Текст книги "Извините, я опоздала. На самом деле я не хотела приходить. История интроверта, который рискнул выйти наружу"

Автор книги: Джессика Пан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Я запаниковала. Я будто умирала в этой сауне. Я тут же увидела свой некролог: «Она получила тепловой удар, пытаясь выиграть бесплатное членство в спортзале на севере Лондона». Моим родителям сказали бы, что я умерла одетой, как убийца, читая руководство по 8-минутному упражнению для идеального пресса.

Меня словно готовили на медленном огне, но где-то глубоко внутри меня повеяло холодом. Я сошла с ума. Я не теряла рассудка, мой рассудок давно покинул меня сам.

Я открыла дверь сауны.

Позже, попивая воду в кафе, я уставилась в пространство. Я выпила еще воды. Я пошла домой и легла на диван, потому что у меня хватило сил только на это.

Что со мной случилось? Без работы, без друзей, а теперь и без рассудка[9]9
  Да, кстати, я выиграла соревнование по потере веса. Портия была не настолько сумасшедшей, чтобы идти на такие меры. Только я и Брэндоны всего мира готовы пойти на подобное.


[Закрыть].

Я не горжусь тем фактом, что момент прозрения случился в сауне за прочтением Men’s Health. Я совершенно потерялась. Я больше не знала, где кончается моя естественная интроверсия и начинаются депрессия и одиночество. Когда-то ведь я была счастливым интровертом, но мне удалось закопать себя в яму с помощью страха, неуверенности и застоя.

В тот день я подытожила имеющиеся факты: моя жизнь была незначительной и я хотела посмотреть, понравится ли мне более насыщенная. А насыщенная, как я знала в глубине души, означала открытие моего мира, особенно другим людям. Куче людей. Я прочитала много статей о том, как трудно заводить друзей в 30 лет, и знала, что людям вроде меня будет еще хуже. Мой образ действия в дружбе был таким: а) ты – мой лучший друг, и я рассказываю тебе все свои интимные секреты; б) ты незнакомец, опасный и неизвестный, готовый напасть в любой момент.

Я смотрела в окно кафе на мир, проплывающий мимо меня. Я скучала по своим друзьям, разбросанным по всему миру. Я скучала по чувству восторга от происходящего. Реальность была такова: я чувствовала, что моя жизнь проходит мимо. Я знала, что должна была делать.

Я бы говорила с новыми людьми – не просто смол толк[10]10
  Small talk, или светская беседа – легкий разговор на нейтральную тему вроде погоды или пробок на дорогах. – Прим. ред.


[Закрыть], а с фразочками в духе «И как твой отец к этому отнесся?».

Я бы выступала на публике. Я бы путешествовала одна и заводила новых друзей в дороге, я бы отвечала согласием на приглашения, я бы ходила на вечеринки и не была бы первой, кто с них уходит.

И если я переживу все это, то попытаюсь покорить Эверест для застенчивых людей: выступлю на стендапе. Вместо того чтобы «выбрать свое собственное приключение», я выберу свой собственный кошмар.

В конце концов, чтобы полностью искупить вину за то, что я слишком рано включила свет на своем двадцать втором дне рождения, я бы устроила званый ужин, пригласила людей, которых встретила на своем пути, и не выгнала бы их всех через час. Я бы развлекала, я бы болтала, я бы праздновала.

Это было бы похоже на бег трусцой: очень потно и неудобно, с учащенным сердцебиением и агонией, но, возможно, на пользу в долгосрочной перспективе.

Другими словами, я была бы экстравертом.

Я дала себе год.

Разговоры с незнакомцами, или Новые люди

Мужчина, сидящий рядом со мной, хорош собой. Высокий, смуглый и красивый. Добрые голубые глаза. Клетчатая рубашка. Закатанные джинсы.

Мы смотрим искоса друг на друга и встречаемся взглядами. Я делаю глубокий вдох.

– Я живу далеко от родителей, и они думают, что я счастливее, чем есть на самом деле. Я не могу представить момент, когда они узнают, что иногда я реально не знаю, что делаю со своей жизнью, – говорю я ему.

Он моргает. А потом говорит:

– Я не видел свою семью 10 месяцев, и я только что понял, что не скучаю по ним. Я боюсь, что это делает меня плохим человеком.

Снова моя очередь.

– Мне страшно, что я никогда не заработаю достаточно денег, – говорю я. – Такое чувство, что после уплаты налогов у меня не остается денег. Вообще. Боюсь, я всегда буду бороться с этим.

Твоя очередь, приятель.

– Я чувствую себя хуже своей жены, потому что она зарабатывает значительно больше меня, – говорит он.

Он действительно шел до последнего.

– Все мои самые близкие друзья разъехались, или мы отдалились друг от друга. Теперь мне страшно, что у меня никогда не будет нового близкого друга, которому я могла бы что-то рассказать. Это печалит меня, – произношу я, и мой голос слегка дрожит.

– Мне очень трудно заводить новых, настоящих друзей. Вот почему я пришел сюда сегодня вечером. Я сказал жене, что у меня дела на работе – она не знает, что я здесь.

Звонок.

Мы с Крисом записались на один и тот же семинар. В объявлении говорилось, что занятие научит нас налаживать тесные связи с другими людьми. Никто из нас не знал, что это означает рассказ унизительных личных секретов незнакомцам. Они не упоминали этого в брошюре.

– Если то, что вы рассказываете, заставляет вас чувствовать себя неудачником, то вы все делаете правильно! – ободряюще кричит Марк, руководитель нашей группы.

Мы с Крисом согласно киваем друг другу и рассаживаемся на свои места.

Отлично справились.

Отличительной чертой экстравертов является то, что им нравится находиться в окружении других людей. И, предположительно, взаимодействовать с ними. Даже разговаривать с ними. Ну это как-то слишком.

Если, как и я, вы знаете лишь горстку людей, то большинство из этих «других людей», с которыми вы взаимодействуете, будет незнакомцами. Итак, вот первый серьезный камень преткновения в моем экстравертном году: я боюсь разговаривать с незнакомыми людьми.

В Лондоне я быстро усвоила: если ты разговариваешь с незнакомцем в общественном месте, он смотрит на тебя так, словно ты ударил его по лицу, потрясенный и обиженный. Еще и полный предательства, потому что вы нарушили общественный договор, которому мы все согласились следовать: никого, кроме вас, не существует. Не один британец говорил мне, что только американцы и сумасшедшие разговаривают с незнакомцами. И, учитывая репутацию северян, весь Йоркшир. Но еще один мучительный момент – вечное ощущение, что все могут подслушать ваш неловкий разговор.

Несколько лет назад я нашла коробку со значками в местном кафе в Лондоне. Я достала оттуда один. На нем было написано: «Я разговариваю с незнакомцами». Я тут же отшвырнула его, испугавшись, что кто-то заметил, как я его держу. С таким же успехом на нем могло быть написано: «Я ем пауков».

Для меня разговор с незнакомцами – это что-то, что вы делаете в самом крайнем случае: заблудились в незнакомом районе, сдох телефон, сломана нога, шторм – и только если все это происходит одновременно.

Я знаю, что не одна испытываю это. Во время часа пик в городах мы все стоим сплющенные в общественном транспорте, словно обнимаемся в полной тишине. Да, я засуну свое лицо тебе под мышку, но поговорить с тобой? Никогда.

Однако я вернулась за тем значком. Мне пришло в голову, что «Болтливый турист» был бы отличным костюмом на Хэллоуин, которым можно пугать лондонцев.

Я забыла о значке на долгие годы, пока не прочитала статью, которая меня удивила: по-видимому, когда люди вынуждены разговаривать с незнакомцами, это делает их счастливее.

Примерно в тот же период времени, на рейсе из Нью-Йорка в Лондон, я сидела в ряду с двумя мужчинами. Я сразу же перешла в свой режим по умолчанию: надела наушники и уставилась прямо перед собой. Не разговаривай со мной, меня здесь нет. И это, похоже, сработало, потому что они повернулись друг к другу. Довольно скоро они уже обменивались рецептами барбекю, а потом изливали душу и показывали друг другу семейные фотографии на своих телефонах. К тому времени, как мы приземлились в Хитроу, один пригласил другого на празднование своего дня рождения в пятницу.

Я боюсь разговаривать с незнакомыми людьми. В Лондоне я не раз слышала: с незнакомцами разговаривают только американцы и сумасшедшие.

Для меня это было удивительно. Если это было результатом 6-часового полета, то сколько же я потеряла, игнорируя дюжины, если не сотни незнакомцев, которых видела каждый день? Неужели я упускаю секреты, меняющие жизнь, дни рождения и сочувствующих людей, на плечах которых можно поплакать?

Экстраверты любят проводить время с другими людьми, поэтому мой первый шаг – попытаться почувствовать себя комфортно в общении с этими людьми. От одной мысли у меня начинают чесаться ладони.

А что, если у меня плохо получается?

Неужели меня навсегда изгнали бы из английского общества и выслали на остров, полный сумасшедших и болтунов: американцев, людей со станции Оксфорд-стрит, пытающихся спасти твою душу, продавцов автомобилей, 7-летних детей и мужчин в барах со смертельно высоким уровнем доверия?

Это кажется несправедливым: я не хочу на этот остров.

В первый день я решаю, что лучше всего начать так, как я собираюсь делать все: рухнуть в объятия первого потенциально разрушающего жизнь эксперимента.

Глубоко вздохнув, я целенаправленно подхожу к женщине на автобусной остановке в 8 утра, и она тут же отворачивается. Я сажусь на верхнем этаже автобуса вместе с еще несколькими утренними пассажирами. Женщина, сидящая рядом со мной, полностью погружена в свой телефон – играет в Candy Crush. В автобусе никто не разговаривает. Мое сердце бешено колотится, пока я мысленно репетирую разные реплики об игре, но затем женщина замечает, что я смотрю на ее телефон. Я чувствую себя так, будто она только что поймала меня, заглядывающую в ее декольте. Я прерываю миссию.

Расстроившись из-за неудачи с автобусом, я решаю пойти по легкому пути. Подхожу к незнакомому бариста в местном кафе. Я ведь могу это сделать, правда? Я просто разговариваю с милым парнем в ожидании кофе.

– О, ты новенький! – говорю я, полная уверенности, что он должен ответить, потому что быть дружелюбным с клиентами – это часть его работы.

– Я работаю здесь уже три года, – отвечает он.

Посетитель, стоящий рядом со мной, смеется.

Маленькая часть меня умирает.

Я читала, что одиночество или изоляция – это фактор риска ранней смерти. Возможно, разговоры с незнакомцами спасут мне жизнь. Хотя в данный момент кажется, что они только укоротят ее на пару-тройку лет. Мне понадобится помощь. Нужен профессионал. Но кто?

На следующий день, держа в руке значок «Я разговариваю с незнакомцами», я понимаю, что мне понадобится кто-то, кто проведет меня через этот год неизведанной территории. Эксперты. Гуру. Наставники. Люди, которые помешают мне экстравертировать прямо с обрыва вниз.

Проведя небольшое исследование, я решаю позвонить Стефану Хофманну, заведующему лабораторией психотерапии и изучения эмоций Бостонского университета. Он регулярно помогает людям побороть страх взаимодействия с другими. С легким немецким акцентом он говорит мне: «Социальная тревога – совершенно нормальное явление. Мы – социальные животные. Мы хотим быть принятыми нашими сверстниками и не хотим быть отвергнутыми. Если у людей нет социальной тревожности, значит, с ними что-то серьезно не так».

Так, это уже кое-что.

Я спрашиваю Стефана, считает ли он, что разговаривать с незнакомыми людьми за пределами Англии было бы легче, потому что мне это кажется особенно сложным. К тому времени, как я перестану унижаться в этой зеленой и приятной стране, мне, возможно, придется переселиться куда-нибудь еще.

– Я думаю, это зависит от города. Например, Бостон сложнее, чем Нью-Йорк, где люди более разговорчивы. А я из Германии, где мы очень крепко привязываемся друг к другу. С немцами едва ли можно заговаривать. Но они всегда готовы прийти на помощь, как только вы заручитесь их вниманием, – говорит он.

Его опыт показывает, что эффективное лечение социальной тревожности – одна из форм экспозиционной терапии: нужно поместить людей в их худший кошмар, где они гарантированно будут многократно отвергнуты. Например, он может указать пациенту встать на обочине дороги и очень громко петь. Или подойти к сотне незнакомцев в метро и попросить у них 400₤. Или каждый день проливать на себя чашку кофе в людном месте.

Просто, понимаете… ваши главные КОШМАРЫ.

Но, объясняет Стефан, «никто не будет увольнять тебя, разводиться с тобой или арестовывать тебя, если ты будешь делать такие вещи». В 80 % отзывов о нем говорится про облегчение тревоги. Значит, в этом безумии может быть действенный метод.

– Что… что бы вы мне посоветовали?

Я должна спросить.

– Ну, а чего же ты боишься?

Затем следует импровизированная терапевтическая сессия, во время которой я после пары толчков признаюсь, что больше всего боюсь, как бы незнакомец не подумал, будто я странная и глупая.

– Тогда будет лучше, если мы построим беседу, в которой ты подойдешь к незнакомцу и скажешь что-нибудь совершенно глупое, – предлагает Стефан. – Я бы хотел, чтобы ты спросила незнакомого человека: «Простите, я тут кое-что забыла. В Англии правит королева? Если да, то как ее зовут?» Тебе придется сказать именно эти слова и ничего больше.

Мое сердце начинает колотиться. Но он не прекращает говорить.

– Чтобы задать этот вопрос, тебе не следует выбирать милых старых леди или дружелюбно выглядящих людей. И ты не должна говорить: «Простите, я вроде забыла, кто такая королева…» – потому что это безопасное поведение, оно не позволит тебе преодолеть свой страх, – добавляет Стефан.

– Отлично, – говорю я. Я скорее сломаю обе ноги во время сильного тайфуна в пугающем чужом районе, чем задам незнакомцам в Лондоне самый глупый вопрос, который только могу придумать.

– Как ты думаешь, каковы будут последствия, если ты это сделаешь?

Отличный способ вылечить социальную тревожность – экспозиционная терапия. К примеру, спросить у лондонца в метро, кто королева Англии.

Я говорю ему, что незнакомец подумает, что я лгу, шучу или страдаю амнезией. Или, что наиболее вероятно – а для меня губительно, – примет меня за идиотку.

– Да, и что тогда произойдет? Представь себе это.

Я закрываю глаза.

– Они закатывают глаза и уходят. Или, если это будет в метро, все будут смотреть на меня и думать, что я глупая и странная.

– Отлично. Отлично, – говорит Стефан. – То, что ты описываешь, – это реалистичный сценарий, с которым мы все могли бы жить: мы спрашиваем кого-то, он закатывает глаза и уходит. Итак, человек думает, что ты глупая, и все. Жизнь продолжается. В мире живут миллионы людей – найдутся те, кто сочтет нас глупыми, и в этом нет ничего страшного.

– Только мысль об этом пугает меня, – говорю я ему.

– Ну, знаешь, что я думаю? – отвечает Стефан.

– Что? – спрашиваю я.

– Как насчет того, чтобы попробовать?

Я нервно смеюсь. Стефан смеется над моей реакцией. Мы смеемся. И смеемся.

Я вешаю трубку.

Я бросаю взгляд на диван, потом снова на телефон. И на значок в моей руке.

«Я разговариваю с незнакомцами».

Я встаю и хватаю пальто.

Я так нервничаю, что начинаю бояться, как бы меня не арестовали. Вероятно, меня следует арестовать за то, что я собираюсь сделать: нарушение общественного порядка и личного пространства. (Это эмоциональное насилие? Думаю, это вполне может быть еще и эмоциональным насилием.)

Мужчина идет навстречу мне по платформе метро. Ему чуть больше 40, на нем темно-синий костюм, и он выглядит так, словно спешит. Он приближается. Еще ближе.

Я машу рукой перед его лицом. Он резко останавливается и удивленно смотрит на меня.

– Простите, я забыла… – произношу я и замолкаю.

Он выжидающе смотрит на меня.

– Э-э, а в Англии правит королева? И если да, то как ее зовут? – заикаюсь я.

– Королева Англии? – повторяет он, недоверчиво подняв брови.

– Да. Она правит? Кто… кто она? – спрашиваю я.

– Виктория, – говорит он.

Этого не было в сценариях, которые я себе представляла.

– Виктория? – уточняю я.

– Ага.

– Значит, вы говорите, что королеву Англии зовут Виктория? – Теперь я тут ничего не понимаю.

– Да, – говорит он и запрыгивает в поезд. Я в таком замешательстве, что сразу же останавливаю взгляд на следующем человеке, которого вижу: еще один мужчина, на этот раз лет 20, ростом не ниже 180 сантиметров, одетый в спортивный костюм. Я быстро задаю ему тот же вопрос, и он смотрит на меня с ошеломленным презрением.

– Виктория, – говорит он и уходит.

Ладно, экстравертный эксперимент в сторону – неужели никто не знает, кто сейчас королева Англии[11]11
  Королева Англии сейчас – Елизавета II. Виктория правила в конце XIX века. – Прим. ред.


[Закрыть]?

А знаю ли я, какая королева сейчас правит в Англии?

В смятении, я останавливаю четырех женщин подряд, и каждая из них говорит мне: «Елизавета». Некоторые удивляются и смеются, некоторые останавливаются испуганно, и все они смотрят так, будто до меня очень долго доходит. Одна спрашивает, все ли со мной в порядке. Но никто не звонит в полицию.

Я не умерла.

Стефан был прав.

Конечно, теперь у меня есть серьезные сомнения относительно понимания среднестатистическими британцами истории и текущих дел в стране. Но я-то? Я в порядке. Даже лучше, чем нормально. У меня просто кружится голова после этого неравного боя. Я практически бегу домой, от радости подбрасывая в воздух листья.

Некоторые люди говорят, что глупых вопросов не бывает. Но, задавая глупейшие вопросы, я взглянула в лицо своему страху говорить со случайными незнакомцами.

Мой уровень уверенности был невероятно высок. Типа как у высоких-американских-мужчин-после-четырех-бутылок-пива. Может быть, я действительно могу быть такой.

На следующий день я ем в одиночестве в суши-баре, наслаждаясь своим обеденным уединением. Как только я откусываю кусочек острого тунца, я резко чихаю, и суши оказываются на моих черных джинсах. В этот момент я слышу мужской голос за своим плечом:

– Не возражаете, если я сяду здесь?

Мой рот набит едой, из носа течет, повсюду кусочки риса, и бизнесмен в костюме выжидающе смотрит на меня. О нет. Это ужасно. Это чудовищно. Для нас обоих.

Обращаясь к мужчине, я указываю на стул, киваю и неуверенно говорю, прикрывшись салфеткой:

– Я чихнула. Извините.

Он садится.

Я понимаю, что хуже уже ничего не скажу. Я делаю глубокий вдох.

Когда он наконец отрывается от телефона, я обращаюсь к нему.

– Откуда вы родом? – спрашиваю я.

Я уловила акцент. Он француз. Он улыбается, затем делает жест, как бы говоря, что собирается вернуться к своему обеду, но я не потерплю такого легкого поражения.

– Но откуда именно из Франции? Вы… поддерживаете брексит[12]12
  Выход Великобритании из Европейского союза (англ. Britain + exit). – Прим. ред.


[Закрыть]? – Это не самая лучшая попытка начать разговор, но беседа проходит довольно приятно. (И да, он не поддерживает брексит.)

В ближайшие дни я буду обсуждать резкое похолодание семь раз.

– Как вы думаете, в этом году выпадет снег? – спрашиваю я у незнакомцев.

Никто не знает.

– Мне нужен кофе, – говорю я женщине лет 50, стоящей в очереди в кафе Pret.

– Да, – говорит она. – Кофе – это хорошо.

Все, кто слышит наш разговор, тоже хотят умереть.

Оказывается, очень трудно вести смол толк.

Я подхожу погладить многих собак и делаю вид, что это повод заговорить с их владельцами. Я завязываю разговор с женщиной, сидящей рядом со мной на мероприятии по сторителлингу, и мы болтаем о погоде. В автобусе я сижу позади ребенка и его бабушки, играющих в «20 вопросов»[13]13
  Игра, в которой один участник загадывает предмет и у другого есть 20 вопросов, чтобы его отгадать. – Прим. ред.


[Закрыть]. Я вдруг вмешиваюсь: «Это лиса?» Они недоуменно смотрят на меня, но постепенно принимают в игру (это был енот).

«Можно ли тут присесть?» У меня полный рот еды, из носа течет, а по столу разбросаны остатки моего ланча. Это провал.

Я чувствую себя доброй деревенщиной, оказавшейся в большом городе. Но как я ни стараюсь, я не могу говорить с людьми о чем-то, кроме повседневности. Стефан помог мне установить контакт с незнакомцами. Теперь мне нужен кто-то, кто помог бы мне познакомиться с ними поближе.

Поэтому я решаю обратиться к следующему эксперту – Николасу Эпли, профессору психологии Чикагской школы бизнеса Бута. Именно его исследования о том, что разговоры с незнакомцами по пути на работу делают нас счастливее, подтолкнули меня к этому приключению. Я говорю ему, как странно это звучит для меня: вы хотите сказать, что люди действительно любят разговаривать друг с другом в автобусе или метро? Разве это не ХУДШЕЕ место для общения с людьми?

– Ну, мне кажется, это самое легкое место, – говорит он. – Другие места – это места, где люди уже занимаются другими делами. В метро или автобусе они просто сидят и ничего не делают. Или играют в Candy Crush.

Ник говорит, что молчаливые вагоны лондонских поездов, вероятно, являются результатом феномена множественного невежества: все действительно хотят говорить, но думают, что остальные не хотят. Поезд может быть полон людей, которые хотят о чем-то поболтать, но все равно молчат.

Поэтому он проверил эту гипотезу в Чикаго. Испытуемые постоянно думали, что они больше заинтересованы в разговоре со своим соседом, чем их соседи в разговоре с ними.

– Мы отобрали людей и спросили у них: как вы думаете, какой процент ответит вам взаимностью, если вы заговорите первыми? В поездах мы получили 42 %, а в автобусах – 43 %.

Они ошибались. Фактический процент людей, которые были бы готовы вступить с вами в разговор, составляет почти 100 %. Все, кроме музыканта Моррисси, который, как гласит известная легенда, однажды сидел в пустой комнате на шумной голливудской вечеринке и одиноко пил чай.

– Очевидно, есть люди, которые не поддержат разговор, – говорит Ник, – но такое встречалось нечасто.

Я поражена тем, с какой уверенностью Ник это заявляет.

– Вы хотите сказать, что могли бы приехать в Лондон и целый день болтать с незнакомыми людьми в метро? – спрашиваю я.

– Именно так, – отвечает он.

Арестуйте этого человека.

Ладно, может, он и смог бы это сделать, но как насчет интровертов, которые хотят, чтобы их оставили в покое? Соответствуют ли результаты его исследований настоящей реакции интровертов и экстравертов?

– В наших экспериментах участвуют как интроверты, так и экстраверты. Мы устанавливаем личность в наших экспериментах – и дело не в том, что экстраверты более счастливы, разговаривая с незнакомцами, чем интроверты.

Это поражает меня. И дает немного надежды на остаток года.

Я рассказываю о своей проблеме: кажется, я не могу расширить рамки светской беседы. Я не могу наладить контакт: все заканчивается на обсуждении погоды, рода деятельности или имени собаки. Или того, какая сейчас королева правит.

– Только погода? – Похоже, Ник разочарован. – Вы можете придумать варианты лучше? – спрашивает он.

Конечно, я могла бы. Если бы была кем-то другим. Но в этом я безнадежна – я не знаю, как сделать лучше.

– Вам нужно больше раскрывать себя. Рассказывайте о себе. Задавайте личные вопросы.

Пока Ник наставляет меня на важные темы для разговора – что вам нравится в вашей работе, расскажите о своей семье, какое самое интересное место, где вы были в этом году, – я осознаю: я – взрослая женщина, слушающая урок о том, как вести разговор.

Я также понимаю, что не знала, как вести беседу с новыми людьми.

Если вдуматься, никто нас этому не учит. Ладно, технически жизнь делает именно это, но я встречала так много людей, которые тоже довольно плохи в этом: они не задают вопросов, не налаживают связь, не слушают, они перебивают или ничего не предлагают от себя.

Разговор – это то, что связывает нас с другими людьми больше всего, и мы должны учиться этому через взаимодействия в реальном мире. Я бы лучше провела это время за чтением книги.

Вот это «рассказать что-то личное» заставило меня почувствовать боль от укола старого страха быть отвергнутой.

Затем Ник напоминает мне, что социальная жизнь построена на взаимности.

– Несколько лет назад я проезжал через отдаленную часть Эфиопии и все время встречал матерей и детей возле их жилья. Все они смотрели на меня, словно на мертвеца: с абсолютно пустыми выражениями лиц. Это было самое неприятное чувство, которое я когда-либо испытывал в жизни. Но потом мне пришло в голову, что я смотрел на них