Текст книги "Все девочки взрослеют"

Автор книги: Дженнифер Вайнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Я подняла книгу, как советовала Лариса, чтобы все хорошенько разглядели обложку. Хотя ее и без того трудно было пропустить: огромные полуобнаженные груди, между ними – мороженое, и вишенка сползает прямо в декольте. Не слишком интеллектуально. На книге Дэниела Ферстманна Фридлендера красовался зернистый черно-белый снимок чехословацкого замка. «Ладно, – подумала я. – Может, в другой раз».

– А потом отвечу на вопросы…

Я умолкла, увидев мужчину в последнем ряду. Синий костюм. Курчавые темные волосы, посеребренные сединой. Мужчина блестел: золотые часы и обручальное кольцо, очки и зубы. Отец поднял руку, и мое сердце остановилось.

– Кэнни, – интимно произнес он, словно в книжном магазине никого, кроме нас, не было.

Я с трудом сглотнула и выдавила:

– Привет, папа.

По комнате прошел шепоток. Видимо, те, кто читал роман, вспомнили ужасного отца, фигурирующего в нем. Я заставила себя открыть книгу и прочесть по памяти слова, написанные давным-давно:

– «Из всех мужчин, которые меня использовали и бросили, первым и худшим был отец. Дрю Бланкеншип дышит ему в затылок. Когда я пролистывала номер „Космо“, соблазненная, как обычно, обещанием быстро сбросить десять фунтов, познать тонкости звездного макияжа и выучить пару экзотических поз, которые заставят его стонать, скулить и по-собачьи молить о добавке, я с удивлением обнаружила имя Дрю под статьей „Большая-пребольшая любовь“. „Дрю написал статью?“ – удивилась я. Это ведь я охотилась за внештатными заказами и это я надеялась когда-нибудь увидеть свою фамилию в национальном журнале. До сих пор я считала, что предел мечтаний Дрю – вырастить куст марихуаны, который попадет в „Хай таймс“[64]

. Я просматривала статью, понимая, что ошибалась. Мое сердце билось все сильнее, руки заледенели».

Толпа смеялась в нужных местах и благодарно вздохнула, когда выяснилось, что название «Большая-пребольшая любовь» – намек на пышную фигуру Элли. («Честное слово, хозяйство Дрю тут ни при чем, – написала я. – Поэтические преувеличения так далеко не заходят».) Я читала и украдкой посматривала на папу, по-прежнему стоящего в заднем ряду – руки в карманах, лицо непроницаемо. Судя по всему, фраза об отце его не задела. Я снова обратилась к роману, мысленно сосредоточившись на своей сестре и Джой и успокаивая себя, что в огромном кресле, спиной к собравшимся они в безопасности. «Убереги ее, убереги ее, убереги ее от него». Кровь стучала в виски. Ладони стали липкими от пота.

– Вопросы? – обратилась я к залу.

Руку подняла женщина в переднем ряду.

– Я сочиняю роман, – сообщила она.

Я машинально начала объяснять, как написать книгу, найти агента и вывернуть правду наизнанку. Внезапно у меня перехватило дыхание. Джой с историей об Элоизе в руках брела по проходу прямо ко мне.

– Прошу прощения, – пробормотала я. – Люси? – позвала я в микрофон.

Сестра прибежала из детского отдела. Быстро… но недостаточно быстро. Под гул толпы отец нагнулся и подхватил Джой на руки. Обычно дочь вопила при виде незнакомых мужчин. Боялась, часто не зря, что незнакомец – очередной доктор, собирающийся уколоть ее иголкой. Но на этот раз она уютно свернулась на груди своего деда и обхватила его руками за шею. Мое сердце остановилось.

– Привет, котенок, – сказал отец.

– Котенок! – повторила Джой и радостно захлопала в ладоши.

Я замерла, не в силах поверить в происходящее. Отец тем временем достал из кармана маленькую серебристую камеру и с улыбкой протянул соседу. Тот охотно сделал снимок. Наконец я смогла пошевелиться.

– Джой. – Я протянула руки к дочери.

– Котенок! – хихикала Джой.

– Поздравляю, – сказал отец.

Он осторожно поставил Джой на пол. Когда я смахнула слезы и подняла дочь, отец уже ушел. Я стояла, разъяренная и смущенная, мое сердце колотилось, ноги стали ватными. Зачем он явился после стольких лет? Я села в кресло и закрыла глаза. Неважно. Завтра утром мы уезжаем. Дома разберусь.

На следующий день мы прибыли в Филадельфию, в мое уютное жилье, к Питеру, тоска по которому всю последнюю неделю почти не отпускала. От чемодана отвалились два колесика. Сестра прихрамывала после попытки забраться в складной манеж Джой. («Хотела выяснить, – не без пьяной гордости пояснила она, – помещусь ли в нем».) Посаженный мной садик задушили сорняки; кадки с анютиными глазками и петуниями задыхались от жажды. Книга стерла из жизни целый сезон.

Я стала модной новинкой, кумиром больших женщин. И потому вернулась домой с утешительным призом: пачкой предложений одно безумнее другого. Например, стать новым «лицом» весонаблюдателей.

– Но я же толстая! – напомнила я Ларисе.

– Полагаю, они это исправят, – хмыкнула она.

Хочу ли я рекламировать низкокалорийное печенье, обезжиренное мороженое, одежду для беременных большого размера? (Нет, нет, очень соблазнительно, но тоже нет.)

Банк выдал мне белую кредитную карту – редкую разновидность, у которой нет лимита, зато есть всевозможные привилегии и бонусы. Врач из Иллинойса предложил бесплатную операцию по уменьшению желудка. Пластический хирург из Питтсбурга – дармовую ринопластику. Четвероюродный брат, которого я видела третий раз в жизни, попросил денег в долг, намереваясь открыть бизнес: персональные тренинги плюс безалкогольный бар. (Я отказала, но взамен предоставила возможность укоротить нос или желудок – на выбор.)

Самой странной была идея рекламировать тампоны на территории учебных заведений.

– Мне что, придется разъезжать по колледжам в костюме гигантского тампона? – спросила я у Ларисы по телефону.

Я так и видела, как она сидит в мягком розовом кресле за антикварным кленовым столом и листает бумаги.

– Не думаю, – отозвалась Лариса.

Я не унималась.

– Может, мне все-таки одеться гигантским тампоном?

– Гм…

– Эта компания выпускает тампоны с веревочками или без?

– Нравится шутить насчет месячных? – вздохнула Лариса.

– Мне столько приходится впитывать! – воскликнула я.

Времени ни на что не хватало. Когда я вернулась домой, издатель организовал еще шесть интервью. До того как сочинить книгу, до того как родить ребенка, я много лет вела развлекательную рубрику в «Филадельфия икзэминер». Я решила, что десять лет жарки котлет подготовили меня к путешествию по мясорубке. Увы, я ошибалась. Я впускала в дом бывших коллег: прыщавых и гладких, беспокойных и безмятежных, работающих матерей со звонящими мобильными, медлительных стариков, которых кидало из газеты в газету и из журнала в журнал. Показывала им дом, травила байки о книжном туре, знакомила с Джой. В основном получалось неплохо. Правда, журналисту из «Паблишинг тудей» не понравилось содержимое моего холодильника (слишком много масла и слишком мало свежих фруктов). А чикагский еженедельник опубликовал интервью под мерзким заголовком «Неподъемная девица – королева современного любовного романа». («Неподъемная? – жаловалась я Питеру, размахивая вырезкой – Неподъемная? Пусть зарубят себе на носу, „неподъемными“ бывают мешки с мусором. А я пухленькая».)

Как-то в воскресенье утром я открыла почтовый ящик и увидела, что «Икзэминер» нет.

– Это ты забрал газету? – крикнула я.

Питер отвел глаза и покачал головой.

– Сегодня не принесли, – ответил он.

У меня упало сердце. Газета приходит всегда, значит, Питер встал пораньше и выкинул ее. Я поняла почему. За неделю до этого я беседовала с журналисткой из «Икзэминер», тихоней, нанятой на мое место. Она принесла букет гвоздик из супермаркета.

– Обожаю детишек! – сообщила журналистка перед знакомством с Джой. – Если вам вдруг понадобится няня…

Я поблагодарила. Видимо, «Икзэминер» платит ей меньше, чем когда-то мне. Интервью заняло всего полчаса. В основном я отвечала на вопросы о том, как выкроить время на книгу, работая в газете, как найти агента, не может ли мой агент прочитать ее книгу, ведь теперь она знает, как выкроить на это время.

Питер встал у меня за спиной, положив ладони мне на плечи. Я глубоко вздохнула, собираясь с силами.

– Совсем плохо? – спросила я.

– Лучше тебе не читать.

– Ерунда. Бывший парень обозвал меня толстухой в «Мокси». Что может быть хуже?

Мучительная пауза.

– По-моему… – начал Питер.

Зазвонил телефон, и я схватила трубку.

– Алло?

– Зачем ты рассказала «Икзэминер», что я лежала в клинике для алкоголиков?! – завопила сестра.

У меня отвисла челюсть.

– Зачем я что?

– Зачем… ты… рассказала… «Икзэминер»… что… я лежала в клинике для алкоголиков?! – Похоже, сестра разозлилась не на шутку. – И если уж на то пошло, почему не объяснила, что я просто хотела с кем-нибудь познакомиться?

– Не знаю, о чем ты. Мы вообще тебя не обсуждали!

Сестра закричала еще громче.

– Но почему? Разве ты не в курсе, что мне нужна реклама?

– Погоди. – Я включила ноутбук в кухонную розетку, хотя Питер отчаянно мотал головой. – Я еще не видела статью.

Я открыла страницу. Сестра продолжала орать мне в ухо. Я сглотнула. «Вся подноготная, – гласил заголовок. – Как бывшая сотрудница „Икзэминер“ Кэндейс Шапиро превратила грязное белье своей семьи в золото ».

– Вся подноготная? – вслух произнесла я. – Грязное белье?

Запищал телефон – поступил звонок на вторую линию.

– Не вешай трубку, – велела я сестре. – Алло?

– Кэндейс! – Это был мой брат.

– Джош! – Страница продолжала грузиться. – Хочешь выяснить, зачем я поведала «Икзэминер», что Люси лечилась в клинике для алкоголиков?

– Нет, – отозвался он. – Всего лишь узнать, зачем ты подняла ту историю, когда в пятнадцать лет меня арестовали за распитие спиртных напитков.

– Ничего подобного!

Я изучала статью. «Кэндейс Шапиро сидит на диване в своем шикарном доме в центре города, с трудом закинув свои пухлые ноги друг на друга. Ее расплывшееся лицо искажено в ухмылке, словно она не до конца верит в богатство, свалившееся ей на голову ». О господи! Я продолжила читать. Действительно, упоминалось об аресте Джоша (его замели на лужайке у друга за коктейль из ягодного сока с вином) и о кратком визите сестры в клинику. В статье указывался не только аванс за книгу, но еще и мой адрес и даже стоимость дома. В свое время я так же поступила с квотербеком «Иглз», вовлеченным в особо грязный развод.

– «Мятый сарафан шестнадцатого размера из магазина „Лейн Брайант“ [65]

лежит на неубранной постели Шапиро. На нем сохранился ценник – триста девяносто девять долларов девяносто девять центов », – вслух прочла я. – Так, для начала, этот сарафан стоил тридцать девять долларов девяносто девять центов!

Позвонили в дверь.

– Я открою, – вызвался Питер, потому что у меня снова запищал телефон.

Я перевелась на другую линию.

– Это мама, – ласково и безмятежно проворковала мать в трубку. – Кэнни, ты же знаешь, я не против, пиши обо мне. Но может, все-таки не стоило рассказывать всему свету, что я познакомилась с Таней в джакузи в Еврейском культурном центре?

– О господи, – застонала я. – Мама, я не…

Дверь дочкиной спальни распахнулась. Джой спустилась по лестнице в одной лишь треуголке и трусиках с русалочкой Ариэль. За пояс трусиков была заткнута зубная щетка.

– Пиратка Джой!

– Я перезвоню, – пообещала я матери, нажала «отбой» и поцеловала дочь. – Сходи надень штанишки и рубашку, милая.

– Презренные псы, – грустно сообщила Джой и направилась обратно в спальню.

Питер вернулся на кухню с коричневым бумажным свертком в руках.

– Кто-то испек для тебя печенье. – Он выкинул презент в мусорное ведро и вымыл руки. – Полагаю, лучше не пробовать.

– Уверен?

Я с отвращением читала статью, с каждым словом все больше чувствуя себя раздавленной.

– «Нервная и озлобленная»? «Обожает исповедоваться»? Да она не успела даже понять, насколько я на самом деле безумна. И к тому же исказила имя Джой! «Джойс» – это надо же!

Дверь спальни дочери снова распахнулась. Джой медленно спустилась по лестнице. Она сменила пиратскую шляпу на ковбойскую и нацепила на голый животик пояс и два пластмассовых шестизарядных револьвера.

– Ковбойка Джой!

– Штанишки, – твердо напомнила я. – Рубашка.

Каждое воскресное утро мы ходили в Старый город и в «Метрополитен бейкери», пили кофе с круассанами. «Только не сегодня», – подумала я. Ни за что не покажу свое расплывшееся и, возможно, ненормальное лицо людям.

– Черт побери! – Джой снова побрела наверх.

Я прочла вслух:

– «В доме Шапиро полно следов пребывания трехлетнего ребенка, от крошек печенья на полу до полусобранной пластмассовой магазинной тележки в гостиной. В тот день собака, Нифкин, разлеглась на диване, а вот дочери, Джойс, нигде не было видно. Шапиро объяснила, что теперь, когда ее настигла слава, с ребенком сидит бабушка. „Няни, моя сестра, мамина любовница, официантка из „Старбакс“, лишь бы кого-то найти“, – засмеялась хозяйка, после чего поделилась со мной историей, как во время книжного тура ее сестра, накануне вышедшая из клиники для алкоголиков, умудрилась запереть Джойс в гостиничном номере ».

Я захлопнула ноутбук. Оказывается, когда в журнале тебя называют толстой – это еще не самое страшное.

– Я плохая мать? – Я закрыла лицо руками. – Не понимаю. Она казалась такой милой! И откуда она узнала о джакузи?

– Кэнни, – осторожно начал Питер, – ты ведь рассказала эту историю всем в новостном отделе.

Я опустила голову. Он прав. Я действительно ввела в курс дела многих сотрудников. Причем используя трубочку и банку диетической колы для звуковых эффектов.

– Но зачем же было трезвонить об этом на весь свет?

Я упала на стул, подо мной что-то раздавилось. В лучшем случае пластилин. В худшем – недоеденный виноград.

– А сплетни о моей семье! – Я поежилась от стыда. – Она даже не спрашивала меня об этом! Ее интересовало только, пишу я от руки или на ноутбуке. – Я сморгнула слезы. – Почему она так со мной обошлась?! Я никогда бы так не поступила.

Питер поднял бровь.

– Никогда, – настаивала я. – Если бы мне пришлось брать интервью у журналиста, продавшего книгу, я бы написала нормальную статью, повозмущалась бы у себя дома и напилась бы с досады.

Питер поднял обе брови.

– Ладно, разве что с Брюсом, – проворчала я. – Но он меня бросил! Оставил! Беременную! Этот гад превратил мою жизнь в бездарную песню в стиле кантри, и я имела право… ну, знаешь…

«Отомстить», – прошептал внутренний голос.

– Все это описать, – закончила я.

– Вполне справедливо, – согласился Питер. – Но тогда не стоит злиться на людей.

– Нет, стоит! Разве я заслужила? Кого я обрюхатила и бросила?

Я прижала к глазам кулаки. В дверь снова позвонили. Нифкин зашелся в лае.

– Открой, – попросила я. – Это, наверное, из отдела социальной защиты.

Я шутила. Но легко могла представить пару суровых социальных работников с планшетами и вопросами. И возможно, даже полицейского за их спинами. Правда ли, что я доверила заботу о физически нездоровом ребенке сестре, обожающей совершать ночные набеги на мини-бар? Оставила Джой с официанткой? С незнакомкой? Я действительно мстительное, уродливое чудовище? Как же Питер может меня любить? Я громко застонала, открыла ноутбук и уставилась на свой снимок, помещенный вместо принятой фотографии автора. Фото было сделано на какой-то прощальной вечеринке в «Икзэминер». Я стою перед своей кабинкой и тяну к широко открытому рту вилку с бисквитом. Обтянутые кошмарным свитером в рубчик груди, двойной подбородок. Подпись: «Девушка с самым большим куском торта ».

Питер тепло обхватил меня ладонью за шею и прижал к себе.

– Не переживай, – успокаивал он. – Собака лает – ветер носит.

Я молча кивнула, сознавая свое бессилие. Конечно, можно позвонить журналистке или редактору, пропустившему статью, – низенькому немолодому мужчине с нездоровым цветом лица. В среднем звене руководства «Икзэминер» таких толпы. Похоже, они годами плетутся в хвосте, прежде чем немного подняться и выместить свои комплексы на поколении начинающих журналистов. Позвонить и наорать на него. Или воззвать к его совести. Можно даже поплакать. Но что толку? Я все знала заранее. «Конечно, мы немного добавили, – нетерпеливо признает он. – В этом весь смак. Отличная вышла история». Так что я – всего лишь отличная история. Хотела создавать их, но, похоже, сама превратилась в одну из историй.

– Не обращай внимания, – советовала Макси, ставшая моим консультантом по вопросам славы.

– Но как? – возразила я. – Брат теперь со мной не общается. Сестра требует десять тысяч долларов на увеличение груди. Угрожает, что иначе не простит. Утром я залезла в Интернет и обнаружила, что оппозиционный еженедельник назвал Джой «отродьем».

– Не обращай внимания, не обращай внимания, – повторяла Макси со своим элегантным акцентом. – Отойди от компьютера. Это орудие дьявола. Во-первых, все читают только заголовки; во-вторых, люди не помнят, что прочли; в-третьих, газеты в наше время ничего не значат.

Я упала на диван и закрыла глаза. Весьма утешительно, учитывая, что я работала в газете.

– Читала акронскую газету? – спросила я.

– Вообще-то я живу не в Акроне, – напомнила Макси.

– Обозреватель назвал меня поверхностной! И легкомысленной! И это парень, написавший историю появления рожка с мороженым!

– Слушай, а чего ты ждала? – удивилась Макси. – «Награда нашла героя»? «Превосходная книга, подлинное наслаждение для читателя»? Разве это поможет продать тираж? Скажи спасибо, что они вообще не ленятся писать о тебе.

Она права. Хотя и звучит цинично.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – рассуждала Макси. – Живи будущим, а не прошлым…

– Что за бред! – перебила я. – На сайте написано, что я… Погоди, сейчас найду.

Я просмотрела несколько абзацев плотного текста без запятых. (Вероятно, запятые – еще один инструмент сторонников патриархата.)

– «Сочинительница опасной сексистской чепухи, перемазанная помадой поборница патриархальных семейных ценностей». О чем это? Где я и где патриархальные ценности?

– И правда, странно, – согласилась Макси. – Ты редко пользуешься помадой. Кстати, ты получила мою посылку?

– Да, полупила. Спасибо.

После того как в одном лос-анджелесском еженедельнике появилась моя фотография, сделанная на встрече с читателями, Макси прислала косметический набор, в котором было неутешительно много тонального крема.

– Не понимаю! Моя книга «вредит Америке», – процитировала я. – Как я могу вредить Америке? Я вожу мини-вэн!

Макси поразмыслила.

– Ну, ты можешь им кого-нибудь задавить.

Я невольно засмеялась.

– Вообще-то я уже думала об этом.

– Хватит читать! – возмутилась Макси. – Запишись в бассейн или еще куда-нибудь. У тебя есть своя жизнь, прелестная крошка и любящий мужчина. Все будет хорошо.

В бассейн я не пошла, зато окунулась в домашнее хозяйство с пылом, который посрамил бы саму Марту Стюарт. Чистила, скребла и разбирала. Пекла кексы и сама готовила сыр. Сажала клематисы и розы, выбранные не только за цвет и аромат, но и за названия: «Серебряная звезда», «Двойной восторг», «Рассвет», «Рай», «Золотой дождь», «Вьющийся красный», «Смешная мордашка», «Поцелуй меня». Я не писала, и во многом потому, что не хотела выпускать Джой из вида. Каждое утро я клала в сумку для подгузников сырные палочки, сэндвичи и бутылочки, и мы отправлялись на прогулку: зоопарк, игровые площадки, аквапарк, детские концерты, океанариум, музей «Трогать разрешается», парки. Предсказание Макси сбылось: никто даже не заикнулся о статье. С другой стороны, мои друзья слишком по-доброму ко мне относились, а у большинства знакомых матерей хватало времени только на заголовки, если они вообще покупали газеты.

В одно воскресное августовское утро, пока Питер спал, мы с Джой сидели в гостиной. Дочь играла с кукольным домиком, а Нифкин свернулся на подстилке, держа ухо востро. Зазвонил телефон. «Неизвестный номер» – высветилось на экране. Я поморщилась. В последнее время Питер отвечал на звонки, открывал дверь и просматривал мою электронную почту, но я не хотела его будить. «Не будь тряпкой», – подбодрила я себя и подняла трубку.

– Алло?

– Кэнни?

Голос отца изумительно звучал по телефону: глубокий, бархатистый, гулкий. Я сразу узнала его – хватило одного лишь моего имени.

Мой же голос был высоким и дрожащим. Как у двоечницы, вызванной на уроке математики.

– Да.

– Звоню тебя поздравить – Отец выдержал паузу. – С бестселлером, – подчеркнул он.

Я старалась говорить сухо.

– Чем могу помочь?

– Хорошо, что ты спросила. У нас не было времени поговорить на встрече с читателями.

Чистая правда, учитывая, что он быстро смылся, а я на всякий случай попросила заведующую вывести нас через служебный вход.

Я встала с дивана и начала ходить от одной двери к другой. Нифкин семенил рядом, как крошечный беспокойный черно-белый стенографист. Отец объяснил ситуацию: благоприятная возможность, шанс в разы увеличить доход, вступив в партнерство с несколькими хирургами, которые открывают собственную практику…

– Сколько? – Из сухого мой голос стал бесцветным.

Отец засмеялся. Я вздрогнула.

– Это мне всегда в тебе нравилось. – Он снова рассмеялся и закашлялся. – Ты сразу переходишь к сути. Режешь по живому.

«Нет, это ты режешь по живому», – подумала я.

– Кэнни, можно услышать твоего дружка? – вкрадчиво произнес отец.

Я промолчала.

– Ста тысяч должно хватить, – небрежно бросил он, словно речь шла о мелочи для парковочного счетчика.

Я недоверчиво покачала головой.

– У меня нет ста тысяч!

Его тон стал резким.

– А я считал иначе. Разве в «Икзэминер» не написано о шестизначном авансе? Разве твой дом не стоит…

Я оборвала его.

– Аванс был разбит на пять частей. Я отдала комиссионные агенту, заплатила налоги, и у меня на руках ребенок.

К черту бухгалтерию. Я ничего ему не должна, и особенно – что-то объяснять.

Отец словно прочел мои мысли.

– Вдумайся, откуда вообще взялась твоя история. Жизнь героини… то, что она испытала…

– Папа. – Слова застревали в горле. – Только не говори, будто заслуживаешь награды за то, что бросил жену и детей.

– Почему бы и нет? – возразил он.

Напыщенный индюк.

– Я подарил тебе возможность выражать свои мысли. Я подарил тебе историю.

– Ты… Ты правда считаешь…

Я набрала воздуха в грудь. Джой смотрела на меня. Я заставила себя улыбнуться и отнесла телефон на кухню, подальше от дивана и журнального столика с россыпью воскресных газет, треугольным тостом, как любит Джой, и куклой, бережно уложенной в кроватку.

– Ничего ты мне не подарил. Когда я была беременна и приехала к тебе в Лос-Анджелес, ты не пожелал признать меня. А теперь, когда у меня есть деньги, ты тянешь к ним ручищи в полной уверенности, что я написала книгу благодаря тебе?

Последовала короткая ледяная пауза.

– Может, я как-нибудь тебя навещу, – задумчиво сказал отец.

Случайный прохожий, незнакомец не услышал бы ничего угрожающего в его словах. Но я почувствовала опасность за бархатистым тоном.

– Может, как-нибудь навещу твою крошку.

Из моей груди вырвался вздох. Вместе с ним испарилось все мужество.

– Пожалуйста, – взмолилась я. – Пожалуйста, оставь нас в покое.

Я положила трубку и села на диван, обхватив голову руками.

– Мама! – Джой погладила мои колени. – Теперь куклы?

– Теперь куклы. – Я опустилась на пол, заставляя пальцы двигаться, а губы – улыбаться.

Через десять минут вошел Питер, в выходных джинсах, благоухая мылом и одеколоном, который мы с Джой подарили ему на День отца.

– Доброе утро. – Он порылся в стопке газет в поисках кроссворда. – Кто звонил?

Я подошла к мужу, обхватила его за талию и прижалась ухом к груди. А затем повторила знаменитую фразу боксера Роберто Дюрана, которую тот произнес, когда его превратили в котлету.

– No mas.

– Что?

– No mas. Хватит. С меня довольно.

Дело не в Брюсе, который написал обо мне в «Мокси» и поведал всему миру, что я толстая. Дело не в статье «Икзэминер», согласно которой я – ожесточенная неврастеничка, продукт разрушенной семьи и плохая мать (причем толстая, если кто-то забыл). Я способна пережить публичное унижение. Мне уже доводилось. Пара недель углеводов и алкоголя, долгие прогулки с друзьями и матерью – и мне перестало казаться, что весь мир смеется надо мной. После «Мокси» и Брюса я поняла, что большинство людей слишком заняты собственным унижением и проблемами и не обращают внимание на чужие. Дело в Джой. В Джой, в Питере и в моем ощущении, что я подвергла их опасности. Когда-то я озлобилась и написала книгу, потому что хотела отомстить. Но месть вышла за всякие рамки. Как если бы Брюс кинул камень мне в окно, а я в ответ сбросила бы на его город бомбу, убившую все живое. А потом для развлечения посыпала бы землю солью, чтобы на ней ничего не росло. Я хотела причинить ему боль, поскольку он причинил ее мне. Я отвратительно себя вела («Как отец», – прошептал голосок внутри) и пожинала плоды. Мне известно, как пережить публичный позор… но как вынести появление давно заблудшего отца, который считает меня банкоматом и угрожает навестить внучку?

Позвонили в дверь. Я застыла. Наверное, это социальные работники или какой-нибудь псих, узнавший адрес из газеты. Или отец в черном костюме явился за Джой. Что помешает ему приехать в летний лагерь или в ясли, захватить фотографию со встречи с читателями и показать водительские права? Ведь у нас с ним одна фамилия. «Я – доктор Шапиро», – представится он и назовет Джой котенком. Дочь засмеется, прыгнет ему на ручки и… Я уткнулась лицом в шею Питера и зажмурилась. Хватит. No mas. Больше никакого риска. С меня довольно.

Шесть недель я не отвечала на звонки и электронные письма агента. Наконец я заперла дверь спальни, села по-турецки на любимое лоскутное покрывало (Нифкин свернулся рядом на подушке), взяла телефонную трубку и сообщила Ларисе, что больше не буду писать.

Та не поверила.

– Кэнни, – уговаривала Лариса. – Писатель должен писать. Ты писатель. Чем ты будешь заниматься? Целыми днями нянчиться с Джой?

Я прикусила губу, поскольку в то время почти не вылезала из летнего лагеря Джой. Даже разносчик попросил меня как-то расписаться в ведомости.

– Вообще-то, – начала я, – у меня есть идея получше.

Она действительно возникла откуда ни возьмись. Словно я залезла в карман зимнего пальто, которое не надевала много месяцев, и нашла там полсотни долларов.

– Пожалуйста, пусть это будет книга! – взмолилась Лариса.

И я выложила ей все, что задумала.

Кроме современной прозы, документалистики и диетической литературы, за счет которой издаются первые две категории, «Вэлор пресс» издает сериал «Звездная девушка».

Давным-давно – точнее, в 1978 году – был снят блокбастер «Звездная девушка». Он породил империю сиквелов, приквелов, комиксов, фигурок героев, коробок для завтрака, настольных игр, простыней, сувениров и непристойных фанфиков в Интернете. «Вэлор пресс» выпускает также книги в мягкой обложке о приключениях персонажей, которые сначала появились в фильме.

Звездная девушка, которую на самом деле зовут Лайла Пауэр, родилась в долгом межзвездном круизе. Ее мать, научный работник, забеременела, когда корабль в последний раз опускался на планету. От кого или от чего и каким образом – Лайла так и не узнала. Звездное судно было атаковано пиратами и позже разбилось на враждебной планете (один полюс ледяной, на другом – пустыня, между ними множество хищников наподобие динозавров). Мать Лайлы сразу погибла. Малышку удочерило племя ликантропов – разумных волков (в свое время – подлинный триумф костюмеров и гримеров). Когда девочке исполнилось двенадцать, на планету с целью изучения высадился десантный отряд, он и обнаружил маленькую Лайлу. На ней ничего не было, кроме набедренной повязки из львиной шкуры, ожерелья из зубов и крысиного скелета в волосах. Девочка ударила двух десантников, укусила третьего за мизинец и получила укол снотворного. Ее вымыли, одели и отвезли в институт, находящийся на безымянной планете, известной как Академия. Воспитатели быстро обнаружили телепатические способности девочки и ее поразительную силу. Лайлу растили, готовя к убийствам, и после отправили защищать Галактику.

Лайла Пауэр шести футов ростом. Ее золотые волосы спадают водопадом на крепкую попку. У Лайлы широко расставленные фиолетовые глаза, сексуальный рот, острые скулы и тело, способное развязать войну (что и случилось как минимум в трех книгах). Лайла – телепатка. Она читает мысли с помощью прикосновений и лечит поцелуем. Более того, она никому не дает спуску. Лайла летает на изготовленном специально для нее космическом корабле «Энджел» (названном в честь покойной матери) и много лет безнадежно любит мужчину, давшего обет безбрачия ради спасения жизни своего брата. Он тоже любит Лайлу, но не может даже поцеловать ее.

В общем, прямо Хитклиф и Кэти на вересковых полях или Мэгги и отец Ральф в Дрохеде. Подростки в восторге. Но и многих взрослых женщин Лайла Пауэр, межгалактическая амазонка, неизменно привлекает. По мнению критиков, их умы должна занимать более достойная литература, но они предпочитают приключения Лайлы. Ребенком я обожала эти книги. В день публикации я ездила на велосипеде в книжный магазин и возвращалась к себе в спальню, собираясь провести пару счастливых дней в компании Лайлы. Ее горести так отличались от моих!

– Я хочу писать о Звездной девушке, – сообщила я.

– Надеюсь, ты шутишь? – еле слышно отозвалась Лариса.

– Абсолютно серьезно. Как думаешь, мне разрешат?

– Кэндейс!

Ей явно хотелось завизжать. Или прилететь в Филадельфию, нанять пару крепких парней, поднять меня вверх ногами и трясти, пока не вывалится новый роман.

– Какая разница, разрешат или нет? Все истории о Звездной девушке выходят под псевдонимом.

– Я в курсе.

В этом для меня была половина их притягательности.

– Ты знаешь, сколько «Вэлор» платит за книгу? Сущие гроши! – распалялась Лариса. – Хочешь снова кормить своего пса дешевым кормом?

– Ничего, справлюсь, – успокоила я. – Если мне только позволят.

Молчание.

– Посмотрим, – наконец смягчилась Лариса. – Может, уговорю издавать их под твоим именем.

– Нет! Хочу быть Дж. Н. Локсли. – Я сбросила покрывало на пол и вскочила.

Впервые за несколько недель мне представилось будущее без страха и вины. Я стану писать романы о Звездной девушке. Смогу работать, получать деньги и заниматься делом, и никто в мире об этом не узнает и не обратит внимания. Я схватила три кружки с остатками чая и отнесла на кухню, пока Лариса вздыхала мне в ухо.

– Мне надо кое-кому позвонить, – сказала она.

К следующему утру сделка состоялась. Лариса даже выбила из издателя королевские пятнадцать тысяч долларов за книгу и увеличила обычный шестинедельный срок до трех месяцев.

– Обещай только, что это не навсегда.

– Конечно нет! – воскликнула я. – Только пока все не уляжется.

– Обещай, – повторила она.

Я подчинилась, скрестив пальцы за спиной. Для себя я твердо решила, что никогда больше не опубликую роман под именем Кэнни Шапиро. Но совсем необязательно сообщать об этом Ларисе. Через несколько лет, а может, несколько месяцев она найдет других клиентов и заключит с ними выгодные сделки. Другие книги попадут в список бестселлеров. Отец не будет нам досаждать. Мир перестанет мной интересоваться. Мы окажемся в безопасности.