Текст книги "По всему свету"

Автор книги: Джеральд Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

В моих коллекциях и после побывало предостаточно животных, которыми я гордился, и все же никогда я не испытывал такого удовлетворения, как в то время, когда хвастался перед друзьями красно-бело-синими чехликами. Подозреваю, что бедные личинки были счастливы, когда превратились наконец во взрослых насекомых и избавились от необходимости строить домики.

Животные сражаются

Помню, как я в Греции лежал на пропеченном солнцем склоне холма, поросшего узловатыми маслинами и миртовым кустарником, и наблюдал бушующую у самых моих ног затяжную и жестокую войну. На мою долю выпала редкостная удача быть, так сказать, военным корреспондентом на поле боя. Я впервые оказался свидетелем такой войны и глядел во все глаза.

Обе армии состояли из муравьев. Атаковали поблескивающие на солнце ярко-рыжие муравьи, оборонялись угольно-черные. Я вполне мог прозевать эту схватку, если бы задолго до того не обратил внимание на один крайне необычный муравейник. Его населяли два вида муравьев – рыжие и черные, причем они жили в полном согласии. Раньше мне не доводилось видеть такого сочетания, поэтому я обратился к справочникам и выяснил, что рыжие – они были подлинными хозяевами муравейника – получили выразительное прозвище «рыжих рабовладельцев», а черные – и впрямь их рабы, захваченные в плен и порабощенные еще на стадии куколок. Ознакомившись по книгам с нравами «рабовладельцев», я взял муравейник под наблюдение, надеясь сам увидеть, как рыжая армия отправляется в поход за невольниками. Но проходили месяцы, и я начал думать, что эти «рабовладельцы» слишком обленились или же их вполне устраивает то количество рабов, которым они располагают.

Крепость рыжих располагалась подле корней маслины; в десяти метрах ниже по склону обосновались черные муравьи. Однажды утром, проходя мимо них, я заметил, что приблизительно в метре от муравейника снует отряд «рабовладельцев». Я остановился. На довольно большой площади рассыпалось три-четыре десятка рыжих муравьев. Это не были фуражиры, быстрые движения которых подчинены сосредоточенному поиску. Рыжие описывали неторопливые круги, иногда взбирались на травинку и поводили усиками, застыв на ее верхушке. Время от времени два муравья встречались и словно затевали оживленный разговор, соприкасаясь усиками. Понадобилось некоторое время, прежде чем я сообразил, что происходит. Передвижения рыжих муравьев были вовсе не такими бесцельными, как мне показалось поначалу; они рыскали, точно свора охотничьих псов, досконально изучая путь, по которому предстояло пройти их армии.

Черные муравьи были явно встревожены. Столкнувшись с рыжим разведчиком, черный муравей обращался в бегство и спешил к своему муравейнику, чтобы присоединиться к сбившимся в кучки, возбужденно совещающимся сородичам. Два дня разведчики «рабовладельцев» занимались рекогносцировкой местности, и я начал склоняться к мысли, что они посчитали крепость черных муравьев неприступной. Но, придя на склон утром третьего дня, обнаружил, что война уже началась.

Разведчики в сопровождении четырех-пяти небольших отрядов сблизились с черными муравьями, и на отдельных участках фронта в метре от осаждаемого муравейника шли бои местного значения. Черные муравьи с каким-то истерическим неистовством бросались на рыжих, а те медленно, но верно отступали, время от времени хватая какого-нибудь противника и безжалостным, резким движением своих могучих челюстей прокусывая ему голову или брюшко.

Примерно на середине склона я застал марширующие вниз главные силы «рабовладельцев». Часом позже они приблизились к муравейнику черных на метр-полтора, после чего с поразившей меня изумительной четкостью разделились на три колонны. Одна колонна двинулась прямо на муравейник, а две другие, образовав цепочку, пошли в обход, чтобы взять противника в клещи. Удивительное зрелище! Я чувствовал себя так, словно чудом был вознесен в воздух над каким-нибудь историческим полем битвы – Ватерлоо или что-нибудь в этом роде.

Я видел как на ладони расположение войск атакующей и обороняющейся сторон, видел поспешающее через травяную чащу подкрепление и подступающие все ближе к муравейнику обходные отряды, меж тем как черные муравьи, не подозревая об их маневре, все силы бросили против центральной колонны. Для меня было совершенно очевидно, что черные обречены, если вовремя не обнаружат, какая опасность нависла над ними. Я разрывался между стремлением как-то помочь осажденным и желанием оставить все как есть, чтобы проследить, чем это кончится. В конце концов я поймал черного муравья и посадил его на землю перед идущими в обход рыжими, но его тотчас обнаружили и умертвили, и я почувствовал себя виновником его гибели.

Все же черные муравьи наконец заметили, что им грозит полное окружение. В лагере осажденных началась паника, черные заметались взад-вперед; некоторые, потеряв от страха голову, устремлялись навстречу рыжим воинам и погибали. Но более хладнокровные ринулись в глубь муравейника и принялись спасать куколок, вынося их на поверхность и складывая подальше от наступающего врага. Здесь другие члены колонии подхватывали куколок, чтобы доставить их в безопасное место.

Они опоздали. Аккуратные цепочки обходных отрядов внезапно рассыпались и наводнили весь участок сплошным красным потоком. На каждом сантиметре шли поединки. «Рабовладельцы» набрасывались на черных муравьев, сжимающих в своих челюстях куколок, и принуждали их расстаться с драгоценной ношей. Сопротивляющихся безжалостно приканчивали; менее отважные спасали свою жизнь, бросая куколку при виде рыжего воина. Вся земля вокруг была усеяна мертвыми и умирающими представителями обоих видов; между трупиками беспорядочно сновали черные муравьи, а «рабовладельцы» уже собирали куколок и направлялись вверх по склону обратно в собственную крепость. На этой стадии сгущающиеся сумерки вынудили меня покинуть арену боя.

Когда я на другой день рано утром снова пришел на склон, война была уже закончена. Обитель черных муравьев опустела, если не считать разбросанных кругом убитых и раненых. Обе армии исчезли. К муравейнику рыжих я поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как возвращаются последние отряды, бережно неся в челюстях военную добычу. У входа их возбужденно приветствовали черные рабы; они поглаживали куколок усиками и суетились около своих повелителей, ликуя по поводу успешного набега, совершенного «рабовладельцами» на их сородичей. Было что-то очень человеческое и очень неприятное в поведении участников этой сцены.

Может быть, несправедливо говорить о воинственности животных, ведь большинство из них слишком разумны, чтобы затевать войны в том смысле, как мы их понимаем. Исключением являются муравьи, и в частности «рабовладельцы». Что же до большинства других животных, то для них война заключается в нападении на добычу или в обороне от врага.

Увидев, как сражаются «рабовладельцы», я проникся восхищением к их военной стратегии, но любовью к ним не воспылал. И я даже обрадовался, обнаружив, что против них существует, так сказать, подпольное движение. Речь идет о муравьиных львах. Взрослый муравьиный лев очень похож на стрекозу и производит вполне невинное впечатление. Однако детки этого насекомого – прожорливые чудовища, применяющие весьма коварный способ охоты на свою добычу, которая по большей части состоит из муравьев.

У личинки расширенное тело; крупная голова вооружена челюстями, напоминающими клещи. Облюбовав участок с рыхлым песчаным грунтом, она вырывает в нем конусовидную ямку, на дне которой и подстерегает жертву, спрятавшись в песке. Рано или поздно какой-нибудь муравей-хлопотун, спешащий куда-то по своим делам, оступается на краю ловушки и скатывается вниз. Мигом осознав свою промашку, он всячески пытается выбраться на волю, однако это не так-то просто, потому что рыхлый песок не выдерживает его веса. Тщетно перебирая ножками на откосе, муравей сталкивает вниз песчинки, которые будят притаившегося на дне душегуба. Тотчас муравьиный лев начинает действовать. Работая челюстями и головой, как пескоструйным механизмом, он обстреливает песчинками муравья, все еще отчаянно барахтающегося на склоне. От такого обстрела бедняга, и без того с трудом удерживавший равновесие, летит кувырком на дно, где за внезапно раскрывающимся песчаным занавесом его ожидают пылкие объятия, простите, огромные изогнутые челюсти муравьиного льва. Отбивающаяся жертва медленно исчезает, словно поглощаемая зыбучим песком, и через несколько секунд воронка опять пуста, но под невинным на взгляд покровом хищник высасывает жизненные соки из своей жертвы.

Еще одно животное, которое поражает свою добычу (мух, бабочек, мотыльков и других насекомых) пулеметной очередью, – брызгун. Эта довольно симпатичная на вид небольшая рыба, обитающая в пресных и солоноватых водах Азии, развила хитроумнейший охотничий прием. Медленно плывя у самой поверхности, она ждет, когда насекомое сядет на свисающую над водой ветку или лист, и начинает осторожно приближаться к цели. Подойдя на расстояние около метра, прицеливается и внезапно направляет в добычу серию водяных капель. Точность прицела настолько высока, что эти пули сбивают озадаченное насекомое. В ту же секунду рядом оказывается брызгун. Легкий всплеск, завихрение – и насекомого как не бывало.

Мне как-то довелось работать в зоомагазине в Лондоне, и вот однажды с очередной порцией живого товара к нам поступил брызгун. Я был в восторге и с разрешения хозяина выставил тщательно подготовленный аквариум с брызгуном на витрине, поместив рядом табличку с рассказом об удивительных способностях этой рыбы. Моя реклама пользовалась успехом, однако публика хотела видеть своими глазами, как брызгун сбивает добычу, а это было не так-то просто устроить. Наконец меня осенило. По соседству помещалась рыбная лавка, и я подумал, что нет никаких причин, мешающих нам воспользоваться излишками пасущихся там падальных мух. Итак, я подвесил над аквариумом брызгуна кусок мяса не первой свежести и оставил открытой дверь зоомагазина. Хозяин ничего не знал о моей затее. Мне хотелось сделать ему сюрприз.

Я вполне достиг своей цели.

К тому времени, когда он явился, в магазине собралась не одна тысяча мух. Брызгун с упоением демонстрировал свое искусство полусотне запрудивших тротуар зрителей и мне, стоящему за прилавком. Следом за хозяином буквально по пятам в магазин ворвался полицейский; явный невежда в зоологии, он пожелал узнать, чем вызвана пробка. К моему удивлению, хозяин, вместо того чтобы прийти в восторг от моей изобретательности, явно был склонен поддержать представителя власти. Кульминация наступила в тот момент, когда хозяин наклонился над аквариумом, чтобы отвязать подвешенное над ним мясо, и прямо в лицо ему ударила струйка воды, выпущенная брызгуном, который высмотрел особенно заманчивую добычу. Хозяин не стал меня жучить, но на другой день брызгун куда-то исчез, и мне никогда больше не позволяли оформлять витрину.

Хорошо известно, что одна из наиболее популярных военных хитростей в мире животных – когда совершенно безобидное существо внушает потенциальному врагу, будто он натолкнулся на страшного, свирепого зверя, которого лучше не трогать. Один из самых забавных примеров этого рода продемонстрировала мне солнечная цапля в Британской Гвиане, когда я там занимался отловом зверей. Выкормленная индейцем изящная птица с тонким заостренным клювом и с медленной, величественной походкой была абсолютно ручной. Днем я разрешал ей свободно разгуливать по моему лагерю и только на ночь заточал в клетку. Чудесное оперение солнечной цапли переливается всеми красками осеннего леса, и когда птица замирала на фоне сухой листвы, она порой становилась совсем невидимой. Казалось, такому грациозному и хрупкому созданию нечем обороняться от врага. Но это только казалось.

Однажды в лагерь явился под вечер охотник в сопровождении трех здоровенных воинственных псов, и один из них вскоре приметил цаплю, которая стояла, задумавшись, на краю поляны. Навострив уши и тихо ворча, пес взял птицу на прицел, два других тотчас присоединились к нему, и все три с развязным видом направились к цапле. Когда расстояние между ними сократилось до метра с небольшим, она наконец удостоила их своим вниманием: повернула голову, наградила псов испепеляющим взором, потом повернулась к ним. Псы сперва остановились, не зная толком, как поступить с птицей, которая не обращается в бегство с громкими воплями, затем придвинулись ближе. Внезапно цапля резко опустила голову и расправила крылья широким веером. При этом в центре каждого крыла обозначилось красивое пятно; вместе они в точности напоминали устремленные на вас глазищи огромной совы. Мгновенное превращение маленькой, кроткой, изящной птицы в подобие разъяренного филина ошеломило собак. Они остановились, бросили еще один взгляд на трепещущие крылья и задали стрекача. А солнечная цапля сложила крылья, поправила клювом несколько перышек на груди и снова погрузилась в задумчивость. Было очевидно, что псы ни в коей мере не нарушили ее душевного равновесия.

Особенно изобретательны в делах обороны насекомые. Вот уж кто подлинные мастера камуфляжа, ловушек и других способов ведения войны! И одно из самых поразительных оборонительных средств принадлежит жуку-бомбардиру.

Одно время в моем владении, чем я весьма гордился, находилась настоящая дикая черная крыса, попавшая в плен ко мне в довольно юном возрасте. Это было на редкость красивое животное с черной как смоль лоснящейся шерстью и блестящими черными глазами. Половину времени мой узник посвящал своему туалету, половину – еде. Особенно любил он насекомых любых размеров и видов. Бабочки, богомолы, палочники, тараканы – все они, попав в его клетку, тотчас отправлялись куда следует. Даже самые крупные богомолы были бессильны постоять за себя, хотя порой им удавалось вонзить в нос врага свои шипы и выдавить бисеринку крови, прежде чем он их схрупывал. Но однажды я раздобыл насекомое, которое взяло верх над ним. Большой темный жук сидел в раздумье под камнем, моя пытливая рука перевернула этот камень, я заключил, что жук несомненно придется по вкусу моей крысе, и сунул его в спичечный коробок. Дома я извлек крысу из спального отсека, потом открыл коробок и вытряхнул лакомство на пол клетки. В зависимости от рода добычи моя крыса расправлялась с ней двумя разными способами. Если речь шла о быстроходном и воинственном насекомом вроде богомола, она бросалась на него и молниеносным укусом выводила из строя. Если же попадался безобидный жук-тихоход, крыса брала его лапами и грызла, словно сухарь.

Завидев беспорядочно ползающую по полу заманчивую тучную добычу, крыса подбежала, схватила ее розовыми лапками и села на корточки с видом гурмана, который приготовился оценить первый трюфель сезона. С дрожащими от нетерпения усиками она поднесла жука ко рту – и тут произошло нечто удивительное. Крыса оглушительно чихнула, выронила жука, отпрянула назад, будто ужаленная, и стала поспешно тереть лапками свою мордочку. Я подумал было, что на нее просто напал чох в ту самую секунду, когда она хотела приступить к трапезе. Вытеревшись, крыса опять приблизилась к жуку, теперь уже более осторожно, подняла и снова поднесла ко рту. Послышалось сдавленное фырканье, крыса отбросила жука, словно раскаленное железо, и с негодующим видом принялась вытирать нос. Двух неудач для нее явно было достаточно, потому что никакие силы не могли больше заставить ее подойти к жуку, более того, она его явно боялась. Стоило ему забрести в тот угол клетки, где сидела крыса, как она отскакивала в сторону. Вернув жука в спичечный коробок, я пошел в дом, чтобы определить его по справочникам. Только тут выяснилось, что я подсунул своей несчастной крысе бомбардира. Обороняясь от врага, этот жук выбрасывает из конца брюшка едкую жидкость, которая на воздухе испаряется с легким треском, образуя облачко едкого и зловонного газа. Понятно, что такой взрыв отбивает у противника всякую охоту впредь иметь дело с жуками-бомбардирами.

Я от души сочувствовал черной крысе. Подумайте сами, каково это: только ты настроился на роскошный обед и протянул за ним лапы, как на тебя внезапно обрушивается газовая атака. После этого случая у моей крысы образовался комплекс, и еще много дней она при одном виде даже самого безобидного и лакомого навозника бросалась в спальный отсек. Впрочем, учитывая ее молодость, я не сомневался, что рано или поздно она уразумеет, что в нашем мире не следует судить о других тварях по их внешности.

Животные изобретают

Однажды я возвращался домой из Африки на пароходе, которым командовал капитан, довольно отрицательно относящийся к животным. Это было совсем некстати, поскольку большую часть моего багажа составляли громоздившиеся на передней колодезной палубе две сотни клеток с разнообразными представителями дикой фауны. Капитан (скорее из ехидства, чем из каких-либо других побуждений) пользовался всяким удобным случаем, чтобы вызвать меня на спор, пренебрежительно отзываясь о всех животных вообще и о моих в частности. Слава богу, я не давал себя завести. Прежде всего никогда не надо спорить с капитаном корабля. Тем не менее под конец плавания я решил все-таки, если представится случай, преподать капитану урок.

В один из вечеров, когда оставалось уже совсем немного до Ла-Манша, ветер и дождь загнали нас всех в салон; по радио в этот час передавали беседу о радаре, который тогда еще был новинкой, так что этот предмет мог заинтересовать широкую публику. В глазах капитана светилась хитринка, и, когда передача кончилась, он обратился ко мне.

– Вот вы все про зверей толкуете, – сказал он. – Дескать, они такие умные-разумные. А вот до такой штуки, небось, не додумались.

Бедняга не подозревал, какой козырь мне подбросил, и я приготовился покарать его.

– На что поспорим, – предложил я, – что я назову по меньшей мере два выдающихся изобретения и докажу, что заложенный в них принцип использовался животными задолго до того, как до этого додумался человек?

– Назовите четыре изобретения вместо двух, и я поставлю бутылку виски, – ответил капитан, заранее уверенный в своей победе.

Я согласился.

– Ну что ж, – ухмыльнулся капитан, – поехали.

– Дайте минуту подумать, – возразил я.

– Ага, – сказал он торжествующе, – уже заело.

– Нет-нет, – ответил я, – ничего подобного. Просто очень уж много примеров, не знаю даже, какие выбрать.

Капитан коварно поглядел на меня.

– А почему бы нам не начать с того же радара? – спросил он саркастически.

– Пожалуйста, я готов, – согласился я. – Мне только подумалось, что пример очень уж простой. Но если вы настаиваете…

Мне повезло, что капитан был профаном в естествознании, ведь иначе он ни за что не предложил бы радар. Как бы то ни было, он сильно облегчил мне задачу, потому что я начал с обыкновенной летучей мыши.

На свете найдется немало людей, в чью спальню или гостиную залетала летучая мышь. И если они не слишком пугались, им представлялся случай с восхищением наблюдать ее быстрый, искусный полет и ловкость, с какой она огибает любые препятствия, включая туфли и полотенца, которыми в нее иногда швыряют. Вопреки старой поговорке летучая мышь не слепа. У нее достаточно зоркие глаза, хотя и такие маленькие, что их трудно разглядеть в густой шерсти. И все же одного зрения недостаточно, чтобы исполнять фигуры высшего пилотажа, подвластные летучим мышам. Первым полет этих животных начал изучать в XVIII веке итальянский ученый Спалланцани. Ослепляя летучих мышей, он установил, что такое (кстати, излишне жестокое) вмешательство не мешает подопытным животным свободно летать, не боясь никаких препятствий. Но как им это удается, он не смог выяснить.

Лишь относительно недавно ученые сумели, во всяком случае отчасти, решить эту загадку. Открытие эхолокации – излучения и восприятия отраженных от предмета звуковых сигналов – побудило некоторых исследователей задуматься, не этот ли способ применяют летучие мыши. Опыты позволили обнаружить интереснейшие вещи. Сперва летучим мышам залепили глаза крохотными кусочками воска; как и следовало ожидать, они продолжали летать, благополучно огибая все препятствия. Тогда кроме глаз им залепили уши. Сразу способности обходить препятствия пришел конец, и мыши вообще предпочитали не летать. При одном закрытом ухе они кое-как летали, но часто натыкались на мешающие предметы. Стало ясно, что летучие мыши нащупывают препятствия звуковыми сигналами. Исследователи закрыли подопытным животным ноздри и рот, оставив уши открытыми. И в этом случае летучие мыши не могли избежать столкновений. Получалось, что и уши, и ноздри, и рот животных составляют части локационного аппарата. Тончайшие приборы позволили установить, что в полете летучая мышь непрерывно излучает пучки ультразвуковых импульсов, не воспринимаемых человеческим ухом. В секунду издается около тридцати таких сигналов. Отраженные препятствиями импульсы воспринимаются ушами, а у некоторых видов – своеобразным мясистым наростом на конце мордочки. Так летучая мышь распознает, что и на каком расстоянии находится впереди. Словом, перед нами самый настоящий эхолокационный аппарат. Но один момент продолжал озадачивать исследователей: при излучении звукового импульса необходимо отключать принимающее устройство, включая его только для приема отраженного эха, иначе будут регистрироваться оба сигнала и получится неразбериха. На электрической аппаратуре это возможно, но как справляется с той же задачей летучая мышь? Оказалось, что ухо мыши оснащено крохотным мускулом, который при излучении сигнала сокращается, перекрывая слуховой аппарат. Послан импульс – мускул расслабляется, ухо готово воспринять эхо.

Пожалуй, самое удивительное не столько то, что летучие мыши располагают собственным эхолокационным устройством – от природы всякого можно ждать, – сколько то, что они так сильно опередили в этом человека. Окаменелости летучей мыши найдены в отложениях нижнего эоцена; по ним видно, что тогдашние особи мало чем отличались от своих нынешних сородичей. Выходит, летучая мышь пользуется эхолокацией около пятидесяти миллионов лет. Человек освоил этот способ ориентации лишь несколько десятков лет назад.

Первый приведенный мной пример явно заставил капитана призадуматься. Он уже не был уверен, что выиграет пари, однако несколько приободрился, когда я сказал, что обращусь теперь к области электричества. Недоверчиво усмехнувшись, капитан заявил, что не так-то просто будет убедить его, будто животные пользуются электрическим освещением. Я подчеркнул, что речь идет не об освещении, а об электричестве вообще, и здесь можно привести много примеров. Взять хотя бы электрического ската, своеобразное создание, смахивающее на сковороду, побывавшую под паровым катком. У этой рыбы отменная защитная окраска под цвет песчаного дна, к тому же скат обзавелся досадной привычкой наполовину зарываться в песок – поди разгляди его! Мне самому довелось однажды наблюдать эффект от воздействия электрических органов ската, занимающих обширную площадь на его спине.

Дело было в Греции. Я сидел на берегу и смотрел, как один крестьянский паренек ловит рыбу в мелком песчаном заливе. Идя по колено в прозрачной воде, он держал в руках острогу, обычно применяемую для ночного лова. Молодой рыбак явно преуспел: он уже добыл несколько крупных рыб и небольшого осьминога, прятавшегося среди камней. В ту самую минуту, когда паренек поравнялся со мной, произошло нечто весьма странное и неожиданное. Только что он медленно шагал, напряженно всматриваясь в воду и держа наготове острогу, а тут внезапно вытянулся в струнку, будто часовой, чтобы тотчас ракетой вылететь из воды с диким воплем, который, наверно, было слышно за километр. Бедняга плюхнулся обратно в воду и с еще более громким воплем снова прыгнул вверх. Упал и, уже не в силах встать, дополз до берега, волоча ноги по дну. Подбежав к нему, я увидел, что его колотит дрожь; весь белый, он дышал так, словно только что пробежал два круга по стадиону. То ли электрический разряд на него так подействовал, то ли он просто перепугался – не знаю, во всяком случае больше я в этом заливе не купался.

Среди наделенных электрическими органами рыб, пожалуй, больше всех известен электрический угорь, который, как ни странно, систематически относится вовсе не к угрям, а к карпообразным. Эти крупные, темной окраски рыбы живут в реках Южной Америки, достигая свыше двух метров в длину при толщине с бедро человека. Конечно, многие рассказы про них сильно преувеличены, тем не менее большой электрический угорь способен своим разрядом сбить с ног лошадь, форсирующую поток.

Во время моей экспедиции в Британскую Гвиану мне очень хотелось поймать и привезти в Англию электрического угря. Был случай, когда мы разбили лагерь у реки, кишевшей угрями, однако они укрывались в глубоких норах, вырытых водой в каменистых берегах. Большинство этих нор сообщалось с воздухом промоинами. Подойдешь к такой промоине и потопаешь ногами – раздраженный угорь издает странный рыгающий звук, словно под землей у ваших ног притаился увесистый кабанчик.

Сколько я ни старался, электрические угри не шли мне в руки. Но вот однажды вместе с моим товарищем и двумя индейцами я отправился за несколько километров в деревушку, жители которой славились как завзятые рыболовы. Мы приобрели у них различных животных, в том числе совсем ручного древесного дикобраза. А затем, к моей великой радости, нам принесли электрического угря, заточенного не в слишком прочную на вид корзину. Поторговавшись, мы закупили всю эту живность, погрузили в лодку и направились обратно к своей базе. Дикобраз сидел на носу, с увлечением наблюдая сменяющиеся пейзажи; перед ним стояла корзина с угрем. На полпути к базе угорь вырвался на волю.

Первым это заметил дикобраз. Явно приняв электрического угря за змею, он удрал с носа лодки и попытался вскарабкаться мне на голову. Вырываясь из его когтистых объятий, я вдруг увидел, что угорь решительно направился в мою сторону, и исполнил акробатический трюк, на какой в жизни не считал себя способным. Держа в руках дикобраза, я из сидячего положения подскочил прямо вверх и, пропустив угря, приземлился на то же место, нисколько не нарушив равновесия утлой лодчонки. Перед моим внутренним взором отчетливо встал эпизод с греческим пареньком, который наступил на электрического ската, и мне отнюдь не улыбалось пережить по милости угря нечто подобное. К счастью, никого из нас не ударило током, так как все попытки водворить угря обратно в корзину кончились тем, что он выскользнул через борт в реку. Не могу сказать, чтобы меня это безмерно огорчило.

Помню, как мне в зоопарке довелось кормить электрического угря, обитавшего в бассейне. Смотреть, как он управляется с добычей, было очень интересно. Полутораметровый верзила запросто приканчивал двадцатисантиметровых рыб, которых ему подавали живьем. Поскольку он умертвлял их мгновенно, меня не мучили угрызения совести. Угорь явно знал свои часы кормления и начинал плавать взад-вперед по бассейну с монотонностью караульных, вышагивающих перед королевским дворцом в Лондоне. Как только в бассейне появлялась добыча, он застывал на месте, не сводя с нее глаз. Подпустит сантиметров на тридцать – радиус действия его электрической машины – и вдруг начинает дрожать, словно во всю длину его темного тела заработал генератор. Не успеешь и глазом моргнуть, как его жертва, буквально осаженная на ходу, уже мертва и медленно всплывает кверху брюхом. Угорь подходил вплотную, разевал пасть, и рыба исчезала в его чреве точно в шланге пылесоса.

Благополучно справившись с задачей на электричество, я обратился к другой области – медицине. Объявил, что дальше речь пойдет об анестезии, и увидел на лице капитана еще большее недоверие, чем прежде.

Есть среди ос охотницы, которых можно назвать хирургами мира животных. Причем операции они проводят с таким искусством, что любой наш хирург может позавидовать. Охотницы представлены многими видами, но поведение большинства сходное. Самки некоторых видов сооружают для своего потомства гнездо из глины, аккуратно разделенное на ячейки длиной с полсигареты, шириной около пяти-шести миллиметров. Но прежде чем отложить яйца и закупорить ячейки, надо выполнить еще одно дело. Ведь вылупившейся из яйца личинке нужна пища, пока не придет время ей завершить свое превращение в осу. Самка могла бы запасать умерщвленную добычу, но такой корм успеет испортиться до появления личинок. И пришлось осам усвоить другой способ. Излюбленная добыча дорожных ос – пауки. Самка хищным коршуном набрасывается на ничего не подозревающую жертву и без промаха вонзает свое жало так, что совершенно парализует ее. Подхватив обездвиженного паука, она несет его к гнезду, прячет в ячейку и откладывает на нем яйцо. Если пауки очень мелкие, их может поместиться до семи-восьми в одной ячейке. Удостоверившись, что потомство обеспечено нужным запасом корма, оса запечатывает ячейки и улетает.

В жутких осиных яслях недвижимые пауки могут пролежать до семи недель, на вид абсолютно мертвые. Вы можете рассматривать их через лупу, трогать пальцами – никаких признаков жизни. Лежат, будто продукты в холодильнике, в ожидании, когда вылупятся крохотные личинки дорожной осы и примутся их уписывать.

Капитан явно был слегка потрясен, представив себе, как его, обездвиженного, кто-то не спеша поедает, а посему я поспешил перейти к другому, более симпатичному примеру, остановившись на очаровательнейшем и чрезвычайно изобретательном крохотном создании – водяном пауке. Человек лишь относительно недавно придумал устройства, позволяющие ему подолгу находиться под водой, и одним из первых шагов на этом пути было изобретение водолазного колокола. Водяной паук за много тысяч лет до этого разработал свой собственный способ, чтобы проникнуть в подводное царство. Во-первых, он преспокойно плавает под водой, неся на брюшке и на ногах некое подобие акваланга – пузырьки воздуха, позволяющие ему дышать в толще воды. Уже одно это надо признать выдающимся достижением, но паук пошел дальше: он сплетает себе под водой домик из паутины в виде опрокинутого бокала, прочно прикрепленного к водорослям. Снова и снова поднимаясь к поверхности за пузырьками воздуха, паук наполняет ими свой воздушный колокол, в котором живет и дышит так же безмятежно, как его сородичи на суше. Во время брачного сезона самец присматривает себе самку, сооружает рядом с ней домик и – видимо, не чуждый романтики – соединяет оба жилища подобием потайного хода, после чего пробивает брешь в стене дома возлюбленной, так что запасенный ими воздух смешивается. В необычной подводной обители паук ухаживает за паучихой, они сочетаются браком и живут вместе, пока из коконов не вылупятся паучата, которые покидают отчий дом, чтобы начать самостоятельную жизнь, унося каждый по пузырьку родительского воздуха.