Текст книги "О чем знаешь сердцем (ЛП)"

Автор книги: Джесси Кирби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 21

Нет голоса верней, чем голос сердца.

    Лорд Байрон

За все время нашего общения я ни разу не была у Колтона дома, но сегодня вечером он попросил меня встретиться с ним именно там. Мне не нужно проверять адрес потому что, завернув за угол, я сразу вижу его автобус, припаркованный у открытого гаража. Дом Колтона выделяется среди ряда белых современных домов, и первая моя мысль: таким и должен быть его дом. Он стоит поглубже на участке, чем все остальные, и с фасадом, обшитым дранкой, выглядит более уютным и обжитым, чем окружающие дома с их строгими линиями и холодным экстерьером. По периметру лужайки высажены яркие тропические цветы, а на перилах балкона на втором этаже развешены полотенца и гидрокостюмы.

Сбавив скорость, я паркуюсь на тротуаре через дорогу, и, когда вижу Колтона, как он идет к гаражу и забрасывает в автобус стопку полотенец, меня окатывает небольшая волна нервозности. Он уже готов вернуться обратно в дом, как вдруг замечает меня и поворачивает мне навстречу. Я делаю глубокий вдох, прежде чем выбраться из машины, но волнение все растет – из-за того, что прошел день, с тех пор как мы виделись, из-за того, что я никогда еще не была у него дома. А может оттого, что Райан заставила меня надеть ее платье. Или оттого, что обычно в это время я уже возвращаюсь домой. Вечером все воспринимается совсем по-другому.

– Вау, – выдыхает Колтон, встречая меня на полпути, – ты выглядишь… просто вау.

– Спасибо… кажется, да? – говорю я, мысленно благодаря Райан.

– Прости. Конечно, это был комплимент. – Он смотрит в землю, и я, заметив, как в его глазах вспышку смущения, улыбаюсь.

– Ты тоже выглядишь «вау». – Я показываю на его уже привычную мне униформу из футболки и бордшорт. И пусть он смеется, но это правда. Мне нравится, как футболка облегает его плечи, а ее темно-зеленый цвет подчеркивает его загар и цвет его глаз.

– Спасибо, – говорит он. – Стараюсь.

Мы стоим в сумерках посреди улицы и, окруженные вечерним воздухом, неотрывно глядим друг на друга, пока наш маленький момент не нарушает выехавшая из-за угла машина.

Колтон кивает в сторону гаража.

– Я только погружу каяк, и можно ехать. – Он окидывает меня взглядом, пока мы идем по дорожке. – Ты ведь захватила купальник?

– Да, он в машине. Взять?

– Угу. Вообще, если хочешь, можешь надеть его здесь, чтобы не заниматься этим на парковке.

Хотя к этому времени я уже наловчилась переодеваться, завернувшись в полотенце, хорошо, когда есть возможность этого не делать, поэтому я ухожу к машине и забираю купальник. Когда я возвращаюсь к гаражу, Колтон устанавливает на крыше автобуса каяк.

– А где…

– Можешь воспользоваться нашей ванной, – отвечает он через плечо, проталкивая каяк на стойки у себя над головой. – Вниз по коридору, последняя дверь слева.

– Окей, – говорю я рассеянно, но никуда не ухожу.

Мой взгляд притягивает узкая полоска кожи, показавшаяся между поясом его шорт и краем футболки, когда он тянется вверх, чтобы закрепить каяк. Она намного светлее кожи его лица или рук, и я знаю, почему. Колтон никогда не снимает футболку. Я ни разу не видела его без нее, поэтому можно только догадываться, как выглядит теперь его шрам, всегда скрытый гидрокостюмом, рашгардом или футболкой.

Он перехватывает мой взгляд и улыбается, а потом опускает руки, пряча то, что пока не готов показать.

– Тебя проводить?

Да, думаю я.

– Нет, – отвечаю. – Я сама. – Захожу в дом. Отпускаю дыхание.

В коридоре темно, только из-за полуоткрытой двери справа тянется полоса света. Я уже собираюсь пройти мимо нее к ванной, как вдруг что-то привлекает мое внимание.

Я останавливаюсь напротив – нерешительно, я ведь в чужом доме, – потом, с чувством еще большей вины, оглядываюсь, проверяя, не пошел ли Колтон за мной. Но позади никого нет, видна только закрытая дверь гаража. Любопытство перевешивает, и я осторожно нажимаю на дверь.

И ахаю.

Все стены комнаты закрыты полками, на которых стоят бутылки разных форм и размеров, и в каждой из них плывет окруженный стеклом корабль. Та, что я увидела из коридора – самая большая, почти как ваза, а внутри нее – корабль с высокими мачтами и множеством парусов, натянутых невидимым ветром. В остальных – корабли поменьше, парусники, и другие суда, названий которых я не знаю. Одни бутылки округлые и совершенно прозрачные, другие квадратные, третьи сделаны из толстого, мутного от пузырьков стекла, и потому кораблики, смутно виднеющиеся за ним, напоминают мираж.

Не в силах совладать с собой, я захожу в комнату и беру одну из бутылочек в руки. Внутри нее – корабль, похожий на пиратское судно, с оборванными черными парусами, которые выглядят так, словно развеваются на ветру. Я кручу бутылку в руках, потом, подняв ее над головой, изучаю дно, чтобы понять, как корабль попал внутрь.

– Он называется «Эссекс», – доносится сзади голос Колтона, и я подскакиваю на месте. Открываю рот, чтобы как-то оправдаться, бутылка кувыркается у меня в руках, и я скорее ставлю ее на полку. Мне ужасно, ужасно, ужасно стыдно. Колтон осторожно снимает бутылку с полки и держит ее между нами.

– Прости, – бормочу я. – Я не собиралась любопытничать. Шла в ванную, но увидела за дверью все эти корабли и просто не смогла… Это твоя комната?

Колтон смеется, затем ставит бутылку на место и оглядывает стены со всеми их бутылочками и кораблями.

– Да.

Я тоже оглядываюсь, но рассматриваю не только корабли, но всю комнату. Стол, на котором ничего нет, кроме нескольких семейных фотографий в рамках и лампы на выдвигающейся ножке. Его кровать, аккуратно застеленную простым синим покрывалом. Надпись, старомодным шрифтом выведенную на стене над изголовьем кровати. Это цитата, и она кажется мне смутно знакомой. Кораблю безопасно в гавани, но не для этого строят корабли.

Мой взгляд доходит до тумбочки, на которой рядом со стопкой книг стоит бутылка воды и два ряда оранжевых пузырьков с таблетками. Я отворачиваюсь, зная, что он не захотел бы, чтобы я их увидела, и снова смотрю на корабли.

– Ты их коллекционируешь?

Колтон откашливается – занервничав, а может, смутившись, сложно сказать.

– Вроде того. В смысле, я сам их сделал.

– Сам? – Их, наверное, сотни, расставленных в четыре ряда по всем четырем стенам его комнаты. – Все до единого? Ничего себе.

– Да, но обычно я никому о том не рассказываю. – Он улыбается, но глядит не на меня, а, как и я, на бутылки. – Уж очень стариковское хобби.

Не удержавшись, я прыскаю.

– Никакое не стариковское, – говорю, но звучит не очень-то убедительно. Потому что, наверное, это и правда так.

Колтон поворачивается ко мне.

– Нет, правда. Это дедушка меня научил. Несколько лет назад. – Он замолкает, оглядывая заключенные в стекло корабли. – Он называл их «бутылки терпения». Раньше, когда моряки на много месяцев уходили в море, они мастерили такие поделки из всего, что попадалось под руку на корабле. Ну, чтобы скоротать время.

Я наблюдаю за тем, как он их рассматривает, как улыбка чуть-чуть соскальзывает с его лица, и все, что он сказал, складывается в моем сознании воедино – «несколько лет назад», «бутылки терпения»…

– У меня раньше было много времени, – сообщает он, – и дедушка, видимо, решил, что это наилучший способ его скоротать. Как-то раз он принес мне набор с деталями, положил его на стол, и мы вместе строили корабль, пока не закончили. – Он смотрит на кораблик, который держит в руках, и теперь опять улыбается. – Его ты и выбрала. Самый первый сделанный мной корабль.

– Можно? – спрашиваю я, протягивая руку к бутылке.

Он передает ее мне, и я подношу бутылку к глазам, разглядывая кораблик с его крошечными парусами.

– Как ты помещаешь их внутрь?

– Волшебство, – отвечает он.

Я толкаю его плечом в плечо, и соприкосновение отдается во мне легкой дрожью.

– Ну правда. – Пытаюсь говорить серьезно. – Как ты это делаешь?

Колтон поворачивается ко мне лицом и осторожно кладет ладони поверх моих, так что теперь мы держим бутылку вместе в разделяющем нас тесном пространстве. Он смотрит на меня поверх изгиба стекла, согревая мои ладони теплом своих рук.

– Строишь кораблик снаружи бутылки в сложенном виде. Потом помещаешь его внутрь и надеешься, что все было сделано правильно. Тянешь за веревочку, чтобы поднять мачты и паруса, и, если тебе повезет, происходит чудо. Они поднимаются и начинают жить.

Замолчав, он опускает глаза на кораблик за толстым стеклом, а я не могу отвести взгляд от него самого. Как наяву я вижу, как он сидел в этой комнате вместе со своим дедом, худой и бледный, как на фотографиях, и терпеливо строил один маленький корабль за другим в ожидании, когда с ним самим произойдет чудо. В ожидании того, что поможет ему самому подняться и снова начать жить.

– Это не сложно, – произносит он после долгого молчания. – Просто оно хрупкое, вот и все.

Хрупкое.

Это слово цепляет меня, напоминая о том, что говорила о сердце Колтона медсестра.

– Они такие красивые, – говорю я. – Ты еще делаешь их?

Он на секунду отводит взгляд, потом вновь смотрит мне в глаза и улыбается.

– Нет. Это было… – Он останавливается, видимо, спохватившись. – Нет смысла строить кораблики, которые никогда не увидят океан, когда ты можешь каждый день видеть его своими глазами.

Щелкает выключатель, и я понимаю, что наш разговор – тот, что происходит здесь, в его комнате – закончен.

– Кстати об океане, – говорит он. – Хорошо бы нам выехать, чтобы не пропустить салют.

– Хорошо, – говорю я. – Я только переоденусь.

Но, еще не готовая уйти, замираю – и касаюсь его, его груди. Легко. Осторожно.

Хрупкое, думаю я.

Но он не ощущается таким под моей ладонью. Ничуть. Сквозь все разделяющие нас слои – его рубашку, шрам, который она скрывает, твердую поверхность его груди – я почти ощущаю ровное, отчетливое биение его сердца.

Мое собственное сердце пропускает удар, и внезапно меня притягивает к нему на шаг ближе. Долгое мгновение, которое само по себе тоже кажется хрупким, мы стоим вот так, замерев в дверях. Колтон опускает взгляд на мою ладонь, лежащую на его груди, и, хотя мне хочется задержать ее, задержать это чувство, я позволяю ладони упасть и, шагнув мимо него, выхожу в коридор, оставляя корабли, и ощущение близости, и стук наших сердец кружиться в воздухе позади.

Глава 22

Свет разразится там, где солнца не бывает.

И там где моря нет –

Но есть приливы и отливы сердца.

    Дилан Томас

Поначалу мне кажется, что красноватый оттенок воды – это игра света. Мы спускаем каяк на воду в тот самый момент, когда последний кусочек солнца ускользает за горизонт, оставляя за собой насыщенно-оранжевое небо, которое быстро синеет по краям. Еще тепло, а вода такая спокойная, что больше похожа на озеро, чем на океан.

– Вау, – шепчу я после того, как мы с Колтоном вытаскиваем каяк на мелководье. – Здесь так красиво вечером.

Колтон все смотрит вдаль.

– Я мог бы стоять и смотреть на это бесконечно.

– Я тоже, – соглашаюсь. И думаю: так, как сейчас. Утопая ступнями в песке, пока их омывает прохладная вода… вместе с тобой.

– Готова? – Колтон придерживает каяк, чтобы я села.

Я забираюсь внутрь, он тоже, и мы, устроившись на сиденьях, опускаем наши весла в темную воду и начинаем легко преодолевать одну маленькую волну за другой. Я смотрю, как мое весло, проходя сквозь водную гладь, оставляет позади крошечные завихрения цвета ржавчины.

– Почему вода такого цвета? – спрашиваю я через плечо.

– Это красный прилив, – отвечает Колтон.

– Красный прилив? – Я озираюсь вокруг. Мне не очень-то нравится, как оно звучит, особенно после того, как я позволила уговорить себя уплыть из нашей маленькой бухточки в темноту – чтобы посмотреть на салют с воды. Я оглядываюсь на него. – Страшно даже спросить, что это.

– На самом деле ничего страшного нет, – говорит он. – Все дело в особых водорослях, которые вдруг, ни с того ни с сего, разрастаются по всему побережью. Это просто потрясающе, когда оно происходит.

– Правда? – Я все смотрю на воду, пока мы плавно скользим по ней. Выглядит она скорее грязной, чем потрясающей.

– Угу. Это такая совершенно внезапная штука – никто не может ни предсказать ее, ни контролировать. Наверное потому, что никто толком не знает, почему оно появляется, но по ночам…

Он таинственно замолкает, и когда я оборачиваюсь, его лицо лучится уже знакомым мне светом. И я улыбаюсь.

– Что по ночам? – спрашиваю.

Он поглядывает на воду, словно раздумывая, говорить или нет, потом сверкает улыбкой, от которой на щеках у него появляются ямочки.

– Подожди. Скоро сама увидишь.

– Вот теперь мне действительно страшно.

Колтон смеется.

– Тут нечего бояться, честное слово. – Веслом он указывает на силуэт пирса вдали. – Поплыли. Нам надо поторопиться, если мы хотим быть на месте к началу салюта.

Я смотрю на пирс, выдающийся в океан под быстро темнеющим небом.

– Это так далеко… Ты уверен, что мы сможем вернуться? Мы не потеряемся в море? И этот красный прилив… он нас не съест?

– Не могу ничего обещать. – Колтон пожимает плечами. – Но сегодня вечером я готов рискнуть. – Он улыбается уверенно и спокойно – на воде он явно как дома, – и в этот момент я вновь ощущаю, как воздух между нами начинает вибрировать.

– Готов рискнуть, значит?

Он медленно кивает, стараясь выглядеть серьезным.

– Только ради тебя.

– Что ж, – говорю я, не в силах сдержать улыбку. – В таком случае, я тоже готова рискнуть.

– Хорошо, – отвечает Колтон, и я точно знаю, что на сей раз он и надеялся, и рассчитывал на такой ответ. Он смотрит мне в глаза, не отрываясь, и улыбка снова прокрадывается на его лицо. – Ты не пожалеешь.

Небо становится цвета индиго, и над океаном, пока мы плавно движемся по его ровной глади, появляются первые звезды, крошечные и яркие. Мои взмахи веслом поначалу такие сильные, настолько полны нервной энергии, что мне кажется, я смогу догрести до горизонта и обратно и не устать. Но через несколько минут тишины мы соскальзываем в наш привычный молчаливый ритм, я расслабляюсь и вновь оказываюсь там, где ничего нет, кроме океана, небес и нас, плывущих вместе сквозь невидимое пространство, где одно заканчивается, а другое находит начало.

Мои глаза привыкают к сумеркам почти с той же скоростью, с какой вокруг нас опускается темнота. Я закрываю их ненадолго, чтобы впитать в себя воздух, океан и ночь. Все вокруг словно наэлектризовано, словно заряжено жизнью, энергией, обещанием будущего. И я, двигаясь по воде сквозь темноту, тоже ощущаю себя такой. Это ощущение зарождается глубоко в груди и разрастается так, что его становится трудно сдержать. Я вспоминаю фотографию у себя на комоде, красное стеклянное сердце, надежно укрытое в центре бутылки, потом все корабли Колтона, и внезапно осознаю значение слов, написанных на стене:

Кораблю безопасно в гавани, но не для этого строят корабли.

Вот, для чего их строят. Вот, для чего они предназначены, для этого ощущения здесь и сейчас. И может быть… может быть, наши сердца предназначены для этого тоже.

Мои глаза еще закрыты, когда я чувствую, что ритм Колтона пропускает удар, и понимаю, что он поднял весло из воды.

– Вот оно, – слышу я из-за спины его взволнованный голос. – Куинн… ты это видишь?

Я открываю глаза, и Колтон, как можно дальше наклонившись вперед, чертит веслом сквозь воду рядом со мной. В первую секунду я уверена, что это обман зрения. Уже совсем стемнело, вдалеке, на пирсе, мерцают огни, а в небе над нашими головами – точечки звезд, но в том месте, где его весло разрезало водную гладь, возникает бледно-голубое сияние. Я моргаю, и оно исчезает.

– Видишь? – спрашивает Колтон и, прежде чем я успеваю ответить, снова проводит веслом по воде. Бледно-голубое сияние появляется вновь и с той же быстротой исчезает.

– Что это? – Я смотрю на воду во все глаза в ожидании, что оно повторится.

– Вода. – С негромким смехом Колтон опускает конец весла за борт и, с силой вращая им, зажигает новую вспышку голубого света, ярче, чем в прошлый раз.

– Но… – Не договорив, я повторяю за ним. Кручу веслом и с изумлением вижу, как вокруг него появляется такое же голубое сияние. Смеюсь во весь голос. Этому… этому… я даже не знаю, как это назвать… нет никакого логического объяснения.

Я чувствую, что Колтон наблюдает за мной.

– Я надеялся, что нам повезет это увидеть, – произносит он.

– Но что это? – Я все рисую веслом круги, по-прежнему не веря своим глазам.

– Это называется биолюминисценция, – отвечает он. – Ее создают те самые водоросли, о которых я тебе говорил. – Колтон зачерпывает веслом немного воды, и когда капли, стекая с его края, ударяются о водяную поверхность, на ней появляются крошечные, едва различимые пятна голубого света. В темноте мне не видно его лица, но, судя по голосу, он улыбается от уха до уха.

– А как они… – Я опять веду веслом по воде, все еще пытаясь понять, как нечто подобное может существовать в реальности.

– Такой у них защитный механизм, – говорит он. – Вроде рефлекса. Когда что-то их задевает, они отвечают светом. – Он описывает веслом широкий полукруг, и нежно-голубое сияние появляется вновь – и почему-то кажется более особенным, ведь теперь я знаю, почему оно происходит. Потому что, когда этим маленьким растениям страшно, они начинают сиять.

– Это… настоящее волшебство. – Я легко касаюсь веслом воды. У меня кружится голова – и тому причина ночь, океан и сияние. И Колтон, ведь это он показал мне все эти волшебные вещи. Подарил их мне.

– Откуда ты столько знаешь о стольком? – спрашиваю я.

Колтон смеется.

– Вопрос с подвохом?

– Нет, я имею в виду…

Я кусаю губу, жалея о том, что нельзя забрать свой вопрос назад, потому что меня пугает то, что я имела в виду. Я чуть не спросила, каким образом он угадывает, что именно показывать мне или в какие места приводить. И почему эти места и вещи неожиданно оказываются для меня самыми нужными, самыми правильными. После смерти Трента я точно отошла от жизни на шаг, потому что поняла, какая она на самом деле хрупкая. Но Колтон… он с самой первой нашей встречи стал возвращать меня обратно в жизнь. Показывая мне прекрасную сторону ее хрупкости.

– Неважно, – говорю, помолчав. – Я сама не знаю, что имела в виду.

Издалека доносится приглушенное «бум», и я рада, что оно отвлекает внимание Колтона от меня.

– Начинается, – произносит он, задрав подбородок к небу. Я тоже поднимаю глаза и успеваю увидеть белый след, который вскоре взрывается яркими, мерцающими точками света, и они, словно гигантская люстра, полукругом повисают над океаном. Колтон снимает весло с колен. – Поплыли.

– С таким чудом в воде мне и никакой салют не нужен, – говорю я, продолжая кружить веслом. Мне, наверное, никогда не надоест смотреть на этот нежно-голубой свет.

– Сегодня Четвертое июля, салют нужен всем, – говорит Колтон. – Давай.

Он опускает весло в воду и отправляет нас плыть вперед. Я присоединяюсь к нему, только теперь держу глаза широко раскрытыми, чтобы впитать как можно больше всего, пока мы, оставляя за собой мягкое голубое свечение, движемся сквозь ночь и темноту навстречу гулким залпам и взрывающимся огням. Спустя несколько минут мы оказываемся так близко, что я улавливаю запах серы и чувствую, как взрывы салюта отдаются глубоко в груди. Люди, собравшиеся на пляже, радостно вскрикивают всякий раз, когда ночное небо, потрескивая, освещают красные, белые, голубые огни. Мы подплываем к пирсу еще ближе, и во всполохах цвета и света мне становится видно, как волны омывают его поросшие мидиями сваи. Вытащив весло из воды, Колтон укладывает его на днище каяка, я делаю то же самое и поворачиваюсь к нему.

– Так, – произносит он. – Хочешь смотреть на салют с самого лучшего места?

– Мы разве еще не на нем? – спрашиваю я, не отрывая глаза от неба.

– Почти. Погоди.

Еще одно «бум» отдается в моей груди, и я вздрагиваю, внезапно ощутив ночную прохладу. Каяк покачивается, Колтон бросает что-то за борт, и оно с брызгами и тяжелым бульканьем уходит под воду.

– Якорь, – поясняет он. – Чтобы нас не унесло.

Я киваю, а он наклоняется вперед и отстегивает от моего сиденья накладку. В темноте почти ничего не видно, но его руки знают, что делать.

– Положи ее себе в ноги, как подушку. Я послежу за балансом.

Я приподнимаюсь, чтобы вытащить из-под себя накладку, и кое-как укладываю ее себе в ноги, после чего Колтон протягивает мне три сложенных полотенца.

– Вот, – говорит он. – Постели на дно. А потом ложись на спину и клади ноги вот сюда, на середину. – Он похлопывает по плоской перегородке, которая разделяет наши сиденья.

– А ты?

– Я тоже сейчас лягу.

– Окей.

Какое-то время мы неловко барахтаемся, не зная, куда девать руки и ноги, ведь мы так близко, и каждый старается подвинуться так, чтобы другому было удобно. Я получше разглаживаю полотенца, а потом осторожно опускаюсь вниз, как он говорил.

Как только я заканчиваю, Колтон всего за секунду пересаживается сам и, медленно опустившись, вытягивает ноги на приподнятой секции рядом с моими. Каяк плавно покачивается на воде, пока мы лежим, задевая друг друга ногами, и, несмотря на прохладу ночного воздуха, по моим ногам поднимается жар.

– Вот теперь мы на самых лучших местах, – произносит Колтон. В алом сиянии, вспыхнувшем над нами, его лицо краснеет, как и мои пылающие щеки.

Мне требуется усилие, чтобы отвести от него взгляд, но все-таки я откидываюсь на спину и поднимаю глаза вверх. Высоко в небо выстреливает новый заряд, белый вертикальный штрих, и после задержки в долю секунды, когда я начинаю думать, что он погас, ослепительно-голубой свет взрывается над нами, а затем начинает мягко и медленно опадать перед тем, как рассеяться в воздухе вокруг нас.

Мы лежим, глядя, как салют взрывается и рассыпается на искры, и я чувствую грудью раскатистый грохот, чувствую жар его ног, переплетенных с моими, и с каждой проходящей секундой во мне нарастает и становится крепче что-то еще. То, что я не могла предсказать, а теперь не могу ни контролировать, ни объяснить. Притяжение, которому я больше не хочу – не могу – сопротивляться.

Лодка мягко качается, когда я сажусь, и я не удивлена, увидев, что Колтон уже там. Я знаю, он чувствует то же самое. Мы сидим безмолвно лицом к лицу в сиянии над и под нами. Столько света после столькой тьмы.

Он поднимает руку к моей щеке, пропускает сквозь пальцы мои волосы, а потом, едва касаясь, проводит большим пальцем по крошечному шраму на моей нижней губе.

И то, что я почувствовала, когда впервые увидела его, и наши миры столкнулись, стремительно возвращается вновь. Сквозь меня проносится дрожь. Я тянусь к теплу его ласки и, сделав судорожный вдох, подношу кончики пальцев к его груди.

– Куинн, я… – шепчет он, и шепот замирает у моего рта, когда пространство меж нами исчезает, и наши губы наконец соприкасаются. Тысячи фейерверков взрываются внутри меня, и я чувствую их и в нем тоже, в его губах, прильнувших к моим, в его ладонях в моих волосах и в том, как мы притянули друг друга ближе.

Все прочее отступает, и в этот момент, когда мы соприкасаемся, мы – это свет.