Текст книги "Соблазнительное предложение"

Автор книги: Дженнифер Хеймор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Люк огляделся.

– Хмм. Насколько я успел заметить, мистер Макмиллан, мы находимся в одном и том же мире.

– Верно, верно. – Макмиллан говорил весьма любезным тоном. – Однако я имел в виду вот что: чтобы добиться успеха и богатства, требуется не только трудиться ради этого денно и нощно, но также и бороться за это. Причем иногда способы борьбы не относятся к тем, которыми принято восхищаться.

– Понимаю, – сказал Люк.

Эмма сомневалась, что он действительно понял. Вот она поняла очень хорошо: существует нечто основополагающее, куда более важное, чем деньги, что отделяет людей вроде Люка от людей вроде нее и Макмиллана.

В гостиную вошли двое слуг. У одного на подносе стояла ваза с прелестными небольшими пирожными, у второго – чайник и чашки.

Когда чай разлили и Эмма, поднеся чашку к губам, сделала глоток, Макмиллан заявил:

– Несмотря на все это, у меня никогда не было оснований считать, что Мортон занимается чем-то предосудительным или незаконным.

– Когда вы в последний раз получали от него известия? – спросил Люк.

– Около года назад. Прошлой весной он рассказал мне о новом проекте, в который намеревался вложить деньги, о пивоварне около Бристоля. Он попросил меня о денежном займе, чтобы помочь им с партнером.

Два года назад. Тот самый сезон, который Эмма провела в Лондоне. Когда встретила Генри.

– И вы дали ему деньги?

– Я одолжил ему деньги. Как я уже сказал, он человек компетентный. Я проанализировал предоставленную мне информацию касательно этого бизнеса и счел вложение удачным. Однако его партнер оказался глупцом…

– Его партнер? Как его звали? – нетерпеливо спросила Эмма.

– Кертис. – Макмиллан нахмурился. – Кажется, его звали Гарри.

– Генри, – негромко поправила она.

Генри был в одной упряжке с Роджером Мортоном с самого начала. Эмма уставилась на свою полупустую чашку с чаем и быстро-быстро заморгала.

Люк накрыл ее руку ладонью, остановив неистовую пляску пальцев, выстукивавших по бедру барабанную дробь. Эмма замерла, а когда посмотрела на Макмиллана, обнаружила, что тот с интересом изучает их сцепленные руки.

– Расскажите все остальное, – хрипло велел Люк. – Что случилось с займом и пивоварней Мортона и Кертиса.

Эмма помнила пивоварню – Генри «одолжил» у ее отца несколько тысяч фунтов, чтобы вложить их в дело. Больше отец этих денег никогда не увидел. А сама она была всего лишь пешкой в грандиозной, ужасной интриге, затеянной с целью украсть состояние отца.

Макмиллан покачал головой.

– Иногда люди с небольшими средствами теряют разум, заработав состояние, и предаются пьянству и пороку. Когда я отправил Мортону письмо, напоминая о выплате долга, он сообщил мне, что Кертис пьет и играет в азартные игры, а потенциальные возможности их инвестиций уплывают из рук из-за глупости партнера. И попросил отсрочку.

Лицо Макмиллана посуровело, глаза помрачнели, и Эмма внезапно поняла, почему этот человек так успешен в делах – он не жалеет глупцов.

– Я отправил ему еще одно письмо, на этот раз угрожающее, поскольку он нарушил предписанные договором условия – совершенно законные. В письме написал, что ему следует избавиться от Кертиса и продолжать дело самостоятельно. Предупредил, если он не вернет мне деньги в оговоренное время, я обращусь к властям.

– Полагаю, деньги он вернул вовремя? – спросил Люк.

– Верно. Выплатил всю сумму целиком за неделю до указанной даты.

– А что произошло с Кертисом? – полюбопытствовал Люк. – Он вам говорил?

– Нет. Это имя не упоминалось. Я решил, что он последовал моему совету и избавился от болвана.

Похоже, Мортон избавился от Генри, утопив его ночью в Эйвоне.

– Вам известно, где мистер Мортон сейчас? – спросила Эмма, чувствуя, как пересохло горло.

– Он держал квартиру в Бристоле.

– Оттуда он давно уехал, – угрюмо отозвался Люк. – Как, по-вашему, куда он мог отправиться? Обратно в Лондон?

– Несомненно.

– Но куда в Лондон? – спросила Эмма, чувствуя, как ухнуло в пятки сердце. Город так велик, что найти в нем человека так же не просто, как иглу в стогу сена.

– Последнее, что я слышал, – он поселился где-то неподалеку от доков. – Макмиллан пожал плечами. – Но возможно, его судьба переменилась.

Эмма подалась вперед.

– Может быть, у вас есть какая-то информация, какая-то зацепка, которая поможет нам отыскать место его пребывания, мистер Макмиллан? Есть ли у него семья? Вы знаете кого-нибудь из его родственников?

– О, точно! – Макмиллан постучал пальцем по подбородку. – Родственники. Насколько я припоминаю, у него есть замужняя сестра. Однажды нас совершенно случайно представили друг другу.

– Вы знаете, где она живет? – спросил Люк.

– И как выглядит? – добавила Эмма.

– Простите, милорд, я в самом деле не помню. В тот единственный раз, когда я ее видел, она стояла около церкви в Сохо. Они только что вышли со службы – Мортон, его сестра и ее муж, такой рыжеволосый краснощекий ирландец. Выглядел так, словно только что прибыл в Лондон. А вот как выглядела она… – Макмиллан наморщил лоб. – Темноволосая, как и ее брат. Такого же роста и сложения. Они вообще были очень похожи – я помню, даже заметил что-то на этот счет. Подумал, они близнецы, так и сказал, но они ответили – нет, у них больше года разницы, причем сестра старше.

– А имя ее мужа вы не помните? – спросил Люк.

– О’Бинн или О’Брайан? Я не уверен, извините. Что-то в этом роде. А может, я и ошибаюсь.

– Вы нам очень помогли, – сказала Эмма. – Спасибо огромное.

Люк взглянул на нее.

– Похоже, мы отправляемся на юг?

– Да, – пробормотала она. – В Лондон.

Макмиллан наклонил голову набок, глаза его блестели любопытством.

– Если вы не против, миссис Андерсон, я все же спрошу: что связывает вас с вдовствующей герцогиней Трент? Похоже, вас очень интересует местопребывание Мортона.

Она открыла рот, чтобы ответить, и тут же его закрыла. Она не хотела признаваться, что была замужем за Генри Кертисом. Больше не хотела иметь никакого отношения к этому ублюдку и даже рассеянно подумала, нет ли возможности вернуть девичью фамилию.

– Миссис Андерсон – близкий друг нашей семьи, – пришел на выручку Люк. – Очень близкий. Моя мать всегда умела обращаться с детьми и со временем стала для миссис Андерсон почти родной. Разумеется, она заинтересована. Наша мать для всех нас очень важна.

Голос его звучал по-аристократически напыщенно, а в тоне проскользнула предостерегающая нотка, заставившая Макмиллана мгновенно отступить.

– Разумеется, – сочувственно отозвался он. – Что ж, желаю вам всего самого хорошего. Надеюсь, вы найдете Мортона, а уж он сумеет помочь вам отыскать вашу дорогую мать.

– Я тоже надеюсь, мистер Макмиллан, – тихо произнесла Эмма.

В последний вечер в Эдинбурге Люк с Эммой пообедали в роскошных апартаментах отеля «Камерон».

Еда была великолепной, более того – им прислуживали официанты. После первого блюда (холодный суп и огурцы) они с удовольствием съели салат, затем что-то типично шотландское, состоящее из пресных лепешек, хаггиса – телячьего рубца – и утки, фаршированной шалфеем, в ароматной подливке. На десерт подали разнообразные фрукты со сладкими сливками, сыр и цукаты.

Чувствуя себя сытым и довольным, Люк взглянул на свой бокал с вином – нет, тот еще почти полон, значит, причина не в спиртном. Все дело в сидящей напротив женщине.

Во время еды они почти не разговаривали, но это Люка устраивало. Ему нравилось, что молчание их не угнетает, что они не чувствуют неловкости и немедленной потребности заполнить его каким-нибудь светским щебетом.

Эмма положила в рот кусочек залитой сливками груши и вздохнула.

– Божественно, – пробормотала она. Проглотила и улыбнулась Люку. – Куда вкуснее хаггиса.

– Он тебе не понравился?

– Не особенно. Но зато теперь я могу сказать, что пробовала его.

Люк хохотнул.

– Это точно.

Они какое-то время ели молча. Затем Эмма нарушила молчание:

– Люк?

– Мм?

Эмма твердо посмотрела на него, помешивая ложкой мороженое.

– Почему тебе не нравится, когда твое имя связывают с братом?

Мирный покой, который он с трудом обрел, моментально исчез. Впрочем, это в любом случае была иллюзия.

Люк потер переносицу, внезапно почувствовав усталость.

– Ты в самом деле хочешь поговорить об этом сейчас?

Эмма задержала на нем долгий внимательный взгляд и отвела глаза.

– Нет, раз это тебя расстраивает.

– Ах, Эмма. – Он разочарованно покачал головой. За последние дни его тяготила каждая вторая тема для разговора.

Люк отложил ложку и откинулся на спинку стула, ощущая приятную шелковую обивку.

– Дело не в том, что мне не нравится, когда мое имя связывают с ним, – спокойно произнес он. – Дело в том, что я не люблю, когда меня с ним сравнивают и решают, что я ему во всем уступаю. И еще в том, что к этому выводу приходят даже до того, как успеют сравнить меня с ним. И в том, что мне всегда не нравилось (и всегда будет не нравиться) быть хуже него.

Эмма смотрела на него, приоткрыв рот и наморщив лоб.

– Но это же неправда!

– Попробуй пожить рядом с братом, считающимся образцом совершенства. Попробуй состязаться с ним – и проиграть во всем, в чем только возможно.

– Люк, – сказала она, понизив голос, словно собиралась хорошенько отчитать его.

У него так отяжелели веки, что опускались сами собой. Он внезапно почувствовал себя безмерно уставшим.

– Я не хочу об этом разговаривать. Не хочу говорить про Трента. Потому что всякий раз, как упоминается его имя, я снова оказываюсь в его тени. – Он заставил себя открыть глаза. – Я пытаюсь выйти из этой тени, хочу делать что-то сам, жить так, как мне нравится, быть самим собой. Но всегда, когда заходит речь о нем, каждый раз, как кто-нибудь напоминает мне, какое он совершенство, я вспоминаю, что вероятность этого ничтожна.

Эмма кивнула и отодвинула тарелку.

– Ты закончил обедать?

Люк моргнул, удивленный такой резкой сменой темы.

– Да.

Она встала и позвала служанку убрать со стола.

Персонал отеля «Камерон» гордился своим отличным обслуживанием, и через две минуты грязная посуда исчезла и на столе осталась ваза с цветущим вереском.

После того как служанки вышли, Эмма заперла дверь на щеколду. Люк остался на месте. Губы его изогнулись.

– Запираешь меня в номере?

Она повернулась к нему, скромно сложив руки.

– Я и раньше тебе говорила, что терпеть не могу, когда ты спускаешься вниз и напиваешься. Как, например, вчера ночью.

– Вчера ночью, – повторил он негромко, уставившись на ее губы и вспоминая тот поцелуй, что перевернул в нем все. Он едва удержался, чтобы не овладеть ею прямо на месте, и с трудом заставил себя уйти из комнаты.

Господи, как ему нравятся ее губы! Нравится их цвет – такой насыщенный красный. Нравится их форма – они пухлые и гладкие. Нравится их вкус. Ему нравится…

– И в предыдущую.

Он заставил себя оторвать взгляд от ее губ и посмотреть в глаза.

– И в ночь перед той.

– Не обязательно мне напоминать, – сухо произнес он. – Я был не настолько пьян и помню каждую из этих ночей.

Эмма прислонилась к двери, скрестила на груди руки и тоже посмотрела ему в глаза.

– Я хочу, чтобы вы кое-что поняли, лорд Лукас Хокинз.

Он выгнул бровь, удивляясь тому, что она назвала его полным именем.

– И что именно?

– Тебе не понравится. Я считаю необходимым упомянуть человека, о котором ты не любишь разговаривать.

Люк заскрипел зубами. Черт побери, опять, Трент. Разумеется, ей непременно нужно вернуться к разговору о его проклятом святом братце.

– Я его не знаю, – сказала Эмма, – но слышала о нем только хорошее.

– Разумеется. – Он попытался говорить безразлично, но не удержался и едва ли не прорычал это. – Ты им восхищаешься. А если бы познакомилась, начала обожать. Все его обожают.

– Но я знаю тебя, Люк. – Ее голос смягчился. – И восхищаюсь я именно тобой. Обожаю тебя. И не собираюсь сравнивать тебя с кем бы то ни было, потому что ты – это ты. Именно такой, какой мне нравится.

– Хорошо. – Он, Люк, черт побери, не желает, чтобы Эмма – из всех людей на свете – сравнивала его с Трентом. Потому что, как и все прочие, она сочтет, что он уступает брату во всем.

И он надеется, она никогда не познакомится с его братцем.

– Уже поздно, – мягко произнесла Эмма. – Завтра утром нам нужно выехать очень рано, если мы хотим добраться до Лондона за пять дней.

Она вынула из комода ночную рубашку и спряталась за ширму, стоявшую у кровати. Зашуршала ткань, и Люк зажмурился, вспоминая прошлую ночь. Вспоминая сегодняшнее утро и то, что он рассказал ей про свои желания.

Он хотел дать ей все это и много больше. Искупать ее в наслаждении. Довести до высот восторга. Кертис был недостоин ее.

Люк стоял возле кровати, когда она появилась из-за ширмы в той самой невинной белой ночной рубашке, что сводила его с ума все прошлые ночи.

Он вспомнил ее слова о том, что она хочет жить в настоящем. Именно так в основном жил он и стал осторожнее, только познакомившись с ней.

Он не хотел сделать ей больно. Но желание доставить удовольствие ей и получить его самому перевесило все резоны.

Эмма заплела волосы в толстую косу и перекинула ее на спину. Люк решил, что это надо исправить.

Эмма остановилась возле ширмы. Люк протянул ей руку.

– Иди сюда, – хрипло произнес он.

Она подошла, взяв его за руку. Он притянул ее к себе и пробормотал:

– Повернись.

Эмма повиновалась. Люк развязал тонкую ленточку в косе и положил ее на стол. Медленно расплел косу, наслаждаясь гладкими густыми волнами, которыми ему так редко удавалось полюбоваться во всей их полной медной красе, и поцеловал Эмму в макушку.

– Сегодня я не пойду вниз.

Она облегченно выдохнула.

– Потому что хочу остаться с тобой. Это то, чего хочешь ты?

– Да. – Слово было сказано шепотом, твердо, без тени сомнений в голосе.

Люк закрыл глаза. Естество уже затвердело, тело пылало, требовательное, нетерпеливое.

– Скажешь мне, если я сделаю то, чего ты не хочешь. Что тебе не нравится. Что ты считаешь унизительным, или неприемлемым, или слишком порочным и развратным…

Эмма быстро повернулась и посмотрела ему в лицо:

– Прекрати, Люк.

– Нет. Ты должна знать. Если я стану слишком… – Господи, как это назвать? Грубым? Скотским? Диким? – Просто вели мне перестать. Обещай, Эмма.

Он не мог позволить себе взять эту женщину, переступая установленные ею границы.

Она подняла на него глаза, в которых сверкали золотистые искорки.

– Я хотела этого… хотела тебя с того самого первого вечера. И ты это знаешь, правда?

В тот первый вечер он ее не знал. Видел только ее красоту, представлял, сколько наслаждения может подарить ему ее тело. Сейчас она казалась ему намного красивее. То, как она на него смотрит – с доверием, желанием, вожделением, – заставляет его хотеть ее гораздо сильнее, чем в тот первый вечер. Но он боится, что этот взгляд изменится, наполнится недоверием, отвращением, неприязнью. И если подобное случится, он вряд ли это переживет.

– Тогда ты меня не знала, – сказал Люк.

– Зато знаю теперь и хочу еще сильнее.

Он поцеловал ее, притянув к себе одной рукой. Другую запустил в восхитительную, мягкую массу волос, прижимая к себе ее голову, завладев ее ртом.

Он покусывал ее губы, то верхнюю, то нижнюю. Язык вторгся в ее сладкий рот, повторяя действия, которые скоро предстоит проделать его естеству. Люк прижимался к ней, стараясь дать члену хоть какое-то облегчение, но для этого существовал только один способ. Он поцеловал ее в уголок губ.

– Ты такая вкусная, Эмма, – простонал он и лизнул ее ухо. – Такая вкусная.

Положил ладонь ей на спину и ощутил, как она задрожала. Ладонь заскользила ниже, ниже и легла на упругие округлые бедра. Выпутавшись из ее волос, он опустил и другую руку и обхватил оба мягких полушария. Целуя ее в губы, в щеку, в нос, он вжимался в нее все сильнее.

Эмма ахнула.

– Ты ангел, – прошептал он.

Взявшись за подол ее ночной рубашки, Люк задрал его кверху, ощутил под ладонями обнаженную кожу ягодиц и сжал их. Эмма обвила руками его шею и притянула к себе, целуя так чудесно, дерзко полизывая языком его губы.

– Эм, – бормотал Люк между поцелуями. – Господи, Эмма.

Он жестко стиснул ее бедра, но попытался смягчить это ласковыми поглаживаниями пальцев. Отпустил ночную рубашку и скользнул руками к груди, чтобы развязать ленты у шеи.

– Сними это. – Голос его дрожал. Пальцы дрожали. Он стремительно переставал владеть собой.

Господи. Это катастрофа. Он дикое, грубое животное, пытающееся побороть свои основные инстинкты. Безнадежно пытающееся быть порядочным мужчиной. Надежным мужчиной. Таким, как его брат, которого он никогда не любил.

Неужели он сделает ей больно? Обидит Эмму так же, как обижал всех остальных?

Люк отпустил ее ночную рубашку. Нет. Это неправильно. Как и все решения, которые он принимал в своей чертовой проклятой жизни, это неправильно.

Глава 8

Эмма видела, как в его глазах все усиливается тревога. Видела в них страх и стыд.

Она до сих пор не до конца понимала этого красивого, страдающего мужчину, но после сегодняшнего утреннего разговора все же начала понимать.

Как убедить его перестать бороться с собой? Как заставить поверить, что в его желаниях нет вселенского зла? Объяснить, что она хочет попробовать с ним все эти восхитительные вещи, и к черту последствия?

Она крепко поцеловала его, вспоминая подаренный плащ. Вспоминая все те мелочи, что он постоянно делал для нее. «Заприте дверь, Эмма», – сказал он на вторую ночь. А чуть раньше, в тот же день, велел оставаться в гостинице, чтобы никто не увидел их вместе. Он ударил Смоллшоу за то, что тот опорочил ее честь. А сегодня помог пожилой женщине донести тяжелые корзины. И держал ее, Эмму, за руку, когда Макмиллан раскрывал им правду об истинной натуре ее мужа.

Он не вселенское зло.

Эмма отчаянно его хотела. Хотела лечь рядом с ним, а потом уснуть голой в его объятиях. Хотела, чтобы он привязал ее к кровати, закрыл повязкой глаза и делал с ней все, что захочет. Хотела сорвать с себя ночную рубашку, обнажиться перед ним и позволить ему овладеть ею любым способом, каким он только пожелает.

Она жаждала этого. Жаждала каждой клеточкой своего тела, сердцем и душой. Почему он ей не верит?

Люк отступил назад, отвел от себя ее руки и прижал их Эмме к бокам.

– Нет, – простонала она. – Не останавливайся. Пожалуйста.

Он смотрел на нее, и взгляд из тревожного делался безумным.

– Ты слишком хороша…

Эмма упала на колени, не давая ему, договорить.

– Пожалуйста, Люк. Пожалуйста, раздели со мной постель. Я умоляю тебя. Ты мне нужен. Я умру, если не получу тебя.

Медленно, испуганно, чувствуя, что сердце колотится так, будто вот-вот выскочит из груди, она подняла голову. Люк смотрел на нее, стиснув кулаки. Что-то в его лице изменилось, смягчилось.

– Пожалуйста, – шепнула Эмма. Она смотрела на него, вложив в свой взгляд всю надежду, желание и потребность. «Пожалуйста, Люк. Не отворачивайся от меня. Не уходи вниз. Не напивайся до такой степени, чтобы перестать этого бояться…»

– Сегодня я хочу стать твоей, – прошептала она. – Целиком твоей. Я никогда ничего так сильно не хотела. Никогда.

Он опустился на колени рядом с ней. Его неистовый взгляд слегка успокоился и сделался острым как бритва. Теперь Люк казался решительным и напряженным. Пылким.

– Ты об этом пожалеешь.

– Нет.

– Ты будешь вечно ненавидеть меня.

– Никогда, – ответила Эмма, и от чистого сердца.

Люк протянул руки, помог ей встать. Ночная рубашка распахнулась на груди. Он взялся за подол, потянул вверх. Эмма подняла руки, он резким рывком сдернул с нее рубашку и отбросил в сторону.

– Стой смирно, – сказал он очень властным голосом.

И отошел назад, рассматривая ее. Обвел взглядом, жарким и голодным, сверху донизу и снова вверх. Эмме казалось, что от его взгляда на коже оставались пылающие следы.

– Эмма, – прохрипел Люк, – ты такая красивая! Такая чертовски красивая!

От его взгляда она и впрямь начинала чувствовать себя прекрасной. Желанной и такой женственной.

– Иди на кровать, – приказал он.

Эмма мгновенно попятилась, уткнулась спиной в кровать и присела на высокий край.

– Ложись, – велел Люк, не отрывая острого как лезвие взгляда от ее тела.

Повинуясь, она следила за ним, ощущала жар его голода.

Люк подошел к кровати и надолго остановился, молча рассматривая ее.

Эмма содрогнулась. Этого она не ожидала – лежать перед ним голой, пока он будет ее рассматривать. Она почувствовала себя такой незащищенной.

Он положил ладонь ей на щеку, заставив посмотреть на себя. Взгляд его смягчился, и он больше не был тем хищником, которого она встретила в первый вечер, а вновь сделался тем Люком, к которому она так сильно привязалась.

– Ты знаешь, до чего ты прелестна, Эмма? Когда мы встретились, я подумал об этом в первую очередь. Что ты самое прелестное создание, какое я увидел за очень, очень долгое время.

Он говорил хриплым голосом, и в голосе этом звучала такая искренность, какой Эмма в жизни ни от кого не слышала.

Люк протянул к ней руку.

– Иди сюда. Придвинься ближе к краю кровати, чтобы я смог к тебе прикоснуться.

Все также лежа на спине, она подвинулась к краю. Люк, помогая, подсунул руки ей под спину, снова обвел ее взглядом, на этот раз с собственническим выражением, и хозяйским жестом положил руку ей на колено.

Она сама открылась ему, поддалась этому пылкому взгляду… и кто знает, чему еще, что он решит делать с ней. Но самым шокирующим во всем этом было другое – Эмма хотела, чтобы он овладел ее телом. Он смотрел на нее, как на соблазнительную закуску, и ей хотелось подарить ему самое деликатесное блюдо на свете, какого он еще не пробовал.

Его пальцы скользнули по ее бедру, и она задрожала. Никто никогда не трогал ее там. Хоть она и побывала замужем, на ее теле было множество местечек, к которым никто никогда не прикасался.

– Я хочу потрогать тебя везде, – пробормотал Люк. – Перецеловать каждый дюйм твоего тела.

– Пожалуйста. – Это все, что Эмма смогла выдавить сквозь ком в горле.

Мысленно она умоляла его. Снова и снова. В точности, как он и предсказывал.

Люк провел кончиками пальцев по ее бедру, по колену и вниз к ступне. По очереди поднял ее ноги, поцеловал каждую ступню. Потом поцеловал ту, что была ближе к краю кровати, провел ладонями по ноге вверх, согнул ее в колене. Скользнул губами по икре, мягко, щекотно провел влажным языком. Поднял голову и посмотрел на Эмму затуманившимися глазами.

– Знаешь, как сильно я тебя хочу?

Эмма взглянула на него, гадая, знает ли он, как сильно хочет его она. И покачала головой.

Люк негромко рассмеялся и начал целовать ее бедро. Его губы казались бархатными. Ощущение было незнакомым, но таким изысканным, что Эмма не могла сдержать легких стонов, вырывавшихся у нее при каждом прикосновении его губ.

Он поднялся еще выше, почти вплотную к треугольнику волос. Эмма напряглась в предвкушении.

Люк посмотрел на нее голодным взглядом. Его жаркое дыхание опаляло чувствительную кожу.

– Ты хочешь этого, Эмма? Хочешь, чтобы я поцеловал тебя там?

Эмма содрогнулась всем телом. Она давным-давно выяснила, какие приятные возникают ощущения, если трогать себя там. Иногда она потирала пальцами скользкую плоть и воображала, что это мужские губы ласкают и целуют ее. Но никогда, никогда не верила, что это и в самом деле может однажды случиться.

– Эмма?

С трудом дыша, она кивнула.

Его губы изогнулись в той греховной, чувственной, самоуверенной улыбке, которой он одарил ее в тот первый вечер и много-много раз потом. В улыбке, от которой все ее тело пылало жаром.

Одним плавным, грациозным движением он переместился на кровать и навис над ней. Эмма рассеянно отметила, что он до сих пор полностью одет, но ей не хватило времени обдумать это, потому что Люк опустился ниже, раздвинул ей ноги и устроился между ними, рассматривая ее порочными блестящими глазами.

Эмму переполняли противоречивые чувства. Она стеснялась своей наготы. С детства ей внушали, что нельзя показывать мужчине даже щиколотки, а теперь Люк видел не только обе лодыжки, но еще и икры, колени, бедра. И самое потайное местечко.

И одновременно она праздновала победу, упивалась жаром его глаз, его голодным взглядом. Все, что он делал, каждое его движение были для нее. Он сказал, что она красивая, и впервые в жизни она в это поверила.

Он стал целовать ее, начав с внутренней стороны бедра. Ей и в голову не приходило, что это место настолько чувствительно. Люк двигался все выше, прикусывая кожу и тут же успокаивая горячее место нежными поцелуями.

Эмма откинулась на подушки и закрыла глаза. Необыкновенные ощущения поднимались от бедра к самой сокровенной ее части, заставляли сжиматься пальцы ног, скручивались в тугой огненный шар чуть ниже пупка.

Он лизнул внутреннюю часть ее бедра в самом верху. Эмма испустила низкий протяжный стон:

– Пожалуйста, Люк!

– Пожалуйста? О чем ты просишь меня, Эм? – Он говорил, уткнувшись ей в ногу, и голос звучал слегка приглушенно.

– Я… не знаю. – Она в самом деле не знала, лишь чувствовала, что находится на краю обрыва и хочет спрыгнуть, держа его за руку.

– Поцеловать тебя? – Он снова поцеловал бедро. Так близко к сокровенному местечку, сейчас мучительно пульсирующему от желания.

– Да, – выдохнула она.

– Лизнуть тебя? – Влажный язык прошелся по коже, такой горячий, что внутри запылал огонь.

– Да!

– Где, Эм? Где тебя полизать?

– Я… не знаю, – с отчаянием выдавила она.

Он положил ладонь – горячую, сухую – ей на ногу, и тело невольно дернулось.

– Думаю, знаешь, – лукаво произнес он, окинул ее взглядом и выгнул бровь. – Как я могу ублажать тебя, если ты не говоришь, где?

Он с ней играет. А ведь она в самом деле не знала точно, где хочет ощутить его губы. Может быть, в том самом местечке, которое увлажнилось, ныло и пульсировало, словно в ожидании… чего-то?

– Здесь, – шепнула Эмма, накрыла ладонью то самое местечко у себя между ног, скользнула пальцами меж складок и с трудом удержалась, чтобы не дернуться, таким сильным оказалось ощущение. Там было куда мокрее, чем когда-либо раньше, и если она думала, что колени и бедра у нее чувствительны, то это местечко просто пылало.

Конечно, оно чувствительно. Конечно, она вся мокрая. Потому что Лукас Хокинз, самый загадочный, самый красивый мужчина в ее жизни, занимается с ней любовью.

Люк со свистом втянул в себя воздух. Он не отводил глаз от ее пальцев, следил за ними так напряженно. Эмма надавила сильнее, поводила пальцами во влажных складочках.

– Здесь, Люк. – Голос ее звучал хрипло, полный желания.

Он медленно облизнул нижнюю губу, оставив влажный сияющий след, опустил голову и поцеловал ее руку. Затем взял ее и отвел в сторону, крепко прижав к постели. Другой рукой он еще шире раздвинул ей ноги и долго не отводил взгляда.

– У тебя такая красивая киска, Эмма.

Он смотрел, но не трогал ее, но Эмма в жизни не чувствовала себя такой уязвимой и незащищенной. Словно вся она превратилась в один обнаженный, содрогающийся нерв.

– Ты когда-нибудь смотрела на нее?

Эмма попыталась свести бедра, сжать ноги, но он держал ее крепко, словно пригвоздив к кровати.

– Смотрела? Хоть раз взяла зеркало, чтобы полюбоваться своей киской?

Если бы унижение и похоть могли убивать, Эмма бы уже лежала мертвая.

– Скажи, – потребовал он решительным, не допускающим возражений голосом.

Неужели об этом он и говорил, когда рассказывал про свои вкусы? Насколько знала Эмма, плотские отношения сводились всего лишь к физическому соитию мужчины и женщины. Она знать не знала, что в порыве страсти люди еще и разговаривают. Люк втягивал ее в эротический разговор, и она представления не имела, что при этом почувствует себя беззащитной.

Она всегда терпеть не могла ощущение собственной беззащитности, всегда сопротивлялась ему, старалась быть сильной, заботиться обо всем на свете после смерти матери.

Но теперешняя уязвимость оказалась куда глубже и интимнее, ничего подобного Эмма в жизни своей не испытывала. Она была безоружной, беззащитной перед ним, перед его прикосновениями, губами, пронизывающим взглядом голубых глаз.

И хотела большего.

Она устала держать себя в руках. Устала заботиться об отце, волноваться за сестру. Вести хозяйство, платить по счетам. Думать о том, как спасти семью, как отыскать Роджера Мортона и придумать способ вернуть отцу деньги.

Здесь, сейчас она ни за что не отвечала, не ощущала той сокрушительной тяжести, которая душила ее весь последний год. Здесь и сейчас ею распоряжался Лукас Хокинз. Она отказалась от контроля – над ситуацией, над своим телом и даже над мыслями. И была от этого в восторге.

– Эмма? – В его голосе прозвучало предостережение. – Ответь мне. Ты когда-нибудь смотрела на себя там?

– Нет, – прошептала она.

Он выдохнул. Облегченно? Эмма не поняла.

– Она розовая, темно-розовая, почти красная. Возьми белый лепесток розы и красный, смешай их, и получится твой цвет.

Он медленно отпустил ее руку и прикоснулся к ней, проводя пальцами по скользким, влажным складочкам, как минуту назад делала она.

Эмма задрожала под его прикосновениями, чувствуя, как он легонько царапает ее ногтями.

– Ты такая мокренькая, – хрипло произнес он. – Такая припухшая. Господи, Эмма, ты такая отзывчивая.

Его слова, прикосновения вызвали в ней вихрь эмоций. Мир вокруг начал стремительно меняться. В нем остался только Люк и его прикосновения. От этих ощущений ее тело напрягалось и содрогалось все сильнее.

Его пальцы описали круг по мучительно чувствительному месту, и ее бедра дернулись, но он свободной рукой снова прижал ее к постели. Опять описал круг, и она ахнула.

– Ты знаешь, что это?

– Нет. – Она хватала ртом воздух. То, что он делал, превращалось в своего рода сладостную пытку. Закончится ли она когда-нибудь?

– Это средоточие наслаждения.

– О-о, – выдохнула она и заерзала, желая, чтобы он сделал это снова.

И он трогал ее складки, то описывал круги, то едва прикасался, и наконец ощущения сделались настолько мощными, что уже перехлестывали через край. Перед глазами почернело. Ей было восхитительно хорошо и просто невыносимо. Она все еще стояла на краю обрыва, и казалось, она стоит тут целую вечность, а желание прыгнуть становилось все сильнее от каждого его прикосновения, от каждого движения пальцев.

И тут он сдвинул пальцы еще ниже, невыносимо медленно описал еще один круг и ввел палец внутрь.

Эмма снова сдавленно застонала. Она ощущала его везде – внутри, вокруг. Пальцы ласкали ее, и когда он то вводил палец внутрь, то вынимал его, скользя по стенкам снаружи, мучительный вопль потайного местечка прекратился, и глубоко внутри воспламенился пылающий шар желания.

Люк вынул палец и вонзил в нее сразу два. Она обостренно чувствовала, как они движутся внутри.

– Ну вот, – услышала она словно откуда-то издалека голос Люка и невольно отметила прозвучавшее в нем мужское самодовольство. – Сейчас ты готова.