Текст книги "Соболезнуем вашей утрате"
Автор книги: Джесси Энн Фоули
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Джесси Энн Фоули
Соболезнуем вашей утрате
Jessie Ann Foley
SORRY FOR YOUR LOSS
Copyright © 2019 by Jessie Ann Foley
© Пузанов А., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
* * *
Посвящение
Моим дочерям: Рошин, Шейле и Айн
Семья Флэнаган
«Погружаясь глубже и глубже, мы испытываем все возрастающее давление. Свет едва пробивается сверху. Однако, как это ни невероятно, и здесь есть жизнь».
Дэвид Аттенборо, «Голубая планета 2»[1]1
Сэр Дэвид Аттенборо (р. 1926) – британский телеведущий и натуралист, создатель и ведущий документальных сериалов о природе на канале «Би-би-си» (с конца 1970-х по настоящее время). Озвучил закадровый комментарий к сериалу «Голубая планета 2» (2017). (Здесь и далее прим. перев.)
[Закрыть]
«Базовыми элементами изобразительного искусства являются: линия, фигура, пространство, форма, текстура, яркость и цвет. Чтобы добиться успехов в этом предмете, вам необходимо научиться разбираться в них и применять в своих работах».
Вводный курс изобразительного искусства, мистер Ван П. Хьюз, старшая школа Линкольна
Фигура: плоский, двухмерный замкнутый контур
Глава 1
Поздним пятничным вечером в начале мая Нок Флэнаган, ссутулившись в уголке дивана в подвале дома Иззи Дуглас, не отрывал глаз от треснутого экрана своего телефона и изо всех сил старался не обращать внимания на звуки поцелуев из-под полосатого покрывала на другом краю дивана.
Нок с радостью ушел бы, но не мог. Посмотрев в утреннем телешоу сюжет о подростковой сексуальности, мистер и миссис Дуглас запретили Иззи оставаться в подвале наедине с ее кошмарным парнем Броуди, – только в компании кого-то третьего, внушающего им доверие, надежного и ничем не занятого в пятницу вечером. Нок подходил по всем статьям, к тому же был полностью во власти Иззи и не мог отказать ей в просьбе, даже в такой, которая страшила его больше всего на свете.
– Откуда твоим родителям знать – может, мы тут втроем зажигаем? – поинтересовался Нок. – В смысле, разве я не такой же сексуально озабоченный тинейджер с бушующими гормонами?
– Поверь, им такое даже в голову не придет.
– Почему?
– Потому что, Нок. Без обид, но это ведь ты!
Хотя слова ранили, в них имелся резон.
Нок родился, когда его родителям было сорок девять и пятьдесят пять. Мама называла его «Нок-сюрприз», а семь старших братьев и сестер – «Нок-нежданчик». Ему почти сравнялось семнадцать, и он только-только, по мнению своего врача, перестал расти, вымахав до метра девяносто. При этом весил всего шестьдесят четыре килограмма – в спортивном костюме, кроссовках и с самой большой порцией от «Тако Белл» в желудке. Высокий и худущий, Нок больше походил на гигантского богомола, чем на человека. Плюс рыжие волосы и торчащие зубы – одним словом, опасаться, что такой может склонить вашу дочь к сексу втроем, никак не приходилось.
Выползшая из-под покрывала ладонь зашарила по дивану и, наткнувшись на вытянутую ногу Нока, принялась нежно гладить костлявую щиколотку.
– Эй! – отдернул тот ступню.
Рука Броуди нырнула обратно.
– Извини, чувак, ногой ошибся, – донесся его приглушенный голос.
Нок сжался в уголке как только мог, подогнув под себя конечности, и еще пристальнее уставился в телефон. Однако сосредоточиться не получилось – из-под колышущегося покрывала послышалось хихиканье, потом негромкий стон, и выброшенный наружу лифчик в красно-розовую клетку приземлился прямо на кроссовки. Нок громко выдохнул.
– Так, все! – Он лягнул ногой, сбрасывая зацепившийся бретелькой бюстгальтер. – Я ухожу!
– Стой!
На свет показалось разрумянившееся лицо Иззи, обрамленное копной взъерошенных волос. Обнаженные плечи покрывала россыпь бледных веснушек.
– Еще хотя бы десять минуточек! Пожалуйста!
– Нет! – Нок мотнул головой, стараясь не смотреть на голую кожу. – Это ненормально, и вообще мне пора домой. Завтра вставать в несусветную рань.
Броуди тоже вынырнул из-под покрывала, такой же красный и взлохмаченный.
– Пойдешь с теми цыпочками из класса искусств?
– Да.
– Нашел там, к кому подкатить? Я в прошлом году ходил на французский с одной – Майя Алрич. Ух, клевая!
– Эй! – Иззи шлепнула его по руке – на взгляд Нока, куда слабее, чем надо было.
– За что? – с невинным видом поинтересовался Броуди. – Я же не сказал – такая же клевая, как ты, Из!
Он наклонился к девушке, и они снова принялись целоваться.
– Ничего подобного! – прервал их Нок. – Ни к кому я не подкатываю! Мне просто нужно сделать несколько снимков, чтобы получить нормальную оценку.
– То есть ты поднимаешься в пять утра, тащишься встречать восход солнца с кучей девчонок, и все это без задней мысли? Рассвет – это же самая романтика, бро! Время, когда творится волшебство.
– Я всегда думал, что так говорят про закат.
– Рассвет, закат – какая разница? – Броуди грустно покачал головой и громко рыгнул. – Проблема в том, что ты просто не умеешь себя вести с цыпочками.
– Ну да, куда мне до тебя…
– Может, останешься еще хоть на немножко, Нок? – Иззи, обернув покрывалом плечи, смотрела с надеждой.
Тот отвел взгляд.
– Нет. Через пару недель конец учебного года. Мне нужна оценка.
Сунув телефон в карман, Нок поднялся и поскорее взбежал по ступенькам. Оборачиваться он избегал – эти глаза с зелеными крапинками способны были заставить его делать что угодно. Он проскользнул мимо четы Дугласов, которые сидели за кухонным столом друг напротив друга и исступленно печатали что-то каждый в своем ноутбуке. Лица заливал голубоватый свет экранов. Интересно, о негативном влиянии трудоголизма родителей на детей-подростков по телевизору ничего не говорили? Спросить Нок не решился.
До дома было рукой подать. Включив телефон, Нок, несмотря на позднее время – около полуночи, – набрал сестру, Аннмари. Он знал, что та возьмет – она всегда отвечала на его звонки, даже если была на работе, на свидании с Сэл или уже в постели и засыпала. В больших семьях, как у Флэнаганов, все делают вид, что относятся друг к другу одинаково хорошо, но на самом деле это, конечно же, не так. Нок любил Аннмари больше остальных своих сестер и братьев, и ему хотелось думать, что и она чувствует к нему то же.
– Все совсем плохо? – спросила она, взяв трубку после второго же гудка. На заднем плане доносилось шуршание каких-то бумаг.
– Ты что, до сих пор на работе?!
– Я сейчас вообще с нее не вылезаю. Ты хоть представляешь, сколько стоят цветы на свадьбу и прочее?
Аннмари и Сэл должны были осенью пожениться. Нок, который за свою жизнь раз тысячу подносил кольца, теперь все же получил повышение до шафера. Сэл, конечно, классная и все такое, однако он опасался, что после свадьбы их отношения с сестрой уже не будут прежними. И что тогда? У каждого из восьми братьев и сестер Флэнаган в семье имелась своя роль и вторая половинка, с которой они дополняли друг друга. Патрик был святым, Люк – грешником; Мэри, практичная и серьезная, работала парамедиком, а Джанин, со своими мелированными волосами и идеальным маникюром, так и осталась девушкой из университетского сестринства. Что касается Элизабет и Норин, обе были слишком хороши собой, чтобы снисходить до проблем обычных людей. Нока и Аннмари, несмотря на тринадцать лет разницы, объединяло то, что про них никто не мог сказать ничего определенного. Он, запоздалый ребенок семью годами младше следующего по старшинству брата, рос тихоней, а она, хоть и была успешным юристом, щеголяла множеством татуировок и еще в старших классах перестала ходить в церковь. Оба в семье смотрелись «белыми воронами», а таким лучше держаться вместе.
– Так что, совсем плохо? – переспросила Аннмари.
– Ну, ты сама все сказала…
– Они обжимались прямо при тебе?
– Под покрывалом. Видеть я ничего не видел, зато слышал. И мог представлять.
– Ох, Нок…
Тот вздохнул.
– Я просто не понимаю…
– Я тоже, – отозвалась Аннмари. – Мне очень жаль.
Когда Иззи и Броуди Крюгер начали встречаться, сестра уверяла, что их роман продлится месяц, максимум два. Обычно в таких вещах она оказывалась права, однако сейчас шел уже седьмой, без малейших признаков расставания в обозримом будущем. У Нока в голове не укладывалось, чтобы Иззи мог нравиться такой, как Броуди. Конечно, он играл на ударных в группе, однако учился даже хуже Нока и говорил с фальшивым калифорнийским акцентом, а изо рта при этом вечно несло кукурузными чипсами. Броуди употреблял словечки вроде «опупенно» и «радикально», а длинные грязные ногти свидетельствовали, что он тайный неряха, как тот парень из «Над пропастью во ржи» – одной из немногих книг школьной программы, которую Нок дочитал до конца (ну, почти).
Влечение Иззи к Броуди было загадкой, обернутой в тайну и сверху еще замотанной такой целлофановой оболочкой, в каких продают видеоигры и которую практически невозможно открыть, только если зубами.
– Нок, – мягко начала Аннмари, – тебе не понравится то, что я собираюсь сказать…
– Пожалуйста, только не говори, что мне нужно двигаться дальше, – откликнулся он, сворачивая на дорожку к дому.
– Просто – сколько еще можно ждать? Ей все о тебе известно, Нок. А если кто-то знает тебя и все равно не хочет…
– Ого. Это было жестоко.
– Слушай, мне правда жаль, малыш…
На другом конце линии снова послышался шелест бумаг. Нок представил Аннмари в ее крутом офисе на двадцать третьем этаже Аон-центра: ноги в чулках закинуты на стол, блейзер в тонкую полоску прикрывает змеящиеся по обоим предплечьям татуировки. Цветы, русалки, на одном запястье имя Сэл, на другом – Патрика… Во всю спину красуется полное генеалогическое древо семьи Флэнаган – двадцать восемь имен, и это только пока. Сестра любила шутить, мол, хорошо, что она пухленькая, иначе давно бы уже место кончилось.
– …Я, наверное, просто устала. Понимаешь, я-то тебя люблю, и мне сложно понять, почему другой человек к тебе этого не испытывает.
– Пока не испытывает.
– Ну да. Пока. Верно. Спокойной ночи, Нок-Малышок.
– Не называй меня так. Спокойной ночи.
Повернув ключ в замке, Нок на цыпочках вошел в гостиную. Мама с папой, как обычно, уснули перед телевизором, за своей любимой передачей «Охотники за антиквариатом». По лицам мелькали отсветы с экрана, где показывали китайскую фарфоровую вазу – в четыре тысячи оценили, ого! Нок развернул потертое зеленое покрывало, висевшее на батарее, и осторожно набросил родителям на колени. Взял чайную чашку, грозившую вот-вот свалиться с закругленного подлокотника под боком у мамы, и подошел выключить телевизор. Потом, уже на кухне, сполоснул чашку под краном, стерев след от гигиенической помады, и поставил в шкафчик. Прежде чем отправиться наверх и лечь в постель, открыл холодильник и сделал несколько хороших глотков из большой упаковки молока. На мгновение застыл, вслушиваясь в неподвижную тишину дома. Из окна над раковиной струилось белое сияние полной луны, подсвечивая желтую плитку пола. В такие моменты Ноку иногда казалось, что ночное безмолвие их жилища скрывает какую-то тайну – надо лишь как следует прислушаться, и она откроется. Он немного постоял, ловя каждый, самый слабый звук, чувствуя, как ручка упаковки холодит ладонь. Однако вскоре из гостиной донесся громкий всхрап отца, и атмосфера была нарушена. Убрав молоко, Нок отправился спать.
Глава 2
Комната мальчиков представляла собой большую мансарду со своим особым запахом, тремя стоящими в ряд кроватями, старыми афишами с концертов любимых групп и ковром, протертым кое-где до самого линолеума. К мансарде вели восемь ступенек, и над каждой на стене висела в рамочке фотография одного из отпрысков семейства Флэнаган, от старших к младшим, с выпускного в средней школе. Точнее, всех, за исключением Патрика, чей снимок заменила старомодная картинка с изображением ангелочка. За почти три прошедших года Нок успел возненавидеть этого пухлого, розовощекого, блондинистого херувимчика с мертвыми глазами над седьмой ступенькой – его ножки с ямочками, дурацкую арфу в руках, крылышки с золотистыми перышками… Каждый раз, проходя мимо, не уставал показывать ему средний палец. Если родителям хочется думать, что Патрик стал ангелом на небесах, пусть их, но не таким же! Во-первых, он был жгучим брюнетом, а во-вторых, в жизни не прикасался к арфе!
Поднявшись, Нок включил свет и собирался уже упасть на кровать, когда заметил, что полукруглое окно в другом конце комнаты раскрыто настежь и подперто старым вантузом. Снаружи, где торчал выступ крыши первого этажа, доносились слабые отзвуки музыки. Подойдя и выглянув, Нок увидел своего брата Люка, который лежал там в тренировочных штанах и кофте с капюшоном, с телефоном на груди, заложив руки за голову и уставившись в небо с по-городскому бледной россыпью звезд. Справа стояла упаковка из двенадцати бутылок пива, слева – большой бокал с какой-то мутной коричневатой жидкостью.
– Эй! – окликнул Нок, облокотившись на подоконник и высунув голову наружу, в ночной воздух. – Так ты дома?
– Ага, – отозвался Люк, не отводя взгляда от неба.
– В пятницу ночью?
– В пятницу ночью.
Язык у Люка лишь слегка заплетался, хотя упаковка уже почти опустела. И он не успокоится, пока не прикончит все бутылки до единой.
– Хочешь пива?
– Давай.
Так, по крайней мере, брату на одну меньше достанется. Нок сам не пил – в подобных случаях он просто держал бутылку при себе, дожидаясь, пока Люк не пойдет отлить, а потом сбрасывал ее с крыши. Просунув одну журавлиную ногу в окно и стукнувшись о раму, Нок вполголоса чертыхнулся и кое-как, сложившись пополам, вылез наружу. Взял протянутое открытое пиво и сел, привалившись спиной к нагретой солнцем кирпичной стене. Вслед за братом уставился на перекрещенный узор крыш и проводов, а за ними – угадывающийся на юге силуэт небоскребов центра Чикаго…
– Кэрри что, работает сегодня допоздна?
– Почем мне знать? – Люк оглянулся со странной кривоватой улыбкой на лице. – Она меня бросила.
– Что?!
– Ага. – Брат допил пиво и сунул бутылку горлышком вниз обратно в картонную коробку. – Тебе первому говорю.
Нок буквально потерял дар речи. Люк и Кэрри – это же… ну, в общем, Люк-и-Кэрри! Они были вместе уже восемь лет, с самого школьного выпускного – Нок тогда еще учился в четвертом классе. Люк через месяц оканчивал юридический и планировал сделать Кэрри предложение, как только сдаст экзамен в адвокатуру. И вообще – это же не кто-нибудь, а Люк Флэнаган! У брата имелось все, чего не было у самого Нока: красота, атлетическое телосложение, уверенность в себе, ум… Конечно, еще и склонность иногда перебирать с выпивкой – за последние два года только усугубившаяся, если честно, – однако это не мешало Люку блестяще учиться, получить высочайший средний балл и должность секретаря у известного окружного судьи. Если Аннмари была любимой сестрой Нока, то Люк – братом, чьего уважения он больше всего стремился достичь. Порой тот вдруг расщедривался на сдержанные проявления симпатии, и Нок чувствовал себя так, будто попал в теплое течение в обычно ледяном даже летом озере Мичиган. Однако потом Люк так же внезапно отпускал какой-нибудь бьющий в самое больное место комментарий, и становилось понятно, что на самом деле это облако чьей-то мочи…
– Когда это случилось?
– На прошлой неделе. – Люк потянулся за очередной бутылкой. – Она сказала, что устала от меня.
– Устала?
– Именно. Бедняжка Кэрри больше так не может. Потому что я, видите ли, слишком «холодный и недоступный». – Он показал пальцами кавычки в воздухе. – И «незрелый». А еще от меня «сплошной негатив».
Про себя Нок согласился со всеми характеристиками. Не то чтобы он был на стороне Кэрри, конечно…
– Мне очень жаль… Ты как вообще, нормально?
– Само собой. Но спасибо, что спросил, док. – Люк открыл пиво и щелчком отправил крышку за край выступа. Со слабым звоном та упала на дорожку. – Со мной случались вещи и похуже, верно?
Ну, если подумать, то да. Нок указал на коричневатую жидкость.
– А тут у тебя что?
– О, это? – Люк проворно сел и поднял бокал. – Нипочем не догадаешься. Я тут рылся в шкафу – припрятал там в глубине «травку», когда мама последний раз убиралась у нас в комнате. То, что искал, не нашел, зато обнаружил вот это.
– Так что в нем? – Нок, взяв бокал, посмотрел содержимое на свет от уличного фонаря.
– Протеиновый коктейль Патрика!
От удивления Нок чуть не выронил бокал. Он уже года два не слышал от Люка имени брата.
– Я нашел большую упаковку порошка, посмотрел на дне – оказалось, не просрочен. Решил – почему бы и нет, – и развел одну порцию. Гадость жуткая. Хочешь попробовать?
Нок, подняв бокал, закрыл глаза и сделал глоток в безумной надежде, что вкус поможет каким-то образом почувствовать присутствие Патрика – так иногда какой-нибудь запах из детства вдруг вызывает почти осязаемые воспоминания, и ты будто погружаешься в прошлое. Однако ощутил во рту лишь смесь мела и шоколада с металлическим привкусом и, перегнувшись через край крыши, поспешно выплюнул все в мамины пионы.
– Один-в-один моя реакция! – рассмеялся Люк. – Теперь понимаю, почему он так и не достиг своих «целей по физическому развитию». Помнишь список?
Еще бы. Люк нашел его в ящике с носками, когда Патрик приезжал домой на зимние каникулы и оба немилосердно дразнили его по всем пунктам.
– Первое: есть здоровую пищу, – процитировал Люк, загибая пальцы. – Второе: качать ягодицы на лекциях по цитологии…
Нок улыбнулся, вспоминая. Господи, как же они прикалывались тогда над Патом! И что лучше всего – тот нисколько не обижался, смеясь вместе с ними. Он принадлежал к тому редкому типу людей, которых по их добродушию почти невозможно задеть. Когда растешь с таким братом, как Люк, это крайне необходимое свойство характера.
– …Третье: развивать икроножные мышцы. Четвертое: пойти на зумбу.
Этот пункт их двоих просто убивал, стоило только представить, как долговязый, нескладный Патрик трясет бедрами.
– Так он на нее ходил все-таки? – спросил Нок.
– Не знаю, но очень надеюсь!
– Вот бы кто-нибудь снял его там на видео!
– Только вся штука была в том, – добавил Люк, – что Пат мог хоть зумбой заниматься, хоть штангу тягать, хоть протеиновые коктейли с утра до ночи пить, но все равно не накачал бы свою тощую задницу. Он был в мамину родню. Я вот коренастый, в отцову. Ты тоже как Пат. И чем старше становишься, тем больше на него похож. Иногда в каком-то ракурсе мне почти кажется… – Он не договорил.
Нок прижал бутылку к губам, притворившись, что пьет, и держал так, пока накатившая вдруг боль не отпустила, а глаза перестало щипать.
– Единственная разница, – продолжил Люк, – что он был выше. Под два метра вымахал, а в баскетболе все равно лажал!
– Ничего он не лажал!
– Ну, не совсем, но все равно играл хуже меня! При таком-то росте! Выше его никого в нашей семье не было…
– Как знать, – усмехнулся Нок. – Может, я его переплюну. Я ведь, наверное, еще буду расти – мне только шестнадцать, забыл?
Прежде чем он успел что-то понять, Люк бросился на него и прижал к крыше.
– Даже не вздумай! – выдохнул он в лицо Ноку вместе с горячим пивным запахом. – Не смей его перерастать! По-твоему, ты что – лучше его?!
– Да я пошутил! – Нок тщетно пытался вывернуться из мертвой хватки Люка, сжимавшего его плечи. – И это же не от меня зависит!..
Тот разжал руки и перекатился на спину.
– Лучше его никого не было, – проговорил брат негромко. – Никого.
И заплакал.
Нок не знал, что делать. Он, без преувеличения, никогда не видел Люка плачущим. Ни разу в жизни – ни ребенком, ни взрослым. Ни в больнице или на похоронах, ни в последующие кошмарные недели, когда на крыльце громоздились подносы с запеканками из тунца с макаронами или рисовых хлопьев от сердобольных соседей, действующих из лучших побуждений. Ни когда мама перестала красить волосы, и седина на ее голове постепенно росла и росла от корней к кончикам, вытесняя рыжий цвет. Не плакал Люк и по ночам, чтобы никто не слышал, уткнувшись в подушку, как это делал сам Нок…
– Ничего, ничего… – неуверенно проговорил он, протягивая руку, чтобы потрепать брата по спине. – Все будет нормально.
– Побудь со мной здесь, ладно? – попросил тот. Его голос, приглушенный футболкой Нока, был неузнаваемым. – Пожалуйста. Останься еще хоть на немного.
Через три часа пора будет уже вставать, чтобы успеть на пляж к восходу, иначе, скорее всего, хорошей оценки не видать. Однако ничего не поделаешь, пришлось остаться…
Глава 3
Проснулся Нок, дрожа от холода, весь покрытый тончайшим налетом росы. Люк похрапывал рядом, свернувшись клубком и приобняв брата за талию – скорее всего, привычка выработалась за ночи, проведенные с Кэрри. Нок осторожно поднял безвольно лежавшую тяжелую руку и выбрался из-под нее. Люк даже не пошевелился. Хотя было еще темно, небо уже начинало прозрачно лиловеть, и Нок, даже не посмотрев время, сразу понял, что проспал.
– Черт!
Он резко выпрямился, опрокинув полную бутылку пива, которую делал вид, что пьет ночью. Пенящаяся лужица поползла по крыше, приближаясь к голове Люка. Нок вскочил, хрустнув коленями, и пробрался через окно в комнату. Сменив футболку на подвернувшуюся под руку более-менее чистую, он мазнул туда-сюда зубной щеткой и бросился обратно в спальню за пленочной фотокамерой, полученной от учителя, мистера Хьюза. Хотел уже сбежать вниз по ступенькам, но взгляд вдруг упал на обрамленный полукруглым окном силуэт спящего брата, свернувшегося в свете занимающегося рассвета. Что-то в этой картине заставило Нока остановиться. Даже во сне Люк не выглядел умиротворенно: рот крепко сжат, глаза зажмурены, руки собраны в кулаки. Вся поза казалась напряженной, как бы готовой к защите. Вытянутая рука обнимала девушку, которой больше не было рядом, словно тело еще хранило память об их любви, пусть даже бодрствующий разум отрицал ее. Небо над спящим меняло цвет с густо-лилового на золотисто-розовый.
Нок присел, чтобы Люк полностью попал в рамку окна, и щелкнул затвором. Потом сбежал по лестнице, схватил ключи от отцовского «бьюика» и выскользнул за дверь, в рассветные сумерки.
Когда Нок добрался до места, было уже 06:27. Солнце ярко сияло над подернутым рябью озером. Он бегом бросился по песку к четверым девчонкам из школьного фотокружка, которые собирали свои принадлежности.
– Ты опоздал, – заметила Майя Алрич, не оборачиваясь.
– Черт! – Задыхаясь, Нок уперся руками в колени.
– Я так и знала. Ким, с тебя два бакса.
Ким Стриклэнд Нок раньше встречал только в школьных коридорах – ее легко было узнать по выкрашенным в серебристый цвет волосам, черному готичному макияжу и кольцу в носовой перегородке (один только вид всякий раз заставлял болезненно вздрогнуть). Бросив на парня недовольный взгляд, та сунула руку в карман рваных джинсов и шлепнула две бумажки в протянутую ладонь Майи.
– Напомни еще раз, зачем ты вообще здесь?
– Для зачетного проекта. – Нок снял ремешок фотоаппарата с шеи. – По ИЗО. Мистер Хьюз сказал, что я мог бы потусоваться с вами и, в общем, что-то у вас перенять.
– Честно говоря, по-моему, это просто хамство, – проговорила Майя, осторожно укладывая камеру в розовый чехол со своими инициалами. – Мы делаем тебе одолжение, разрешаем прийти поснимать с нами, а ты опаздываешь на целый час?
– Да ладно тебе, Майя, расслабься, – откликнулась Эбби Тесфайе, поднимаясь на ноги и стряхивая песок с коленей.
Нок помнил ее – они вместе ходили на английский, когда только перешли в старшую школу, однако после первого полугодия Эбби перевели к продвинутым. Он благодарно улыбнулся ей, но ответной улыбки не получил.
– Я и не напрягаюсь, – отрезала Майя, подняв руки, чтобы поправить роскошный, пышный хвост волос. – Меня только слегка раздражает, когда мистер Хьюз просит взять с собой на съемку какого-нибудь отстающего. Да как вообще можно завалить ИЗО?!
– У мистера Хьюза не так-то просто получить хорошую оценку, – возразила Эбби. – Однажды он поставил мне тройку, потому что я совсем чуть-чуть передержала снимок, хотя композиция и все остальное было в порядке.
– У тебя обучение по программе колледжа, совсем другие стандарты. – Майя обернулась к Ноку. – А у тебя всего лишь вводный курс. Вы там буквально керамические вазочки лепите и рисуете кувшины с цветами пастельными мелками.
– Вазочки мы не делали, мы делали подносы.
– Да без разницы. Я ухожу, мне нужно выпить кофе.
Она повесила чехол с камерой на плечо и с раздраженным видом зашагала к дощатой эстакаде. Ким заторопилась следом.
– Мне правда жаль, – произнес Нок, оборачиваясь к Эбби. – Я просто проспал.
– Не переживай. – Она сложила треножник и сунула под мышку. – У нас всего лишь фотокружок. Развлечение вне школы, ничего больше. А эти двое ведут себя так, будто мы репортеры на передовой.
– Ага, – поддакнул Нок. – Все, кто учится по углубленной программе, – такие зазнайки!
– Вообще-то я тоже из них, – напомнила Эбби. – Так что попрошу не обобщать.
– Извини. – Нок почувствовал, что краснеет.
– Можно сделать удачное фото и при таком свете. Попробуй использовать широкоугольный объектив и снимать так, чтобы солнце было с краю. Видишь вон ту террасу? – Она указала налево, где стояли кружком колонны из песчаника, под которыми пустовали две скамейки с видом на озеро. – Если показать в кадре эти колонны, на снимке будет за что зацепиться глазом, и композиция получится интереснее. Согласен?
– Ага. – Нок улыбнулся ей. – Спасибо тебе. Нет, правда.
– Видишь, не все из нас зазнайки. – Она махнула ему рукой и побежала догонять Майю и Ким.
Оставшись на пляже один, Нок переключил внимание на окружающий пейзаж. В поздневесеннем воздухе, прохладном и сыром, чувствовалось, однако, предвестие дневной жары. Туман испарился под яркими лучами солнца, от сияния которого, отражавшегося в воде, в глазах замелькали черные пятна. Поиграв с настройками камеры, Нок сделал несколько фотографий деревьев и неба, песка и воды. Он старался следовать совету Эбби, выстраивая кадр так, чтобы свет падал сбоку, а на задний план попадали колонны. Однако и это не помогало, весь процесс казался какой-то бессмыслицей. В конце концов, сколько миллионов людей – включая настоящих, профессиональных фотографов – снимали озеро Мичиган до Нока? Какой он может предложить новый, уникальный взгляд? Рекомендации для подготовки зачетного проекта, от которого все зависело, состояли всего из одного предложения: «Создайте отвечающее вашей личной эстетике произведение искусства, используя любые выразительные средства по вашему выбору».
Проблема была в том, что у Нока не имелось никакой личной эстетики. Он выбрал ИЗО, считая, что там не будет ничего сложного, и потому что не успел записаться на вводный курс по игре на гитаре. А «выразительное средство» выбрал мистер Хьюз. В начале недели он подозвал к себе Нока, чтобы обсудить его ужасающие оценки.
– Когда я смотрю твои работы за этот год… – Мистер Хьюз раскрыл большую папку из плотной светло-коричневой бумаги и недовольно оглядел кучу всякого мусора, составлявшего «портфолио» ученика, – мне совершенно ясно следующее: во-первых, рисовать ты не умеешь. Во-вторых, писать красками – тоже. В-третьих, у тебя также нет таланта к лепке, резьбе по дереву или камню, вышиванию, гравированию и изготовлению поделок. Ты даже прямо отрезать ничего не можешь!
Учитель поднялся и отпер высокий металлический сейф позади своего стола. Забравшись внутрь, вытащил фотокамеру на потертом ремешке, там и сям покрытую печатями «Собственность школы Линкольна».
– Единственным средством художественного выражения в рамках курса, которое ты еще не пробовал, остается фотография. Я очень надеюсь на этот вариант – что бы про меня ни говорили, ставить двойки мне на самом деле не доставляет никакого удовольствия.
– И что бы ни говорили обо мне, – в тон откликнулся Нок, – мне не доставляет никакого удовольствия их получать.
Мистер Хьюз еще раз перелистал портфолио – смазанный и малопохожий автопортрет углем, катастрофически неряшливо вышитый кораблик, расплывшаяся акварель, которая должна была изображать собаку, однако учитель принял ее за черепаху…
– Я бы очень хотел оказаться не прав в твоем отношении, – проговорил он, вручая Ноку фотоаппарат. – Так что за работу!
Охваченный обычным для себя унынием, когда дело касалось школьных заданий, Нок опустился на каменную скамейку у дорожки, ведущей к воде. Солнце пригревало спину, волны ритмично и неустанно накатывали на берег и вновь отступали. Откинувшись назад, Нок уже начинал засыпать, как вдруг промелькнувшее в голове далекое воспоминание, о котором он даже не подозревал, вырвало его из дремоты.
Однажды он уже был здесь, на этом пляже. Совсем маленьким – года, наверное, в четыре, так что в памяти сохранились лишь обрывки образов и чувств. За Ноком и братьями в тот день присматривала Аннмари. Люку, значит, было лет тринадцать, Пату – одиннадцать. Сестра и ее подруга Энди (что с ней потом случилось, интересно?) отошли к стоящим кружком колоннам из песчаника обсудить наедине какие-то свои девичьи дела, оставив Люка за старшего. Нок, играя у воды, наступил то ли на острый камень, то ли на осколок стекла, то ли на ракушку – сейчас уже не вспомнить, – распорол ногу и с ревом повалился на песок. Подбежавший Люк подхватил малыша на руки и оттащил к скамейке. Патрик, опустившись на колени, внимательно осмотрел рану – Нок как наяву видел сейчас его склоненную темную голову, свои белые, сморщенные от воды подошвы и сочащуюся кровь, смешивающуюся с песком и водой. Брат объявил – если прямо сейчас что-нибудь не сделать, в рану может попасть инфекция. Взяв маленькую ножку в руки, он сказал: «Такое помогает от укуса гремучей змеи» и отсосал кровь из пореза. Нок с пронзительной ясностью вспомнил все это – ощущение губ старшего брата на подошве своей ступни, щекочущую боль и чувство облегчения, когда тот отодвинулся, снова сев на корточки, сплюнул на песок и сказал: «Теперь все в порядке». Люк тем временем катался по земле от смеха, потешаясь над Патом, проделавшим подобную гадость.
Нок сбросил обувь, стянул носки и поднял правую ногу на колено левой. По-взрослому здоровенная лапища была теперь размером почти с детскую лыжу (и такая же плоская), но шрам действительно обнаружился – на подошве, чуть пониже большого пальца, виднелась белая тонкая линия в форме рыболовного крючка. Нок провел по ней пальцем. В дюйм длиной, едва заметно выделяющаяся, почти такая же по цвету, да и заглядывать туда раньше не приходило в голову… Однако, поставив ногу обратно на песок, Нок откинулся на спинку, чувствуя удовлетворение. Шрам был физическим доказательством того, что в памяти все еще сохранились какие-то моменты, которые только предстоит раскопать. Есть много разных способов вернуть себе ощущение, что Пат где-то рядом. Нужен лишь какой-нибудь толчок…
