Текст книги "Рождество на побережье (сборник) (ЛП)"

Автор книги: Джессика Гаджиала

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Автор: Джессика Гаджиала
Книга: Рождество на побережье Навесинк

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска полсе прочтения. Спасибо.

Переводчик: Вера Васюнина

Редактор: Екатерина Камченкова

Вычитка: Екатерина Камченкова

Обложка: Светлана Романова

Перевод группы: https://vk.com/passion.oflove

Изображение обложки: Shutterstock .com/VVSV

ПОСВЯЩЕНИЕ

Все рождественские книги достаются моей матери,

которая научила меня любви к нему.

Из-за нее мой дом выглядел так, будто на Рождество на него стошнило.

И мне это нравится.

<3

Дорогой Читатель,

Раньше у меня никогда не было желания возвращаться к своим старым историям. Как только это было сделано, они чувствовались для меня, ну, как закрытая книга. Но многие из вас мягко призывали (или прямо умоляли!) заглянуть в жизнь ваших любимцев, и в этом сезоне, когда я пыталась придумать, какую новеллу выпустить на Рождество, поскольку мой первоначальный план рождественского трио не мог состояться из-за слишком плотного графика, ваши добрые слова и ободрение нахлынули на меня.

А потом, вот так просто, я тоже захотела вернуться! Я хотела увидеть, как Рейн и Саммер отпразднуют свое первое Рождество. Я хотела увидеть, как некая пара порвет юбку под деревом. Я хотела посмотреть, какие подарки получили наши герои, наши героини.

Я хотела увидеть сезон их глазами.

Итак, в конце октября, в леггинсах с ведьмами, с гирляндами на деревьях перед домом и тыквами на крыльце, я мечтала о заснеженных подъездных дорожках, и о том, как я украдкой целуюсь под омелой, и о старых, успокаивающих гимнах, звучащих из уст близких.

Затем я свернулась калачиком, чтобы начать работу над тем, что вы сейчас держите в руках.

Оказавшись в прошлом, я нахожу себя более ностальгирующей, чем когда-либо за долгое-долгое время. Это пары, в которые мы влюбились много лет назад, которые до сих пор занимают это место в наших сердцах. Я написала их под слова «Старой дружбы» (прим.перев.:"Auld Lang Syne" – Шотландская песня на стихи Роберта Бёрнса, написанная в 1788 году. Известна во многих странах, особенно англоязычных, и чаще всего поётся при встрече Нового года, сразу после полуночи. Была переведена на русский Самуилом Маршаком под названием «Старая дружба») в моей голове.

Я надеюсь, что вы еще поднимете чашу доброты со мной за эти прошедшие времена, но никогда, никогда не забудете.

И я желаю всем вам счастливых каникул и благословенного Нового года.

– Джессика

Рейн и Саммер

«Пой в ликовании»

Рейн

– O, придите, все верующие, радостные и торжествующие…

Голос Саммер разнесся по дому, вытаскивая меня из постели после того, как я почувствовал прохладу рядом. Мы легли спать вместе, но пространство рядом со мной говорило о том, что ее уже давно не было рядом.

Я сел, проверяя будильник.

Пять утра.

Так вот, я был ранней пташкой.

Саммер? Точно нет.

Вообще-то, совсем нахрен нет.

Однажды она ударила меня по лицу одной из своих модных подушек, которые она настояла, чтобы мы оставляли на кровати, когда я разбудил ее до семи.

Мои ноги коснулись прохладного пола, когда я поднялся, отсутствие холода в остальной части дома наводил на мысль, что у нее был включен камин или духовка. Или, зная ее, и то, и другое.

Что я мог сказать?

Саммер с головой окунулась в Рождество, как ребенок с маркером, просматривающий гребаный каталог игрушек.

Это было серьезное дело.

Я перестал спрашивать, зачем ей понадобилось так много гирлянд, где-то после шестой поездки в магазин, чтобы купить еще. Я, по-видимому, просто не понял концепции слепых зон. И как некоторые огни должны были быть сплошными, в то время как несколько других мигали. Но только медленно. Примерно, как усталые глаза. В противном случае это не расслабляло, а возбуждало.

У Саммер были всевозможные теории на этот счет.

Что касается меня, ну, у меня не было настоящего Рождества с тех пор, как моя мать умерла, когда я был ребенком.

Что я знал об этом?

Поэтому я просто откинулся на спинку стула и наблюдал, как она три часа нанизывала гирлянды на дерево, о котором договорилась, чтобы мы пошли и срубили.

– Звезда или ангел? – спросила она, когда закончила, поворачиваясь ко мне с ними в руках.

И я не знаю, что, черт возьми, на меня нашло, потому что никто из тех, кто когда-либо встречал меня, никогда не мог обвинить меня в том, что я слащавый, или сентиментальный, или, черт возьми, даже милый.

Но стоя там, мерцающие огни позади нее, еще больше разжигая ее блестящие рыжие волосы, щеки раскраснелись от огня, который она настояла разжечь, маленькие серьги-колокольчики, свисающие с ее ушей, да, я думаю, это просто вывело меня из себя.

– У меня уже есть ангел, детка.

Тогда ее глаза тоже растаяли, заставляя меня задуматься, может быть, желание быть сентиментальным должно быть тем, с чем мне не следует так сильно бороться.

Тающая Саммер уступала только возбужденной Саммер.

– О, пой, хор ангелов. Пой в ликовании…

– Детка, какого хрена ты делаешь? – спросил я, выходя в конец коридора и видя ее на кухне.

Или то, что раньше было кухней.

Теперь, ну, это выглядело так, как будто около пяти дюжин пекарен взорвались по всему пространству.

Я был почти уверен, что у меня нет противня для печенья.

И все же их было по меньшей мере десять вокруг нее, некоторые беспорядочно лежали везде, на микроволновке, а один ненадежно примостился на крышке кофеварки.

С другого конца комнаты я не мог разглядеть, что это за печенье, но весь дом пах сахаром, шоколадом, арахисовым маслом и пряниками.

– Ой! Я тебя разбудила? – спросила она, поворачиваясь с извиняющимся видом, с длинной полосой муки на щеке и чем-то красным на кончике носа.

Чертовски симпатичная штучка, которую я, кажется, когда-либо видел.

Симпатичная?

Какого хрена?

Я терял самообладание.

Но, наблюдая за Саммер тут, на моей кухне, в пижаме с леденцами и рубашке, на которой было написано, что Непослушание – неприемлемо, я был почти уверен, что, если она потеряет его, я никогда не хотел его найти.

– Ты спала? – спросил я, подходя ближе и видя остатки муки, сахара, масла и яйца, разбросанные по всем поверхностям.

Саммер была кем угодно. Только не поваром.

– У меня было несколько часов, – сказала она мне, поворачиваясь, чтобы открыть духовку, наклоняясь, чтобы заглянуть внутрь, давая мне слишком хороший вид на ее круглую, идеальную задницу.

Даже в принте из леденцовой трости была чертовски сексуально найти эту штучку у себя на кухне в пять утра.

– А потом у тебя возникла внезапная, настоятельная необходимость испечь восемь дюжин печенья?

Она повернула голову через плечо ко мне, ухмылка растянула ее идеальные губы. – Ты помнишь, что случилось, когда я испекла те сахарные печенья в форме индейки на День благодарения?

Она имела в виду, когда она сделала две дюжины, и мужчины набросились на них, как будто они не ели неделями, заставив двух взрослых гребаных мужиков ввязаться в драку из-за последнего.

– Точно, – согласился я, когда она потянулась за прихватками для духовки, вытащила из духовки еще два противня с чем-то похожим на мятное печенье с шоколадной крошкой, положила их сверху, затем перешла к другому набору, осторожно сняла сахарное печенье в форме шляпы Санты и положила их в гигантский пакет на молнии.

– Я имею в виду, я не знаю, сколько мужчин будет рядом на Рождество, – продолжала она, пожимая своими маленькими плечиками. – Но я думаю, что парни постарше, которые так и не остепенились, и молодые парни, у которых нет семей, могут быть где-то поблизости. Я хочу, чтобы у них тоже было немного печенья.

Печенье.

И весь дополнительный ужин, который она планировала приготовить там после того, как мы поужинаем у нас дома.

У этой женщины было большое сердце.

Она также принимала моих людей как своих собственных.

И не только Кэша, Волка и Репо. Или даже просто Вина и Шреддера.

Нет.

Даже те, кто раздражал ее своим женоненавистническим дерьмом.

Она заботилась о них всех.

Она хотела, чтобы у них была ветчина, фаршированная индейка, картофельное пюре, запеканка из зеленой фасоли и печенье.

Я должен был признать, что после того, как она распространила свой День Благодарения, я, Кэш, Волк и Репо, праздновали первый настоящий раз с тех пор, как все мы были детьми, это был, возможно, лучший жест, который она могла бы сделать для нас.

Они все еще свыкались с мыслью, что моя старушка все время находится в клубе. Я мог бы сказать, что она искала их одобрения через их желудки.

И, что ж, она, блядь, сделала это.

Это было важно для нее.

Парни уважали бы ее, потому что у них не было гребаного выбора в этом вопросе, но Саммер не была глупой. Она чувствовала, что это обязанность, что это не имеет к ней никакого отношения.

И она хотела это изменить.

Я не мог винить ее в этом.

Мы проводили много времени в клубе. И если не считать клубных шлюх или случайных визитов чьей-нибудь старушки, она была единственной цыпочкой в округе. Она хотела вписаться.

– Я не хочу, чтобы у кого-нибудь был разбит нос из-за пряничного человечка, – сказала она мне, держа одного из них, согнув руки.

– Да, детка, но у тебя в гараже уже есть шесть пластиковых пакетов с печеньем для них.

Она пожала плечами и отвернулась. – У меня никогда раньше не было столько людей, для которых нужно было бы печь. Когда я росла, были люди, которые могли это сделать. Самое большее, что мне когда-либо удавалось сделать – это покрыть печенье посыпкой. Это весело. Даже если мои ноги кричат от боли, – сказала она, привлекая мое внимание к ярко-красным пушистым тапочкам с маленькими золотыми и серебряными рождественскими гирляндами, вышитыми на них.

Я был почти уверен, что на каждой чертовой вещи, которую она носила с начала декабря, было что-то связанное с Рождеством. Ей понадобится целый шкаф, чтобы хранить все это после окончания сезона.

Я вдруг подумал, когда она наклонилась, чтобы снова заглянуть в духовку, не надела ли она так же какие-нибудь рождественские трусики.

Я имею в виду, я должен был ради нее увидеть их, верно?

–

Саммер

Рейн был стойким во время моего праздничного сумасшествия. Я знала, что перегибаю палку. Я думаю, что это было в равной степени желание иметь что-то приятное после тяжелого года. И, может быть, желание сделать его первое Рождество со мной чем-то запоминающимся.

Это были важные вещи, не так ли? В первый день каждого праздника? Они будут самыми запоминающимися.

Я хотела, чтобы все они были идеальными.

Особенно Рождество.

Потому что у Рейна не было настоящего, нормального Рождества с тех пор, как он был мальчиком.

Он сказал мне, что они с Кэшем на самом деле провели прошлое Рождество, поедая китайскую еду на вынос, выпивая и смотря «Крепкий орешек».

Конечно, для большинства парней это звучало как идеальная ночь. Я знала, что этого, должно быть, не хватало, что они, должно быть, думали, по крайней мере, мимоходом, о печенье, домашней еде и подарках.

Какими бы закаленными ни были эти мужчины, ни один из них не был невосприимчив к той заботе и вниманию, которые они знали в детстве, которые давали им их матери.

Небеса знали, что Рейн был счастливым человеком после хорошей домашней еды. На самом деле, так счастлив, что это обычно приводило к множественным эгоистичным оргазмам для меня. Иногда прямо там, на кухне, забираясь на стойку, когда он выражал мне свою благодарность.

И даже если бы это было не из-за чистой благодарности, я просто хотела это сделать. Эти люди за такой короткий промежуток времени стали так много значить для меня. Не просто Рейн, хотя само собой разумеется, что он был моей главной мотивацией. Но даже Кэш, Волк и Репо, братья по крови и клубу, они были семьей Рейна. Они были бы тут в любой момент, если бы они понадобились Рейну. Это было не так, как можно было бы подумать, просто потому, что он был президентом, потому что он отвечал за них. Они были просто хорошими людьми. Рейну пришлось вытаскивать стиральную машину из подвала, потому что она внезапно перестала работать. Следующее, что вы узнали, это то, что Кэш появился с совершенно новой, а Волк был там с тележкой для подъема, чтобы тащить старую вверх по лестнице.

Это были его люди.

Они значили для него целый мир.

И даже за такой короткий промежуток времени они стали значить для меня так же много.

Я хотела, чтобы у них у всех было настоящее Рождество в нашем, все еще казалось таким сюрреалистичным говорить «нашем», доме с ужином, подарками и достаточным количеством десерта, чтобы вам пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу.

Ни «Крепкого орешка», ни китайской еды в поле зрения.

– Ну, детка, если твои ноги кричат, может быть, пришло время немного оторваться от готовки, – сказал Рейн, надвигаясь на меня, с похотливым взглядом в глазах, который я узнала бы где угодно.

Прежде чем я успела возразить, сказать, что мне нужно было сделать еще шесть партий, прежде чем я, наконец, смогу вымыться и начать готовить еду к ужину, он был прямо передо мной, руки подхватили меня под колени и дернули вверх, заставив меня взвизгнуть и отчаянно схватить его за руки, чтобы удержаться, когда он усадил меня на талию, позволив моим ногам обхватить его поясницу, прежде чем пройти несколько футов через кухню, чтобы прижать меня к стене.

– Рейн, у меня так много дел, – нерешительно возразила я, когда его голова опустилась, его губы нашли мягкую плоть моей шеи, прошлись по ней щетиной, что никогда не переставало вызывать у меня дрожь.

– Ммм, – согласился он, звук эхом прошел через него и проник в меня. – И ты сможешь сделать это после того, как я трахну тебя.

Ну, с такой легкостью на его стороне… Наверное, мне просто пришлось смириться с этим, верно?

Одна из его рук отпустила мое колено, двигаясь вверх по внутренней стороне бедра. – Держу пари, на тебе чертовы трусики Санты, – сказал он, когда его зубы прикусили мочку моего уха и потянули.

– Леденцовые трости, – поправила я, улыбаясь, когда его смех загрохотал в груди. Лучшего звука в мире не было. Особенно когда я была тем, кто вытащил это из него.

– Слишком, блядь, сладко, – заявил он прямо перед тем, как сомкнуть свои губы на моих, целуя меня, как он чаще всего делал – как клеймо, как будто он заявлял о своих правах, делая это с достаточным требованием и давлением, чтобы я была уверена, что почувствую его там даже спустя долгое время. Клянусь, я постоянно ходила с распухшими от его поцелуев губами.

Его язык провел по линии моих губ, требуя входа, когда его рука, наконец, надавила на мою промежность через штаны и трусики, вся его ладонь прижалась ко мне, заставляя меня бесстыдно двигать бедрами, погружаясь в его прикосновения.

– Жадная киска, – заявил он мне в губы, звуча довольным.

Он не ошибся.

Я всегда хочу его.

Я просыпаюсь, желая его.

Даже если бы я только что поимела его перед сном.

Не было никакого удовлетворения потребности моего тела в нем. Я могла бы быть полностью возбуждена, просто наблюдая, как он ходит, собирая белье, или выносит мусорные ведра на обочину, или моет посуду после того, как я приготовила ему ужин. Просто жить своей повседневной жизнью было самой сексуальной чертовой вещью, которую я когда-либо видела.

Добавьте к этому его байк или то, что он командует своими людьми, и, ах, да… давайте просто скажем, что мы не могли войти в этот клуб без того, чтобы мне не захотелось наброситься на него.

Едва он прекращал обращаться к своим людям, как я наклонялась и просила его отвести меня в постель.

К счастью для меня, Рейн был так же увлечен мной, как и я им.

Я получила только еще одно прикосновение, прежде чем он внезапно вырвался из моей хватки, заставив мои ноги упасть, ступни коснулись земли всего за секунду до того, как он был там, стянул с меня штаны, оставив мои трусики, на которые он посмотрел на секунду, затем поднял глаза на меня, одарил меня благодарной улыбкой, прежде чем двинуться внутрь и начал сосать мой клитор через тонкий слой ткани, заставляя меня держаться рукой за его макушку, чтобы удержаться в вертикальном положении, так как контакт сразу заставил мои ноги чувствовать себя дрожащими и неустойчивыми.

Он обрабатывал меня таким образом в течение долгой минуты, прежде чем, казалось, почувствовал мою потребность в большем или, зная это, просто хотел попробовать меня, утверждая бесчисленное количество раз, что у него никогда не было ничего слаще.

Его рука дернула ткань, прикрывающую меня в сторону, его язык провел по моей скользкой промежности, прежде чем обвести мой клитор мучительно нежными движениями, давая понять, что он просто мучает меня. Он не собирался позволять мне кончать, пока не окажется внутри меня.

– Рейн, пожалуйста, – умоляла я, зарываясь пальцами в его волосы, дергая, пытаясь поднять его на ноги.

– Пожалуйста, что? – прорычал он, прижимаясь ко мне.

– Пожалуйста, трахни меня, – простонала я, заставляя его поднять голову вверх, позволяя мне наблюдать, как его язык двигается, чтобы ласкать меня, когда его пальцы двигались между нами, два толкались глубоко во мне, трахая меня жестко и быстро, и доказывая, что он хотел, чтобы я была гораздо более конкретной.

Но в течение долгого мгновения, пока он смотрел на меня, пока он поглощал меня, пока его пальцы трахали меня, я была не в состоянии думать достаточно ясно, чтобы вспомнить, чего я хотела.

– Мне нужно, чтобы ты был во мне.

Его язык на мгновение вернулся назад, чтобы он мог говорить. – Я внутри тебя, – сказал он, поворачивая пальцы внутри меня, сильно поглаживая по моей точке G. – Чувствуешь? – спросил он, когда я проглатывала рваный, болезненный стон от этого ощущения.

Ах, о, я чувствовала себя хорошо.

Но мне нужно было больше.

– Мне нужен твой член во мне, – потребовала я, наклоняясь, погружая руки в его предплечья, поднимая его, пока он, наконец, снова не встал, протянув руку между нами, чтобы грубо сорвать мои трусики с его пути, когда мои руки неуклюже работали, чтобы освободить его член, на мгновение взяв его в руку, когда он снова схватил меня и я обхватила ногами его талию.

– Глаза, – потребовал он, когда я попыталась уткнуться головой ему в шею. – Мне нужны твои глаза, когда я буду трахать тебя, – добавил он, когда я подняла голову.

Как только мои глаза нашли его, он вошел сильно и глубоко, заставив мою голову откинуться назад к стене, когда я издала почти смущающий стон от полного ощущения, которое он мне дал.

– Чертовски люблю эту киску, – выдавил он, когда мои пятки впились в его поясницу, давая мне небольшой рычаг, чтобы слегка приподнять бедра, получить трение, в котором я так остро нуждалась.

Но мне не нужно было продолжать в том же духе.

Рейн был не в том настроении, чтобы валять дурака.

Его потребность была такой же сильной, как и моя собственная, когда он приподнял мои колени, удерживая меня в воздухе, и вонзился в меня, жестко, быстро, безжалостно, захватывая каждый дюйм меня, не позволяя даже секунды на то, чтобы потребность ослабла, заставляя меня быстро подниматься.

Мне казалось, что я только что впустила его в себя, но мои стенки сжимаются, угрожая полным забвением.

– Черт возьми, да, детка, сожми мой член, – прорычал Рейн, когда он, хотя я не понимала, как это возможно, трахал меня сильнее, быстрее, мое тело напряглось, когда его подтолкнули к краю.

Его член снова глубоко вошел, его дыхание с шипением вырывалось, когда волны одновременно накатили и на меня.

Одновременные оргазмы.

Я не была уверена, что есть что-то более приятное, чем кончать в одно и то же время, каждый с именем другого на устах.

Он закинул мои ноги себе за спину, всем своим весом наваливаясь на меня, прижимая меня к стене и пытаясь отдышаться.

И я, ну, я прижалась к нему, достаточно довольная тем, кем мы были, где мы были, где мы собирались позволить себе проявить такую большую уязвимость, такую большую нужду.

Потому что, ну, он мне действительно был нужен.

Это звучало слабо и противоречило всему, чему меня учили думать, всему, во что я превратила свою жизнь. Я всегда заботилась о себе, стояла на собственных ногах, хотела мужчин, но никогда в них не нуждалась.

Но мне нужен был Рейн.

Я нуждалась в нем, как в том, чтобы продолжать дышать, как в пище, воде и крове.

И, более того, мне даже было все равно, как это звучит.

Он был моим миром.

Я даже не хотела думать о жизни без него.

Любой, кто этого не понимал, просто не знал, как глубоко может проникнуть любовь, как она проникла в твой мозг, в саму твою ДНК, пока не стало невозможно отделить тебя от нее.

Некоторое время спустя тело Рейна сдвинулось, его руки скользнули по моим бокам, затем по шее, наконец остановились, чтобы обрамить мое лицо, откинув его назад.

– Чертовски люблю тебя, Саммер. Ты ведь это знаешь, верно? – спросил он голосом более серьезным, чем я слышала за долгое время.

– Я люблю тебя, – сказала я ему, слова были тяжелы от глубины чувств.

– Ты собираешься ненадолго вернуться в постель? Ты весь день будешь валиться с ног от усталости.

Он не ошибся.

Пока я была в эйфории, я была слишком отвлечена, чтобы чувствовать усталость. Теперь, после перерыва, и давайте не будем забывать об умопомрачительном оргазме, да, я это чувствовала. Такая усталость, которая заставила бы меня быть лишь наполовину работоспособной остаток дня, не позволяя сделать то, что я действительно хотела сделать потрясающим.

– У меня так много дел, – подумала я вслух.

– Я уберу беспорядок. Тесто можно положить в морозилку. Ты можешь сделать еще несколько партий после того, как мы отправимся в комплекс позже, – его подбородок опустился, светлые глаза стали серьезными. – Детка, тебе нужно вернуться в постель. У тебя уставшие глаза.

– Пойдем со мной, – сказала я, на самом деле не заботясь ни о чем, кроме того факта, что засыпание с ним действительно превзошло чистую кухню. – Только пока я не засну. Я знаю, что ты уже встал.

Он был ранней пташкой.

Чудак.

К тому времени, когда я обычно вставала утром, он уже тренировался, принимал душ, ходил в клуб и возвращался домой, чтобы принести мне кофе или рогалики, или что-нибудь еще, что он прихватывал по пути.

Я бы отключилась на несколько часов и, скорее всего, проснулась бы не только на чистой кухне, но и обнаружила бы, что печенье уже испечено для меня. Потому что он был именно таким парнем. Он всегда был рядом. Без необходимости спрашивать, не говоря уже о том, чтобы просить. Возможно, это было одно из его лучших качеств.

И я действительно была бы намного полезнее после нескольких часов сна.

– Да, детка. Я поваляюсь с тобой на несколько минут.

С этими словами он отнес меня в ванную, где оставил умываться. Когда я вернулась, он был в постели, постукивая себя по груди, чтобы я прижалась к ней.

Что я и сделала.

С радостью.

И, осмелюсь сказать, торжествующе.

Потому что все то ужасное, через что я прошла, вся боль и пренебрежение, смущение, страх, отчаяние… все это привело меня прямо сюда, прямо туда, где я должна была быть. В объятиях мужчины, которого я никогда не могла себе представить. Рождественским утром. В доме, который мы делили. Где мы оба хотели создать семью.

Это было совсем не то, о чем я когда-либо мечтала.

Но все, в чем я всегда нуждалась.

Что ж, это был лучший подарок из всех.

Хотя я действительно надеялась, что у Рейна тоже есть что-то особенное для меня.

Думаю, я бы хотела посмотреть после того, как вздремну.