями, собранными преимущественно из обломков статуй и окаменевших тел, подогнанных друг к другу, как части головоломки или детали карты. Предатели на Бодейсии в течении семисот лет принадлежали к привилегированной социальной группе, и их дома свидетельствовали об этом.

Об этом же свидетельствовала их манера вести дела. Саймон посетил Верховного Предателя планеты с приличествующей незамедлительностью, надев пряжку, выдававшую в нем брата, хотя и с другой планеты, представился и изложил свою миссию с почти полным чистосердечием – намного более полным, чем того требовал обычай. Принявший его тип, Валкол "Учтивый", дородный, мордастый мужчина в черном просторном балахоне, украшенном лишь пряжкой, с добрым и веселым выражением на лице и глазами, похожими на два кусочка айсберга, выпроводил его из Управления Гильдии с минимальной вежливостью, строго требуемой правилами братского протокола – то есть, дал двенадцать дней, чтобы убраться с планеты.

Пока что, по крайней мере, вомбис оказался прав относительно бодейсианцев, точка в точку. Их дух еще предстояло проверить.

Саймон отыскал гостиницу, где ему предстояло зализывать свои раны и готовиться к отъезду. Валкол разрешил ему остановиться именно в ней. Конечно, Саймон не собирался уезжать; он просто готовился к предстоящему делу. Тем не менее, раны для зализывания у него были. После всего лишь четырех разной длительности дней на Бодейсии его уже заставили сменить гостиницу, методы работы и личность. Унизительное начало.

3

Теперь методы. Машинально прислушиваясь, ожидая непрошенного вторжения, Саймон выливал яды в канализацию и иронически наблюдал за легкими струйками темно-красного дыма, поднимавшимися из ржавого унитаза. Ему было жаль расставаться с этими старыми, хоть и ядовитыми друзьями; но методы выдают человека не хуже, чем отпечатки пальцев, а теперь следовало считать, что Валкол послал за досье Саймона, и вскоре оно окажется на его столе. Досье окажется не соответствующим действительности, но неизвестно, в чем _и_м_е_н_н_о_; а следовательно, яды и все подобное нужно выбросить из своего арсенала. Самое первое правило при принятии нового облика: "Оголись!".

Почти стершаяся марка изготовителя на унитазе гласила: "Джулиус, Бодейсия". Вещи, изготовленные на этой планете, обычно маркировались так неконкретно, будто любое место в мире похоже на другое, но это было и так и не так. Друидсфолл был чисто бодейсианским городом, но как главный город предателей имел и свое особое лицо. Например, эти здания, облицованные окаменевшими трупами...

К счастью, обычай теперь, когда первые формальности безрезультатно закончились, позволял Саймону держаться подальше от этих зловещих памятников и самому заботиться о крове и пропитании. Говорили, что в старых, бескорыстно дружелюбных гостиницах Друидсфолла звуки непонятных ударов и громкие крики на чужих языках – смерть ли там, любовь или торг заставляли постояльцев вздрагивать в своих постелях и вспоминать собственные грехи. Разумеется, все гостиницы таковы, но тем не менее, предатели предпочитали селиться там, а не в Домах Гильдии, принадлежавших братству: там им гарантировалось уединение и одновременно они могли чувствовать, что еще живы. Что-то мешало им вести дела в стенах, сложенных из каменных конечностей, голов и торсов людей, некоторые из которых, без сомнения, были еще живы, когда закладывался фундамент, и возводились леса.

Итак, здесь в "Скополамандре" Саймон мог спокойно ожидать следующего контакта, теперь, когда он избавился от ядов. Этот контакт – если он произойдет – должен, конечно, произойти до конца периода его неприкосновенности. Термин "карантин", пожалуй, подходил лучше.

Нет, сколь ограниченной не была его неприкосновенность, в ее реальности сомневаться не приходилось, поскольку будучи предателем с Великой Земли, Саймон имел особый статус. Великая Земля, считали бодейсианцы, не обязательно Старая Земля, но не обязательно и _н_е_ она. По крайней мере, Саймона не убьют из чистого консерватизма, хотя ни одно официальное лицо не рискнет иметь с ним дело.

Ему оставалось еще восемь дней – мрачная перспектива, так как он уже завершил все приготовления к делу, пикантность ей придавал лишь тот факт, что он до сих пор не знал официальной продолжительности дня. Ритмы Флос-Кампи не давали никаких намеков на этот счет, понятных его настроенным по Солнцу суточным ритмам. В настоящий момент, единственным светом в окне комнаты было сияние, похожее на завесу из оранжево-голубоватого пламени. Наверняка, радио, а возможно и электроснабжение, очень часто выходит из строя из-за таких сильных магнитных бурь. Это может пригодиться; он запомнил эту мысль.

Тем временем, Саймон избавился от последнего яда. Он вылил воду из амфоры в унитаз, который тут же зашипел, как дракон, только что вылупившийся из яйца, и изверг гриб холодного синего пара, от чего Саймон закашлялся. "Осторожнее!" – подумал он; сначала воду, потом кислоту, а не наоборот – я забываю элементарнейшие вещи. Нужно было использовать вино. Пора выпить, за здоровье Гроу!

Он подхватил плащ и вышел, не дав себе труда запереть дверь. У него нечего красть, кроме чести, а она в правом заднем кармане. О, и конечно, Великая Земля – она в левом. Кроме того, Бодейсия богата: невозможно повернуться, чтобы не споткнуться о груду сокровищ, редкостей тысячелетнего возраста, которые никто не разбирал уже лет сто, и даже не собирался. Никому и в голову не придет красть у бедного предателя что-нибудь меньше короля, а еще лучше, планеты.

В таверне на первом этаже к Саймону тут же подошла девица.

– Угощаешь сегодня, экселенц?

– Почему бы нет? – Он и вправду был рад встрече. Эта пышная блондинка смотрелась куда привлекательнее сухопарых женщин Почтенных, которых мода заставляла выглядеть так, будто они страдают какой-то нервной болезнью, начисто лишившей их аппетита. Кроме того, с ней не нужно вести традиционную вежливую бодейсианскую беседу, состоявшую преимущественно из сложно закрученных шуток, над которыми не принято смеяться. Поэтому вся манера бодейсианского разговора строилась так, чтобы игнорировать собеседника; дебюты были высоким искусством, но эндшпили проигрывались. Саймон вздохнул и дал знак принести рюмки.

– На тебе пряжка предателя, – сказала она, усаживаясь напротив, – но золота с деревьев немного. Ты приехал, чтобы продать нам Великую Землю?

Саймон даже глазом не моргнул; он знал, что этот вопрос всегда задают любому чужаку его профессии.

– Может быть. Я сейчас не на службе.

– Ну, конечно, нет, – серьезно сказала девушка, перебирая пальцами что-то вроде четок с двумя серебряными фаллосами. – Но все равно, желаю удачи. Мой сводный брат предатель, но ему удается отыскать на продажу только мелкие секреты – как делать бомбы и все такое. Неважная профессия; я предпочитаю свою.

– Может ему следует работать на другую страну.

– О, его страна вполне годится для продажи, но у него плохая репутация. Продавцы и покупатели не особенно ему доверяют – думаю, все дело в стиле. Кончится тем, что он продаст какую-нибудь колонию за пригоршню бобов и рыбную котлету.

– Тебе не нравится он – или его ремесло? – спросил Саймон. – В конце концов, оно не так уж отличается от твоего: человек продает то, что ему на самом деле не принадлежит, но в результате сделки, все же, кое-что имеет, если обе стороны держат язык за зубами.

– Ты не любишь женщин, – спокойно сказала девушка, будто просто констатируя факт, а не бросая вызов. – Но все в мире временно – не только девственность и доверие. Зачем жадничать? "Обладание" богатством столь же иллюзорно, как "обладание" честью или женщиной, а доставляет намного меньше удовольствия. Лучше тратить, чем копить.

– Но ведь есть и иной подход, – возразил Саймон, зажигая дурманящую палочку. Он был невольно заинтригован. Гедонизм являлся самой распространенной философией в цивилизованной галактике, но было пикантно слышать, как гулящая девица щеголяет избитыми клише с такой серьезностью. – Иначе мы не смогли бы отличить добро от зла, и плевали бы на все.

– Ты любишь мальчиков?

– Нет, это не в моем вкусе. А, ты хочешь сказать, что я не осуждаю любителей мальчиков, и что ценности, в конечном итоге, вопрос вкуса? Я так не считаю. Сочувствие постепенно проникает в нравы.

– Значит, ты не станешь совращать детей, а пытки вызывают в тебе протест. Но это твой взгляд. Некоторые мужчины не столь ограничены в подобных ситуациях. Я очень часто встречаю таких. – Рука, держащая бусы, сделала еле заметный непроизвольный жест отвращения.

– Я думаю, что ограничены _о_н_и_, а не я – большинство планет рано или поздно отправляют на виселицу своих моральных имбецилов. Но как насчет предательства? Ты не ответила на этот вопрос.

– У меня в глотке пересохло... спасибо. Предательство, ну – это искусство; но опять же, вопрос вкуса или предпочтения. Все решает стиль; поэтому мой сводный брат ни на что не годится. Если бы вкусы изменились, он процветал бы, как и я, родись я с синими волосами.

– Ты можешь покраситься.

– Что, как Почтенные? – она рассмеялась, коротко, но непосредственно. – Я то, что я есть; маска не станет мной. Мастерство, да – это другое дело. Я продемонстрирую тебе, когда захочешь. Но никаких масок.

Мастерство тоже может тебя подвести, подумал Саймон, вспоминая то мгновение в Гильдии Предателей, когда предмет его гордости, пояс из ядовитых раковин, пожалованный за заслуги, мгновенно лишил его всякого преимущества перед местными профессионалами, на которое он рассчитывал. Но он лишь повторил:

– Почему бы нет?

Этот способ провести время не хуже любого другого; а когда истечет срок его неприкосновенности, он уже не сможет доверять ни одной девице на Бодейсии.

Она действительно оказалась очень искусной, и время шло... но нерегулярные псевдодни – часы в таверне и в его комнате показывали разное время и никогда даже приблизительно не соответствовали показаниям его выставленного на Великой Земле хронометра и физиологическим часам организма – его подвели. Однажды утром/днем/ночью он проснулся и увидел, что лежащая рядом с ним девушка постепенно чернеет в последних объятиях грибного токсина, яда, который Саймон с удовольствием пожелал бы Императору созвездия Гончих Псов или самому отъявленному злодею в истории человечества.

Период неприкосновенности закончился, началась война. Его уведомляли, что если он еще хочет продать Великую Землю, ему сначала придется продемонстрировать свое мастерство, выстояв против холодной злобы всех предателей Бодейсии.

4

"Неизвестно, каким образом удавалось сохранять

целостность Экзархии или межзвездных империй

дочеловеческого периода, но в истории человечества, во

всяком случае, бюрократические проблемы руководства

крупными звездными владениями из единого центра оказались

неразрешимыми. Ни ультрафон, ни имажионный двигатель не

позволили расширить гегемонию человека за пределы области

радиусом десять световых лет, факт, который колонии,

находящиеся вне этой сферы, не замедлили оценить и

использовать. К счастью, примерно единообразная структура

межзвездной экономики сохранилась, благодаря негласному

соглашению, и после политического распада, поскольку ни

тогда – ни сейчас – в полной мере не осознавалось, что эта

намного более старая система может править гораздо

эффективнее, чем любая личная или партийная автократия.

В этой связи, дилетанты часто задают вопрос: "Почему

различные миры и страны прибегают к услугам

профессиональных предателей, если известно, что они

предатели? Зачем вверять предателям какие-либо секреты,

достаточно ценные, чтобы быть проданными третьей стороне?"

Ответ один, и оружие одно: деньги. Предатели выступают в

роли брокеров на нескончаемой межзвездной бирже, где

каждая планета стремится заполучить _ф_и_н_а_н_с_о_в_о_е

преимущество над другой. То есть, новичок не должен

воображать, что какой-то секрет, попавший ему в руки,

является именно тем, что сказано, особенно, если он имеет

якобы военное значение. Ему следует также опасаться

правителей, стремящихся склонить его к личной лояльности,

которая подрывает ткань экономики, а потому должна всецело

оставаться прерогативой непрофессионалов. Для

профессионала лояльность является инструментом, а не

самостоятельной ценностью.

На типичный же вопрос дилетанта, приведенный выше,

отвечать, разумеется, не следует.

Лорд Гроу: Наставления, Кн.I, Гл.LVII

Саймон действовал быстро и решительно, начав с укола преобразующей сыворотки – безумно опасного средства, поскольку это вещество меняло не только его внешность, но и саму наследственность, вызывая в голове массу ложных воспоминаний и ложных черт характера, полученных от неизвестных доноров этой сыворотки, вступающую в противоречие не только с его целями, но даже с его вкусами и побуждениями.

При допросе он распался бы на болтающую толпу случайных голосов, беспорядочно перемешанных, как и его кариотипы, группы крови, узоры сетчатки и отпечатки пальцев. На вид его физический облик в целом казался бы размытой, лишенной характерных черт смесью многих ролей – некоторые из них возникали из ДНК людей, умерших сотню лет назад или, во всяком случае, за много парсеков отсюда.

Но если он в течение пятнадцати дней Великой Земли не введет антисыворотку, он забудет сначала свою миссию, затем навыки, и наконец, собственное "я". Тем не менее, он считал нужным идти на этот риск, поскольку, какими бы неуклюжими ни казались некоторые местные предатели (Валкол Учтивый не в счет), они, несомненно, вполне способны раскусить менее мощное прикрытие – и столь же несомненно, что настроены они серьезно.

Следующая проблема, как выполнить саму миссию – для этого недостаточно просто остаться в живых. Великая Земля не обращала провалившихся предателей в камень и не замуровывала их в стены, но у нее были свои способы выразить неудовольствие. Кроме того, Саймон чувствовал некоторое обязательство перед Великой Землей – не лояльность, упаси Гроу, но назовем это, скажем, профессиональной гордостью – которая не позволяла ему проиграть такой дыре, как Бодейсия. Ну и наконец, у него имелись давние причины ненавидеть Экзархию; а ненависть Гроу почему-то забыл запретить.

Нет: Саймон не мог бежать от бодейсианцев. Он прибыл сюда, чтобы одурачить их, что бы они в данный момент ни думали о таком плане.

Тут имелась одна сложность; Бодейсия, вслед за другими колониями, впала в своего рода осенний каннибализм. Вопреки тому высказыванию Эзра-Цзе, окраины пытались уничтожить центр. Именно этот культ независимости, а вернее, автономии, сделал измену делом не только допустимым, но почти благородным... а теперь незаметно кастрировал ее, как статуи, стоявшие в Друидсфолле повсюду, у которых время и климат стерли лица и половые признаки.

Сегодня, хотя все истинные бодейсианцы были по происхождению колонистами, они очень гордились дочеловеческой историей планеты, будто они не истребили аборигенов почти начисто, а являлись их потомками. Немногие уцелевшие коренные жители созвездия Возничего слонялись по улицам Друидсфолла, окруженные ритуальными почестями, тщательно изолированные от реальной власти, но демонстративно уважаемые при малейшей возможности, когда это могло быть замечено кем-нибудь с Великой Земли. Тем временем, бодейсианцы продавали друг друга с изысканным энтузиазмом, но для Великой Земли – которая не обязательно Старая Земля, но и не обязательно _н_е_ она – все врата были официально закрыты.

Только официально, считали Саймон и Великая Земля, так как жажда предательства, как жажда разврата, только растет при удовлетворении и становится все менее разборчивой. Бодейсия, как все запретные плоды, уже наверняка созрела настолько, чтобы ее мог сорвать человек, владеющий ключом от ее запущенного сада.

Ключ, привезенный Саймоном, огромная взятка, которая должна была отпереть Валкола Учтивого, как детскую копилку, временно был бесполезен. Ему придется выковать другой, какие бы грубые инструменты не пришлось использовать. Единственным таким инструментом, доступным Саймону в данный момент, являлся слегка презираемый сводный брат мертвой девицы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю