Текст книги "Соблазнительное предложение"

Автор книги: Дженнифер Хеймор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 5

Моя дорогая Джейн,

надеюсь, что у тебя и у папы все хорошо. Пожалуйста, отправляй мне письма в отель «Камерон» в Эдинбурге, потому что, хотя мы еще и не добрались до Шотландии, остановимся мы там.

Пока мы еще в Вустере. Путешествие проходит без происшествий, и лорд Л. ведет себя по-джентльменски, как мы и думали. Он совсем не такой, как я предполагала.

«Боже милостивый, – подумала Эмма. – Зачем я это написала?»

Она вздохнула и уставилась на письмо. Зачеркнуть невозможно, придется переписывать заново, а другого листа бумаги у нее нет. Покусав губу, она продолжила:

У него такое необычное прошлое и много интереснейших занятий.

Эмма усмехнулась. «Интереснейших занятий», как же! Занятий самого распутного толка, если уж быть точной. Но она надеялась успокоить Джейн, чтобы сестра уж точно не подумала о таких занятиях. Эмма снова взяла перо.

Путешествие проходит очень приятно. Проезжая через Котсуолдс, мы видели чудеса английской осени. Молюсь, чтобы такая хорошая погода сохранилась, пока мы не доберемся до места.

Она засомневалась, рассказывать ли Джейн про двуколку, и решила – нет, ни в коем случае. Зачем усиливать тревогу сестры?

Мы задержались в Вустере на лишний день, потому что у лорда Л. есть тут какое-то дело.

Он не стал делиться с ней подробностями своего «дела». Утром она еще раз попыталась вытянуть их из него, но он легко отражал все ее уловки. Сказал только, что это не имеет никакого отношения к Айронвуд-Парку, или к Тренту, или к другим членам семьи, живущим там.

Однако любопытство грозило перехлестнуть через край. Что за дело может быть у благородного повесы вроде Люка в месте вроде Вустера – а ведь он еще сказал, что дело это у него за городом. Она проиграла в уме множество сценариев, но все время возвращалась к одному. Должно быть, это как-то связано с женщиной. И возможно, с незаконнорожденным ребенком.

В этом есть смысл – место, находящееся на приличном расстоянии, но тем не менее в пределах нескольких часов езды от его бывшего дома, куда он может ездить с нередкими визитами всякий раз, когда окажется в этих местах. Да, с учетом его репутации, все это весьма вероятно.

Мысль о том, что он встречается с женщиной, расстроила Эмму. Хоть она и знала, что не имеет права на какие-то собственнические чувства по отношению к нему, она уже провела с ним три ночи. Две из них – в его объятиях. Вчерашняя сильно отличалась от предыдущей. Он был трезв, потому что она попросила его (ну, если быть честной с самой собой, она умолила его) не спускаться вниз обедать. И не только потому, что не хотела видеть его пьяным, но еще и ради того, чтобы он не столкнулся с этим ужасным мистером Смоллом.

Так что они уснули. Люк спал беспокойно, и Эмма знала, что он не выспался. В очень ранний час он застонал и резко сел на кровати, разбудив ее. Она открыла сонные глаза и заморгала, увидев его вспотевший лоб. Это показалось ей очень странным – ночью было совсем не жарко.

– Что случилось? – пробормотала она. – Вам приснился кошмар?

Люк повернулся к ней, подавленный и потрясенный.

– Ерунда, – ответил он хриплым голосом. – Спите.

А сам, выбравшись из кровати, сел за стол и сжал голову руками.

Эмма лежала, гадая, что делать. Ей хотелось подойти к нему и утешить, но она не знала как. В конце концов она все-таки выскользнула из кровати и подошла к нему. Положила руку ему на плечо, а он вздрогнул и посмотрел на нее.

– Возвращайтесь в постель, – сказала Эмма.

– Не могу.

– Почему?

Он отвернулся и закрыл глаза.

– Потому что я дал вам обещание. А если сейчас снова лягу, то нарушу его. – Он посмотрел на нее безрадостным взглядом, погладил ее щеку согнутым пальцем, потом подбородок. Затем, невыносимо медленно, он провел пальцем по ее нижней губе, и Эмма задрожала. – Я нарушил столько обещаний, Эмма, но не хочу нарушать этого.

Растерянная, возбужденная, все еще продирающаяся сквозь пелену сна, из которого он вырвал ее своим кошмаром, Эмма кивнула.

– Хорошо, – пробормотала она. – Пожалуйста, возвращайтесь в постель, когда сможете.

– Непременно.

Она вернулась на кровать и провалилась в сон быстрее, чем могла предположить, а он так и остался сидеть, сжимая руками голову.

Вздохнув, Эмма посмотрела на письмо к сестре, окунула перо в чернила и дописала:

Завтра мы продолжим наш путь в Эдинбург. Если погода не подведет, надеемся добраться туда дней за пять-шесть. Молюсь, чтобы так и вышло. Мне просто не терпится скорее решить все с Р.М.

Я буду молиться за тебя и папу. Мои мысли то и дело обращаются к нему. Пожалуйста, напиши мне, как только сможешь. Надеюсь увидеть письмо, ожидающее меня в Эдинбурге.

Твоя любящая сестра,

Эмма

Она сложила письмо, затем надела накидку и сверху донизу застегнула истершиеся китайские пуговицы. Посмотрела на шелковый плащ, висевший на колышке у двери, и ее губы тронула улыбка, как и всякий раз, когда она смотрела на подарок Люка. Пожалуй, в нем будет слишком жарко.

Засунув письмо в ридикюль вместе с несколькими монетами, Эмма вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь.

Торопливо спустившись вниз, она наткнулась на служанку и спросила про почту в Бристоль.

– Она отправляется в половине восьмого от «Звезды и подвязки», мэм.

Отлично, значит, письмо к Джейн уже сегодня вечером отправится в путь.

– А где «Звезда и подвязка»?

– Совсем недалеко. – Служанка приветливо улыбнулась. – Но если хотите, я с удовольствием отнесу сама.

– Нет, спасибо. Если это недалеко, я с радостью прогуляюсь. Подышу свежим воздухом. – Это была чистая правда. Эмма целый день просидела в номере.

– Конечно, мэм. – Служанка рассказала, как дойти до «Звезды и подвязки», и Эмма шагнула на шумную улицу.

– Миссис Кертис!

Знакомый голос. Внутри все сжалось от ужаса, она обернулась и увидела, что Смолл вышел вслед за ней из гостиницы. Настоящий фат, черные волосы блестят от масла, в точности как сверкающие черные башмаки, и все это очень подходит к обтягивающим лосинам из буйволовой кожи, темно-фиолетовому бархатному пальто и резной трости.

Эмма еще больше распрямилась как могла, стараясь посмотреть на него свысока, но не очень-то получилось – он был выше ростом.

– Мистер Смолл.

Он хмыкнул.

– Смоллшоу, голубка. Смолл – это всего лишь прозвище.

– Прошу прощения, – ледяным тоном отозвалась она и с немалой долей удовлетворения отметила, что правая сторона его челюсти отвратительно скривилась.

– Могу я сопроводить вас?

– Нет, спасибо.

Эмма повернулась и зашагала по улице, но чертов надоеда держался рядом. Эмма ускорила шаг, он тоже.

– Ну расскажите же мне, как вы познакомились с лордом Лукасом?

Эмма презрительно хмыкнула, глядя прямо перед собой, словно ей требовалось все внимание, чтобы пройти по особенно предательскому участку улицы.

Эмма не удостоила его ответом.

– Нет, в самом деле, мне ужасно любопытно. Понимаете, мы с Хокинзом близкие друзья. Очень близкие.

Эмма делала вид, что не замечает его.

– Он в жизни не кидался так на защиту женщины. Собственно, всегда вел себя более чем щедро, если я просил поделиться. А тут за одно предположение ударил меня в лицо! Как вы наверняка понимаете, это загадка, которую я просто жажду разгадать.

Эмма вдруг остановилась, посмотрела на этого человека – на его круглое лицо с ангельскими чертами и кудрявые напомаженные волосы – и прищурилась.

– Пожалуйста, мистер Смоллшоу, оставьте меня в покое.

– Ой, да ладно! Я просто пытаюсь быть дружелюбным, миссис Кертис. Право же, я абсолютно безобидный.

Ей совершенно не нравился его вкрадчивый тон и попытки обезоруживающе улыбаться.

– Может, и так, – отрезала она, – но я предпочитаю, чтобы вы ушли.

Его брови взлетели вверх, губы сжались, все показное дружелюбие улетучилось. Впрочем, она и так знала, что оно фальшивое.

– Отпор от шлюшки? Это редкость для такого человека, как я.

– Такого, как вы? – спросила Эмма. – То есть человека беспринципного и безнравственного?

– О, конечно, – протянул он с таким же сарказмом. – Умоляю, расскажите мне, а что, по-вашему, за человек тот, с кем вы спите? Так что, мадам, нечего тут стоять с высокомерным видом и говорить, что мне недостает принципов и нравственности.

Возмущенно фыркнув, он резко повернулся и пошел в сторону «Короны и единорога», постукивая тростью по булыжникам мостовой.

Эмма дошла до «Звезды и подвязки» и отправила письмо, чувствуя себя так, будто вокруг нее сгустилась тяжелая туча и вот-вот хлынет ливень.

Она знала, что Люк распутник и занят какими-то сомнительными делами и удовольствиями, которых она и представить себе не могла.

Но все эти женщины и все эти мужчины, видевшие его пьяным, кутившим, безразличным ко всему миру, – видели ли они хоть раз, как он просыпается от кошмара, дрожащий, покрытый потом? Видели ли они тоску в его глазах, когда он говорит о своей семье? Называл ли он кого-либо из них ангелом? Обнимал ли ночами так, словно никогда не отпустит?

«Да, такое возможно», – заключила она, и от этой мысли ее затошнило.

Эмма вспомнила первый вечер в Бристоле – его развязность, дерзкое, вопиюще похотливое поведение. Все это тот же Люк. Но в нем есть и большее. С ним на удивление легко разговаривать. Он ласковый, понимающий и заботливый. И готов защитить. Кроме того, он обладает чувством чести, хотя никогда этого не признает.

Однако плохо она его знает. Он наверняка хранит секреты, такие, что разрывают его на части, но ни за что их не откроет.

И все-таки он распутник. Ее муж тоже был распутником, но Люк – совершенно другой. Несмотря на изменчивый характер, смену настроений и тайны, он уже доказал, что не похож на Генри. Но можно ли считать эти небольшие отличия доказательством того, что он менее опасен для нее?

Эмма вспомнила, как Люк рассказал ей о своей вине в том, что однажды обесчестил девушку, что ее это сокрушило, а на нем никак не отразилось.

Несмотря на то что кричат Эмме сердце и тело, ни в коем случае нельзя об этом забывать.

Потребовалось пять дней, чтобы добраться до Эдинбурга. Пять дней тяжелой дороги, высосавшей из Эммы все силы. Каждый раз, когда они доезжали вечером до гостиницы, она могла только быстро пообедать, рухнуть в постель и поддаться изнеможению.

Люк вернулся со своего таинственного «дела» в Вустере улыбаясь, в игривом настроении. Кидал на нее пылкие взгляды весь вечер, а затем со вздохом объявил, что идет вниз. С тех пор каждый вечер он оставлял ее и возвращался, когда она уже крепко спала. Ложился рядом, а среди ночи Эмма просыпалась в его объятиях, зарывалась в его рубашку и снова засыпала.

Она гадала: может, он ищет женское общество, про которое говорил ей, как о своей потребности? Эмма изо всех сил старалась ничего не замечать, как обещала в тот первый вечер в Бристоле, но это давалось с трудом. Когда он уходил, внутри возникала странная пустота. С каждым днем все настойчивее в ней пробуждалось желание схватить его и не отпускать. Не позволять оставлять ее одну или прикасаться к какой-нибудь другой женщине. Эмма не хотела, чтобы он прикасался к другим. От этой мысли внутри все скручивалось узлом, который с каждым днем становился все туже, и ей казалось, что она этого больше просто не выдержит.

В последний день перед приездом в Эдинбург они остановились на ленч в южной части Шотландии, у подножья Пентлэнд-Хиллс, при дороге, которая вечером должна была привести их в город. Земля была покрыта ярко-зеленой травой, как ковром, кое-где росли более темные кусты и деревья. Округлые холмы плавно уходили за горизонт. Рядом журчал ручей, давая возможность лошадям напиться, а Эмме с Люком смыть дорожную грязь с рук и лица.

Лошади послушно паслись рядом, а Люк с Эммой расстелили плед и вытащили из двуколки корзинку с едой. Усевшись напротив друг друга, они некоторое время в дружеском молчании ели вареные яйца, говядину с хлебом и твердый сыр.

Эмма искоса поглядывала на него сквозь ресницы, а он как будто полностью сосредоточился на еде. Но узел в животе скрутился так туго, что она больше не могла выдержать ни секунды.

– Люк?

Он посмотрел на нее глазами ясными и голубыми, а не налитыми кровью и мрачными, как после целого вечера пьянства. Эмма вздохнула.

– Мм? – промычал он с полным ртом.

– Зачем вы это делаете?

Он посмотрел на нее озадаченно, проглотил и уточнил:

– Делаю что?

– Уходите вечерами из номера. Пьете вино и… и не знаю, чем вы там еще занимаетесь. – Эмма с трудом сглотнула.

– Играю в азартные игры? – услужливо подсказал он.

Эмма скрестила на груди руки, подавив дрожь. Она все еще не согрелась после дороги, а мысли о схожести привычек покойного мужа и Люка тепла не добавляли.

– Так вот чем вы занимаетесь – играете.

– У меня склонность к таким развлечениям, – протянул он и откусил от яйца.

– О, я знаю, как это бывает. – В ее тоне прорезалась горечь. – Знаю, как быстро мужчина может спустить все деньги за карточным столом.

– А-а. Бьюсь об заклад, этот урок вам преподал наш друг Генри Кертис.

– Вы не ошиблись, – сухо подтвердила она.

Люк, хмуро сведя брови, уставился на недоеденное яйцо.

– Если говорить правду, я не играл с лета, проведенного в Лондоне. – Он вздохнул. – Мое последнее пари было слишком дурацким.

– Не хотите рассказать, что случилось?

– Глупое пари между джентльменами. Не стоит приличной игры в карты.

Эмма откусила кусочек говядины.

– Ну расскажите.

Люк опустил взгляд, а когда снова посмотрел на нее, казался совсем юным, каким выглядел, когда спал. Вдобавок еще и сконфуженным.

– Я побился об заклад с лордом Рутгером, что ему потребуется от семи до десяти дней, чтобы уложить в постель миссис Уикерли.

Эмма покачала головой. Действительно, глупо.

– И сколько же ему потребовалось?

– Пять дней. – Люк на дюйм раздвинул большой и указательный пальцы. – Я ошибся вот на столько.

– И вы заключали это пари в трезвом виде?

Он расхохотался:

– Конечно, нет! Я даже не помню, как это произошло. Знаю только, что неделю спустя меня затащили в клуб – хотели доказать, что я написал свое имя в книге для заключения пари. Увы, действительно записал.

– Нет ничего хуже пьяных пари.

Он мгновенно посерьезнел.

– Вы-то откуда знаете?

– Я была замужем всего три месяца, очень беспокойных. Однажды Генри заключил пьяное пари и потерял пятьсот гиней.

Люк вскинул брови.

– И какое же?

Эмма уставилась на тарелку и начала одним пальцем катать по ней яйцо.

– Что в следующем месяце я забеременею.

Люк резко втянул в себя воздух.

– Конечно, сразу они не могли знать, выиграл он или проиграл, но через несколько недель после его смерти ко мне пришел человек, показал расписку с подписью Генри и условиями пари и потребовал либо деньги, либо доказательства моей беременности.

Она поднесла яйцо ко рту и откусила.

– Но к тому времени вы уже остались без денег и не смогли ему заплатить, – сказал Люк.

– Да.

У Люка дернулась челюсть. Он отвернулся.

– Теперь я понимаю, почему вы презираете азартные игры.

– Я их в самом деле презираю.

Люк проследил за тем, как она положила яйцо обратно на тарелку, затем посмотрел ей в глаза.

– Значит, вы не играете, – пробормотала Эмма. – В таком случае, чем же вы занимаетесь? Куда ходите?

– В таверну. Пью эль.

Она не могла на него смотреть, поэтому уставилась на свой недоеденный ленч.

– Вы там… ищете женщину? – Каждое слово пришлось буквально выдавливать.

– Нет.

Он ответил мгновенно – и словно одним махом развязал стянутый узел у нее в животе. Эмма не сдержала резкого вздоха облегчения.

Люк помолчал, затем слегка насмешливо спросил:

– А что?

– Мне не нравится думать, что вы ложитесь рядом со мной после того, как лежали с кем-то еще.

– Ревность? – негромко спросил он.

– Вот еще. – Какая ложь! И она это знала, и, вероятно, он тоже. – Просто мне не нравится выполнять роль сточной канавы для мужчины. Я уже побывала в этой роли, больше не хочу.

Люк долго смотрел на нее загадочным взглядом голубых глаз с непроницаемым выражением лица. Затем очень спокойно произнес:

– Если бы Генри Кертис был жив, я бы сам разорвал его на кусочки. – В его голосе послышалась безысходность. – Эмма, пока мы с вами лежим в одной постели, хоть с «отношениями», хоть без, я не прикоснусь ни к какой другой женщине. – Он скупо улыбнулся. – И вы и я знаем, что мои обещания не многого стоят, но только не это. А что до того, чем я занимаюсь ночами, – пью эль. И это все.

– Какой-то очень одинокий способ проводить вечера.

Он пожал плечами.

Признание Люка привело Эмму в замешательство.

– Тогда зачем вы это делаете? – настойчиво спросила она. – Почему уходите каждый вечер?

– Вы знаете почему, – ответил он.

– Нет, не знаю.

– Я вам говорил. После того кошм… после того, как разбудил вас среди ночи.

Она растерянно покачала головой и вздохнула.

– Потому что пообещал не трогать вас.

– Но вы же прикасаетесь ко мне!

Он негромко, цинично рассмеялся.

– Не так, как мне хочется.

Эмма закрыла глаза, пытаясь побороть охвативший ее обжигающий трепет. Он молчал, но она ощущала, как пылают его глаза.

– Вы коварны, Люк. Я поняла это за десять секунд нашего знакомства.

Он снова коротко рассмеялся, на этот раз чуть презрительно.

– Я поклялась себе, что больше никогда не увлекусь коварным мужчиной. Потому что… ну, потому что Генри был таким… и ничего хорошего из этого не вышло. Вообще. И в тот вечер, когда мы с вами встретились, я поняла, что не должна забывать о своей клятве. Потому что вы очень на него похожи.

Ее сердце отчаянно колотилось, поэтому слова вырывались сбивчиво и прерывисто.

Люк склонил голову набок.

– Что вы пытаетесь мне сказать? Я знаю все это, Эмма. Знаю, почему вы так против интимной близости с человеком вроде меня. И я вас не виню, поэтому и пытаюсь уважать наш с вами договор.

– Мне не нравится, что вы уходите вечерами! – внезапно вырвалось у нее.

Губы его приоткрылись. Он долго смотрел на Эмму, затем пожал плечами и перевел взгляд на свою тарелку. В голосе появились скептические интонации.

– У вас нет выбора. И у меня тоже.

– Люк! – простонала она.

Его взгляд снова метнулся к ней, и Эмма не смогла бы разорвать этот зрительный контакт, даже если бы захотела. Губы его изогнулись в той порочно-озорной улыбке, которую она запомнила еще с первой встречи.

– Вспомните, я говорил вам: единственное, что может разорвать наше соглашение, – ваши мольбы. Вы это и собираетесь сделать? Умолять?

Она была почти готова умолять. Хотела, чтобы он схватил ее, уложил в постель и не выпускал, и никогда больше не уходил в паб или таверну, не пил, не смотрел ни на одну женщину, не играл в азартные игры.

Он придвинулся ближе, оттолкнув в сторону еду. Положил ладонь ей на щеку, погладил пальцем скулу и заговорил:

– Я хочу тебя, Эмма. Хочу с того первого вечера. Каждую ночь мое тело пылает в преисподней, желая тебя. И каждую ночь я ему в этом отказываю. Каждую ночь страдаю. Ты попросишь? Облегчишь мои страдания?

В горле у нее пересохло. Она сильно зажмурилась, потому что не могла больше смотреть в голубое пламя, пылающее в его глазах. Это пламя скоро поглотит ее.

– Я… я не знаю.

– Не делай этого, – прошептал он. Его дыхание овевало ее губы. Он легонько коснулся их, продолжая: – Я недостаточно хорош для тебя. Ангелы не предназначены для дьяволов.

– Я не ангел, – шепнула она в ответ. – А ты не дьявол.

Слова, сорвавшиеся с собственных губ, поразили ее, но в глубине души Эмма знала, что это правда. В глубине души она с кристальной ясностью знала, что хочет его.

Люк отпрянул, взгляд его сделался прохладным, лицо сдержанным.

– На вашем месте я бы не был в этом так уверен.

Глава 6

Люк никогда не бывал в Эдинбурге, в этом красивом, процветающем городе. Он усмехался, видя восторженность Эммы, когда она показывала ему достопримечательности – Эдинбургский замок, собор Девы Марии и Холирудхаус.

Она провела его по улицам к отелю «Камерон» – элегантному строению с колоннадой у входа и мраморным холлом, украшенным позолоченной мебелью и хрустальными канделябрами.

Он устал от деревенских гостиниц. Та его избалованная часть, что называлась герцогский сынок, настойчиво требовала горячей ванны и обеда из пяти блюд, обитого бархатом дивана и огромной удобной кровати с шелковым балдахином.

Управляющий отелем протянул Эмме письмо. Она крепко сжимала его в руке, когда они с Люком вошли в номер. Оба молчали, пока слуги не оставили их одних.

Эмма, разумеется, не понаслышке знала, что такое роскошь. Ее отец был достаточно богатым, чтобы оставить торговлю и провести остаток своих лет, наслаждаясь неторопливой жизнью джентльмена. Он дал дочерям лучшее образование и вывозил их на светские сезоны в Лондон.

Люк расстегнул пальто, повесил его на спинку стула. Эмма развязала шляпку, опустилась в одно из позолоченных кресел и распечатала письмо.

Он вновь наедине с Эммой. Существует ли на свете более сладкая пытка?

«Определенно нет», – сухо заключил он, глядя, с какой жадностью она читает письмо.

Через несколько минут Эмма подняла на него глаза.

– От Джейн? – спросил он.

– Да.

– Как там ваш отец?

Она вздохнула.

– Все так же. Но, похоже, он с каждым днем все больше теряет интерес к жизни.

– Сочувствую. – Он помолчал и спросил: – Вы думаете, это изменится, если состояние к нему вернется?

– Надеюсь. Он любил деньги. Я думаю… – Она глубоко вздохнула и продолжила: – Подозреваю, это все, что он любил после смерти нашей матери. Он так гордился своим состоянием, тем, какие двери оно нам открывало. А когда потерял его, потерял и радость жизни – всю, до последней унции.

Люк предложил ей яблоко из тех, что лежали в вазе на небольшом буфете. Она свернула письмо, положила его на стол, с улыбкой взяла яблоко и с хрустом надкусила.

«Нет, не существует пытки слаще, чем оставаться наедине с Эммой», – решил Люк, глядя, как она облизывает испачканные в яблочном соке губы.

Он смотрел на нее, на то, как она ест, и его мужское естество вздымалось – он уже привык к этому за несколько дней, проведенных в ее обществе. Привык, но менее мучительным все это не стало.

Она не хотела, чтобы он спускался вниз и топил мысли в спиртном, но, черт побери, а какой у него выбор? Оставаться с ней куда опаснее.

Она посмотрела на него, такая невинная и ничего не сознающая. Ему никогда и в голову не приходило, что замужняя женщина может быть невинной, но он ошибался. Внешне она казалась невозмутимой и спокойной и уж точно не была дурой. Но сколько же в ней было наивности!

Он переступил с ноги на ногу, пытаясь встать поудобнее, чтобы облегчить давление в штанах.

– Вы готовы к завтрашнему дню? – спросила она.

– Конечно. А вы?

Она поколебалась, затем негромко сказала:

– В некотором роде я готова к нему уже целый год. Но мне кажется, я никогда не буду готова по-настоящему.

Люк сел рядом с ней и тоже взял яблоко, красное и блестящее, а когда его надкусил, на язык брызнул сладкий сок. Он удивленно посмотрел на яблоко, повертел его в руках.

– Вкусно, правда?

– Да.

Они еще немного похрустели яблоками, потом Люк сказал:

– Вы знаете, вполне вероятно, что мы ничего не найдем. Макмиллана вполне может тут не быть. Может, его вообще не существует…

– Я знаю, – вздохнула Эмма.

– А если он здесь, может так получиться, что мы от него ничего не узнаем, даже если он согласится с нами поговорить.

– Он единственная зацепка, какая у нас есть, – сказала Эмма. – И я правда надеюсь, что он приведет нас к Мортону.

– Я тоже надеюсь. Ради вашей семьи.

– И вашей.

Люк откинул голову на спинку кресла и посмотрел на потолок, украшенный по краям нарядными алебастровыми розетками.

– Все чаще мне кажется, что мать уже умерла.

Эмма долго молчала. Затем мягко промолвила:

– О, Люк.

– Она исчезла в середине апреля, Эм. Апреля! Сколько прошло месяцев?

– Шесть, – едва слышно сказала она.

– Шесть месяцев, – тусклым голосом повторил Люк. – Шесть месяцев без единой весточки от нее. Разве это не значит, что она умерла?

– Но вы же не можете быть в этом уверены! Во всяком случае, до тех пор, пока не получите подтверждения.

Люк испустил негромкий стон. Он ищет несколько месяцев, цепляется за любые свидетельства, какие только находит. И не достиг ничего. Идей о ее местонахождении у него сейчас не больше, чем в самом начале, когда она только исчезла. И хотя он жаждет получить ответы, ему трудно убедить себя, что К. Макмиллан ему их предоставит.

Эмма взяла его за руку, изящными пальцами чуть сжала ладонь. Слов не требовалось. Пожатием руки она подарила ему столь необходимое утешение.

Они несколько минут сидели молча, держась за руки. Люк доел яблоко, положил огрызок на стол. Эмма мягко спросила:

– Она была хорошей матерью?

– Да. – Он смотрел на алебастровые завитки и вспоминал. Когда-то давно, еще до того, как герцог умер, а вся его жизнь словно состояла из одного дьявольского события за другим, она была единственным человеком в мире, кто его понимал. Единственным, кто сумел его убедить, что он чего-то стоит. – Хотя, – добавил Люк, – в последние несколько лет я с ней почти не виделся. Сначала Итон, – по дороге в Эдинбург он рассказывал Эмме о похождениях в Итоне, – затем недолгое обучение в Кембридже и, наконец, Лондон. Я виделся с ней неделю тут, неделю там, но нечасто.

– И все-таки она ваша мать. Хорошая мать, и вы по ней скучаете.

– Да. А вы по своей?

– Очень.

– Вы походили на нее?

Эмма искоса посмотрела на него.

– Я бы так не сказала. Моя мать была очень суровой и добродетельной. Она требовала, чтобы мы с Джейн каждую минуту стремились к совершенству. – Она вздохнула. – Я никогда не могла ей угодить. В день смерти она сделала мне выговор за порванные кружева на рукаве. А я так боялась и заранее горевала о ее неминуемой кончине, что даже не заметила, что они порваны.

– От чего она умерла?

– От чахотки.

Он тяжело вздохнул:

– Соболезную.

– Я очень, очень старалась ей угодить, – продолжала Эмма, – но она всегда требовала большего. И однажды я поняла, что гордиться моими маленькими достижениями могу только я сама.

– А ваша сестра – хороший человек?

Ее улыбка сделалась мягче.

– Да. Благодарение Богу за Джейн.

– А ваш отец? Он такой же требовательный?

– Нет, не настолько. – Она в последний раз откусила от яблока. – Думаю, можно сказать, он просто меньше нами занимался. Он хотел сыновей, а получились две дочери. Так что по большей части он был к нам с Джейн равнодушен.

– А когда вашей матери не стало, что-то изменилось?

– Что-то к худшему, что-то к лучшему. В любом случае он стал уделять нам больше внимания. Но теперь он меня немного ненавидит.

Люк резко выпрямился и замер.

– Это почему же?

– Потому что я стала причиной его нищеты. Нельзя его винить, верно? Разорился-то он из-за меня.

– Ради бога, Эм, вы невиноваты. Вы понятия не имели, что ваше замужество было частью плана по разорению вашей семьи!

– Да, знаю. Но мне не стоило быть настолько доверчивой.

Эмма тяжело вздохнула и перевела взгляд на него. В ее глазах сверкали золотистые искры от лампы. На улице уже стемнело. Дни становились все короче.

– Вы останетесь сегодня? – пробормотала она.

Люк посмотрел на нее исподлобья. Затем, все еще удерживая ее руку, встал и потянул Эмму за собой. Медленно, наслаждаясь каждым прикосновением, каждым шорохом муслинового платья, задевавшего за его шерстяной сюртук, он притянул ее к себе. Сильно прижал к своему телу, обхватив руками, положив правую ладонь на впадинку чуть ниже поясницы.

Эмма взглянула ему в глаза. Щеки ее раскраснелись, губы приоткрылись.

Люк смотрел на нее сверху вниз, она смотрела на него снизу вверх. Затем робко провела руками вверх-вниз по его бокам.

Совсем чуть-чуть… Он попробует ее на вкус совсем чуть-чуть и уйдет.

Люк пробежался пальцами по ее позвоночнику, ощущая обтянутые тканью пуговицы. Обхватив ее затылок, он наклонился и прильнул к ее губам. Их вкус словно взорвался в нем – в тысячу раз слаще, соблазнительнее, восхитительнее, чем он помнил.

Член снова восстал. От желания скрутило внутренности, заныл позвоночник.

Он прижал ее к себе еще крепче. Его пальцы запутались в ее густых, дивных волосах, он вытаскивал шпильки и бросал их на пол.

Губы у нее такие мягкие и влажные, и на этот раз они отвечают ему. Рот приоткрыт, она робко прикасается к его губам.

Его охватила похоть.

Он сильнее открыл ее губы, стремясь ворваться глубже, стремясь испробовать ее, стремясь сделать своей, вдохнуть ее и не выдыхать.

Она слегка ахнула, воспламенив его еще сильнее. То, как двигались ее губы, как она откликалась на поцелуй, заставило его обезуметь от желания.

И тут ее язык прикоснулся к его нижней губе. Руки его напряглись. Ее волосы упали ему на ладонь тяжелой мягкой волной. Он прикусил ее губы зубами, провел по ним языком. Этого мало. Он никогда не насытится.

Вожделение всегда делало его каким-то жадным, требовательным, но обычно он легко держал себя в руках. Однако прямо сейчас похоть вопила, чтобы он немедленно поставил Эмму на колени, расстегнул бриджи и дал ей попробовать свое естество.

Непристойная мысль вызвала у него мгновенное чувство вины, подействовавшей как ведро ледяной воды. Люк застонал, опустил руки и отпрянул. Заставил себя оторваться от нее, и ему показалось, будто он сдирает с себя кожу. Его словно обожгло. Было больно. Было чертовски больно.

Он тяжело дышал. Она тоже – и стала красивее, чем раньше, с распущенными волосами, волнами обрамлявшими ее лицо. Эмма в замешательстве смотрела на него затуманенным взором.

– Нет, – хрипло прошептал Люк. – Нет, – повторил он, словно убеждал сам себя. Не в силах смотреть на нее, он с трудом оторвал взгляд. – Черт побери! Будь оно все проклято! Чтоб я сдох! Дьявольщина! – сыпал он проклятиями.

– Перестань, Люк. – Ее негромкий хрипловатый голос звучал на удивление уверенно, не сочетаясь с растерянным выражением, возникшем на ее лице несколько секунд назад. – Все хорошо.

Люк круто повернулся и снова посмотрел на нее в упор. Она уже выглядела спокойной и собранной, и только во взгляде по-прежнему мерцало какое-то неопределимое чувство.

Хорошо? Да что же в этом хорошего? Что вообще во всем этом может быть хорошо?

– Я ухожу, – прохрипел он. – Просто должен уйти.

Повернулся и выскочил из номера, по дороге схватив со стула пальто.

Сбежав с лестницы, Люк влетел в роскошную столовую. Это чертово место не может быть ни пабом, ни таверной. Оно слишком снобистское и напоминает ему Айронвуд-Парк и его покровителей, смотрящих на него свысока. Вроде братца.

Люк выскочил на улицу. Холод пробирал сквозь пальто, доходил до костей. Он быстро пошел по тротуару, чувствуя, как вечерний воздух обжигает легкие.

Да уж, сегодня он натворил дел, устроил чертову неразбериху – сначала во время ленча в поле, а потом несколько минут назад. Если она никогда его не простит, он не будет ее за это винить.