Текст книги "Ловцы звезд"

Автор книги: Джейкоб Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Это чувство непонятной энергетики, как думал Герман, пришло к нему из-за его настойчивости что-то создавать настоящее, потому как ненастоящее получалось достаточно хорошо, манило хорошими возможностями, но не смогло поглотить. И вместе с этим, Герман упорно не считал себя творцом какого-либо искусства: коммерческое искусство было для него оксюмороном, а находить моменты для настоящих снимков было крайне тяжело. Действительно, «дверей во фрактал Германа» (его скромное выражение) пока наберется не больше пяти штук, и сейчас ему вспоминалась последняя, пойманная несколько дней назад, спустя долгое время.

«Герман вышел в город, попав практически сразу на центральную его улицу. Она была очень широкая и почти единственная, как и бывает в таких маленьких курортных городках на море. Высокий сезон закончился, бархатный сезон был не особо популярным в этом году, и видно, что людей в городе внезапно стало меньше. В воздухе повисла резкая тишина, как после выключенной посередине песни, а набережная зависла в ожидании топота и суеты. Только вот ожидание это продлится около семи месяцев, но, впрочем, все, как всегда. И насколько сюда стекается веселье в конце весны, настолько тут меланхолично становится осенью. Хотя и осени как таковой еще нет, и последние отдыхающие не торопятся уходить с пляжа на дневной сон, заглатывая всем телом, не жуя, последние летние лучи солнца. Теплый уютный курортный городок постсоветского пространства.

И вот какой-то старичок с хлебом в прозрачном пакете, в старой еле голубой выцветшей рубашке и бесцветных брюках, разувшись, спустился на пляж поближе к морю. Верно идет с магазина домой и решил постоять, погреться на солнышке. Так старики и выцветают вместе с одеждой на солнечном свете, становясь полностью бесцветными, а потом и прозрачными. Особенно те, что одиноки и не имеют ни одной родной души, растворяются среди спелых цветов молодости и просто исчезают для всех, а на самом деле продолжают ходить из дома в магазин, из магазина домой, и с ними никто уже не здоровается, и для них уже все выглядят одинаково незнакомыми. Постоянными остались только вкус хлеба, молока и чая. А этот старичок все стоит на песке и смотрит куда-то вдаль, пытается на горизонте разглядеть облака своей памяти. И может что-то удалось вспомнить из своей молодости, когда увидел, загорающую недалеко, симпатичную девушку и решил прочувствовать свое воспоминание, пока оно навсегда не растворилось, вытащить из воспоминания запахи и звуки того времени, того момента; когда он умел еще любить, когда он так же смотрел на свою любимую, когда любимые просто были на этом свете, были где-то рядом, когда телефонный звонок слышался чаще, чем новости о большом параде планет, когда просто что-то слышится в доме, кроме звуков воды в трубах и выключателей у соседей. А может он смотрел на солнце и был зол, ощущая себя слишком старым для радости дня. Что не может просто улыбнуться из-за атрофии мышц лица, вызванной навечно тяжелой чужой жизнью. А может смотрел на волны и был счастлив, что все необходимое у него есть – хлеб, море, солнце. И что ему не нужно даже улыбаться, чтобы ощущать свои последние фотоны света. Что вокруг жизнь продолжается, и будет продолжаться, и так будет всегда, и его счастье, пусть и немногое за, вероятно, бестолковую жизнь, прочувствует еще кто-то другой. Что морю и солнцу вообще нет дела счастлив он или нет, что это всегда был только его выбор, и ничей больше, как оказалось.

Герман перебирал истории этой картины со старичком, потому что смотрел на него со спины и, соответственно не видел лица и выражения; но уже понял, что надо делать кадр, что это именно этот нужный «кадр». Снимок с открытым вопросом, с незаконченным предложением, с щекотливой вариативностью чувств и эмоций – только такой может быть настоящим. И никак не тупиковый, определенный и ограниченно законченный. Старичок уходил с пляжа, но Герман уже сделал необходимый снимок, и сознание вскользь обрабатывало информацию, которую должен нести этот кадр: не все ли мы являемся такими старичками? И вся наша жизнь – это поход в магазин за хлебом с остановкой насладиться каким-то воспоминанием, которого может никогда и не было. Единственный момент солнца, моря и девушки между магазином и обедом, между рождением и смертью».

4

Нил был уже на подходе к месту встречи со своим клиентом, но сознательно не спешил. Хотел немного опоздать, чтобы посмотреть на человека в неспокойной ситуации. Ведь никто не любит, когда опаздывают. Особенно в наше реактивное время.

Люди думают, что время все летит и летит быстрее. Хотя летят в постоянной спешке сами люди, пытаясь успеть сделать много лишних дел, от которых появятся куча новых лишних дел. Люди торопятся пресытить свой организм дофамином от огромного списка удовольствий, но получение удовольствия не приносит удовлетворения. И эта дофаминовая игла человечества все быстрее раскручивает колесо, в котором мы бежим быстрее, пока не свалимся. Пока не умрем неудовлетворенными и несчастными, как те подопытные мыши, а время будет дальше подстраиваться под наш ускоряющийся ритм.

В этом контексте Нил и хотел проверить Германа, сегодняшнего клиента, проверить его реакцию. И в случае раздражения готов был сразу закончить экскурсию. Нил не желал больше иметь дело с неподготовленными людьми. Человек должен делать шаги, тем более, если к тебе идут навстречу.

Нил даже подумывал бросить это занятие в случае очередного провала, которое может быть уже третьим по счету. Если и с этим Нил не дойдет до статуи, то этот проект закончится, толком не начавшись. Только вот кому от этого будет плохо? Статуи Будды? Нилу? Потенциальным посетителям? Кому нужнее эта экскурсия? Нил точного ответа не знал, но чувствовал, что нужно всем.

Спускаясь уже к месту встречи, Нил заметил ожидающего Германа. И по мере приближения, никакого раздражения или злости не наблюдал. «Ну посмотрим, что из этого выйдет» – улыбнулся Нил.

«Даже если совсем ничего не «поймаю» на этой экскурсии, пойду завтра искать «кадры» на набережную, на пляж, в магазинчики и кафешки, на площадь и рынок, во все уголки очередных «старичков» – Герман продолжал утешать себя перед возможной неудачей с экскурсией, – Ведь таких «старичков» просто пруд пруди, особенно здесь. И необязательно быть старым, достаточно быть не молодым, не следующих поколений, чтобы чувствовать не просто великую русскую достоевскую тоску, а еще и с советским чувством потерянности и ненужности. Если получится серия, то можно даже название дать – Предбезызвестное время постсоветского пространства души».

Ни в коем случае не пытался Герман идеализировать какие-либо времена и места. Даже на последнем снимке он прекрасно замечал, помимо старичка с хлебом – и грязную собаку, справляющую нужду на облезлый ларек, и откровенную гопоту второй свежести и третьей давности у магазина напротив, и мусорный пакет, летающий по дороге совсем без красоты по-американски, и прорвавшую трубу воды, и нецензурную брань, и многое другое; но это все было неразделимо и неотделимо от центральной темы. И Герману пришло тоже самое ощущение, как от своих фотографий, только чувство это было внутри и не было вызвано визуальным откровением, оно рождалось в глубине от какого-то понимания, которое вроде уже нащупал, но еще не схватил. Но недалеко с ветки взлетела птица, Герман отвлекся на секунду, и вместе с птицей улетело и это откровение, лишь слегка приподняв занавеску буквально на мгновенье.

«А гид то опаздывает» – только сейчас Герман глянул на часы, и надумал подождать еще около получаса. И если никто не придет, то пойдет бродить по окрестностям, а может и поднимется в горы и попробует поснимать, не смотря на то, что пейзажи Герману не удавались, вернее он не мог в них найти то, что искал. Возможно та червоточина в природной гармонии просто отсутствует.

– Доброе утро!

Герман от неожиданности аж подпрыгнул, во всяком случае ему так показалось. Обернувшись, он увидел мужчину с большим походным рюкзаком, который уже протягивал руку.

– Меня зовут Нил, а вы должно быть Герман?

– Приветствую, да я Герман.

– Ну как настроение? Готовы к экскурсии?

– Все хорошо. Если вы о такой готовности – Герман указал взглядом на рюкзак Нила, – то я как-то не думал, что нужно брать какое-то снаряжение.

– Нет, не нужно. Мы до темноты спустимся с гор. Это мое снаряжение, я просто сейчас живу в горах. Двигаемся? Я и так немного опоздал.

5

Первые минут десять шли абсолютно молча, и Герману начиналась казаться странной эта экскурсия. Поспешных выводов делать не хотелось, но смахивало на дешевый развод. «Сейчас приведет меня к какому-то маленькому музейному экспонату, заделанного под старую старину. Расскажет небылицу и запросит денег. Ну и если откажу, то либо какие-нибудь братки, либо менты подтянутся, и будут отжимать». Но все равно Герман продолжал уверенно подниматься за Нилом, а тропа вела круто в гору и подъем обещал быть долгим.

Они прошли еще час очень быстрым темпом, когда Нил остановился на привал, и Герман с удовольствием плюхнулся на, своего рода, скамейку из нескольких бревен.

– Устал? – спросил Нил.

– Есть немного. Самое время отдохнуть, – ответил немного запыхавшийся Герман.

– Ну ты все равно молодец, видать бегаешь. Обычно к этому месту все еле дышат.

– Да я просто не хочу показаться слабеньким, – засмеялся Герман.

– Отлично, – улыбнулся Нил.

«Самое время поговорить, – думал Нил, пока была взята передышка, – все лишние мысли из головы Германа должны были отпасть еще при подъеме, от такого спринта в гору голова должна была очиститься, если, конечно, она не забита всякой ерундой до самых краев. Но смех уже дает надежду на продолжение».

– Слушай, скажи, пожалуйста, пока отдыхаем, знакомо ли тебе такое ощущение: как будто ты ничего вокруг себя не видишь и ищешь нужную тебе вещь, зная, что она лежит на расстоянии вытянутой руки, только не зная где именно? И ты машешь руками и кружишься вокруг себя, пытаясь поймать это что-то очень важное, но тебе никак не удается ничего нащупать. Время идет и его не повернуть вспять, искомое стареет и ссыхается, а ты все крутишься в каких-то конвульсиях, да ты даже боишься сделать один шаг, чтобы не потерять хотя бы место своего понимания. И это ощущение постоянно преследует, дает какие-то намеки, что ты все ближе и ближе к своей цели, что вот-вот схватишь и наконец-то сможешь для начала посмотреть и увидеть, что «это» вообще было, но, на самом деле, ты, как Ахиллес никогда не догонишь черепаху, расстояние будет стремиться к нулю, но никак нулем не станет, и вообще, так и не узнаешь, что гнался за черепахой.

– Это ощущение я испытываю постоянно. И чем дольше я не могу поймать необходимое, тем сильнее оно притягивает. У меня оно проявляется в снимках – делаю несколько кадров, а потом вижу, что как будто нужное осталось где-то между ними, в каком-то микромгновении. И всё: один кадр рано, следующий поздно, а вечность застыла где-то между ними.

– Вечность… Отлично, так тому и быть. Будем употреблять сегодня это слово.

– Какое?

– Вечность. Ты очень тонко подметил. Становится интереснее. Давай еще пару минут отдыха и двигаемся. Темп будет уже полегче.

Герман продолжал переводить дыхание, а Нил внутренне улыбался. Предчувствие пока не подвело, клиент теплый, бросается фразами, сам не понимая их силу. А Герман только сейчас обдумывал вопрос Нила. Только сейчас ему проявился абсурд диалога. «Целый час вообще шли молча, а тут спрашивает про что-то невообразимое. Но еще абсурднее, что я понял его, да и еще ответил так, как не смог, даже если бы готовился к такому вопросу весь этот подъем», – к Герману вернулся мыслительный процесс, который пропал в последний час, вместе со всеми подозрениями.

Достав уже далеко не полную бутылку с водой, Герман немного отпил, проверил фотоаппарат и все сложил обратно в свой рюкзачок

– Можешь не экономить воду, – сказал Нил Герману – там будут родники, напьешься еще вкусной воды.

– Хорошо, – сказал Герман и с удовольствием выпил еще.

– Готов? – спросил Нил, накидывая рюкзак на плечи

– Да, пошли – Герман чувствовал себя и физически и морально отдохнувшим. Тело и мозг на этом привале синхронно перезагрузились.

– Сворачиваем с тропы? – спросил Герман, увидев, как Нил пошел в другую сторону.

– Да, эта тропинка ведет не туда. К нашей цели не ведут протоптанные дорожки… к сожалению.

Темп, и в правду, был уже не такой интенсивный и настроение у Германа заметно улучшилось. Даже окружающая природа стала как будто еще красивее и более открытой к диалогу. Но диалог сразу же начал Нил.

– Почему ты решил посетить эту экскурсию?

– Сам не знаю. Нет, объяснить то я, конечно, смогу, но это объяснение будет больше похоже на оправдание решения, которое принялось где-то внутри. В общем решил и все. Хотя нельзя сказать, что я любитель какой-то экзотики, тем более восточной, и уж тем более религиозной.

– И насколько ты себя считаешь религиозным человеком?

– Смотря что понимать под словом «религиозный». Верить во что-то верю, только вот не знаю во что именно.

– Похоже, что ты необразованный агностик. Извини, если употребил обидное слово.

– А, обидное это какое? «Необразованный» или «агностик»?

– А вот это намного лучше, – засмеялся Нил, – лучше иметь чувство юмора, чем образование или веру. С чувством юмора можно иметь легкость, с легкостью можно быть гибким, а будучи гибким можно получить и образование, и веру.

– Экскурсию ты проводишь с какой стороны – исторической или религиозной?

– Ни с той, ни с другой, – ответил Нил, – Но раз мы начали говорить про такие вещи, да и не раз сегодня еще будем, давай сразу вобьем крюки ограждения, расставим точки опоры. Мое мнение – все религии, конфессии и верования говорят об одном и ведут к одному. И на мой взгляд, про это спорить бессмысленно, так как ни я, ни ты не имеем достаточный уровень знаний. Но и те, кто имеет, тоже сильно ошибаются при сравнении, обособлении или сепарации, потому что в итоге спор сводится к аргументации своей интерпретации написанных текстов. «Видящий не единство, а различие, бредет от смерти к смерти». В общем, я считаю все известные нам учения верными и говорящим об одном. Надеюсь я тебя не задел и не обидел.

– Меня ты не задел, я спорить совсем не буду и соглашусь принять такое определение. Не особо разбираюсь в этой кухне, но где-то глубоко мне так всегда и казалось. Это как вроде бы мы все ходим под разными флагами государств, но человек в любой стране остается человеком. А один из моих немногих друзей вообще высказывался в таком духе, про религиозные писания, которые можно расценивать, как творчество и искусство: это, как если случится мировой катаклизм, и почти всё сгинет на планете, а потом спустя тысячи лет кто-то откапает текст песни «Русское поле экспериментов» и посчитает это религией, а другой начнет с ним спорить до крови с носа, что не так понят истинный посыл; а потом вообще придет третий и провозгласит, случайно переданным из уст в уста, «Ванюшу» единственной истиной, а Башлачева апостолом.

– Так глядишь и до финиша дойдем, – улыбался Нил.

6

– Не историческая и не религиозная экскурсия. Хорошо, тогда, наверное, коммерческая? – темп ходьбы был невысок, разговор очень даже клеился после привала, поэтому Герман с удовольствием продолжал беседу.

– Я бы назвал ее информационной, – ответил Нил.

– Надеюсь не как у инфоцыган? – весело уточнил Герман.

– Я тоже надеюсь на это, – рассмеялся в ответ Нил

– Если честно я отрицательно отношусь и к инфоцыганам и к чистой воды коммерции. Деньги и так придут, и именно столько, сколько надо. Ну а про коучей-аферистов даже говорить не хочется, – пояснил Герман, – Кстати про инфоцыган, слышал притчу про монаха, который бросил свою семью?

– Когда-то читал книгу про немного другого монаха, – ответил Нил.

– Если не против, могу рассказать.

– Валяй. Это же все-таки информационная экскурсия, – согласился Нил.

«Итак, «Монах, который бросил свою семью». Это история-притча про одного парня, который, начитавшись всякой бульварной эзотерики и блестящих инфоцыган, решил пуститься в путешествие к просветлению. Назовем его Хулиан. Так вот в один прекрасный день, когда он перепил и пришел домой на бровях, на него снизошло великое откровение, что жена с детьми поднадоела, что жизнь бытовая поднадоела, что бухать надоело, а трезвым быть скучно. Проснувшись утром с хорошего похмелья, на Хулиана с головной болью свалились и сомнения в решениях бросить семью. Сомнения были небезосновательны – Хулиан любил детей, какие-то еще чувства были к жене, не очень то и презирал работу, да и диван был мягок и давно принял комфортную форму. Но все-таки истинный путь манил его загадочными тайнами и светом. Хулиан взял все сбережения, которые он считал только своими, оставил всю свою семью, которую уже считал не своей, и уехал в далекую Индию искать великих учителей.

Первой попыткой погружения в великую одухотворенность Хулиана было падение в свои же испражнения на берегу океана, где он учился у местных рыбаков. Он это расценил как знак слабой рыбацкой школы духовенства и подумал, что для просветления надо искать тайные школы где-то в горах. От всяких проводников Хулиан отказался и решил, что искать их надо в одиночку по велению сердца, которое нашло в итоге на второй день только стаю диких обезьян. Они украли некоторые вещи Хулиана, а одна обезьяна, видимо бывшая в прошлой жизни интернет-троллем, помочилась на него с дерева. Приключения героя нашего времени только начинались, но все интересное уже нам известно. Примечательны еще только два факта. Лет через пять после начала поиска своего гуру, Хулиан нашел какую-то секту, в которую сначала поверил, а потом разочаровался, хотя ему там открыли истину и он, по собственному убеждению, просветился. Истина для Хулиана заключалась в следующих словах мастера: счастье есть в простых вещах вне зависимости от них. Хулиан не понял, что имел в виду учитель, но купив в баре ему еще три бутылки пива, получил разъяснение. Оказывается, у Хулиана счастье и так было, его личное счастье было в его жизни, и он мог дальше кайфовать и наслаждаться, но бросил все, включая счастье, и поехал подальше от этого всего, чтобы именно это услышать от пророков. Второй факт из его жизни – Хулиан с горечью вернулся домой к своему счастью, но которого, как и ожидалось, уже и не осталось вовсе, он забухал пуще прежнего и больше о нем никому неизвестно. Конец притчи».

– Печальная история. И если убрать Индию, то таких историй пруд пруди. Такое время, – подытожил Нил

– Какое «такое»? – переспросил Герман

– Ну вот ты говорил очень точно, что вечность, ну та, которую искать надо, застывает и находится между кадрами, где-то в промежутке вещей и чувств. А люди сейчас до бесконечности увеличивают этот промежуток. С одной стороны, у них желание просветиться, с другой стороны жажда наживы. И после просветления идут в стрипбар, отмечать это дело на деньги незаметно и аккуратно отжатые у ближнего. Душа и разум отдаляются к разным полюсам. И стороны, и полюсы на колоссальном расстоянии друг от друга, а между ними пропасть, где вечность исчезает.

– Разве вечность может исчезнуть?

– Для нас может. Вернее, мы для нее. «Когда дао находится в мире, все сущее вливается в него, подобно горным ручьям, текущим к рекам и морям». У нас же все давно наоборот.

Какое-то время Нил с Германом шли молча, и если для Нила пейзаж вокруг был привычен, то Герман наслаждался звуками и запахами и зачарованно глядел по сторонам. Смотреть, конечно, было на что. Большие камни и глыбы, которые были не похожи друг на друга, и одинаковых просто не существовало, будто их каждую ночь кто-то собирает, а утром разбрасывает, словно игральные кости или гадальные камушки. Косые лучи утреннего солнца, пробивающиеся через ветви и кроны деревьев, казались натянутыми нитками застывшего времени, через которые можно аккуратно проходить, не задевая, и балансируя на грани безвременья. Дышащие и наблюдающие деревья, как хранители памяти всего нашего существования, где всё зафиксировано в прожилках их стволов. Небо из-за плотности деревьев выглядело незаконченной мозаикой, а собрать эту мозаику с земли никому не под силу, только самолеты изредка чертили на небе какие-то векторы.

– А вот и воды можно попить, – оторвал Германа от созерцания, остановившийся Нил и черпающий воду из ручья.

Герман попробовал воду, одобрительно кивнул Нилу и начал набирать ее в бутылку, предварительно вылив остатки старой воды.

– Слушай, а ты же фотограф. Почему не снимаешь пейзажи вокруг?

– Да я не такой фотограф. Я не снимаю все вокруг, даже если оно чертовски красиво.

– Интересно. А что снимаешь?

– Кое-что для работы, кое-что для себя. Не так просто рассказать ни про одно, ни про другое, – Герман наполнил бутылку водой, и они пошли дальше.

– Времени хватает, я бы послушал.

– Ну для себя я ищу то, что уже сказал – моменты вечности. Я их встречаю, к сожалению, очень редко. В основном они все, как я и говорил, находятся между кадрами. Но если найду, то этот снимок будет такую энергию отдавать, на которой можно далеко уехать. Обычно, такие кадры ловятся среди людей, которые находятся в странном состоянии что ли. А зарабатываю я на снимках для рекламы. Не обычные рекламные фото, а настоящие произведения коммерческого искусства, хоть и не признаю такого. Не хочется хвастаться, но один снимок стоит нормальных денег, и идет он в рекламные кампании настоящих гигантов торговли. Там для меня в свое время стало все просто: когда я продал первое фото, мне покупатель-криэйтор объяснил принцип рекламного двигателя. У человека, видящего рекламу должен нарушиться статус-кво, он должен вдруг почувствовать себя чуточку неполноценным. Но именно чуточку, если перегнуть, то клиент, именно потенциальный клиент, а не кто попало, сбежит и униженный никогда не придет, а если и придет, то отомстить. Далее этот человек после легкого чувства неполноценности, должен ощутить надежду. Надежда, что все поправимо. Ну и третий микроэтап – конечно, что ситуацию можно изменить только после приобретения предмета этой рекламы. Вот так вот просто, но одновременно и очень сложно, потому что это нужно уместить все в один кадр. И еще сложнее, чтобы кадр говорил не с сознанием зрителя, а с его подсознанием, которое и принимает решение – или купить, расплакавшись, как ребенок в отделе игрушек, или пройти мимо, в надменном игноре.

– «Должен нарушиться статус-кво» говоришь? Как будто человек принимает сигнал от рекламы и пускается в путешествие?

– Да, все верно. Если первый посыл пробивает выстроенную брешь человеческой защиты, то зритель идет за подсознанием в кроличью нору. И там человек может измениться и вернуться другим, он вернется лучше, богаче, красивее, счастливее, причем еще не купив ту вещь или услугу. В этом и самое интересное. Предмету рекламы и владельцу нужно, чтобы зритель оплатил в конечном счете это, а рекламе это не нужно. Рекламное искусство живет своей жизнью, она работает с нами в своей сфере и по своим законам. Она торгует с нами будущей чужой завистью в наших головах за чужие деньги. И если все-таки мы потратим наши деньги непосредственно на рекламируемый предмет, то это просто побочный эффект.

– Трансформация в кроличьей норе и возвращение в мир лучше, чем был. Это все напоминает мне кое-что… Теперь понятно, чем подменили людям необходимые приключения и героизм. Только вот направление у твоего искусства прямо противоположное.

– Так и есть. Реклама стала отдельным языком, на котором говорят с нашим подсознанием, она заменила все образы и символы и ведет по своим дорожкам. Это уже не искусство, а, наверное, целая религия. Она дает тебе возможность быть объектом зависти, быть героем. Но только в твоей же голове. Плюс реклама дает тебе право выбора, и вот ты уже человек, который сам принимает решения, сам выбирает свою жизнь, сам думает, сравнивает, взвешивает. Заколдованный круг, а входы в него везде, разве, что в таких вот местах нет, слава всевышнему.

– Здесь все ясно. Предельно ясно и грустно.

– Короче, понимаю, что занимаюсь не всегда хорошим делом, но, во-первых, занимаюсь этим редко, не хочу портить карму, хоть и не верю в нее, а во-вторых, иногда стараюсь хоть немного исправить ситуацию, пытаясь продвинуть снимки другого формата. Но все равно в рекламном бизнесе светиться не хочется, поэтому я продаю снимки через представителей компаний, которым, ясное дело, перепадает на ровном месте и деньги, и почёт. Мне же второго не надо вовсе, а первого не надо много. В остальное время кайфую и наслаждаюсь жизнью, но мои «двери» в вечность меня не отпускают. Я постоянно их стараюсь найти, постоянно с собой ношу камеру. Однажды щелкнув удачно затвором, а может и неудачно, не поймал бы эту вечность, и не парился бы так уже несколько лет, как наркоман, и зарабатывал бы хорошие деньги на рекламщиках, и сделал бы себе имя в анналах фотографического искусства… Так вот, однажды щелкнув затвором, поймал уж очень хороший кадр. Вроде ничего необычного относительно других моих работ, но что-то было особенное. И каждый раз я возвращался к этой фотографии, уже, естественно, отпечатанной, и каждый раз не мог оторваться от нее. Она меня затягивала в себя, а потом куда-то дальше, в какой-то поток, в котором я растворялся и исчезал, а потом появлялся каждый раз немного обновленный. Сам не практиковал, но читал про трансцендентальную медитацию, и вот у меня очень похожий эффект получался. Потом я уже не то чтобы специально поймал новый такой кадр, но в момент съемки, понял, что это будет он. И да, отпечатал фото и похожий процесс запустился.

– Почему похожий?

– А потому что у каждого такого снимка есть что-то неуловимо индивидуальное, как будто конечная точка одна, да вот трассы разные. Третий снимок я уже искал сам, для меня это стало навязчивой идеей. И в один момент я почувствовал, что чем сильнее я бегу к проявлению вечности, тем легче она от меня уходит. Тяжело было тормозить свое желание найти, как в принципе оно и бывает с любым желанием, но как только я смог это сделать, совсем немного пришлось ждать, и я нашел. Все шло обычным путем, пока с третьим снимком я не сделал следующее. Все, что я снимаю для себя, я сортирую, выбираю и печатаю, и в отпечатанном виде в итоге был всегда один экземпляр, а третий снимок вечности, буду называть их так, я решил повесить в рамке на стене. Сделал вторую копию и…

– И эффект пропал…

– И эффект пропал. Произведение с зафиксированной вечностью превратилось в рядовую бессмысленную фотографию. Вывод я сделал, но вскоре накосячил в разы больше. Итак, у меня осталось только два снимка вечности, и я продолжил охоту. Спустя примерно год у меня их было уже пять. Очень крутые, так называемые, трипы давали они, разный цветовой фон, разная тишина, разные ощущения. И вот как-то я попал в очень трудную финансовую ситуацию, нужны были нормальные деньги, а так как я последнее время только бегал за вечностью, то на рабочие дела, мягко сказать, забил. Но в моей погоне, я, конечно, много нащелкал и обычных серьезных работ. Короче, позвал я одного «агента», ну это я так называю представителей корпоративных рекламных монстров, чтобы продать что-нибудь из снимков. И вот тебе на, среди прочих, каким-то образом оказался один кадр и тех пяти. Агент то не дурак, очень даже наоборот, вцепился в него и покупать, говорит, буду только этот. Портить отношения с ним не хотелось, все-таки еще продолжать работать надо и деньги он предложил очень даже хорошие. Да и как бы я смог объяснить, почему не могу продать именно это фото? Реклама с этим снимком вышла очень крутой, причем насколько я проверял, этот макет заценили зарубежные офисы этой корпорации и включили в свои рекламные кампании в различных забугорных изданиях. И не зря, как поведал мне агент-покупатель – эффективность была на высоте. Ну а я, что ты думаешь? Деньги эти мне совсем не помогли решить проблему, а вечность скрылась от моего видоискателя. Я же целый год не мог поймать ни один новый кадр, даже сам как-то стал меняться. Оставшиеся четыре снимка, конечно, работали, но я понимал, что дело нужно продолжать. Но вот несколько дней назад, мне кажется, что поймал наконец-то. Только по приезду домой, когда распечатаю, смогу убедиться в этом, но ощущение уже именно той волны.

– А на другого кого-нибудь тоже эти снимки так действуют?

– Ну я как-то попытался проверить на нескольких товарищах, и вроде как, такой эффект только у меня. Не знаю почему, может это двери в меня, а не двери в вечность?

7

– Видишь, как работает случай. Экскурсию провожу тебе я, а говоришь в основном только ты.

– Да, я тоже заметил, – отреагировал Герман, – но у меня накопилось что ли, не со всеми друзьями можно обсуждать это. А тут вроде, и ты понимаешь, но и не друзья мы, так что все нормально.

– Ты не думал, найти такой кадр, чтобы он и на других действовал, как на тебя?

– Если честно нет, тем более, что сделанные снимки работают так только со мной.

– Ну представь, если бы нашел, то смог поделиться им со многими людьми. Ведь твои «агенты» не дураки, чтобы не купить такую работу.

– Да, наверное, ты прав. Только вот осталось самое сложное: найти такие настоящие двери в вечность.

– Как минимум, ты уже можешь поставить себе цель, так что уже наша встреча не бесполезна.

– А чем она полезна тебе?

– Кое-что взял на заметку, есть несколько идей, что можно будет сделать. Одну идею я тебе уже предложил даже.

– Ладно. Расскажи теперь ты, что это за экскурсия вообще? Что за, блин, статуя Будды?

– Совру, если скажу «самая обыкновенная».

– Это я уже понял до встречи, и в походе нашем убедился.

– Так почему ты все же решился на «такую» экскурсию?

– Ну, сначала сыграло какое-то любопытство, потом расценил это какими-то знаками: твое объявление, пойманный снимок вечности. Но если честно, думал, что экскурсия твоя – развод.

– Почему?

– Ну откуда взяться здесь статуе Будды?

– Статуя Сиддхартхи, – поправил Нил

– А Будда не Сиддхартха? Или здесь другой Сиддхартха? Еще больше смахивает на развод, – смеялся Герман

– Именно тот Сиддхартха, который стал Буддой.

– Понятно, что ничего непонятно. – ответил Герман, но без раздражения, ему уже нравилась эта прогулка в горах, – Об этой статуе кто-нибудь еще знает?

– Думаю, что многие буддисты.

– Так ты буддист?

– Не люблю пафосно выражаться, но кажется будет уместно процитировать:

Я долго искал Бога у христиан,

Но Его не было на кресте.